Глава III
1865 год, Русско-кокандская война,
Территории Казахстана, поле боя
Казахское Ханство находился в огромном замешательстве. Всё слишком быстро закрутилось, и события начали стремительно развиваться. Минул уже целый век. Россия, как и обещала, прислала тогда своих гостей. То были не только военные, но и мирные жители, которые стали интегрироваться на казахских землях среди казахского народа. И, казалось бы, всё шло прекрасно — новые жители приносили с собой новый опыт из разных сфер жизни. Казахи с интересом принимали новую культуру, новые традиции. Всё было хорошо до того самого момента, когда россияне стали презирать казахов, угнетать их родную культуру на их же землях. Они, словно паразиты, стали пожирать чужие традиции и устои, заменяя своими. У россиян с самого начала не было такой мысли, чтобы жить с казахами дружно. Их намерения изначально были жестокими и беспощадными, как и намерения самой России. Императрица же становилась холоднее. Она обещала быть рядом, но с каждым днём только отдалялась всё дальше и дальше. Нет, не было ссор и скандалов — Императрица будто уже навсегда потеряла всю прежнюю страсть. Её упрёки и приказы были безэмоциональны, и говорила она сухо. Совсем недавно, до войны, она бросила фразу о невежестве кочевников. Она бесчувственно сказала, что кочевники — дикие варвары, которым не суждено понять прогресс, если они не захотят измениться. Если они не захотят перестать быть самими собой на родной же земле. Стоило ли Хану доверять ей? Борются ли россияне действительно за казахов на казахской земле, или уже борются за свою честь на ставших уже своими землях?
Сейчас Казахстан уже не был уверен вообще в чём-либо. Он стоял на пепелище. Над взрытой землёй, хаотично разбросанной по всему полю, и над тлеющей травой клубился чад, из-за которого рыжий закат превратился в пылающую адским пламенем Геенну. Жар от огня и жар от усталости спирал горло своей духотой. И только Хан пытался глотнуть воздуха, то сразу же начинал беспрерывно кашлять и задыхаться. В воздухе смолой застыл запах пороха с частицами пыли, смешанный с резким запахом железа. Оружие ли, кровь ли? Это уже было не так важно. И это то, что россияне называют прогрессом? Ради прогресса они не совершают набеги, а устраивают целую кашу из людей, коней, железа и пороха? Ради прогресса они испепеляют чистейшее поле, что излучало жизненную энергию, поливают его не дождями, а кровью, кормят не солнцем, а костями? Вокруг повисла ужасающая какафония из человеческих и конских стонов и криков, скрежета металла и пушечных залпов. Даже Кокандское Ханство и Бухарский Эмират не были столь жестокими — они убивали людей, но не смели трогать природу, так как сами были кочевниками. Он же впустил сюда Россию, чтобы увидеть своё поле в новом, лучшем свете, а она взяла и изничтожила всё, что было так дорого ему. Они действительно были слишком разные, она была абсолютно другой. Хаос вокруг, хаос внутри.
Перед российскими разрушителями на коленях стояли узбекские и монгольские народы. Те, кто не давал покоя Казахстану, теперь повержены, как Россия и обещала. Но что же будет теперь с ним? Он знал, что Императрица подчинит себе и Кокандское Ханство, и Бухарский Эмират. Она просто не могла себе позволить пощадить тех, кого одолела, даже если на них не было никакой вины. Они, как захватчики, были повержены, но Казахстан был территорией, за которую боролись. Хан лишь стоял и дрожал перед грядущим, перед неизвестностью.
Кокандское Ханство и Бухарский Эмират, склонив головы, позволили облачить себя в каналы и цепи. Казахстан никогда не видел их такими. Они никогда не позволяли себе унижаться перед кем-то. Их горячая кочевническая кровь и непоколебимая воля всегда вселяли в казаха страх и уважение. Не то, чтобы он сочувствовал тем, кто безжалостно его грабил и убивал его людей, но... Россия стала внезапно вызывать ужас и нарастающую с каждой минутой тревогу.
— Казахстан, — обратился к Хану один из российских офицеров, — Вы пройдёте вместе с нами, — утвердительно закончил фразу мужчина.
