Survive at any cost

    Чуя шокировано смотрит на Дазая несколько секунд, пытаясь подобрать хоть какие-то разумные слова, кроме: «Спасибо, блять», «Ты мой герой» или «Ты точно не видение?». Ибо после таких приключений парню мог и привидеться суицидник, но это опровергало то, что безумный доктор без чувств лежит около его ног, а пальцы на руках целы и в полном количестве. Конечно, Чуя ожидал увидеть Дазая в мужском отделении, но для него было неожиданностью, что этот отбитый суицидник его спасёт, ведь до этого момента он считал Осаму отбитым эгоистом, который не будет подвергать свою шкуру опасности ради спасения другого. Накахара, если бы не был прикован к инвалидной коляске ремнями, непременно бы накинулся на Дазая и начал бы лихорадочно целовать, будто в бреду, при этом шепча слова благодарности.

      — Ну и где благодарность? — самодовольно спрашивает Дазай, при этом ухмыляясь, да так, что от этой ухмылки у Чуи сразу же пропадает всё желание щедро благодарить его. Осаму ничуть не изменился.

      — Спасибо, — сухо произносит Накахара. — А теперь расстегни эти чёртовы ремни.

      — А где «пожалуйста»? — спрашивает Осаму, но ловит на себе презрительный взгляд рыжего. Дазай садится на корточки, начинает расстёгивать ремни. Он еле сдерживается, чтобы не пошутить по поводу чуиного роста, но остатки здравого смысла подсказывают, что лучше не надо. Не место и не время для этого.

      Накахара болезненно стонет, когда руки и ноги освобождаются от ремней — безумный доктор слишком туго их застегнул. Наверняка на коже останутся следы.

      — Я бы сказал, что это меня возбуждает, но ты точно ударишь меня, — с насмешкой произносит Дазай.

      Чуя недовольно шикает. Он совсем не понимает, как у этого суицидника осталось желание шутить в этом забытом богом месте.

      — И чего ты сидишь? — спрашивает Осаму.

      А Чуе просто хочется отдохнуть и успокоиться после погони от ненормальных, после этого безумного доктора, который хотел ему отрезать пальцы.

      — Тебе помочь встать? — произносит Дазай, а затем хватает Накахару за предплечья. Рыжий болезненно скулит, сжимая зубы — мышцы дают о себе знать. — Что с тобой? — обеспокоенно задаёт вопрос Осаму, отдёргивая свои руки, словно от кипятка, и смотрит прямо в глаза Чуе. Журналист видит во взгляде суицидника реальное волнение, неужели Дазаю и вправду есть дело до его физического состояния?

      — Да, когда спасался от близнецов с тесаками, пришлось показать мастерство циркача и по карнизу с наружной стороны здания перебраться в другую комнату. Видимо, мышцу потянул, — говорит Чуя. — Кстати, именно они сказали, что ты здесь. Как тебя занесло сюда?

      Дазай молчит, а затем начинает разматывать бинт у себя на шее. Только сейчас Чуя замечает, что его друг одет в больничную робу, только смирительной рубашки не хватает.

      Осаму оголяет шею с синяком от удушья. Чуя видит, что след свежий. Неужели этот суицидник снова пытался покончить жизнь самоубийством? Хотя, это неудивительно. Накахара знал Дазая практически с раннего детства, и даже тогда у него была тяга к суициду. С возрастом она лишь усилилась.

      — Раздевайся, — командным тоном произносит Дазай.

      Чуя смотрит на него взглядом: «Какого хера, блять?», но Осаму тут же добавляет:

      — Если у тебя растяжение, то лучше перевязать, пусть эластичного бинта и нет, но, возможно, тебе станет легче, — в голосе Дазая звучит неподдельная забота и, если бы Чуя не был в грязи, то его бы сдал румянец на щеках.

      Накахара снимает с себя потрёпанную кожаную куртку, а затем начинает растёгивать рубашку.

