«Грани» || Внешние отмели

«I am inhabited by a cry. Nightly it flaps out, looking, with its hooks, for something to love».
(«Во мне живёт крик. Ночами он вырывается наружу, ища когтями хоть что-то, что можно было бы любить»).
— Сильвия Плат «Возвращение».

Две недели, две чертовски зыбкие недели — не мир, не шторм. Что-то между. Что-то, где Рэйф Кэмерон — не кошмар, а ночная тень, под которой Вивиан Роутледж училась снова дышать. Она спала в его машине, а бывало — в его постели. Иногда — в его объятиях, от которых по телу разбегался холодок, и не потому что страшно. Потому что впервые за долгое время — не больно.

Они не говорили «мы вместе». Они не говорили вообще о том, что между ними происходит. Это было как подводный ток — тонкий, опасный, но необратимо реальный. Рэйф молчал, глядя на неё вечерами, когда она сидела в одной из рубашек его отца, босая, с коленями под подбородком. Она перекатывала шарик пирсинга языком и делала вид, что не замечает его взгляда. Но, он смотрел всегда, ведь боялся, что если моргнет, то она может исчезнуть, как в тех кошмарных снах.

В тот день Вивиан проснулась слишком рано. Воздух в комнате был застоявшийся, пыльный, как старый сундук с чужими письмами. Её рубашка — когда-то белая, теперь мятая и пахнущая сигаретами и Рэйфом — была спущена с одного плеча. Из коридора донёсся глухой, гулкий звук. Рэйф, его она уже узнавала по весу походки.

Он стоял на пороге, будто бы боясь прервать её чуткий сон. В руках — букет белых лилий, свежих, как утренний туман. Он был, как всегда, собран — выглаженная чёрная рубашка, волосы убраны назад, движения выверенные. Но глаза… в глазах было что-то совсем другое. Мягкое, почти детское.

— Ты говорила, что хочешь съездить к Джону, — сказал он тихо. Это было правдой, в один из вечеров, когда они сидели, прислушиваясь к волнам, попивая дешевое пиво (Вивиан было намного спокойнее, когда они не чертили линию, между «богатыми» и «бедными», поэтому даже в таких мелочах, она выбирала что-то подешевле). — Я и решил, что ему бы ты тоже отвезла лилии.

Она молчала, смотрела на него сквозь утреннюю сонливость и что-то, похожее на боль — не от лилий, не от воспоминаний, а от самого факта того, что Рэйф Кэмерон сейчас стоял здесь. С лилиями. С её мыслями в руках, как будто слышал их не ушами, а чем-то глубже, под кожей.

— Их мы всегда приносили вместе, — выдохнула Вивиан, сев на кровати, натянув на колени одеяло, как броню. — Белые. Джон говорил, что они напоминают ему о тишине. О какой-то честной тишине. Такой, что не пугает

Рэйф молча приблизился. Не как хозяин дома — как тот, кто слишком осторожно подбирается к зверю, что может испугаться и укусить, даже если сам изранен. Он поставил лилии на край комода, рядом с её расческой, пачкой сигарет и резинкой для волос.

— Я не знал, что это будет… важно, — сказал он, сев рядом на кровать, оставляя между ними несколько сантиметров. — Но захотелось, чтобы ты могла поехать. Не одна. Мне, будет спокойнее, если мы будем рядом.

Она посмотрела на него — медленно, будто бы впервые. Его профиль был вырезан, как у фарфоровой статуэтки: острые скулы, прямой нос, напряжённая линия челюсти. Но в его зрачках отражалась только она. Ни высокомерия, ни игры, ни обычного рэйфовского превосходства. Только неподдельная, почти болезненная сосредоточенность. Та, с которой смотрят на трещину в стекле: понимая, что она скоро расползётся, но не зная, как остановить.

Вивиан медленно отвела взгляд. Ей было трудно дышать — не от страха, не от воспоминаний, а от самого присутствия Рэйфа рядом. От того, как он нарушал её стены, не прикасаясь. От того, как он дышал в том же ритме, в каком билось её сердце, не зная, как его зовут.

