10. Внутренняя борьба.
«Это подло!» — вот первая мысль, вспыхнувшая в голове, когда доктора сказали, что не освободят меня из-под охраны.
— Но почему? — накидываюсь я на доктора Маржу. — У меня всё прекрасно получилось прошлой ночью. Я даже пальцем её не тронул!
— И ты меня этим очень впечатлил, — отвечает Маржа. — Но уровень яда в крови неустойчив. Ночью он достиг высокой отметки. Скорее всего, это из-за вашей с Китнисс встречи.
— Просто поразительно, — не выдерживаю я, — какой грубой она была. Не понимаю, что я в ней нашёл.
— Прежде чем осуждать, поставь себя на её место, Пит. Ей трудно справиться с той ношей, которую на неё взвалили.
— Разве это не касается всех нас? — спрашиваю я. — Война затронула каждого. Она не особенная — ни один человек не в состоянии справиться с такой ношей.
— Может и так, но её поставили в затруднительное положение. Китнисс навязали роль Сойки-пересмешницы. На неё сильно давят.
— Без разницы. Надеюсь, она оставит меня в покое. — Делаю глубокий вдох. — Я всё ещё чувствую её присутствие. Она засела у меня в голове, и не собирается оттуда выходить.
— Пит, она не виновата, — тихо произносит Маржа. — Китнисс не враг. Она не сделала тебе ничего плохого.
— Но надо мной издевались из-за неё. Это я во всём виноват. Как можно было её полюбить? А заявить об этом во всеуслышание? Нужно было съесть те ягоды и умереть.
— Что сделано, то сделано, — отвечает Маржа. — Оставь прошлое позади и смотри вперёд. Взгляни, что предлагает тебе будущее.
— Да ничего оно не предлагает, Маржа.
Дни тянутся. Доктор Маржа ставит мне записи с Игр и Тура победителей. Меня уже тошнит от них. Что бы ни происходило между несчастными влюблёнными на экране, — всё притворство. Из-за этого я ненавижу Китнисс ещё больше.
К счастью, я смотрю записи не один: иногда присоединяются Прим и Делли. Как-то я спросил у Прим, почему она возится со мной после того, что я сделал её сестре.
— Это был не ты, — ответила девочка.
— А сейчас? Сейчас, думаешь, я в себе?
Прим только пожала плечами, и я расценил этот жест как «нет». Мы до сих пор не знаем, кто я такой.
Китнисс больше не объявлялась. От неё ни слуху ни духу, даже не попыталась извиниться. Делли говорит мне, что она постоянно пропадает на тренировках — готовится к битве в Капитолии.
— Эта девушка, — говорю я, — ужасный человек.
— Ты не прав, — немедленно заступается Делли. — Китнисс хорошая. Просто на её долю выпало много бед.
— Но это не даёт ей права говорить со мной в таком тоне.
— Вежливостью ты тоже не отличился! Может быть, у неё просто день не удался. Она получила ранение, её беспокоят рёбра, — объясняет Делли и одаривает меня улыбкой. — Китнисс замечательный человек. Честно.
Наконец наступает тот день, когда доктор Маржа заканчивает терапию с просмотром Игр. По её словам, я больше в них не нуждаюсь. Теперь меня не нужно убеждать в том, что Китнисс не переродок. Я верю, что это не так, по крайней мере, думаю, что верю. Она просто отвратительный человек, вот и всё. И новые воспоминания это лишь подтверждают. Доктор Роберт говорит, они возвращаются, потому что действие яда ослабевает. Что бы мне ни привиделось, — всё вращается вокруг Китнисс. Тур победителей. Те ночи в поезде. Она кричала, звала меня. Я обнимал её. Когда она плакала — утирал слёзы. Я отгонял все её страхи. Отдал всего себя. А теперь она преследует меня во снах. По ночам шепчет на ухо моё имя, крадя остатки здравомыслия. Как же я её ненавижу.
— Она разрушила мою жизнь, — говорю я Делли наутро после бессонной ночи, наполненной воспоминаниями о том, как Китнисс кричала в поезде.
