5. Спасение.
Дверь снова открывается, и внутрь входит Порция.
- Ещё одно интервью, - с порога объявляет она.
Стилист ударяется в слёзы, когда подходит ближе. Я начинаю дрожать.
- Что они с тобой сделали? - плачет Порция. - Я ведь видела тебя всего три дня назад.
Я смотрю на неё невидящим взглядом, не в состоянии связать одно с другим. Порция прикасается ко мне, но я отдёргиваю руку. Всего и всех боюсь. Даже её. Кто знает, можно ли ей доверять.
- Пит, - мягко произносит она и опускается на колени рядом со мной. - Это я, Порция. Я не причиню тебе вреда. Хочу только помочь.
- Ты лжёшь, - отчаянно шепчу я.
- Но я на твоей стороне. Честное слово. Я люблю тебя, Пит. Прошу, поверь мне, - умоляет Порция.
Внимательно изучаю взгляд её карих глаз. Не уверен, но, кажется, эта женщина говорит правду.
- Я тебе верю, - после продолжительного колебания говорю я.
Порция вздыхает с облегчением и помогает мне подняться. Приходится опираться на неё, чтобы удержаться на ногах, потому что дрожь в коленях и постоянное почти осязаемое чувство страха не дают мне даже выпрямиться. Вчера от Марзии меня забирали на кресле-каталке.
Порция приводит меня в комнату, где я находился перед последним интервью, и принимается работать над моим лицом. Много она не говорит, но одаривает меня ободряющей улыбкой всякий раз, как я посмотрю на неё.
- А где остальные? - интересуюсь я, вспомнив вдруг про подготовительную команду.
- Им тяжело справляться со всем этим, так что я дала команде выходной.
Спустя примерно час Порция заканчивает, и нас ведут к машине, которая отправляется прямиком в Президентский дворец. Вещание будет производиться прямо оттуда. Режиссёр говорит мне, что традиционного интервью не будет. Вместо этого безо всяких наводящих вопросов мне вновь придётся говорить о прекращении боевых действий. Мужчина отдаёт сценарий и говорит, что у меня есть час, чтобы подготовиться.
- Будет телесуфлёр, - предупреждает он, указывая на два экрана, расположенных под камерой. - Текст будет появляться на маленьком экранчике. На экране побольше ты увидишь всё то, что будет показываться зрителям.
С первых строк становится ясно, что мне придётся говорить об ущербе, нанесённом военными действиями. Люди сходят с ума и губят наш мир. Уничтожают всё, обрекая землю на существование под пыльными завалинами прошлого. Место, которое они пытаются создать, будет непригодным для жизни. Теперь я не уверен, есть ли вообще смысл призывать людей к миру. Почему бы просто не позволить им убивать друг друга? Оставить всё как есть?
Отведённый мне час подходит к концу. За мной посылают капитолийского служителя, и мы вместе идём к подиуму перед Президентским дворцом. Меня усаживают на высокий стул с перекладиной для ног в виде металлического кольца. Искусственная нога, впрочем, как и рука, приходят в движение против моей воли. Мой страх увеличивается в трёхкратном размере, когда на подиуме появляется президент Сноу. Он улыбается мне своей змеиной улыбкой.
- Здравствуйте, Пит. Рад вас видеть, - говорит он с той же улыбкой. - У вас есть что сказать, не так ли?
Я смотрю на него, не совсем понимая, о чём идёт речь, но внезапно вспоминаю про их вчерашний разговор, когда я в очередной раз смотрел видеоролики в той огромной комнате. Президент говорил с Антонием о бомбёжке Тринадцатого. Я решаю спросить напрямую:
- Вы собираетесь атаковать Дистрикт-13?
Какое-то время президент изучает меня взглядом, взвешивая варианты, потом с улыбкой отвечает:
- Это было в планах. А сейчас давайте сосредоточимся на съёмках.
Президент занимает трибуну, и ко мне подходит режиссёр. Он объясняет, что это прямая трансляция, поэтому, за неимением возможности смонтировать видео, за моей спиной будет висеть карта Панема, на которой покажут всё, о чём я буду говорить.
Медленно киваю в ответ.
- Хорошо. Тогда начнём, - говорит режиссёр. - По моей команде!