— Не обязательно быть всегда рядом, но... — сказала Вивиан, тихо, натянуто, уставившись на узкое окно, в котором чуть подрагивала пыльная штора и на мгновение осеклась. — Знаешь, за две недели я привыкла к твоему бубнежу по утрам, к тому, как ты ходишь без футболки по дому и пытаешься не задеть меня лишним словом, поэтому, наверное, я бы хотела, чтобы ты был рядом.

— Сумасшедшая ты, Ви, — вырвалось у Рэйфа, почти неосознанно, как лёгкое покачивание головы под музыку, которую он терпеть не может, но втайне запоминает каждый аккорд. Он даже не сразу понял, что сказал это вслух. Руки, до того спокойно лежавшие на коленях, чуть сжались, будто сами хотели стереть фразу, как несвоевременный штрих на холсте.

Вивиан не ответила сразу. Уголки её губ чуть дёрнулись — будто нерв, будто дразнящая улыбка, будто она не слышала ничего более приятного за последние недели. Она продолжала смотреть в окно, куда заливался косой свет, пылинки крутились в нём, как ленивая вьюга.

— Ну, значит, мы подходим друг другу, — пожала плечами она, по-детски, даже немного надменно. — Ты — псих, я — сумасшедшая. Идеальный диагноз на двоих.

— Я хотя бы симпатичный псих, — фыркнул он, уже чувствуя, как исчезает напряжение. Оно скользнуло прочь, будто бы дверь приоткрыли, и сквозняк унёс что-то тяжёлое.

— А ты пробовал хоть раз не говорить очевидных вещей? — отозвалась она, прищурившись и, наконец посмотрела на него. Не в сторону, не поверх плеча, не как на проблему — прямо в глаза.

Рэйф усмехнулся — широко, с той ленцой, которая обычно предшествует беде или поцелую. Он слегка отклонился назад, облокотившись на руки, и потянул одну ногу на кровать, чуть-чуть задевая её колено.

— Я не говорю очевидных вещей, — произнёс он, и теперь в голосе не было привычной бравады. Только легкий, почти шутливый вызов. — Я намекаю на них. С намёками у меня — докторская степень, особенно, когда ты в этой рубашке.

Вивиан машинально потянула ворот, прикрывая плечо — не потому, что стеснялась, а потому что он заметил. Потому что у него был этот взгляд — скользящий, острый, но почему-то не обжигающий. А наоборот — оставляющий после себя нечто тёплое, как после долгого дня на солнце.

— А у тебя, я смотрю, хобби новое появилось? — протянула она, уже чуть мягче, уронив подбородок на колени. — Подмечать, в чём я хожу по дому?

— Ага, — кивнул он. — И считать, сколько раз ты за утро перекатываешь этот чёртов шарик у себя во рту. Сегодня, кстати, девятнадцать. Рекорд.

Она захохотала — не звонко, не театрально. Её смех пролетел по комнате, как ветерок, пробежал по коже. Вивиан вскинула голову, растрепав волосы — и на мгновение стала такой, какой была когда-то: летающей, быстрой, дерзкой.

— Ты невыносим, Кэмерон, — выдохнула она, качнувшись вперёд и взъерошив ему волосы. Он не увернулся, не замер — только чуть прищурился, как кот, которому понравилось.

— А ты… — Рэйф подался вперёд, почти касаясь её лба своим, — …в этой рубашке, точно хочешь, чтобы я молчал?

— Я хочу, чтобы ты заткнулся, пока не сказал ещё одну глупость, — процедила она, но в уголке её рта снова заиграла улыбка. Примирительная, та, что появляется, когда два человека перестают спорить и начинают просто быть.

— Тогда можно я скажу одну умную?

— Одну, но если она окажется тупой, я выгоню тебя в сад, к воробьям, — Рэйф думал, а потом слегка пожал плечами и произнёс с самой серьёзной миной:
— У тебя волосы пахнут мятой. Даже когда ты злишься, вернее особенно когда злишься.