      — Я видел порно, которое начиналось точно так же, — внезапно произносит Дазай.

      — А ты, видимо, поклонник извращённых жанров, похабный ты придурок, — отвечает Чуя, расстёгивая последнюю пуговицу и приспуская рубашку. Кожа под ней ещё чистая, лишь редкие родинки украшают её. — Сейчас я буду весь в этой грязи, — недовольно говорит Накахара.

      — Ну, я не виноват, что тут полная антисанитария, — Дазай начинает аккуратно обматывать бинты вокруг предплечий Чуи, и от этой чрезмерной аккуратности становится как-то не по себе.

      — Кстати, что ты здесь делаешь? — задаёт давно мучивший вопрос Чуя. Ведь ему было интересно, почему Дазай не ушёл из этого места, когда почувствовал, что пахнет жареным, точнее гнилым, но не в этом суть.

      — Ты же знаешь, что я работал здесь программистом, — Чуя кивает. — Так вот, в один из рабочих дней я увидел, как издевались над одним пациентом. Я решил рассказать это тебе, чтобы ты приехал сюда и сделал репортаж, поэтому и отправил письмо в вашу редакцию. Как я и догадывался, именно ты захочешь взяться за это дело. Ты ж у нас любитель острых ощущений, — Дазай снова ухмыляется, настолько противно, что Накахара еле сдерживается, чтобы не прописать ему по челюсти.

      — Так это ты отправил мне это сраное письмо?! — восклицает Чуя.

      — Я бы на твоём месте здесь так сильно не орал, — Осаму кивает головой в сторону лежащего на полу доктора, — рано или поздно он очухается.

      — Кто этот ненормальный?

      — Доктор Ричард Трагер. Знаю о нём только то, что раньше он сам был пациентом этой больницы. А потом, когда опыты над людьми вышли из-под контроля, он вырвался из камеры и начал сам их ставить.

      — Блять. Он вообще так мучает больных… — Чуи голос дрожит. А в голове снова всплывает образ бедолаги на стуле с отрубленными гениталиями.

      — Да, я видел, — спокойно отвечает Дазай. И это спокойствие сильно настораживает Накахару. У них тут под боком лежит мужик, кастрирующий направо и налево, а этот суицидник спокоен, как никогда.

      — Тебя это вообще не пугает?! — восклицает Чуя.

      — Тише, — напоминает Осаму о ненормальном докторе. — Ну вообще, после того, как меня хотели заживо запечь в печке, а потом съесть, я перестал вздрагивать при каждом шорохе в этой лечебнице. А когда меня чуть было не превратили в невесту… я еле ушёл от циркулярной пилы. Мне вообще теперь ничего не страшно.

      — В невесту? — Чуя смеётся. — Тебе бы пошёл этот наряд.

      — Очень смешно. Но тот ненормальный жених ещё похлеще этого доктора, ведь он ищет «идеальную невесту, готовую выносить его ребёнка». Жуть. Но этот поехавший поплатился за попытку меня кастрировать — теперь он подвешен в здешнем спортзале с проткнутой печенью, — восхваляет себя Осаму. Накахара, прищурившись, смотрит на хвастуна несколько секунд. — Ну ладно, это была воля случая. Я не сам его туда подвесил.

      — А как ты оказался в мужском отделении?

      — После побега от жениха в моих руках был только ключ от мужского отделения, поэтому мне ничего не оставалось сделать, как идти сюда.

      — Но тебя же загнали в это место близнецы… — Чуя вспомнил разговор тех ненормальных психов.

      — Ну, и этот фактор поспособствовал моему появлению здесь. Кстати, до того, как я тебя спас, я тут довольно-таки долго походил и нашёл ключ от лифта. Мы сможем уехать вниз, к выходу, — произносит Осаму, завязывая на второй руке Чуе крепкий узел. — Всё, готово.

      Накахара немного двигает руками, проверяя, не туго ли завязал Дазай. Руки свободно двигаются, даже поднять их вверх можно. Однако, Осаму не такой уж и криворукий.

