Сойка-пересмешница - Пит Мелларк.

Меня пробирает озноб, и я плотнее укутываюсь в меха. В подвале холодно. Пытаюсь уснуть, но из головы не идут слова Гейла: «Китнисс выберет того, кто, по её мнению, поможет ей выжить».

Неужели она на самом деле такая? Такая расчётливая. Конечно, с тех пор, как умер её отец, Китнисс только и делает, что борется за жизнь. Но разве желание выжить - это единственное, чем она руководствуется в своих действиях? Сейчас она, кажется, не особо печётся о своей безопасности. Китнисс собирается сдаться Сноу. А это больше смахивает на самоубийство.

Мыслями я возвращаюсь в день нашей первой Жатвы, когда она вызвалась вместо Прим. Тогда никакой речи не могло быть о выживании - была только любовь. А во время вторых Игр, когда мы провели ночь на пляже... Как мы целовались, как она хотела защитить меня любой ценой. Позже в Капитолии с помощью охмора мне внушили, что она использовала меня, но записи, которые мне показывали в Дистрикте-13, доказали обратное. Она пыталась спасти меня и, если верить словам Прим и Делли, была убита горем, потому что ей это не удалось. Ничего общего с выживанием я здесь не вижу. Не знаю, не знаю. Любовь ли ею движет? Она ведь ещё девочка, ей всего семнадцать. Что ещё ей делать, как не бороться за жизнь?

Китнисс не так холодна ко мне, каковой её описал Гейл. Для меня она огненная девушка. Горящая желанием свершить правосудие. Решившая положить конец всем страданиям и тирании Сноу. Если она так страстно желает этого, сможет ли она так же страстно любить? Любить как собственную семью, ведь она ей дороже жизни. Так что, когда дело дойдёт до сердечных дел, думаю, она и с ними прекрасно справится. Внезапно я вспоминаю слова Прим:

«Потому что Китнисс не может приказать себе перестать любить кого-то, кого уже полюбила. Если она отдаёт себя - она отдаёт себя полностью. Пути назад нет».

Но Гейл столько лет знает её, знает гораздо лучше меня. Он воспринимает её по-другому. Или, может, наоборот, совсем не понимает. Совсем её не знает.

В голову приходит ещё одна мысль, касающаяся сохранения жизни. Выберет того, кто, по её мнению, поможет ей выжить... как бы не так. А что, если она вообще никого не выберет? Если её истинное побуждение - выживание, только выживание, тогда она прекрасно проживёт и без нас. Она вполне самодостаточна. А борьба за жизнь - лишь вопрос времени. Под жизнью предполагается гораздо больше, чем просто выживание. Китнисс гораздо выше этого.

В конце концов, глупо было с моей стороны задавать такой вопрос. Потому что Гейл прав: вряд ли мы все переживём эту войну. Так что это будет спорный вопрос.

Наутро мы поднимаемся наверх, завтракаем паштетом и печеньем с финиками, потом смотрим ролик из Тринадцатого. Судя по репортажу, мятежники делают большие успехи. Повстанцы приняли решение пускать по улицам машины без водителей, чтобы в короткий срок активировать капсулы и обезопасить проход по кварталам.

- Это ненадолго, - говорит Гейл. - Более того, удивительно, что повстанцев сразу не остановили. Капитолийцы изменят тактику: отключат определенные капсулы, а затем активируют их вручную, когда противник подойдет поближе.

Похоже, у Гейла глаз намётан на подобные военные хитрости, потому что вскоре после того, как он делится своей мыслью, мы видим, что именно так и происходит.

- Плутарх дорого бы дал, чтобы оказаться за пультом управления капсулами, - говорю я.

Поллукс согласно кивает.

- Иначе и быть не может, - отзывается Крессида.

Пока капитолийский репортёр просит граждан эвакуироваться из определённых кварталов, мои мысли вновь возвращаются к Плутарху. Что он будет делать? Что будет делать Тринадцатый? Война не может длиться вечно, и сейчас я по-настоящему задумываюсь, как же она закончится. Чем скорее Китнисс уничтожит Сноу и положит конец его режиму, тем меньше будет жертв. Но множество людей об этих жертвах даже не задумывается. Уму непостижимо. Что значит жизнь одного человека, когда речь идёт о победе в войне? Нельзя использовать людей, как средства достижения цели. Но пойди скажи об этом Плутарху - он только плечами пожмёт, сильно не расстроится.

Китнисс, которая отходила посмотреть в окно, возвращается к столу.

- На улицах полно беженцев, - докладывает она. - Может, нам лучше слиться с толпой?