Он замолчал. Ни шутки, ни сарказма. Сказал — и позволил этому висеть в воздухе, как капля дождя, ещё не коснувшаяся земли. Вивиан, вопреки ожиданиям, не нашла, что ответить. Она снова опустила взгляд, но на этот раз не в сторону окна, а на свои руки, скрещённые на коленях. Провела пальцем по внутренней стороне запястья. Раз, другой. Медленно, как будто пыталась стереть то, что от этого признания защекотало кожу изнутри.

— Я не специально, — пробормотала она. — Просто, шампунь закончился. У Роуз, кажется, остался с мятой.

Рэйф улыбнулся, почти неразличимо, как улыбаются те, кто не хочет пугать.

— А я думал, ты ведьма. Варишь отвары, насылаешь чары, заставляешь приличных парней сходить с ума.

— Ты — и приличный? — фыркнула она, театрально вскинув брови. — Вот уж что точно не пахнет мятой.

Он рассмеялся, как смеются дети в пижамах, под одеялами, когда боятся, что родители услышат. Этот смех был редкостью — даже для него.

— Не обижайся, Ви, но ты когда смеёшься, у тебя один глаз дёргается.

— Ты врёшь, — нахмурилась она, поднимаясь на колени, — я смотрелась в зеркало. Всё идеально.

— Это и страшно, — покачал он головой. — Потому что идеальность — скука смертная. А ты, Роутледж… ты — как фейерверк в чужом огороде. Красиво, громко и, возможно, незаконно.

Вивиан залезла на подушку, метнулась к нему с подушкой в руках, но он уже предугадывал удар. Увернулся, перекатился в сторону, ловко, как всегда, а потом — схватил её за талию, чуть притянув к себе, одним рывком, намеренно шутливым, но почти серьёзным.

— Только без насилия, — прошептал он, прижавшись лбом к её виску. — Ты же не хочешь, чтобы я стал жертвой домашнего насилия?

— Ты заслужил это ещё вчера, когда вылил моё кофе, — ответила она, всё ещё смеясь, но уже тише. Уже ближе, уже там, где не надо притворяться.

— Рэйф? — тихо спросила она, уткнувшись носом в его ключицу. — Ты вообще умеешь не пялиться на людей, когда они спят?

— Нет, — признался он. — Особенно на тебя.

— Извращенец, — выдохнула она.

— Твоя вина. Ты спишь с ногами на моей стороне кровати.

— Мы не делим её, — подалась она назад, с лёгким нажимом пальца в его грудь. — Это вообще-то, было комнатой Сары и, к тому же, я здесь временно.

— Знаешь, ты это говоришь уже две недели, а твоя заколка всё ещё лежит в ванной. Прямо рядом с моей зубной щёткой.

Вивиан уткнулась в подушку, закрывая лицо. Не чтобы спрятаться — просто чтобы он не видел, как она улыбается, слишком искренне, как ребенок, которому купили игрушку, о которой он мечтал.

— Ты невыносимый, но, возможно, я уже не так сильно ненавижу тебя, Рэйф Кэмерон.

Он не ответил, просто дотянулся до её ладони и лёгким движением переплёл свои пальцы с её. Без намерения. Без нужды это проговаривать. Просто потому, что уже можно. А за окном налетевший ветер приподнял штору. И пыль закружилась в золотом утреннем свете, словно фоновая музыка к сцене, которую никто не репетировал.

***

Свет в доме Роутледж горел с вечера, не отключаясь до самого утра, это было так странно, ведь до этого, здесь редко появлялись даже Ки с Джей Джеем. Сейчас же, разговор был натянут, как струна, которая при нажиме, могла лопнуть.

— Слушай, Ви, мне кажется или ты начала сдавать позиции раньше, чем мы все поняли, что начинаем терять тебя? — Джей вопил, как раненный зверь, его захлёстывала обида и злоба на Роутледж, которая забыла о смерти брата. Забыла, от чьих рук он трагически погиб. — Сколько он тебе заплатил за то, чтобы ты с ним была?

Девушка с остервенением перекатывала зубами шарик пирсинга на своем языке, то зажимая его, то отпуская. Вивиан стояла, привалившись к рыхлой деревянной колоне, которую стоило давно заменить. За окном лишь слепил яркий цвет фар, от пикапа Кэмерона. Он был «проблемой», в глазах Джей Джея, Ки и остальных, в которую вновь встряла Роутледж.