      — Спасибо, — холодно благодарит Чуя и начинает одеваться. Осаму же в это время изучающе смотрит на него.

      — А ты, я вижу, подкачался, — говорит Дазай. С момента последней встречи Осаму и Чуи прошло около полугода. Они не горели желанием особо видеться друг с другом, ибо обычно их встречи заканчивались ссорами мирового масштаба, а иногда сексом, после которого Чуя несколько дней не мог нормально сидеть. — Для кого стараешься?

      Накахара сжимает кулаки и презрительно смотрит на Осаму. Зачем он должен для кого-то стараться? Он что, сам для себя не может сделать благое дело, которое вдобавок полезно для здоровья и жизни. Не подкачался бы Чуя — непременно бы лежал в каком-нибудь коридоре, истекающий кровью. Хотя, если быть честным, то к желанию Накахары приложил руку и Осаму. Тот всё время подшучивал над его ростом. Вырасти Чуя уже вряд ли смог бы, а вот подкачаться — вполне, хоть дрыщом он и не выглядел. Ну что не сделаешь ради того, чтобы хоть чем-то заткнуть болтливого Дазая.

      — Для себя, — шикает Чуя, надевая куртку, а затем встаёт с инвалидного кресла. — Ну пошли к лифту.

      — Неужели у крошки Чу кто-то появился? — в голосе Осаму звучат отголоски ревности, но Чуя из-за своего желания взять у вырубленного доктора ножницы и отрезать Дазаю язык совершенно этого не замечает.

      — Захлопнись, — с ненавистью говорит Накахара. — Давай быстрее пойдём к лифту, я уже устал от этого места.

      — Ладно, ладно, — Осаму кивает головой.

      Чуя не верит, что смог хоть ненадолго заткнуть этого придурка.

      Они идут по кровавым следам, оставленными инвалидной коляской, тем же путём, что Трагер привёз недавно Чую.

      Накахара вздрагивает при каждом звуке, крике или даже шорохе, издаваемом пациентами.

      — Боишься? — с насмешкой спрашивает Осаму. — Бу!

      Чуя протяжно вздыхает, мысленно проклиная Всевышнего за то, что из адекватных людей в этой лечебнице только Осаму, хотя вопрос о его адекватности был весьма спорным.

      — Какой же ты придурок… — сквозь зубы цедит Накахара.

      Когда они доходят до лифта, то Чуя уже в предвкушении приближающейся свободы.

      — После дам, — с наигранной вежливостью говорит Осаму, элегантно показывая одной рукой на открытый лифт.

      — А в челюсть не хочешь? — Чуя зол. Слишком зол, чтобы помнить заслугу Дазая в своём спасении. — А то я могу и врезать, заберу ключ и уеду без тебя, а ты оставайся с этим сумасшедшим доктором. У вас как раз много общего.

       — Ладно, не обижайся.

      Когда Дазай и Чуя вошли в лифт, Осаму проверяет карманы в поисках ключа. У Накахары уже нервы сдают, неужели этот суицидник потерял единственный шанс спастись отсюда?

      — Вот, нашёл! — восклицает Дазай, показывая ключ, затем вставляя его в замочную скважину лифта. Тот начинает свой путь. Волнение от сердца Накахары отлегло.

      Проехав один этаж вниз, Чуя и Дазай видят сквозь решётку лифта безумного доктора, стоящего с ножницами. Он стремительно начинает ломиться в шахту лифта, помогая орудием для пыток.

      — Оу, вы решили уйти, не предупредив даже, — произносит Трагер. И от этих слов Чуе становится жутко.

      Лифт же, как назло, замедляет свой ход.

      Трагер уже прорвался сквозь решётку лифта, оказавшись внутри него. Дазай и Накахара, охваченные паникой, начинают вместе пытаться вытолкнуть безумного из лифта. Тот же упирается изо всех сил, всё время размахивая огромными ножницами.