Камера приближается, и президент Сноу, поприветствовав телезрителей, призывает всех послушать сводку новостей. Затем камера отъезжает назад, захватывая меня в кадр. Режиссёр кивком головы даёт понять, что уже пора, и я начинаю свою речь, ощущая, как на лбу и на верхней губе вступают капельки пота. Под светом софитов становится жарко. Мне трудно говорить. Я стараюсь как можно быстрее закончить фразу и приступить к следующей; отчаяние и смятение ясно слышатся в моём голосе.
- Нам необходимо понять, как важно сейчас сложить оружие. Всё выходит из-под контроля, - говорю я. - Только посмотрите, на урон, нанесённый инфраструктуре многих дистриктов. Дистрикт-4 отрезан от мира: при бомбардировке была повреждена железная дорога, теперь туда не ходят поезда. В Дистрикте номер семь прорвана плотина, волна уничтожила множество зданий, - я продолжаю читать бегущую строку, не особо задумываясь над тем, что говорю, как вдруг оба экрана гаснут.
Китнисс. Она появляется на большом экране. По-прежнему прекрасна. Такой я её запомнил. Вот только вид подавленный. Она стоит на щебёнке среди развалин какого-то сгоревшего здания и смотрит в объектив камеры. Здание сожжено дотла, поэтому трудно определить для чего оно раньше предназначалось. Меня на миг словно осеняет. Как будто место мне знакомо, но не могу сказать наверняка. Я вновь перевожу взгляд на Китнисс. Сердце подскакивает в груди, когда ко мне вдруг возвращается то самое чувство, воспоминание, что я люблю эту девушку с экрана. Она начинает говорить голосом полным печали, и первое, что произносит, - это моё имя.
- Пит, посмотри на свой дом. Со времени бомбардировки о твоей семье ничего не было слышно. Двенадцатого больше нет. Ты призываешь сложить оружие? - Она оглядывает пепелище. Мой дом? Это мой дом? Там ведь ничего не осталось. И ни слова о моей семье. Я чувствую, что глаза предательски щиплет. - Тут нет никого, кто бы мог тебя услышать.
Её слова и выражение, с каким они были произнесены, вызывают у меня слёзы. Я хочу протянуть руку, дотронуться до Китнисс и крепко-крепко сжать в объятиях, как это бывало раньше. Не отдавая себе отчёта, я поднимаю руки к экрану.
«Нет! - кричит мне мой разум, и я возвращаю руки на прежнее место. - Не обманывай себя. Она переродок! Переродок!»
Но я сомневаюсь. В мозгу всплывают обрывки воспоминаний, и я понимаю, что она настоящая. Что-то в её лице подсказывает мне, что всё происходило в действительности, настоящая Китнисс стояла у развалин моего дома. Нужно предупредить её о бомбардировке, иначе ей несдобровать.
Я мечусь в попытках понять, настоящая ли она или нет. Загорается маленький экранчик с телесуфлёром, и сразу после этого изображение с Китнисс на экране побольше пропадает - я снова вижу себя.
Отвлёкшись, не сразу понимаю, что пора говорить, но под разъярённым взглядом режиссёра поспешно беру себя в руки и возобновляю прерванную речь.
Я начинаю читать о бомбардировке водоочистной станции, как вдруг телесуфлёр снова гаснет, и на экране появляется знакомое лицо. Мне требуется время, чтобы понять, кто этот человек. Это Финник. На площадке поднялось волнение: люди ходят туда-сюда, громко перекидываясь указаниями. Президент выглядит растерянным. Я же чувствую смятение и страх.
- Как такое могло произойти? Исправьте это, - кричит президент на режиссёра. - Исправьте немедленно!
Проходит какое-то время, прежде чем оператор объявляет, что мы в эфире. Я не могу говорить, потому что говорить мне нечего: погасли оба экрана. Люди всё ещё снуют вокруг, каждый занимаясь своим делом, прикладывая все усилия, чтобы нас вновь не прервали. Режиссёр отсчитывает до начала эфира, затем Сноу подходит ближе к камере и озлобленно говорит:
- Мятежники пытаются сорвать трансляцию, чтобы люди не узнали об их преступлениях, однако истина и справедливость восторжествуют. Как только будет наведен порядок, программу покажут в полном объеме. - Он отворачивается от камеры и обращается ко мне: - Пит, не хочешь ли ты сказать что-нибудь Китнисс ввиду сегодняшней выходки бунтовщиков?