— Хочешь ещё раз повторить, что ты только что сказал? — выдохнула она, голос срывался на хрип, будто бы в ней копились недели невыносимого напряжения, и теперь оно выливалось в одном пронзительном слоге. — Ты всерьёз думаешь, что я с ним за деньги?

Джей Джей сделал шаг ближе, его лицо металось между оскорблённой злобой и отчаянием. Волосы растрёпаны, руки дрожат — он казался не столько злым, сколько потерянным. Потерянным в мире, где его друзья больше не друзья, а всё, за что он держался, рушится прямо у него под ногами.

— А как мне ещё это понимать? — Он ткнул пальцем в сторону окна, будто Кэмерон, сидящий в пикапе с заведённым мотором, был символом всей этой чертовщины. — Это же он! Он! Сын того ублюдка, который скорее всего убил Джона. А ты — с ним. После того, как мы вытаскивали тебя с наркотических передозов, после смерти Джона.

— В том то и дело, что скорее всего убил Джона, — с резким выдохом, из-за которого закололо в груди, произнесла Вивиан. Девушка сама начинала теряться во всем, что за это чёртово время, говорили ей друзья. — Ты говорил, что к убийству причастен сам Рэйф, как это можно понять, а? Не находишь, что многое не сходится?

Джей Джей застыл, будто она ударила его по лицу. Зрачки сузились, грудь вздымалась от неровного дыхания, и на долю секунды на его лице отразилась не ярость, а растерянность — страшная, детская, как будто он оказался в мире, где законы давно переписали без его ведома.

— Не сходится? — прошептал он, и в его голосе зазвенел лёд. — Серьёзно, Ви? Мы с тобой что, фильм снимаем? Или может, ты теперь адвокат семьи Кэмеронов?

— Перестань, — глухо бросила она, сжав пальцы в кулак. — Я не защищаю никого. Я просто... Я пытаюсь понять, какого чёрта вообще происходит. Потому что если мы сейчас снова начнём говорить об этом, давай тогда уж вспомним всё. И кто кого слил, и кто кому врал, и как ты исчез, когда мне было хуже всего.

— Не тебе говорить про исчезновения, — перебил он, с горечью в словах. Но, в это было больше любви, нежели ненависти. — Ты целый год находилась в одурманенном состоянии, а мы искали тебя, как придурки.

Вивиан молчала, она не хотела ничего говорить, потому что это переросло бы, в настоящий скандал, с битой посудой. Она лишь смотрела прямо на Джей Джея, не унимаясь теребить тонкую штангу во рту. Она вспоминала, как в этой гостиной они все собирались по вечерам, как Киара плакала над очередным «неудовлетворительно» и рассказывала, что станет настоящим защитником животных. Сразу вспомнилось и то, как сама Ви рассказывала о влюбленности в нового учителя испанского, а позже громко смеялась, после того, как узнала, что он гей, именно по этой причине, у него ни жены, ни детей.

— Сара, скажи ей, что твой брат настоящий придурок, — внезапно снова донёсся голос Мэйбанка, который не собирался прекращать этот бессмысленный разговор. Он, как никто другой знал, что, если Роутледж решила, то она не отступит.

Но, даже после обращения Джей Джея — Сара молчала. Не потому что, не знала, что сказать, а потому что понимала, что за любовь, за искренность и чувства — нельзя осуждать и корить, будь это «живец» или «акула», ведь она ощутила это на себе.

— Ладно, хрен с Сарой, — махнув рукой на светловолосую, произнес Джей Джей. — Мне кажется, ты потерялась, Ви. Я думаю, что ты путаешь тепло с огнем, а мягкость с капканом. Думаю, что ты снова не знаешь и не понимаешь с кем находишься, мне от этого страшно, понимаешь?

— Тебе страшно? — голос Вивиан сорвался, сухой, почти с издёвкой. — Это тебе страшно? А мне, по-твоему, было не страшно эти два года? Сука, я столько раз вымаливала прощение у всех вас, столько работала над собой, дабы вы были счастливы и спокойны, а теперь вам страшно.