      Наконец, Накахара и Дазай смогли вытолкнуть доктора из лифта, но тот снова пытается в него залезть. Но пролезть снова Трагер не успевает — лифт раздавливает его пополам. Слышится противный звук ломания костей и протяжный душераздирающий крик. Доктор больше не шевелится. Лифт застрял между первым и вторым этажом.

      Сквозь решётку видно половину нижнего помещения и спасительный выход.

      Чуя в панике начинает пытаться пролезть в лифтовую шахту, но не может. Слишком узко даже для него. Неужели они застряли в этом чёртовом лифте в нескольких шагах от выхода? Так Накахара ещё никогда в жизни не проёбывался.

      — Мы что, застряли?! — нервно кричит Чуя, разводя руками. — Блять, ну пиздец. Застрял в этой чёртовой больнице, в которой полно психов, да ещё и с тобой. У нас даже, блять, воды нет.

      — А по поводу этого я могу возразить, — произносит Дазай, а затем достаёт из кармана больничных штанов поллитровую бутылку.

      Глаза Накахары округляются до невозможных размеров от удивления, как этот суицидник засунул в карман бутылку воды, да ещё и молчал раньше о её наличии?

      — Как ты её туда засунул? — Чуя чеканит каждое слово. — И где ты, блять, воду взял?

      — Форма пациентов, оказывается, наделена просторными карманами, в которые много чего помещается, — отвечает парень. — Ну, а воду у доктора в кране набрал, — говорит Дазай, а затем добавляет: — Она не отравленная. Я пил, и, как видишь, ещё живой и невредимый, — Осаму протягивает бутылку с водой, Чуя с опаской её берёт.

      Аргумент, что на Дазая вода никак не подействовала, оказался для Накахары не слишком весомым: мало что в эту жидкость подмешали, а из-за того, что Осаму и так поехавший, то эффекта никакого. Но выбора нет: нужно пить, иначе такими темпами Чуя в скором времени умрёт от обезвоживания. Хотя он и так умрёт в этом чёртовом лифте…

      Накахара откручивает крышку, а затем большими глотками за несколько секунд опустошает содержимое бутылки.

      — Ну ты и быстрый, — подмечает Осаму. — Хотя, ты всегда такой.

      Чуя еле сдерживается, чтобы не засунуть бутылку Дазаю в задницу, да поглубже. Но осознание того, что с бутылкой в заднице Осаму будет трудно говорить, а Накахаре нужно с кем-то коротать время — достаточная причина утихомирить свой гнев.

      — На, — Чуя подаёт Осаму бутылку, — засунь её обратно в свой карман, вдруг пригодится.

      Дазай перехватывает бутылку и засовывает её в карман штанов, а затем поднимает голову.

      — Чуя! — радостно восклицает Осаму. От этой внезапной радости Накахаре аж не по себе становится. — Смотри, наверху люк, если мы в него влезем, то можем оказаться на этаж выше, а оттуда спуститься вниз.

      Чуя поднимает голову — и вправду люк. Всё-таки толк от Дазая есть.

      — Не такой уж ты и бесполезный, — говорит Чуя как-то по-доброму, без насмешки.

      — Ну, а ты что, сомневался? — гордо произносит Осаму, ему только руки в бок недостаёт поставить. — В нашей команде голова — я.

      После этих слов Чуя пожалел, что похвалил Дазая. Этого суицидника вообще лучше не хвалить, ибо быстро зазвездится. Хотя он и так зазвездившийся.

      — Блять, — шикает Накахара, — можешь хотя бы сейчас заткнуть своё сраное эго и подсадить меня, чтобы я открыл люк?

      — Ммм, Чуя, я готов тебя прямо сейчас тут не только подсадить, но и нас… — Осаму не успевает договорить, как Накахара со всей силы бьёт его ногой в голень. — Чуя, блять, зачем? — Дазай начинает ойкать и потирать ушибленное место.