Военный подошёл к Казахстану и крепко сцепил его руку до резкой боли в кисти. Белоснежная перчатка офицера тихо и туго скрепела о грязную, закоптившуюся от пороха кожу Хана. Лицо офицера не было ни злобным, ни злорадным, но и не милым вовсе. Оно было пустое. С тем же холодом в глазах, что и у самой Императрицы.
Сердце Ханства ушло в пятки. По телу внезапно пробежал мороз, впервые после всего того жара на поле боя. Кровь начала бить в виски, а пульс учащаться. Дыхание спёрло пуще прежнего, будто он вдыхает, но не чувствует, как кислород наполняет его лёгкие. Паника торкнула всё тело мелкой дрожью. Хан в беспамятстве залез на коня, не имея другого выбора. Время шло быстро, хотя казах и находился в некой прострации, замкнувшись в себе, будто вокруг никого не было и ничего не происходило. Он одержимо считал эти минуты вечностями, хотя они и проходили впустую, а поэтому и вовсе бесследно, словно утопая в мутном омуте. Дрожь сменилась слабостью и головокружением.
"Неге? Не үшін?(1)" — спрашивал Хан самого себя в мыслях, которые окончательно запутались и перестали быть взаимосвязанными.
Зачем он нужен России? Почему его повезли вместе с узбеками и монголами в самое сердце Империи? Казахстан боялся, что самые страшные его подозрения сбывались наяву. И удивление то было вовсе не от этой мысли. Он всего лишь не хотел умирать.
Владения Российской Империи
Санкт-Петербург, Зимний Дворец
Казахское Ханство вновь шёл по выстланному красному ковру. И всё, как тогда — рифлёные снеготканные колонны и ледяной мрамор. Всё, как век назад. Почти. На самом деле Дворец всё расширялся, в нём появлялись всё новые и новые комнаты, новые пристройки — снаружи. Дворец обрёл свой собственный сад, огромный, ухоженный, с большими фонтанами. Да и сам Петергоф преображался с каждым годом. Появился мост, который соединяет город с Дворцовой площадью. И берега Невы уже облачились в белый камень, не оставляя не единого воспоминания о вязкой слякоти. Новые парки, памятники...
С того момента, когда российские войска восторжествовавали над великим Наполеоновским войском, Россия начала преображаться. Помимо всемирной славы о победе над самим Наполеоном, в Империи начало активно процветать исскуство — здесь были рождены художники, музыканты, чьи фамилии были отныне выписаны на страницах мировой культуры, и, конечно же, писатели. Именно русская литература начала прославлять российское государство второй половины девятнадцатого века. Россия процветала, несомненно. Превзойдя Францию, российский народ считался по всему миру не только самым сильным и опасным, но и самым начитанным и эрудированным. Такой нации не было равных по всему свету. Золотой век российской истории и культуры заблестал в лучах славы. И даже несмотря на то, что Россией был выпит бокал шампанского в захваченном Париже в честь победы над французским народом, прямо на глазах у поверженного Франции, Санкт-Петербург продолжал блистать назло павшему Парижу. И весь этот блеск, ставший ещё ярче, ещё ослепительнее, манил к себе любопытных мечтателей со всего мира. Конечно, жемчужиной столицы всё ещё оставался Дворец, который пленял своей величавой архитектурой.
Но сейчас Хан смотрел на эту архитектуру совсем другими глазами. Раньше потолки здесь были будто бескрайними, увлекали за собой в высь, а стены с гордым величием красовались своим позолоченным орнаментом. "Чувствуй себя, как дома" — воспевали они священными голосами небесных ангелов, решивших показать смертному рай. Сейчас же стены стали будто суживаться и нагнетать всё внутреннее пространство, и помещение казалось куда теснее, чем раньше, словно темница, из которой не было выхода. И вправду, у Хана в голове пронзала тревожным воплем одна лишь мысль — это его последний визит в Зимний Дворец. И что ещё более пугающе — в этот раз ему не суждено отсюда выйти. Он думал об этом, но так не хотел в это верить. Казахстан мог всё изменить прямо сейчас, просто развернуться и попытаться сбежать. Это было бы непросто, но возможно. Однако крепкий лёд сковал тело и душу — Россия не могла так поступить, просто не смела. Но это были лишь попытки Хана утешить самого себя и свою судьбу.