- Лучше быть настороже, - говорит Гейл. - Никто не знает, куда они нас приведут. Тем более, за наши головы объявлена награда.

- Там действительно небезопасно, - мурлычет Тигрис. Она бросает взгляд на дверь и прибавляет: - Я пойду в Капитолий, разузнаю что да как.

Мы возвращаемся в подвал, а Тигрис уходит. Делать особо нечего. Мы сидим на меховых подстилках и прикидываем варианты. Китнисс расхаживает взад и вперёд по подвалу, всех это сильно раздражает. Понятно, что она не в восторге от ситуации, в которой мы оказались, и ей не терпится начать действовать. Мы в тупике. Но нельзя же просто так выбежать на улицу: нас убьют ещё прежде, чем мы успеем добраться до конца проулка. Честно говоря, так было бы проще, но уже слишком поздно искать лёгкие пути. И, несмотря на то, что я долгое время хотел расстаться с жизнью, сейчас я подумываю отказаться от этой мысли. Отчасти из-за любопытства. Мне интересно, к чему приведёт нас война. Если победу одержат мятежники, улучшится ли наше состояние? Ну, а если победит Сноу - тут никаких сомнений - жизнь превратится в ад. Однако сегодняшний репортаж показал, что удача не на его стороне, а на стороне мятежников. Все дистрикты объединились и восстали против Капитолия. Город долго не протянет. Они потеряли мощное оружие. Кастор сказал, что нет никакой съёмки с воздуха, значит, Капитолий лишился и планолётов. И меня, как оружия, они тоже лишились, потому что я больше не стану для них убивать. Я уверен, что не причиню Китнисс вреда. После того случая в канализации мне становится всё лучше и лучше. Для верности я не хочу снимать наручники; блестящие воспоминания всё ещё держат меня в страхе. В какой-то момент осознаю, что я уже не прикован к лестничной опоре.

Ещё я хочу выжить, потому что обязан своей жизнью всем, кто умер. Моим родителям, моим братьям, моим друзьям. Я хочу прожить жизнь так, чтобы их смерти не были напрасными. Если мы победим, я должен буду превратить своё существование в нечто стоящее. Китнисс как-то объясняла мне, что значит быть обязанным людям и не иметь возможности вернуть долг. Я не совсем понял её тогда: меня самого устраивало то, что я отдаю и не беру ничего взамен. Но если ты оказываешься по ту сторону баррикад - если ты получаешь, а не отдаёшь - тогда всё меняется. Теперь я понимаю, о чём она говорила. Я обязан этим людям.

День проходит - ничего интересного не случается. Вечером Гейл говорит:

- Разве она не должна вернуться? Уже поздно.

- Может, её задержали, - предполагает Крессида.

- Или арестовали, - говорю я.

- Может, она сдала нас, - продолжает Гейл.

- Нет, если бы она нас сдала, здесь уже было бы полно миротворцев, - отвечаю я.

Однако Тигрис, наконец, возвращается и приносит с собой еду. Горячую еду. Мы все оживаем при виде жаркого из свинины с картошкой.

Пока едим, Тигрис рассказывает, что по улицам всё ещё бродят беженцы, которые ищут себе кров.

- Люди не пускают их в свои дома? - недоверчиво осведомляется Гейл.

- Нет, - качает головой Тигрис. - Опустили жалюзи и притворились, что их нет. Миротворцам приходится силой вламываются в чужие дома, чтобы разместить беженцев.

Эти люди отвратительны. Как можно оставить на морозе тех, кто нуждается в помощи, когда у тебя дома есть тёплая постель и свободный диван?

Тигрис включает телевизор; глава миротворцев призывает жителей столицы принять у себя беженцев.

- Президент приказал подготовить часть своего дворца для размещения пострадавших. Достойный пример для подражания! Владельцы магазинов также должны быть готовы принять у себя беженцев.

- Тигрис, а ведь это и к тебе относится, - говорю я.

И мы все понимаем, что это значит. Если людей разместят в этом магазине - подвал окажется для нас ловушкой, и тогда кто знает, сколько мы здесь пробудем. Надо выбираться отсюда как можно скорее. Возможно, завтра?

Следующее, что происходит на экране, ещё более отвратительно, чем бездушные капитолийцы, не пускающие в дома своих сограждан. Толпа избила молодого человека, похожего на меня. Когда показывают фотографию бедолаги - становится ясно, что у нас с ним вообще ничего общего нет.

- Люди сошли с ума, - бормочет Крессида.

Повстанцы снова захватывают телевидение и сообщают, что их отряды оккупировали ещё несколько кварталов. Двигаются они быстро.