      — Чтобы ты свой язык поганый не распускал, — с этими словами Накахары быстро залезает на плечи присевшего от боли Дазая. У Чуи всегда была тяжёлая рука, и не только она. — Чего расселся? Поднимай! — приказывает рыжий.

      — Да я бы с радостью, но только ты не особо-то и лёгкий, да и ранил ты меня, — скулит Осаму.

      — Ну, давай, — снова приказывает Чуя, — поднимай!

      Осаму, кряхтя и тихо матерясь, начинает медленно подниматься. Ноги его дрожат и в любую секунду могут подвести, и тогда Дазай, а вместе с ним и Чуя упадут на твёрдый пол лифта.

      Поднявшись выше на плечах Осаму, Накахара залезает в люк, а затем начинает ползти. Когда Чуя оказывается в освещенном помещении, то произносит:

      — Ты там особо не задерживайся, а то без тебя уйду.

      Конечно, Чуя никогда бы в жизни не ушёл без Дазая, ведь, если признаться честно, то несмотря на все шутки Осаму, которые временами были весьма обидными, то Накахара в глубине души всё-таки до сих любит этого раздолбая, недаром в самые трудные минуты, когда казалось, что всё — конец жизни, Чуя вспоминал именно о Дазае.

      Не прошло и минуты, как из люка показалась голова с взлохмаченными каштановыми волосами, а через несколько секунд из него вылез и сам Дазай.

      В левой половине комнаты стояло множество поломанных коек одна на одной, практически до самого потолка, а впереди были двойные двери, но они были заколочены. Конечно, если бы у Дазая и Чуи был лом, то убрать доски не составило бы труда, а так путь в ту сторону был заблокирован. Оставался только правый светлый коридор.

      — Я знаю, куда нам нужно идти, — произносит Осаму. — Нам нужно в правый коридор.

      Чуя вздыхает, закатывая при этом глаза:

      — Да ты мистер очевидность.

      Напарники по несчастью пошли в правый освещенный коридор, в конце которого их ожидала тёмная лестница.

      — У меня есть режим ночного видения в камере, так что держись меня, — произносит Чуя. Всё-таки он не хотел, чтобы Дазай сломал ноги, идя по лестнице в кромешной тьме.

      Слышится звук хмыканья Осаму.

      — У меня тоже есть камера, — произносит тот. — Как бы я, по-твоему, выжил в этой психушке?

      Накахара даже и не задумывался над этим вопросом. Ведь и правда в лечебнице, в которой одна-две лампочки на этаж, невозможно выжить без ночного видения. Но был и другой вопрос, который волнует Чую несколько секунд.

      — Откуда у тебя камера, да ещё и с ночным видением? — спрашивает рыжий. — У программистов же нет именно такого дорогого оборудования.

      — Когда я очнулся после того, как меня поймали за написанием тебе письма, то оказался в отдельной палате, на столе в которой лежала камера, — говорит Осаму. — Я смутно помню, но меня чем-то кололи и снимали на видео, а потом, видимо, когда пациенты взбунтовались, доктора забыли камеру на столе. Так мне и повезло.

      Конечно, Чуя знал, что Осаму тот ещё везунчик, но, видно, суицидник и вправду родился под счастливой звездой.

      — Ладно, пошли, — коротко произносит Чуя, идя вперёд.

      Спуск с лестницы был только на один этаж, как и предполагал Накахара. Миновав спуск, они попадают в комнату со сломанным компьютером.

      — Почему здесь всё поломано? — спрашивает Чуя.

      — Взбунтовавшиеся пациенты начали крушить и ломать всё на своём пути, а также убивать персонал лечебницы в отместку за то, что те ставили над ними опыты. Мне повезло, что на меня надели униформу, поэтому они меня приняли за своего.

      Слова Дазая объяснили чрезмерную агрессивность пациентов по отношению к Чуе. Видимо, те посчитали его за работника лечебницы, ведь одет был Накахара в повседневную одежду, пускай теперь и грязную, и потрепанную.