Казахстан вошёл в небольшое помещение, куда его привела стража. Эта комната не была такой уж и роскошной. Здесь всё так же преобладал белый цвет, а пол тут и вовсе был деревянный. Около стен стояли светлые шкафчики с безупречным фарфоровым сервизом внутри. Это место определённо было столовой, явно не банкетным залом. Почти рядом с дверью стоял массивный камин, который был уже зажжён. Треск сгорающих брёвен заполнял тишину. Хан бросил взгляд на большой стол с массивными ножками цвета слоновой кости, за которым сидела Императрица. Ханство смиренно подошёл вплотную к её пышной юбке. Какой вздор! Она вела войну на расстоянии, даже не подумав о том, чтобы с воинской гордостью сидеть в парадном мундире. Хотя, конечно, чему здесь похваляться после победы над французами? Тому, что она успешно прихлопнула мухобойкой пару букашек в виде монголов и узбеков? Хан не мог понять логику этой женщины, да и была ли она у неё вообще? Императрица подняла неподвижное тело казаха на стол. Увидев Казахстан, она тут же улыбнулась. Тепло, так по-доброму, как и раньше. А вот Хану было уже совсем не радостно.
— Здравствуй, радость моя, — первой заговорила Империя, — Я смотрю, невесел ты сегодня... Отчего же так, м? — хитро протянула девушка.
Кажется, она почти и не пыталась скрывать свой надменный нрав, будто всё ещё насмехаясь над наивностью и глупостью Хана. Она пригласила его на стол. Не за стол, а на стол. От такого предложения не мог отказаться никто, даже если бы захотел. У России на приёме так всегда —либо ты за столом и ты благодаришь Бога за то, что ты попал именно за стол, либо ты на столе — и всякая молитва тут уже будет бессильна. Ханство пронзала ярость, и вместе с тем душевная боль. И настолько эти чувства были сильны, что будто пробудили его ото сна. Именно сейчас, осознав, что ему уже нечего было терять, он не решился умирать в неведении. Он уже перестал себя утешать, но хотел знать — почему она так с ним поступила.
Хан выхватил из полосы орнамента на своём чапане упрятанный кинжал. Сжав его в своей руке до побеления в фалангах, казах бросился на Императрицу. Стража в этот же момент встревожилась, однако Самодержица показала им жест, в знак того, чтобы они не мешали. Из глаз Хана хлынули слёзы, когда он заносил клинок над собой, готовясь к прыжку.
— Айтыңызшы, не үшін?!(2) — яростно кричал Казахстан, не видя перед собой ничего из-за вставшими перед глазами слезами.
— Ах, — вздохнула Россия, — Я же знаю, что ты этого не сделаешь...
Ноги Казахстана свело, как только он вновь услышал её голос, и он в тот же момент остановился.
— Зарежу... Монстр! — пыхтел Хан, размахивая кинжалом в разные стороны. Это было единственное, что он мог сделать.
— О нет... не зарежешь... — говорила монархиня, пристально наблюдая за Ханством.
— Почему... За что? — наконец Хан смог повторить этот вопрос, заполнивший его голову, Императрице в лицо.
— Я ведь знаю... да и ты тоже знаешь, что не сможешь, — Россия проигнорировала Казахстан.
Императрица замолчала на секунду. Затем, улыбнувшись, сказала:
— Ведь ты меня любишь. Не так ли?
Хан закусил губу до крови и беспомощно рухнул на колени. Его пальцы выпустили кинжал, который со звоном упал на поверхность стола. Мужчина застонал. В его горле встали слова, которые он не мог выговорить, но понимал, что это неизбежно. Он не мог избежать не своей смерти вовсе, а своей собственной любви. Он с хрипом выдавил из себя это слово, будто понимая, что ему вовсе не нужен теперь ответ на тот вопрос, которым он пытался оправдать свою наивность и свою влюблённую душу, но всё уже было без толку.
— Л... Люблю!!
На последний слог голос Казахстана сорвался. Он зарыдал перед своей святой любовью во весь голос, закрывая ладонями лицо. Зарыдал наивно, словно дитя. Он рыдал от того, что не сможет разлюбить эту чудовищную женщину, и разлюбит, только когда умрёт.
В этот же момент на столе объявились и Кокандское Ханство и Бухарский Эмират. Двери в гостиную с гулом захлопнулись.
Банкет начался.
Ремарки:
(1) — Почему? За что?
(2) — Скажи мне, за что?!