- Линия «В» всего в четырех кварталах отсюда, - объявляет Китнисс, изучая карту города. Потом она поднимается, как по команде, и принимается убирать со стола.

- Давайте, я вымою посуду.

- Я тебе помогу, - вызывается Гейл.

Они вместе идут на кухню, и я невольно смотрю им вслед.

Без кого она не сможет выжить...

Гейл - тот, без кого она не сможет выжить?

После их возвращения становится ясно, что они обсуждали план дальнейших действий, решали, как поступить со мной.

- Завтра мы уходим, - говорит мне Китнисс. - Но, думаю, будет лучше, если ты останешься здесь.

Я киваю.

- Само собой, мне нельзя идти с вами. Я представляю для вас опасность.

По её лицу видно: она рада, что я не спорю. Но если она думает, что я собираюсь отсиживаться здесь, пока она рискует жизнью - Китнисс сильно ошибается. Если хочет, чтобы я смирно сидел на месте, ей придётся снова напоить меня успокоительным сиропом.

- Дальше я пойду один, - заявляю я. Китнисс хмурится, недовольная моим решением.

- И что ты собираешься делать? - спрашивает Крессида.

- Пока не знаю. Возможно, мне удастся отвлечь от вас внимание. Вы же видели, что стало с тем парнем, похожим на меня.

- А что, если ты... утратишь контроль над собой? - спрашивает Китнисс.

- То есть... превращусь в переродка? Ну, если я почувствую, что это происходит, то попытаюсь вернуться сюда.

- А если Сноу снова тебя схватит? - спрашивает Гейл. - У тебя даже ствола нет.

- Придется рискнуть - как и всем вам, - отвечаю я и смотрю на него.

Гейл засовывает руку в карман, вынимает капсулу с морником и отдаёт её мне.

- А ты? - спрашиваю я.

- Не волнуйся, Бити научил меня взрывать подрывные стрелы вручную. Если это не сработает, у меня есть нож, а также Китнисс. - С этими словами Гейл улыбается, и я понимаю, что ни о каком выживании речи быть не может. Он говорит так, будто она принадлежит ему, будто они принадлежат друг другу. Как неделимые. - Она не позволит миротворцам взять меня живым.

- Бери её, Пит, - упавшим голосом произносит Китнисс. Она берёт меня за руку, заставляя сжать капсулу в кулаке. - Случись что, тебя никто не выручит.

Я заглядываю ей в глаза. Выражение лица Китнисс огорчает меня. Какие мысли занимают её голову? Расстроилась ли она из-за того, что я могу принять капсулу и умереть? Интересно, стала бы Китнисс оплакивать меня после моей смерти? Или она просто боится того, что может не пережить грядущих событий? Чутьё подсказывает мне, что она и не собирается. Это-то меня и беспокоит больше всего. С чего бы ей хотеть умереть? Неужели у неё не осталось ничего, ради чего стоит жить?

Ночью сплю тревожно. Раз за разом я теряю Китнисс. Мне знакомы эти сны: я видел их раньше. На пару месяцев их заменили те, в которых она убивала меня, но теперь ко мне вернулся знакомый кошмар. Вот только пробуждение не помогает. Я потеряю её. Завтра она уйдёт с Гейлом. Выберет его и погибнет. А я останусь один, окончательно сойду с ума, и не останется у меня причин, чтобы жить. Невероятно, как тесно связаны наши судьбы. Эта мысль меня вконец расстраивает. Почему я не могу жить без неё? Она сияет так ярко, как пламя, слепящее глаза.

Китнисс тоже не спится. Несколько раз я просыпаюсь от её крика. Что-то внутри подтрунивает меня, говорит пойти к ней и обнять, как я делал раньше. Но мне приходится напомнить себе, что те дни уже позади. Возможно, Китнисс больше не доверится моим объятиям. Подумает, что я нападаю на неё. Такая догадка удручает ещё больше.

Утром после завтрака Тигрис помогает нам с маскировкой для выхода в город. Она скрывает нашу военную форму под слоями другой одежды. Закрепляет заколками парики на наших головах, наносит грим. Она вручает нам сумочки, ещё какие-то безделушки, и вот нас уже не отличить от беженцев.

- Не стоит недооценивать способности гениального стилиста, - замечаю я, желая выразить уважение и благодарность. Мы подвергли её опасности, а она не задумываясь помогла.

Готовимся выходить, как и запланировали. Сначала Крессида и Поллукс - их задача быть проводниками идущих следом Китнисс и Гейла. Следующие действия мы не обсуждали, остальные решили сориентироваться на месте.

Я пойду последним и, если потребуется, отвлеку внимание на себя.