      — Да ты бы и так за своего сошёл, — с насмешкой говорит Чуя.

      Осаму хмыкает, а затем недовольно складывает руки на груди.

      Чуя открывает дверь из комнаты и оказывается в просторном помещении, в конце которого он видит свет фонаря.

      — Дазай, не надо обижаться на правду, — произносит Накахара, Осаму отворачивает голову от спутника, — там свет фонаря, — эта фраза звучит с надеждой в голосе.

      Последние слова заставляют Осаму тут же повернуться к Чуе и ошарашено посмотреть на него.

      — Где?

      — Выходи — увидишь, — отвечает Чуя.

      Осаму подходит к нему.

      — Может, подойдем? — предлагает Накахара, Дазай лишь кивает головой.

      Подойдя ближе молодые люди видят заколоченные окна, а сквозь щель между досками замечают чью-то фигуру.

      — Слава богу, ты выжил, — раздаётся чей-то голос.

      «Священник!», — проносится в голове Накахары.

      — Это снова вы! — недовольно кричит Чуя, Осаму непонимающе смотрит на него. — Если бы не вы, я давно бы выбрался из этой проклятой психушки!

       — Я боялся, что эти мирские маньяки испотрошат тебя, как остальных, — отец Мартин и не думает слушать речь Накахары. — Встретимся снаружи, мы уже закрылись, — фигура священника начала отдаляться.

      — Стойте! — кричит рыжий.

      Игнорирование.

      Через несколько секунд фигура священника полностью исчезает из виду.

      — А что это за мужик? — спрашивает Осаму.

      Чуя печально вздыхает, отворачиваясь от заколоченных досками окон. В его голове тысячи вопросов типа: «Почему именно к нему привязался священник?», «Зачем он нужен священнику?», «Почему священник не дал ему сбежать, а притащил в тюремный блок?» и так далее. Чуя негодовал. Этот гребаный мужик, явно уже с отбитыми мозгами, мог бы и сказать, как выйти на улицу, а то теперь ищи-свищи правильный путь в этих многочисленных коридорах, в которых таятся сумасшедшие ублюдки, готовые напасть при первой же возможности.

      Чуя в ярости.

      Чуя подавлен.

      Чуя в растерянности.

      Если честно, то Чуя почти на грани нервного срыва.

      А ещё Чую бесит этот гребаный Дазай, который практически не умолкает, всё болтает и болтает. Осаму совершенно не может понять, что сейчас явно неподходящая ситуация для бессмысленных разговоров и шуток.

      — Это гребаный поехавший священник, который не дал мне выбраться из больницы, вколол мне какую-то херню и затащил в тюремный блок, из которого я еле живым выбрался, — у Чуи истерика. Ему кажется, что сейчас он и вправду сломлен, хотя до этого старался держаться. Сил больше нет. — А ещё и ты, — Накахара слегка ударяет кулаком Осаму в грудь — на большее он не способен, — я так стремился найти тебя, а ты не умолкаешь со своими уебскими шутками, которые, блять, сейчас вообще не к месту. Хотя они вообще никогда не к месту, но сейчас в особенности, — его голос дрожит. И из-за тусклого света лампочки, падающего на его лицо, можно заметить, что он еле сдерживает слёзы.

      После услышанного Дазай всем сердцем ненавидит себя. Он всего лишь хотел разрядить гнетущую обстановку. Доразряживался. Придурок. Он никогда не знает меры в своих шутках, подколах, вообще во всём не знает, ибо тормозов нихуя нет или они так хуево работают (точнее не работают совсем) только с Чуей. Осаму всегда стремится обратить внимание Накахары, задеть его, словно он влюбившийся двенадцатилетний мальчишка, дергающий понравившуюся девочку за косички. Но ему уже двадцать два года, и пора бы с этой ерундой заканчивать. Но он, блять, не может закончить. Если он закончит, то он уже не будет настоящим Дазаем — занозой в заднице.