— Нет, — теряя терпение, отвечает Делли. — Ты подвергся пыткам, поэтому так думаешь.
— Тебя там не было, Делли. Тогда в поезде. Я всегда был рядом с ней. Ни на секунду не отпускал её руку. Я отдал ей всё. И чем она мне отплатила? Отдала в лапы Сноу.
— Это не так, Пит. Китнисс сама не своя была, когда узнала, что тебя забрал Капитолий. В этом не её вина. Она переживает…
Я обрываю её:
— Только не говори, что она переживает за меня. Хватит врать!
— Ладно, ладно. — Делли вскидывает руки, будто защищаясь. — Я не буду. Но ты поступаешь нечестно. Ты не видишь всего.
— Всё я прекрасно вижу! — кричу я, чувствуя подступающую ярость. — Не слепой. Я вижу это каждую ночь. Каждый день. Она преследует меня, да я уже с ума схожу! — продолжаю орать я.
В палату вбегают три доктора. Один из них поспешно уводит Делли, пока другие пытаются удержать меня на кровати. Внезапно в сознание вторгается воспоминание. Антоний бьёт меня, орёт, что я бесполезный кусок дерьма. Пытаюсь сопротивляться.
— Не подходите ко мне! — кричу я надвигающимся чудовищам.
Докторам не остаётся ничего, кроме как снова усмирить меня транквилизатором.
— Мы шагнули назад лишь на самую малость, — говорит Прим на следующий день. — Уровень яда опять подскочил.
Я спокойно лежу, чувствуя внутри пустоту, вымотанный событиями вчерашнего дня.
— В целом, улучшения есть, — говорит она.
— Это моя жизнь, Прим. Ничего не изменится. Пробел уже ничем не заполнить. Слишком много произошло того, что время не сотрёт из памяти. Я думаю, некоторые раны никогда не затянутся.
— А я думаю, что тебе нужно выбраться из этой палаты. Свежий воздух пойдёт на пользу, — говорит Прим.
— Скажи это докторам. Они не выпустят меня, — пожимаю плечами я. — Но как же я устал от белых стен.
Прим берёт меня за руку.
— Я поговорю с ними.
Мой взгляд падает на розоватый отпечаток на её запястье.
— Что это такое? — интересуюсь я, кивая на отметину.
— Моё расписание, — отвечает Прим. — Жители Тринадцатого получают их каждое утро. В десять часов вечера по расписанию водные процедуры. Мы идём в душ, и чернила смываются.
— Так значит, вы не сами решаете, что делать днём? — спрашиваю я. Прим кивает.
— Разве жить по расписанию Тринадцатого лучше, чем жить при Капитолии?
— Никого не пытают. Здесь нет Жатвы, — отвечает Прим.
— Согласен, — говорю я. — Но и жизни здесь тоже нет.
— Нет, есть! Нам отводят достаточно времени для развлечений. Финник и Энни сыграли свадьбу. Было весело. Мы танцевали… — с воодушевлением рассказывает Прим, как и положено тринадцатилетней девочке. Я невольно улыбаюсь.
Хеймитч гуляет со мной по больнице. Говорим мы мало, хоть мой гнев уже остыл. Не уверен, что я вообще теперь испытываю какие-то чувства к этому человеку. Хеймитч говорит, что он всё ещё мой ментор, что он на моей стороне. Раньше этого было не достаточно, чтобы защитить меня от Капитолия. Поэтому я просто пожимаю плечами и интересуюсь, как он справляется без спиртного. Хеймитч что-то бурчит в ответ, вроде как держится. Его кожа не утратила желтизны. Спустя месяцы, проведённые в Тринадцатом, он, кажется, ещё не привык к трезвому образу жизни. По возвращении в палату я готов признаться самому себе, что компания Хеймитча мне пришлась по душе. По крайней мере, он не говорит о Китнисс и не спрашивает, как у меня дела. Неплохо для разнообразия пообщаться с тем, кто считает тебя нормальным. Или настолько же сумасшедшим человеком, как и он сам.
Вечером меня навещает доктор Роберт.
