Часть 6
Во время обеда в столовой было шумно, оживленный разговор между всеми членами семьи практически не прекращался. В основном все слушали и комментировали то, что говорила Росита о школе, пусть это был не первый её учебный день, и все остальные отлично знали, как проходит обучение, но родственники, в особенности родители, были искренне рады тому, что малышке было весело. Аксель, сидевшая с краю, между Исабелой и Мирабель, говорила мало, лишь иногда подавала голос, когда Росита, или кто-то ещё обращался лично к ней, но, по крайней мере, девушка более-менее нормально ела. Первые несколько дней в доме Аксель вообще стеснялась есть, а когда всё же ела, боялась положить в рот лишний кусок, чтобы не объедать и без того большое семейство. Все очень переживали, хоть девушка и была далеко не тростиночкой, по телосложению она была чуть крупнее Мирабель, плечи и бедра были шире, спина и ноги были сильнее, но из-за скитаний по лесу в полном одиночестве и забвении, Аксель была истощена и слаба, поэтому членам семьи буквально приходилось уговаривать её поесть. К счастью, если можно так сказать, голод взял своё, и девушка с большим удовольствием пробовала совершенно новые для неё блюда, каждое одно за другим становилось любимым, и к концу недели в этом статусе прочно закрепились сочные сладкие фрукты, суп на кокосовом молоке и чурросы, которые Аксель окунала в жидкую карамель.
После трапезы Мирабель распределила между членами семьи их дневные обязанности: уборкой занялись Джульета, Пепа и Аксель, вызвавшаяся им помогать, Луиза вместе с Бруно и Камило должны были отправиться в город, один из самых старых домов нуждался в починке, Антонио с Феликсом были нужны на пастбище, Исабелу попросили проверить состояние будущего урожая, а Мариано с Долорес отправились укладывать дочь на дневной сон, разве что Агустин, вечно нарывавшийся на неприятности и травмы, остался помогать дочери с делами города, которые не требовали больших физических усилий.
Семейство тихо загалдело, поднимаясь из-за стола, Аксель начала собирать пустые тарелки, укладывая их друг на друга, как вдруг к ней подошел Камило, протиснувшись через толпу родственников, наклонился к девушке и тихо спросил:
— Не хочешь вечером пойти погулять? Если у тебя нет планов, конечно, — парень почесал затылок, — У меня есть пара мыслей насчет того, как можно попытаться вернуть твои воспоминания.
Аксель время от времени бросало из крайности в крайность: она либо резко осознавала, что ничего о себе не помнит, и эта мысль будто окатывала её ледяной водой, либо, погруженная в какие-то дела, забывала о самом факте, что потеряла память. Ей очень хотелось всё вспомнить, и в то же время она максимально оттягивала этот момент, будто боясь собственных воспоминаний, в которых могло быть что-то ужасное, о чем она не хотела бы помнить. Но девушка всё же согласилась, продолжив собирать со стола посуду, а Камило с остальными отправился по своим делам.
День пролетел быстро, в Колумбии, где было вечное лето, темнело поздно, к восьми часам солнце только начало свой путь за горизонт, медленно сползая по небу и окрашивая его в малиновые и оранжевые цвета.
Парень с девушкой отказались от ужина, лишь наскоро набрав в руки кусочки спелой папайи, и отправились по направлению к пышным диким садам, что располагались за чертой города. Аксель была удивлена тому, что юноша отказался нормально поесть, он это дело любил, она сама успела легко перекусить до того, как он вернулся из города, а вот для Камило отказ от стряпни его тети Джульеты был крайне неестественным. А причина была довольно простая: парень нервничал. Не то чтобы сильно, не до потеющих ладоней и мелкой дрожи в коленях, но аппетит ему всё же отбило. А нервничал, потому что предлог для встречи с девушкой он придумал практически на ходу, на деле же он понятия не имел, как можно вернуть ей память, но со своим природным талантом к импровизации он надеялся, что что-то в его кудрявую голову да взбредёт. Истинные намерения парня были более личные: он хотел разобраться в том, почему, обнимая Аксель со спины и играя на гитаре в том классе сегодня утром, он, как ему показалось, ощутил что-то такое, чего не чувствовал уже пару лет. Что это было? Симпатия, навеянная лишь эмпатией и состраданием, или что-то более глубокое и сложное, чего он мог вообще ранее не испытывать. Камило встречался с двумя девушками из общины, не больше года с каждой, но до действительно серьезных чувств и намерений эти отношения не дошли, и с тех пор он успел забыть о том, что чувствовал, когда понимал, что ему кто-то нравится и значит для него больше, чем друг. Юноша временами вовсе сомневался, что когда-либо любил кого-то по-настоящему, совсем другой любовью, не той, которую он испытывал к своей семье. Все эти мысли не давали ему покоя, и его это нервировало наряду с тем, что он вообще не знал, как к нему относилась сама Аксель, её сознание буквально заново формировалось у него на глазах, но продолжало оставаться тайной за семью печатями. Из раздумий парня вырвал голос девушки, когда они уже переходили мост через небольшую реку:
— Так ты расскажешь, о том, что придумал? — Аксель со звонким чмоком облизала подушечку указательного пальца, дожевывая папайю.