При упоминании её имени меня вновь охватывает тревога. Что же делать? Предупредить или нет? Настоящая ли была Китнисс? Но я видел Финника. Он решительно не похож на переродка. Во всяком случае, мне так кажется. Я должен предупредить их о нападении. Поворачиваюсь к камере и начинаю:
- Китнисс... подумай, к чему это приведет. Что останется в конце? Никто не может быть в безопасности. Ни в Капитолии, ни в дистриктах. А вы... в Тринадцатом... - Я делаю глубокий вдох, заставляя себя произнести эти слова, - не доживете до завтрашнего утра!
Меня захлёстывает волна безумия, когда президент Сноу приказывает:
- Выключай!
За спиной тотчас появляется Антоний. Я пытаюсь продолжить, сбивчиво и бессвязно говоря о бомбардировке и о том, что люди в Тринадцатом должны спасаться. Камера падает, но не выключается, показывая зрителям белый плиточный пол. Антоний подходит со спины и со всей дури бьёт меня кулаком. Не удержавшись на стуле от сильного удара, я падаю на пол и вскрикиваю от боли. Кровь тонкой струйкой льётся изо рта и капает на белую плитку.
Антоний подходит ближе и принимается пинать меня в живот. Я сворачиваюсь в клубок, пытаясь защитить голову и грудь. Антоний колотит по спине, и на миг я абсолютно уверен, что он забьёт меня до смерти. Но вдруг вмешивается президент Сноу:
- Достаточно, Антоний. Отведи его к Марзии, пусть закончит процедуры с дезинтеграцией сознания.
Антоний рывком поднимает меня с пола и ведёт к машине. Сария уже здесь. В первую секунду кажется, что вид у неё встревоженный. Женщина протягивает мне белое полотенце.
- Вытри рот, - произносит она с явным неодобрением в голосе. - Всю машину заляпаешь.
Я прижимаю полотенце к губам, и оно почти сразу пропитывается кровью. Антоний заталкивает меня в машину, и вместе с сопровождающей мы едем к Марзии, в ту самую огромную комнату с большим экраном.
Дезинтеграция сознания. Так сказал президент Сноу. Что это значит? Я никогда раньше не слышал этого слова. Но думаю, именно это нечто стало причиной внезапного страха и тревоги, какие я особенно остро испытываю в просторной комнате. На моё сознание, должно быть, влияют с помощью шлема и жидкости, которую каждый раз вводят в вены.
Страх. В груди разрастается жуткий, беспощадный страх.
- Что значит «дезинтеграция сознания»? - спрашиваю я Марзию, как только Антоний и Сария покидают комнату.
- Где ты это услышал? - произносит та, как будто я маленький ребёнок, повторивший плохое слово.
- Президент Сноу сказал, что вы должны закончить с процедурами.
- Тебе это знать необязательно, - слегка нахмурившись, говорит Марзия и качает головой в знак неодобрения по поводу того, что сказал президент Сноу. - А теперь сиди спокойно и держись покрепче.
С этими словами женщина вводит иглу мне под кожу.
Паника. Ужас. Замешательство. Телевизор показывает мне картинки с Китнисс. Вид у неё более чем угрожающий.
- Китнисс Эвердин одна в ответе за уничтожение Дистрикта номер двенадцать, - звучит голос из громкоговорителей. В то же время я вдруг понимаю, что смотрю в её глаза. Холодные, бесстрастные серые глаза. Изображение тускнеет, и я вижу, как над домами моего родного дистрикта пролетают планолёты. Из планолётов падают бомбы, и я только сейчас в полной мере осознаю, что смотрю бомбардировку Двенадцатого. Люди кричат, бегут врассыпную, дистрикт охватывает огонь. Я узнаю пекарню, от которой теперь осталось лишь пепелище. Если мои были внутри - они все умерли. Даже выпади им шанс бежать, они бы не выжили: задохнулись бы от дыма. Все мои родные мертвы.
Китнисс кричит, не отрывая от меня взгляда:
ЕСЛИ МЫ СГОРИМ, ТО ВЫ СГОРИТЕ ВМЕСТЕ С НАМИ!
Она обезумела. В глазах отражается огонь, что придаёт ещё более пугающий вид. Китнисс сожгла Двенадцатый. Она сама только что призналась. До этого момента я всё ещё сомневался. Думал: может, ошибся, понял всё неправильно. Но она стоит на развалинах, честно признаваясь в содеянном. Она стреляет по самолётам из своего лука, сея разрушение и смерть. Она всех уничтожит.