— Последние дни ты был на грани. Но Прим сказала, что смена обстановки поспособствует выздоровлению. Думаю, нам стоит попробовать. Завтра ты будешь ужинать в общей столовой, встретишься с другими людьми. Посмотрим, что из этого выйдет.
— Правда? Я буду только рад. — Предвкушение свободы заряжает оптимизмом.
— Только ты будешь в наручниках, — предупреждает доктор Роберт. — Охрана тоже пойдёт с тобой, и ты должен будешь спросить у них разрешение прежде, чем с кем-нибудь сесть.
— Зачем? — негодую я. — Зачем мне наручники, зачем охрана?
— Пит, честно говоря, ты не вызываешь доверия. Мне жаль. Правда, очень жаль, но ты можешь накинуться на кого-нибудь безо всякой причины. — Он смотрит на меня с искренним сожалением. — Если подобное произойдёт в помещении, где полно людей… ты можешь кому-нибудь навредить. Ты ведь не хочешь этого?
Я вздыхаю и качаю головой. Ну, хоть выйти отсюда разрешили.
Охранники застёгивают наручники на моих запястьях. Между блестящими кольцами натянута короткая цепь: достаточно, чтобы двигать руками, но не очень удобно. На мою просьбу отрегулировать цепь отвечают отказом. Мы направляемся в огромный зал, где каждый день завтракает, обедает и ужинает целый дистрикт. Мне выдают поднос с порцией говяжьего рагу и несколькими ломтиками хлеба. С подносом, покачивающимся на кончиках моих пальцев, я осматриваю зал. Куда идти?
Взгляд натыкается на копну светлых волос Делли. Девушка сидит через пару столов от меня. Я иду в её направлении и вдруг замечаю, что за тем же столом сидит Китнисс. Рядом с Гейлом. Я замираю на полпути и пялюсь на неё. Выглядит она иначе. Более непринуждённо. Такое впечатление, будто она даже счастлива: внимательно слушает какую-то байку Финника, смеётся. Её смех звоном отдаётся в моих ушах.
Внезапно она поднимает голову, и наши взгляды встречаются. От шока Китнисс даже хлебом давится. Остальные за столом поворачиваются и тоже смотрят на меня. Гейл держится враждебно, Джоанна едва скрывает удивление, а Финник и Энни теряют дар речи. Одна Делли улыбается мне.
— Пит! — восклицает она. — Как хорошо, что ты пришел… и здоров.
Все, включая Китнисс, продолжают разглядывать меня. Их взгляды немного тревожат, мне становится неуютно. Что я вообще здесь делаю? Может, было бы лучше вернуться в больницу, где всё знакомо и никого нет? Но я не хочу быть один, так что решаю остаться здесь и выдержать все тяготы ужина в обществе.
— А что это за миленькие браслетики? — интересуется Джоанна.
— Мне еще не доверяют, — объясняю я. — Я даже не могу присесть здесь без вашего разрешения. — Машу головой на охранников.
— Конечно, пусть садится. — Джоанна хлопает по свободному стулу рядом с собой. — Мы же старые друзья.
Охранники кивают, и я сажусь
— В Капитолии у нас с ним были соседние камеры. Он хорошо знает мои крики, а я его, — говорит Джоанна, приняв такой вид, будто говорит о каких-нибудь счастливых совместных воспоминаниях. Осознание того, что она была рядом, приносило мне хоть капельку покоя среди хаоса, но крики…
Энни, сидящая с другой стороны от Джоанны, зажимает уши руками и принимает отрешённый вид. Я внимательно смотрю на девушку. Это она была в соседней камере. Финник обнимает её, бросая сердитый взгляд на Джоанну.
— А что такого? — удивляется та. — Врач говорит, я должна прямо высказывать, что думаю. Это нужно для лечения.
Финник что-то шепчет Энни. Остальные принимаются за еду — я следую их примеру. Пока ем — думаю о Финнике. Мы не виделись с тех пор, как разделились у Дерева молний. На арене я искренне не понимал его действий и стремлений. Почему он пытался спасти меня? Теперь всё стало ясно. Он сделал это ради неё. Ради Китнисс. Потому что она Сойка-пересмешница. А кто я? Здесь меня ни во что не ставят.