— Что? А, да.. Я думал обо всем этом со вчерашнего дня, — Камило свернул с моста и спустился к воде, чтобы ополоснуть руки от липкого сока съеденного фрукта, — Ты говорила, что просто шла по лесу, куда глаза глядели. Но как ты там вообще оказалась?
— Я не знаю, — девушка выпрямилась, стряхивая с рук капли холодной воды, — Я просто открыла глаза и поняла, что лежу на земле посреди леса. Было темно, холодно и сыро, но хуже всего было то, что я абсолютно не понимала, где конкретно нахожусь, как я туда попала, и кто я вообще. У меня даже не было никаких вещей, кроме несчастного платья, которое я, скорее всего, безнадежно испортила.
— По твоим словам то место, в котором ты очнулась, было в нескольких днях пути отсюда, и ты не помнишь ничего, что было до, значит что-то произошло с тобой в том лесу, кто-то мог на тебя напасть, или ещё что, но я почти уверен, что ответ именно там.
— И что, хочешь сказать, мне надо туда вернуться? Чтобы снова заблудиться и вообще умереть там? Никто со мной не пойдет, местные глубоко пустили тут корни, за пределами гор огромный и, вероятно, местами страшный и жестокий мир, а здесь люди чувствуют себя в безопасности, и, давай откровенно, никому до меня и моих воспоминаний особо нет дела, как и смысла тащиться в лес ради призрачной надежды найти, я даже не знаю, что, — Аксель скрестила руки на груди, медленно шагая по мягкой траве меж пальм, кустов с огромными листьями и серых валунов, которые ещё хранили тепло заходящего солнца.
— Ладно, ты права, это будет шаг в абсолютную неизвестность, — Камило вздохнул, присаживаясь на траву и облокачиваясь спиной на большой камень, — Но насчет того, что никому до тебя нет дела, ты ошибаешься.
— Слушай, — девушка села рядом, поджав к груди согнутые ноги, — Твоя семья, да и все остальные тоже, очень добры ко мне, но, как мне кажется, это особенность вашего, как это слово, — Аксель на секунду задумалась, поднимая глаза к небу, — Менталитета. Знаю, мне не с чем сравнить, но отчего-то мне кажется, что вот, например, ты, — юноша уставился на девушку, — Ты заботишься обо мне потому что тебя так воспитали, а не потому что я что-то там для тебя значу. Вот и все остальные так же. Делать вид, что тебе есть дело, просто потому что так надо, это не то же самое, что и по-настоящему печься о ком-то.
— Ты считаешь меня таким лицемером? — Камило усмехнулся, изгибая бровь и немного наклоняя голову вбок.
— Да нет же.. Господи, я не знаю, что я вообще несу, — Аксель закрыла ладонями лицо, тихо промычав в них, — Столько странных мыслей в голове, и я даже не понимаю, откуда они берутся. Будто во мне иногда начинают говорить какие-то отголоски человека, которого я абсолютно не знаю, но, раз это вообще происходит, значит, где-то там, глубоко внутри настоящая я, которая, судя по всему, не очень-то доверяет людям и не верит в бескорыстную доброту, — убрав руки от лица, девушка откинула голову на поверхность медленно остывающей твердой породы, устремив взгляд в плавно темнеющее небо, на котором уже начинали просматриваться звёзды.
— Ну, раз так, думаю, надо найти способ вытащить недоверчивую Аксель наружу, чтобы показать ей, что люди могут быть другими, — парень качнулся, легонько толкая девушку плечом.
— Похоже, ты всегда точно знаешь, что сказать, чтобы отогнать мрачные мысли, — девушка усмехнулась, поворачивая к юноше голову, — И как же нам её вытащить?
— Что ж, ты разнесла мою идею с походом в едва проходимые и опасные леса Колумбии в пух и прах, — Камило виновато развёл руками, — Других у меня, увы, нет.
Аксель отвела взгляд и поджала губы, погружаясь в раздумья, и вдруг её брови взметнулись вверх:
— Кажется, у меня есть идея. Вернее, у твоей племянницы.
— У Роситы?
— Сегодня утром она предлагала поговорить с «какой-нибудь моей прабабушкой», но я что-то сильно сомневаюсь, что моя прабабушка застала мое рождение.
— Может, есть кто-то ещё, из более близких родственников? Или другой человек, который тебя знал, но уже умер? — юноша повернулся к Аксель, — Росита ещё не испытывала свой дар, никто толком не знает, как он работает, но вдруг она сможет что-то увидеть, или почувствовать.
— Возможно, — девушка пожала плечами, — Пока не попробуем, не узнаем. Честно, я хотела этого избежать, Росита ещё совсем маленькая, втягивать её во всё это – эгоистично.