Тигрис открывает дверь, выпуская Крессиду и Поллукса.

- Береги себя, - говорит Крессида, и они выходят. А я думаю, доведётся ли нам свидеться снова.

После их ухода Китнисс освобождает мои руки от наручников. Так непривычно вновь беспрепятственно ими двигать. Я потираю запястья и вытягиваю руки. Смотрю на них, потом - на Китнисс. Я с удивлением замечаю страх и отчаяние в её глазах.

- Только без глупостей, ладно? - спрашивает она.

- Нет. Только в крайнем случае. Абсолютно, - заверяю я.

В следующий миг её руки обвивают мою шею. Она приживается ко мне всем телом. Знакомое ощущение. Как будто наши тела знают друг друга, как знают и наши губы - мне стоит лишь вспомнить наш недавний поцелуй. На короткое мгновенье я прижимаюсь лицом к её шее, вдыхаю аромат, которого ни один запах духов не сможет затмить. Вот и всё. Это конец.

- Ну ладно. - Китнисс отпускает меня.

- Пора, - говорит Тигрис. Китнисс целует её в щёку, поправляет одежду и вместе с Гейлом ступает в неизвестность.

Её отчаяние передалось и мне. Всё это время меня одолевали сомнения по отношению к ней. Я не знал, что и думать. Метался из стороны в сторону, пытаясь разобраться в своих чувствах к ней. Но сейчас, именно в этот момент, осознание потери становится невыносимым.Моя Китнисс. Мой мир.

- Она ушла, - шепчу я.

Тигрис смотрит на меня и качает головой.

- Иди за ней, глупый мальчик.

Я смеряю её взглядом и киваю. Она права: ещё не всё потеряно. У меня осталось одно дело. Я могу попытаться спасти ей жизнь.

Спустя примерно минуту после ухода Китнисс и Гейла я обнимаю Тигрис на прощанье.

- Спасибо за всё.

Трудно сказать, но, кажется, она мне улыбается.

- Будь осторожен, сын пекаря.

Оказавшись снаружи, я сразу понимаю, как же на улице холодно. Ещё и снег идёт. Здесь полно людей, которые мёрзнут от холода. Многие из них плохо одеты. Хоть они и капитолийцы, но тоже жертвы. Невинные жертвы. На ногах у детей только тапочки, сами они одеты в тонкие ночные рубашки, и только лёгкие халатики укрывают их от морозного воздуха. Старики ходят с тростями. Женщина, идущая впереди меня, поскальзывается на льду и падает. Первый порыв - помочь ей подняться, но это слишком большой риск: она может меня узнать, поэтому я прошмыгиваю мимо. Пытаюсь глазами найти Китнисс и Гейла, но улицы слишком людны. Ничего страшного, я просто пойду к Президентскому дворцу, а там видно будет - может с кем и повстречаюсь.

Я слышу отдалённый звук стрельбы. Недалеко отсюда. Значит, повстанцы уже близко? Осматриваюсь вокруг, пытаясь найти хоть какой-нибудь намёк на их присутствие. Ничего подозрительного не нахожу, зато замечаю дорожный знак, указывающий путь к дворцу. Большинство людей следует по указателю - я плетусь вместе со всеми.

Пройдя пару кварталов, опять слышу звук выстрелов - теперь гораздо ближе. Слева от меня - главное авеню; через небольшой проулок я мельком замечаю стреляющего мужчину. Мятежники! Должно быть, это мятежники. Вскоре после этого появляются остальные, и они начинают стрелять. Люди вокруг меня падают на землю. Безоружные, невинные жители; их тела пробивают пули, и всё окрашивается красным. Я прижимаюсь к стене магазина, прячась за большим рекламным щитом, предлагающим какой-то последний писк моды по разумной цене. Что делать? Куда идти? Понятно, что раз здесь повстанцы, значит, отвлекать капитолийцев нет необходимости. Вернуться к Тигрис? Китнисс хотела бы, чтоб я поступил именно так, но я не могу. Не могу просто сидеть и ждать новостей, не зная, что происходит. Китнисс идёт к дворцу, и я тоже должен быть там. Я должен быть там ради неё.

С новой решимостью иду по улице, перепрыгиваю через трупы, пытаюсь скрыться от миротворцев и мятежников то за стеллажами с одеждой, то за бордюром с цветами. Я оказываюсь в спокойной части города. Здесь меньше людей; оживлённая событиями улица остаётся слева. Из проулка выбегает женщина.

- Они включают капсулы! - кричит она, ни к кому конкретно не обращаясь. Капсулы - крайняя мера капитолийцев. Планолётов не осталось - атаковать повстанцев нечем. Зато капсулы справятся не хуже авиации.