Голос в моей голове - мой собственный голос - говорит правду.
Ей нельзя доверять.
Она сделала это. Китнисс Эвердин. Она убила всех, кого я люблю.
Она переродок. Вонючий переродок.
Во мне говорит страх. Он простирает свои объятия всё дальше и дальше. Он растёт до тех пор, пока в мире ничего не остаётся. Только страх. Всюду опасность. Каждый представляет угрозу, никто не вызывает доверия. Я даже себе не доверяю. Одиночество, пустота и смятение стали моими постоянными спутниками, особенно по ночам в моей тюремной камере. В укромных уголках скрываются чудовища: их когтистые лапы тянутся ко мне в темноте. Китнисс тоже здесь. Пытается убить меня. Пытается постоянно, но ей не удаётся.
Каждый день Сария забирает меня из камеры и отводит к Марзии. Каждый день происходит одно и то же. Женщина усаживает меня на стул и накачивает моё тело лекарством, порождающим ужас. Я сопротивляюсь, ерзая на стуле, пытаясь уклониться, но Марзия настойчиво хватает меня за руку и говорит сидеть смирно. Потом она прибавляет, что мне следует успокоиться, что всё будет хорошо. Но я-то знаю, что она чокнутая. Она лжёт. Все лгут.
Голоса, шепчущие в моей голове, опять и опять повторяют одно и то же имя, пока мне не начинает казаться, что я схожу с ума. Китнисс. Китнисс. Китнисс.
Я кричу, чтобы они прекратились, но они меня не слушают. Никогда не слушали. Голоса продолжают шептать это отвратительное имя, пока я совершенно точно не убеждаюсь в том, что человек, которому оно принадлежит, - ужасный человек.
Китнисс. Китнисс. Китнисс.
На третью ночь после речи в Президентском дворце, сидя в своей камере, я слышу приглушённый голос из-за стены:
- Привет, Пит. Ты тут?
Я резко сажусь и осматриваю свою пустую комнату.
- Кто здесь? - испуганно вскидываюсь я. Дрожь сотрясает всё тело.
Чудища скрываются в тени. Что-то подсказывает, что у меня галлюцинации. Но твари настоящие. Они выглядят как звери с грубым волосяным покровом и огромными лапами. Но самое пугающее в них - это морды. Головы невероятных размеров, десяток красных глаз, светящихся ненавистью, острые, как бритва, зубы, что вот-вот разорвут меня на куски.
- Кто здесь? - спрашиваю я снова.
- Это я, Энни, - отвечает голос.
- Энни? - Я пытаюсь вспомнить её: имя смутно знакомо. - Откуда я тебя знаю?
- Ну, мы никогда не встречались... Я невеста Финника, помнишь? Я говорила тебе, - настороженным и неуверенным тоном прибавляет она.
Помню ли? Да все воспоминания, которые я способен поднять в памяти, связаны со страхом.
Голос девушки звучит ласково. К тому же, она находится по другую сторону стены: вряд ли сможет навредить мне. Чудовища отступают во мрак, и я немного успокаиваюсь.
Решив немного ободрить Энни, делаю вид, что вспомнил:
- Ах да, Энни. Как ты?
- Они перевели меня в госпиталь. Не допрашивали, ничего такого, но... - она замолкает на полуслове.
Энни. Это ли не та девушка, сошедшая с ума? Из-за того, что Китнисс сделала с ней? Нет, никакого отношения она к Китнисс не имеет, правда ведь? Позже я понимаю, что всё сводится к одному: всякая напасть, когда-либо приключавшаяся с людьми, - это всё заслуга Китнисс. Её стараниями или нет, эта Энни слегка умом тронулась. Хотя, в такие дни у нас у всех крыша едет. У всех, включая меня.
- Что они делали?
- Ничего. Я должна была оставаться в госпитале, они давали мне какие-то пустышки, от лекарств не было ни пользы, ни вреда. Теперь безо всяких объяснений меня вернули сюда.
- Странно. С чего бы это? - вслух рассуждаю я.
- Не знаю, - вздыхает Энни. - Я ничего не знаю. Мне страшно. Иногда мне тоже хочется умереть.
- И мне, - отзываюсь я. Чем-то это должно закончиться. Смерть в моём случае - прекрасное решение. Если бы чудовища могли вернуться и убить меня - было бы просто замечательно. Тогда бы я наконец стал неуязвим, недосягаем. Цел и невредим.