Она выпрямилась, оттолкнулась от колонны. Шарик пирсинга ударил по зубам с глухим звуком. Глаза её блестели, не от слёз — от гнева, от обиды, от долгого молчания, которое так долго копилось и теперь рвалось наружу.

— Я не забыла его. Я каждый день вспоминаю, как он лежал на песке, его изуродованное, кровавое тело. Я это вижу каждый раз, когда закрываю глаза, Джей. Каждый, мать его, раз. Тебе этого мало?

Джей Джей отступил на шаг, словно её слова ударили по нему физически. Словно он понял, что перешёл грань, но Вивиан не остановилась.

— А ты знаешь, что он делает, Джей? — её голос дрожал, но она не плакала. Она стояла, как шторма, как ураганы — вся из колючек и стекла. — Он слушает. Он молчит, когда я молчу. Он не говорит мне, что мне делать. Он просто... есть.

— Это не оправдание, Ви, — прошептал Джей Джей, уже без злости, только с бесконечной усталостью. — Это не стирает того, что он сделал. Он — не герой.

Вивиан медленно, почти болезненно, выдохнула. Смотрела на Джей Джея как на старую фотографию — с любовью, но через пелену времени.

— А я — не девочка из старого дома, которую можно было держать за руку, чтобы она не сорвалась. Я сорвалась, Джей, и никто не может упрекать меня.

Она пошла к двери, медленно, по скрипучим доскам, не оглядываясь. Когда открыла, в лицо хлынул ночной воздух — солёный, как слёзы, и тёплый, как детские воспоминания. На обочине стоял пикап Рэйфа, и он всё ещё не выходил, сидел в салоне, смотрел в темноту, как человек, не уверенный, ждут ли его внутри. Он повиновался всем приказам Ви, даже не спрашивал насколько долго ему придется ждать.

— Убирайтесь, — в тот же момент сказала рыжеволосая, будто бы осознала, что все зашло слишком далеко. — Просто убирайтесь.

Джей Джей долго смотрел на неё, в глазах стояла не обида и не гнев — только невыносимая, прожжённая болью тишина. Он будто хотел что-то сказать, но слова застряли где-то глубоко внутри, в том месте, где когда-то было доверие.

— Ты уверена? — наконец, спросил Мэйбанк, тихо, но твёрдо.

Вивиан не ответила, лишь подняла голову, и в этом взгляде было всё: усталость, ярость, одиночество, обречённость. Дом уже не казался ей домом — он был как ловушка, как глухая комната без дверей, как воспоминание, от которого не укрыться. Здесь всё насквозь пропахло их присутствием: стены, воздух, даже старая кофейная чашка на кухне. И каждый раз, когда она ступала на этот пол, она слышала, как за её спиной сдержанно вздыхает отец, как резво рассказывает о приключениях Джон Б..

— Делай как знаешь, — тихо сказал Джей Джей. — Но знай: теперь никто из нас не будет помогать тебе, ты выбрала свой путь.

Друзья ушли быстро, без объятий, без последних взглядов. Только хруст гравия под отдаляющимися шагами, лёгкий скрип калитки и больше — ничего. Пустота, простор для последнего аккорда.

***

Ночь была густой, как патока. Полная сверчков и шепчущих деревьев, будто сама природа затаила дыхание. Дом за её спиной возвышался, как памятник ошибкам. Его очертания темнели на фоне лунного неба, будто он ещё сопротивлялся, не верил, что его судьба решена.

Она медленно прошла внутрь, каждая доска под её ногами стонала. На кухне — тишина и лёгкий запах не сваренного кофе, как будто время остановилось в моменте, когда кто-то ещё верил, что можно всё исправить.

На столе лежала старая зажигалка. Его. Та самая, с потёртой латунной крышкой и царапиной на боку — от удара о лестничную стойку в один из вечеров, когда он возвращался не в себе. Вивиан смотрела на неё долго. Вспомнила, как отец зажигал ею камин в праздники. Как потом, в плохие времена, он щёлкал ею бессмысленно, нервно, в темноте. Этот звук преследовал её годами, даже во сне.