— Она очень к тебе привязалась, и сама предложила помочь, если на данный момент это наша единственная надежда, нужно попробовать.
Парень не сразу осознал, что сказал «наша единственная надежда». Он будто отождествил себя с девушкой, словно её потерянная память была не только её личной проблемой, но и его. Действительно, в силу своего воспитания и менталитета его народа, парень сочувствовал и стремился помочь всем, кто в этом нуждался, но всю свою жизнь его мотивы не были обусловлены какими-то глубокими чувствами к кому-то, за исключением его семьи. Росита была ребенком, у неё привязанность формировалась очень быстро, в отличие от неё, юноша был уже взрослым и знал Аксель всего-то чуть больше недели, и именно это больше всего вгоняло его в замешательство, как можно так проникнуться к человеку, которого он знал, и, как бы странно и противоречиво это не звучало, в то же время абсолютно не знал, за такой короткий срок? Парню поначалу казалось, что всё это было лишь чувством ответственности, ведь он был одним из тех, кто спас девушке жизнь, но гулко бьющееся сердце, когда он видел, как она смеётся, жмурится от удовольствия, уплетая маракуйю, кружится под музыку, балансируя на носочках, на площади в окружении детей, заставляло в голове роиться мыслям о том, что дело в чём-то большем.
Камило не знал, что ему делать с этими мыслями и чувствами, будто ему снова было 18, когда он обратил внимание на Терезу Рохас. Её семья вносила большой вклад в жизнь общины, изготавливая одежду, девушка даже однажды сшила для юноши праздничный жилет. Тереза была худенькая, шустрая, с тонким голосом, с ней были его первые отношения, как и сексуальный опыт, но, как это случается у всех людей, чувства угасли, и на данный момент девушка уже была счастлива замужем, сохранив с Камило дружеские отношения. Его второй девушкой была Мартина Мендез, дочь кузнеца. Она была бойкой, беззастенчивой и гибкой, как ягуар, девушка первая проявила к нему интерес, но их отношения в конечном итоге не выдержали беспочвенной ревности со стороны Мартины, хотя, её, молодую и влюблённую, можно было в какой-то степени понять, ведь юноша был достаточно завидным женихом, каким, впрочем, и оставался до сих пор. С обеими девушками чувства Камило разгорались постепенно, но в случае с Аксель всё было совершенно иначе. Она не была похожа ни на одну из них, да вообще ни на кого из тех, кого он знал в своей жизни. Спокойная, но легкая на подъем, слегка стеснительная, и в то же время открытая. Девушка была одновременно и открытой книгой и сложной головоломкой, ведь её настоящая личность, которую не знала даже она сама, иногда проявлялась в словах и поведении. Пожалуй, самой сложной для Камило загадкой было то, что сама Аксель чувствовала по отношению к нему. По сути, она не помнила, каково это, испытывать к кому-то ту самую симпатию, от которой в животе порхают бабочки, а щеки наливаются румянцем, было даже неизвестно, была ли она хоть раз влюблена в кого-то, и из-за этого отсутствия, в связи с потерей памяти, опыта в делах сердечных, она могла вовсе не замечать, или скрывать свои чувства, если они вообще были.
<tab>Весь этот водоворот непонятных чувств, мыслей и вопросов медленно заволакивал юношу, пока он смотрел на Аксель, чьё лицо освещали последние лучи заходящего солнца, пробивавшиеся узким потоком сквозь трещину в горе.
— Ладно, — со вздохом произнесла девушка, оперевшись рукой о камень и поднявшись на ноги, — Наверное, надо возвращаться. Ты не ужинал, я уверена, твоя мама переживает.
— Да уж, это в её характере, — парень посмеялся, тоже встал и вдруг принял образ Пепы, — Ми чато ниньо, ты такой худенький, кушай побольше, ради мамы, — Камило беззлобно передразнивал голос матери, изображая её в то время, когда ему самому было лет 10, тем самым заставив Аксель рассмеяться.
— Ми чато.. Погоди, как ты сказал?
— Ми чато ниньо. Это значит «мой курносый мальчик», — юноша перевоплотился обратно в себя и указал на свой нос, — Она считает его очаровательным.
— Она права, — усмехнулась девушка, держа руки за спиной и медленно направившись обратно, в сторону городка, — А ещё у тебя милые веснушки. Росита говорит, это поцелуи солнца, и люди, у которых веснушки, веселые, добрые и светятся, как солнышко.
Камило никогда так не думал о самом себе, воспринимал свой нос, веснушки, да и в целом свою внешность, как совершенно обычную, но последние слова девушки заставили его сердце снова встрепенуться, как колибри, и посмотреть на самого себя иначе, через призму больших светло-зеленых глаз, чей слегка прищуренный от улыбки взгляд из-под светлых ресниц поманил юношу за Аксель, которая, как только они поравнялись, попросила научить её каким-нибудь интересным красивым словам на испанском, на что парень с радостью согласился.