Снаружи слышится какой-то шум. С каждой секундой звук нарастает. Выстрелы автоматов, крики людей. Я вновь выпрямляюсь, сидя на кровати, и цепенею от страха с широко распахнутыми глазами. Что происходит? Потолок в камере оживает: тысячи грызунов ползут вниз по стенам. Они ведь не могут быть настоящими? Грызуны шипят имя Китнисс, отчего кожа покрывается мурашками, меня начинает трясти. С воздухом в камере тоже что-то не то. Каждый вдох всё сильнее и настойчивее вызывает головокружение. Шаги приближаются - приближаются и грызуны. Уже теряя сознание, я слышу, как дверь в камеру распахивается, и внутрь входит широкоплечий мужчина с седой головой и светлыми голубыми глазами. Невольно отмечаю, что на мужчине маска, закрывающая половину лица. Но прежде, чем успеваю спросить, кто он такой и что здесь делает, комната начинает исчезать; всё вокруг темнеет.
Серые облака в моих снах заволакивают мир дымным туманом. Неужели я ещё жив? Последнее, что пришло мне в голову: воздух был отравлен. Я не мог дышать.
Постепенно ко мне возвращается осязание. Кто-то привязал меня к кровати. Кровать, наверное, на колёсах, потому что я чувствую, как меня катят по коридору. Голоса выкрикивают приказы.
- Этого в конец зала.
- Финник! - кричит знакомый голос.
Потом дверь захлопывается, и наступает тишина. Я спорю сам с собой, открывать глаза или нет, когда чувствую, как чьи-то пальцы смыкаются вокруг моего запястья.
- Пульс устойчивый. С ним всё будет хорошо, - говорит женщина. Ремни ослабевают, и я чувствую, что снова могу двигаться.
Медленно открываю глаза и осматриваюсь вокруг, пытаясь понять, где нахожусь.
- Он очнулся, - произносит та же женщина, которая проверяла у меня пульс. Я смотрю на неё, ощущая, как внутри поднимается новая волна ужаса.
- Где я? Что вы делаете? - Я накидываюсь на них с вопросами, подорвавшись с постели.
Белая комната. Возле моей кровати гудят какие-то машины. В больничной палате находятся ещё три человека в белых халатах. Похоже, это доктора.
- Ты в госпитале Дистрикта номер тринадцать, Пит. - Мужчина с каштановыми кудрями берёт меня за руку. - Мы твои доктора.
Я внимательней оглядываю комнату, стоящих передо мной людей и растерянно спрашиваю:
- Дистрикт-13?
- Как ты себя чувствуешь? - вместо ответа осведомляется доктор.
Прежде чем я успеваю ответить, дверь в комнату открывается, и на пороге показывается медсестра.
- Они уже идут, - докладывает она.
Мужчина в белом халате молча кивает, просит меня посмотреть на него и чем-то светит мне в глаза.
- Как ты себя чувствуешь? - повторяет он.
- Я... я не знаю. О ком вы говорите? Кто идёт?
Доктор поворачивается к выходу и говорит:
- Китнисс Эвердин. Она хочет увидеться с тобой.
Китнисс. Китнисс. Китнисс.
Имя вновь всплывает в моей памяти. Китнисс Эвердин! Переродок. Она опасна. Она убила мою семью, моих друзей. Она убьёт всех, если её не остановить. Эти люди, разумеется, не знают того, что известно мне. Что Сноу велел превратить её в оружие. Что Антоний исполнил приказ. Я единственный, кто об этом знает. Значит, остановить её выпало на мою долю.
Только успеваю об этом подумать, как дверь снова открывается, и я вижу её. Она идёт по коридору, приближаясь к палате.
«Китнисс. Китнисс. Китнисс, - нашёптывают мне голоса. - Она должна умереть!»
Я решил всё задолго до этого дня; уже давно меня переполняет ярость. Сегодня всё закончится. Я полон уверенности.
Поначалу сомневаюсь: она ли это? Такая маленькая и беззащитная. Но ей меня не провести. Её нужно уничтожить. Она пришла сюда, чтобы убить меня, пока я не успел всех предупредить.
Отталкиваю доктора в сторону и поднимаюсь с кровати. Когда делаю шаг к двери, девушка срывается на бег. На её лице улыбка, руки протягиваются, чтобы убить меня. Но я сильней её.
И, когда она приближается, мои пальцы впиваются ей в шею.