«Тут уж ничего не поделаешь», - говорю я себе и иду дальше. Сам удивляюсь, как можно быть таким спокойным, когда вокруг такой хаос. Не понимаю, почему до сих пор не потерял контроль над собой. Но никаких блестящих воспоминаний не появляется. Я поставил себе цель добраться до президентского дворца, несмотря ни на что. Мимо меня пробегает отряд миротворцев; они даже не смотрят в мою сторону. Тигрис потрудилась на славу.
Я тоже перехожу на бег, следуя за молодой парой. Они бегут вместе, держась за руки. Перепрыгивают тела и другие препятствия, попадающиеся на пути. Двое скрываются за углом. Прибежав туда, я останавливаюсь. Вот и он. Президентский дворец внутри Круглой площади.
Площадь битком набита людьми. Хоть никто и не стреляет - в толпе царит паника. Одни кричат и рыдают в голос. Другие сидят на снегу, онемевшие от шока. Обходя их, кружными путями я подбираюсь к дворцу, но путь мне преграждает бетонная баррикада.

Внутри тоже есть люди, они жмутся друг к другу в окружении миротворцев. Подобравшись ближе к ограждению, я замечаю, что на той стороне нет ни одного взрослого - только дети. Что они делают за бетонной баррикадой? И где их родители? Несуразица какая-то. Потом до меня доходит: детей разместили между нами и президентом, чтобы отгородить его от наступления. Не только от беженцев, но и от повстанцев. К нему можно подобраться, только прорвавшись через толпу детей и стерегущих их сторожей. Затоптать и пройти. Дети - «живой щит» Сноу.

На левой стороне площади суматоха. Народ бежит врассыпную с криками: «Повстанцы! Повстанцы!».

Паника перекидывается и на людей, стоящих рядом со мной. Они пытаются бежать от мятежников, прорывающихся на площадь. Я осматриваюсь, ища взглядом Китнисс с Гейлом или Крессиду с Поллуксом, но из-за мельтешащих в неразберихе беженцев ничего не видно.
Тень закрывает солнце; я поднимаю голову и вижу, что в небе, словно из ниоткуда, появился планолёт. Он зависает над баррикадой с детьми, и сбрасывает серебряные парашюты, словно поливая стоящих внизу дождём. На борту планолёта красуется эмблема Капитолия - это совсем сбивает меня с толку. Я думал, у них не осталось воздушных судов.
Дети на баррикаде тянут ручки вверх, пытаясь схватить парашюты и открыть их. Я поворачиваюсь к ним лицом, всё ещё высматривая Китнисс, но тут происходит взрыв.

Толпу накрывает волна потрясения и неверия, когда все понимают, что парашюты - это бомбы. Раненые дети кричат от боли, рядом с ними лежат мёртвые тела. В моей голове тоже раздаются крики. Никаких слов - только крики.

Детям уже не помочь. Найди Китнисс.
Не слушай крики. Сосредоточься.

Я засовываю руки глубоко в карманы: на мне нет наручников, чтобы вызвать боль, поэтому придётся справляться самостоятельно. Я застываю на месте и только усилием воли отгоняю кричащие голоса. Мой ум проясняется, и я начинаю проталкиваться сквозь толпу. Инстинктивно выбираю направление - смещаюсь влево. Миротворцы разбирают баррикаду, чтобы добраться до детей. За моей спиной появляется группа медиков в белой униформе, они устремляются в брешь, чтобы помочь детям. Опускаются на колени рядом с ранеными и хватаются за аптечки.
Я окидываю взглядом толпу обезумевших людей и вижу её. Она стоит у основания флагштока, уцепившись за столб, с круглыми от ужаса глазами.

- Китнисс! - кричу я, но она слишком далеко, чтобы услышать меня.

В следующий миг она срывается со столба и несётся прямиком в толпу. Я взбираюсь на блок, снятый миротворцами, чтобы лучше видеть. Китнисс прорывается сквозь толпу, бежит к раненым детям.

Поначалу я ничего не понимаю. Что она делает? Но потом перевожу взгляд туда, куда так стремиться попасть Китнисс, и замечаю девочку. За спиной длинная светлая коса, на плечах белый халат медицинской формы Тринадцатого; она сидит рядом с пострадавшим ребёнком. Китнисс почти добралась до баррикады. Я слышу её крик.

- Прим!

Примроуз поднимает голову и замечает её. Китнисс вне себя от ужаса, и я понимаю, что что-то не так. Не теряя ни секунды, я спрыгиваю с баррикады и устремляюсь к ней.

И тут взрываются остальные парашюты.