      Дазай аккуратно обнимает Чую, прижимая его голову к своей груди. Кажется, это единственный правильный поступок за этот час, или сколько они уже вместе по больнице скитаются?

      — Извини, — тихо произносит Осаму, гладя Накахару по спине. Рыжий дрожит, словно осиновый лист, всхлипывая. — Я хотел как лучше, развеселить… Ну ты же знаешь, что обычно мои затеи не увенчиваются успехом.

      Чуя знает об этом…

      Однажды Осаму из-за одной навязчивой идеи сделать Накахаре приятно чуть было квартиру не спалил. Дазай захотел испечь торт на двадцатилетие Чуи, но только проблема состояла в том, что он не умел готовить совсем, только лапшу мог нормально варить, да и то через раз. Итог этой затеи: дым, вовсю валящий из духовки, провонявшая квартира, а также испорченное настроение Накахары.

      — Я тебя люблю, — искренне говорит Осаму, без насмешки в голосе, впервые за долгое время. Обычно такие признания звучали из его уст в шутливой обстановке. Чуе даже иногда казалось, что он, как всегда, дурачится.

      — Я тоже тебя люблю, — бормочет Чуя куда-то в грудь Осаму, сильнее прижимаясь к нему.

      — Мы обязательно выберемся, — уверенно произносит Дазай, и Чуе кажется, что они и вправду выберутся из лечебницы, а не сгниют в её стенах.

      Они стоят так несколько минут, до того момента, пока Накахара наконец не отталкивает Осаму со словами:

      — Ладно, хватит, я что-то раскис. Нужно идти дальше.

      Голос Чуи приободряется, и теперь по нему и не скажешь, что несколько минут назад он устраивал истерику.

      Дазай слегка улыбается. Хоть что-то у него получилось сделать правильно.

      — Ну, что пошли, — говорит Чуя, показывая рукой на тёмный коридор — единственный путь дальше. Осаму кивает головой.

      Без ночного видения в этом коридоре навряд ли можно было что-то увидеть, хотя обшарпанные стены и проржавевшие кровати — не самое приятное зрелище. Но лучше их видеть, чем в темноте по случайности натолкнуться на них и получить лишние синяки, которых и так уже предостаточно.

      В конце коридора Чую и Дазая ожидает приоткрытая дверь, зайдя в неё, они оказываются в конце другого коридора, в котором слишком жарко и душно.

      — Тут что, парилка? — говорит Осаму, начиная кашлять.

      — Хотел бы я, чтобы это была она, но нет, — Чуя поднимает голову. Через межкомнатные окна видно яркое пламя, которое сразу же объяснило высокую температуру. Пожар. Неужели кто-то решил спалить лечебницу? Этого ещё не хватало.

      — Значит, нужно поскорее пройти этот участок и найти путь к выходу, — говорит Осаму, но на последнем слове он вдруг подавленно замолкает. Их дальнейший путь преграждает завал из многочисленных шкафов и столов, который никак не перелезешь, и уж тем более не уберешь. Оставался только один путь — взобраться в разбитое межкомнатное окно, прямо в самое пекло.

      — Нужно забраться в ту комнату, может быть, она ещё не вся сгорела и в ней есть выход, — предлагает Дазай. На первый взгляд, сумасшедшая идея, которая как раз в духе Осаму, но если здраво подумать…

      — Ладно, другого пути нет, — соглашается Накахара. — Не сидеть же нам и ждать, пока вся лечебница сгорит.

      — Я тебя подсажу, а потом и сам залезу, — предлагает Осаму.

      Чуя даже удивился такой инициативности Дазая, всё-таки он не такой уж и придурок.

      Накахара залезает на плечи Осаму, а затем потягивается к разбитому окну. Хорошо, что стекла не торчат, иначе порезов нельзя было избежать.