Роутледж взяла зажигалку и прошла по комнатам. Одна за другой. Гостиная. Его кресло — опустевшее, но всё ещё пахнущее лосьоном и дешёвым бурбоном. Фото на камине: мать, она сама, Джон. Трое счастливых, будто чужие. Вивиан подняла рамку и аккуратно поставила её лицом вниз.

Потом — кабинет. Там до сих пор стояли книги, аккуратно выстроенные на полках, будто слова могли спасти человека от тьмы. Она сняла одну наугад — «Война и мир». Бумага мягкая, шершаво-теплая. Она держала книгу в руках, пока пальцы не начали трястись.

— Прости, — прошептала она, и начала рвать страницы, по одной. Комната наполнилась мягким шуршанием бумаги, как снегом. Она рвала и рвала, пока не стало легче дышать. Потом подожгла первую страницу. Пламя быстро съело её — алчно, красиво. Остальные подхватили. Бумага горела ровно, почти без дыма, освещая стены тёплым светом, как будто всё было правильно. Как будто это было очищение.

Потом — спальня. Их с Джоном Б. детская. Кровать с выцветшим покрывалом. Обои с птицами. Коробка с вещами, которые она хранила: письма, значки, кусочки лета. Она взяла всё это и отнесла вниз, в гостиную. Сделала из своих воспоминаний костёр.

И наконец — он. Его комната. Стены с потрескавшейся краской. Ремень на крючке. Стул под окном, на котором он сидел, когда думал, что никто не слышит. Вивиан смотрела на всё это и чувствовала, как внутри поднимается жар — не гнева, нет. Скорее, чего-то древнего, как будто эта ярость была передана ей по крови, вместе с голосами всех женщин, которым тоже не верили, тоже заставляли молчать. Она подожгла и эту комнату. Сначала ковёр, потом занавески. Всё загорелось сразу, как будто дом только и ждал.

Огонь шёл вверх быстро, ненасытно. Вивиан стояла в центре холла, пока первый жар не опалил щёку. Не отступала, только смотрела, слушала, как трещат балки, как рушится потолок, как воздух становится густым от дыма и пепла.

И только когда стало трудно дышать — вышла.

Она стояла на траве, босиком, с растрёпанными волосами, с зажигалкой в ладони. Позади неё полыхал дом, и небо светилось оранжевым, будто солнце решило родиться заново прямо этой ночью, вдалеке завыла сирена. С боку послышались нервные шаги — Кэмерон, он забил тревогу. Не удивительно, что он так долго ждал её и предпринял меры первым. Он выскочил из темноты как силуэт из сна — яростный, мокрый от пота, с сорванным голосом и глазами, будто вытащенными из другого мира. Его кеды утопали в сырой траве, куртка была надета наспех, не застёгнута, волосы растрёпаны, как после сильного ветра. Кэмерон резко остановился перед ней — резко, как только он умел — и застыл, вцепившись взглядом в её лицо.

— Твою мать… — только и выдохнул он, хрипло, будто курил всю дорогу. — Вивиан…

Она не двигалась, просто стояла на фоне огня, похожая на призрак, на мираж, на мифическую фигуру, которой больше нечего терять. В его взгляде — не было упрёка. Был страх за неё, за то, что увидел и услышал. За то, что не вмешался.

— Ты с ума сошла, — тихо произнёс он, почти нежно, будто боялся, что если скажет громче — она испугается, убежит и больше не вернётся. Но, Вивиан стояла, как вкопанная в землю, лишь смотрела то на Рэйфа, то на горящий дом, что был точкой не возврата. Теперь, только вперёд, не останавливаясь на воспоминаниях прошлого.

[очень благодарна вам за прочтения и отзывы! после некоторых просьб и осознавая свои возможности, я решилась на создание телеграмм канала, где буду делиться с вами спойлерами, примечаниями и многими другими приколами к своим работам! кому это будет интересно, то милости прошу 🫶🏻
ссылочка: https://t.me/wxstrfy

юз: wxstrfy (катя философствует)]