— Энни, — непринужденным тоном говорит Делли, — а ты знаешь, что ваш свадебный торт украшал Пит? В Двенадцатом у его родителей была пекарня, и он всегда всё глазировал.
Я смотрю на Делли и слегка улыбаюсь. Ну, хоть она видит во мне что-то хорошее.
Энни с опаской смотрит на меня мимо Джоанны.
— Спасибо, Пит. Очень красивый торт.
Подруга по несчастью. Впервые вижу её. Конечно, раньше я её и по телевизору видел, но всё, что знал до этого момента, — это голос, доносящийся из-за стены, рассказывающий мне о том, как двое влюблённых купались в океане. Что-то внутри меня подсказывает, что Энни можно доверять, в отличие от Финника.
Я тепло улыбаюсь ей.
— Пожалуйста, Энни.
Девушка улыбается в ответ.
— Если мы еще хотим выбраться на прогулку, нам лучше поторопиться, — предупреждает Финник Энни. Они поднимаются. Парень складывает оба подноса вместе, чтобы нести в одной руке, другой крепко держит Энни. Мой взгляд задерживается на их переплетённых пальцах. Я вспоминаю, как мы с Китнисс шли по Шлаку, держась за руки. И наши пальцы были вот так же переплетены. Тогда она тоже претворялась?
— Приятно было повидаться, Пит, — кивает мне парень.
— Будь с ней поласковее, Финник. А то возьму да и отобью её у тебя, — парирую я. Ему нет доверия. Энни такая хрупкая, ей нужна защита. Финнику надо бы знать, что такая девушка заслуживает человека, который заботился бы о ней. И лучше бы ему, Финнику, об этом не забывать.
— Смотри, Пит, а то пожалею, что откачал тебя тогда, — беспечно говорит он, бросает взгляд на Китнисс и уводит Энни.
Откачал он меня, как же. Просто невероятно. Наверное, я ему теперь по гроб жизни должен. Он спас меня и обрёк на жизнь в аду. Большое, огромное человеческое спасибо, Финник.
Делли поворачивается ко мне с хмурым видом и с укором произносит:
— Он спас тебе жизнь, Пит. И не раз.
— Ради нее. — Я киваю в сторону Китнисс. — Ради восстания. Не ради меня самого. Я ему ничем не обязан.
В глазах Китнисс вспыхивает злоба.
— Может, и так. Но Мэгз больше нет, а ты жив. Или, по-твоему, это ничего не значит? — бросает она.
Я смотрю на неё, думая лишь о том, как сильно её ненавижу.
— Много чего должно что-то значить, Китнисс, но почему-то не значит. У меня есть парочка воспоминаний, в которых я не могу разобраться, хотя не думаю, что Капитолий в них вмешивался. Те ночи в поезде, например.
Тот факт, что эти воспоминания приходят ко мне с необъяснимым чувством тоски, ещё больше бесит меня.
Китнисс с огорошенным видом смотрит в тарелку, Гейл фыркает. Я отправляю в рот ещё один кусок тушёного мяса и указываю на обоих ложкой.
— А вы как — уже официальная пара? Или они всё талдычат про несчастных влюбленных?
— Всё талдычат, — говорит Джоанна.
Ничего удивительно, однако меня совершенно не устраивает её ответ. То, что несчастные влюблённые всё ещё живы, — гнусная ложь. И то, что из нас до сих пор пытаются слепить любовную пару, выводит меня из себя. Мне хочется закричать о том, что она не любит меня, что ей нет никакого дела. Я так долго был рядом с ней. Держал в своих объятиях. Старался уберечь её, не дать упасть в пропасть безумия. Что это значило? Всё было не по-настоящему. И после всего, что случилось, она до сих пор со мной. Но я слишком долго был один. Не хочу снова чувствовать эту боль. Не хочу быть слабым. А что касается Китнисс — она заслуживает такого отношения. Упиваться моими страданиями я ей не позволю.