      Чуя, спрыгнув, оказывается в горящей комнате полной дыма, вслед за ним спрыгивает и Дазай.

      Почти вся комната охвачена пламенем: горят лавочки, столы, стулья. По-видимому, это помещение до пожара было столовой.

      Чуя и Дазай начинают кашлять — едкий отравляющий дым заполняет лёгкие.

      — Надо было спалить это место. Дотла. «Меркоф» так много у нас отняли, — внезапно доносится чей-то голос. На одной ещё не сгоревшей лавочке сидит пациент.

      — И что нам делать? — в панике спрашивает Чуя. Он не хочет быть сожженным заживо.

      — Не переживай, я знаю, что делать, — уверенно говорит Дазай. — По-видимому, это столовая. Я, когда только устраивался сюда программистом, проходил здесь, — эти слова немного успокаивают Чую, возможно, у Осаму и вправду есть план. — Видишь дверной проём, который полностью охвачен огнём? — Накахара кивает. — Это кухня. — А вот другой открытый проём, там можно включить систему пожаротушения.

      Накахара удивляется тому, как не заметил эти дверные проемы, хотя не мудрено — все помещение в дыму.

      Дазай берет Чую за руку и быстро выводит из горящего помещения.

      Когда напарники выходят в светлый коридор, в котором нет дыма, они начинают судорожно кашлять, хватаясь за горло. Едкий дым напрочь засел в лёгких, и это ощущение было не самым приятным. Глаза обоих сильно слезятся, а дыхание громкое и надрывное.

      — Блять, надеюсь, что мы сможем включить систему пожаротушения, — хрипло говорит Чуя, и Дазай еле сдерживается, чтобы не ляпнуть ничего по этому поводу, мол, какой возбуждающий голос.

      Когда они откашливаются, а дыхание восстанавливается, Осаму произносит:

      — Видишь ту открытую комнату? — Накахара кивает. — Именно в ней и включается система пожаротушения. Пошли.

      В маленькой комнате и вправду были трубы. Дазай пытается повернуть ручку, но воды нет.

      — Нужно открыть заслонки, — с досадой в голосе говорит Осаму.

      — Вот карта, видимо, это их расположение, — Чуя замечает на двери схему.

      Дазай сразу же поворачивается к двери.

      — Так… — тянет Осаму, — значит, нужно включить две заслонки, а для этого, выходя из этой комнаты, нужно пройти вперёд, а затем повернуть направо. Чтобы добраться до первой заслонки, нужно пройти прямо, а затем свернуть налево и протиснуться через стеллажи, дальше будет ванная комната и сама заслонка. Чтобы добраться до второй заслонки нужно пройти через огромное помещение со столами, а затем выйти в другой коридор и пройти направо, там будет помещение со второй заслонкой, — Дазай заканчивает объяснять карту, хотя Накахара в этом вовсе и не нуждался. — Вроде бы ничего сложного.

      — Может разделимся, чтобы сократить время? — предлагает Чуя.

      — Давай, — соглашается суицидник.

      — Тогда я пойду включать первую заслонку, а ты вторую. Когда всё сделаем, встретимся здесь.

      — Хорошо, пошли.

      Напарники по несчастью выходят из комнаты с трубами, а затем проходят вперёд. Только Осаму собирается повернуть, но Чуя хватает его за руку и тихо спрашивает:

      — Слышишь?

      Дазай начинает прислушиваться. Звонкий лязг доносится совсем близко. Осаму кивает.

      Чуя с опаской высовывается из-за угла и видит тень здоровяка, идущего метрах в двадцати от них как раз из того коридора, где находится первая заслонка. Завидев тень, Накахара сразу прячется. В его глазах Дазай видит неподдельный страх.

      — Кто там? — спрашивает Осаму.

      — Здоровяк, — заикаясь, отвечает Чуя.

      Вроде бы лёгкая на первый взгляд задача усложняется в тысячи раз.
_____________________________
4196слов
продолжение следует...