Мысли о том, что мы целовались на публику, изображали влюблённых ради форса, заставляют меня крепко сжать кулаки. Судорожные спазмы не отпускают, и я начинаю глубоко дышать, твердя про себя: «Успокойся».
Гейл, сидящий напротив меня, заметно напрягается. Что он станет делать? Ударит меня? Если так, то я точно потеряю контроль над собой. Изо всех сил борюсь, чтобы остаться в здравом уме. Если Гейл хоть дёрнется в мою сторону — драки не избежать. Но тот просто говорит:
— Никогда бы не поверил, если бы не видел своими глазами.
— Ты о чем? — интересуюсь я.
— О тебе.
— Нельзя ли поточнее? — нетерпеливо произношу я. — Что со мной не так?
— Что тебя превратили в злобного переродка, — произносит Джоанна.
Я непонимающе смотрю на неё. Злобного переродка? О чём это она?
Гейл допивает молоко и встаёт из-за стола.
— Ты все? — спрашивает он Китнисс.
Та кивает и тоже поднимается. Они относят подносы и уходят. Я смотрю им вслед, бормоча под нос:
— Несчастные влюблённые. Это что шутка такая?
Делли легонько пихает меня. В её глазах разочарование.
— Ты к ней не справедлив. Я уже говорила, что во всём виноват Капитолий. Она не заслуживает такого отношения.
— Да что ты? — раздражённо бросаю я. — Почему ты всегда на её стороне?
— Потому что Китнисс права! — Делли повышает голос, а значит, очень зла на меня. Такое бывает крайне редко. Точнее, не припомню, что вообще когда-нибудь видел её такой рассерженной. — Дела и так идут хуже некуда. Ещё тебя не хватало.
Внутри меня идёт борьба. В голове скачут мысли. Пытаюсь определить, какие из них настоящие, а какие — блестящие. Но ни в тех, ни в других нет никакого смысла. Китнисс плачет из-за меня. Я вижу, как она бьётся в разделяющую нас стеклянную дверь. Как она, словно обезумевшая, кричит моё имя, повторяет его снова и снова. Из-за меня умирает Мэгз. Она целует Финника в губы и уходит прямиком в туман. Я шепчу сквозь стиснутые зубы: «От тебя одни беды».
— Ты о ком? — интересуется Джоанна.
— О себе, — отвечаю я. — Я всегда всё порчу. От меня одни беды.
— Ну нет, — произносит Делли, — Я вовсе не это имела в виду, Пит. Не говори так.
— Но это правда. — И тут приступ застаёт меня врасплох.
Китнисс сияет с головы до пят. Она протягивает ко мне свои руки и хватает.
— Всё из-за тебя! — кричу я на неё. — Убирайся! Оставь меня в покое!
— С кем это он? — спрашивает Джоанна, разворачивается на стуле и машет охранникам. — По-моему, у него опять крыша едет.
Я бью себя по голове, стараясь выдворить крики. Позади меня появляются охранники и хватают за руки. Сначала пытаюсь сопротивляться, но они гораздо сильнее. Где-то в далёких уголках моего затуманенного сознания таится мысль, что лучше мне сдаться. Я поднимаюсь и позволяю охранникам отвести меня обратно в палату. Чувствую себя настолько выжатым, что, когда мы наконец приходим, сразу же падаю на кровать.
Сна ни в одном глазу. Беспокойно ворочаюсь с боку на бок, одеяло то отбрасываю, то снова натягиваю. Наконец сдаюсь и зову доктора.
— Прошу вас, дайте мне что-нибудь, чтобы заснуть, — умоляю я доктора Роберта, который остался в госпитале на ночную смену. — Мне так здесь надоело.
Доктор уступает и приносит успокоительный сироп. Я хочу, чтобы ночь унесла меня в какое-нибудь мирное место, в забвение, где всегда уютно и хорошо. Но ничего не происходит. Я продолжаю слышать голоса. Китнисс, всегда Китнисс, преследует мои когда-то приятные сны, Джоанна вопит в соседней камере. Дарий издаёт эти страшные звуки. Слух режет пронзительный предсмертный взвизг Лавинии. Я ощущаю их боль.
Сегодня в моих снах все кричат.