Поклонник

Эмма.

Мы ехали в машине в полной тишине.
Кирилл держал руль одной рукой, другой время от времени проверял телефон.

Я смотрела прямо перед собой. Не на него. Не в окно. Просто в пустоту — туда, где взгляд не цепляется ни за что.

Он вдруг заговорил, не отрывая взгляда от дороги:

— Тебе удобно?

— Нормально, — ответила я тихо.

— Такая тихая, как будто я тебя к палачу везу.

Я медленно повернула голову.

— А разве не так?

— Нет, я везу тебя домой. Это разные вещи, поверь.

— Домой... — повторила я, почти шёпотом. — И зачем ты меня туда везёшь?

Он усмехнулся так, будто этот вопрос прозвучал слишком наивно.

— А куда ещё? В детский парк аттракционов? — он хмыкнул. — Не смеши, Эмма.

— Кирилл, я вообще не хочу с тобой никуда ехать! Ни домой, ни куда-то ещё! Я не игрушка, которую можно возить, куда вздумается!

Он даже не вздрогнул. Руки на руле были спокойными, взгляд — твёрдым.

— Уже едешь, — сказал он ровно. — Значит, хочешь ты этого или нет — значения не имеет.

— Ты больной, — прошипела я. — Думаешь, если давить и приказывать, я просто смирюсь?

— Нет, — он усмехнулся чуть шире. — Я знаю, что ты будешь сопротивляться. Ты всегда сопротивляешься. И именно это мне и нужно.

Я прищурилась, слова сами сорвались с губ:

— Нужно для чего? Тебя это заводит? Тебе нравится, когда ты берёшь силой?

Он повернул голову на миг, скользнув по мне взглядом, и его усмешка стала холоднее.

— А разве тебе не нравится? — бросил он тихо, почти играючи, и снова перевёл взгляд на дорогу.

Я зажмурилась, заставляя себя не реагировать.

— Надеюсь, эта твоя машина сломается по дороге...

Он хмыкнул.

— Не надейся. Она никогда не подводит.

И словно в подтверждение его слов, мотор заурчал ровнее, и машина свернула с главной дороги и поехала по тихой, почти безлюдной улице. За окном мелькали коттеджи, ухоженные дворы, высокие заборы. Всё выглядело благополучно. Слишком. Как будто за каждым фасадом скрыто что-то, что не должно быть видно.

Кирилл сбавил скорость и, наконец, свернул к кованым воротам. Нажал кнопку на брелоке — створки бесшумно разъехались. Он въехал внутрь и остановился перед небольшим, двухэтажным домом.

Фасад — тёмный камень, большие окна, закрытые шторами. Никаких ярких красок. Всё сдержанно, чисто и как-то... слишком правильно. Будто он выбрал этот дом как декорацию. Не как место для жизни.

Он заглушил двигатель, не торопясь отстегнул ремень и посмотрел на меня.

— Приехали.

Я кивнула, но не сдвинулась с места. Пару секунд просто сидела, вцепившись пальцами в ремень.

— Это твой дом? — наконец выдавила я.

Он повернулся ко мне и, не отводя взгляда, спокойно ответил:

— Да.

Я медленно отстегнула ремень. Вышла из машины. Воздух здесь был тише, глуше, будто даже ветер знал, что лучше не шуметь рядом с этим домом.

Кирилл уже шёл к входной двери. Я последовала за ним. Он провёл картой по считывателю, замок щёлкнул, и тяжёлая дверь отворилась внутрь.

Первое, что я ощутила — запах. Дорогой, но холодный: смесь древесных нот и чего-то металлического.
Интерьер — в тёмных тонах. Стены цвета мокрого асфальта, графитовые полы, мягкий приглушённый свет. Всё выглядело идеально, будто из каталога.

— Твой любимый цвет — чёрный? — удивлённо спросила я.

Он усмехнулся, глядя на меня через плечо.

— Чёрный просто честный. Он сразу даёт понять, чего ждать. В отличие от некоторых.

— Это камень в мой огород?

— Если ты его туда положила — значит, твой.

Я фыркнула. Легко. Беззлобно. Он будто постоянно оставлял недосказанное. Всегда давал пространство для того, чтобы сомневаться — и в нём, и в себе.

— Ты специально так всё обустроил? — спросила я, осматриваясь. — Будто живёшь в музее. Только табличек «не трогать руками» не хватает.

— Когда всё идеально, ничто не отвлекает, — ответил он. — Здесь всё — как надо.

— Как тебе надо, — поправила я.

— Конечно, мне. Я же тут живу.

Он отвернулся  и пошёл дальше. А я невольно последовала за ним.

Мы шли по коридору, и он лениво показывал комнаты — кабинет, ванную, гостевую. На секунду он задержался, сделал глоток воды, а потом толкнул последнюю дверь.

— Вот главное место, — произнёс Кирилл с лёгкой усмешкой. — Моя спальня.

Он шагнул внутрь, сделал пару шагов, бросил бутылку воды на прикроватную тумбу и обернулся ко мне.

— Что скажешь? — спросил он.

— Зачем ты мне это всё показываешь? — спросила я устало, не пытаясь скрывать раздражения.

— Чтобы сыграть с тобой в прятки.

— Что? — я не сразу поверила, что правильно услышала.

— Прятки, Эмма, — повторил он ровным голосом, в котором не было ни капли иронии. — Всё просто: ты прячешься, я ищу. Если не найду — уходишь. Если найду... останешься.

— С меня хватит! — выдохнула я. — Я звоню в полицию, Кирилл. Прямо сейчас.

Он не сдвинулся с места. Только слегка приподнял бровь.

Я вытащила телефон из сумки.

— Эй! — выкрикнула я в панике, когда он молниеносно выхватил устройство из рук.

— Позвонишь потом, — сказал он тихо и почти ласково, разглядывая экран. — А сначала — поиграем.

Кирилл уверенно нажал пару кнопок, экран телефона погас, и он медленно сунул его в карман худи.

— Теперь он мой, — произнёс он спокойно, будто речь шла о пустяке. — А ты... без защиты.

— Ты спятил...

— Игра началась Эмма.

— Какая, к чёрту, игра?! — я отступила назад, едва не налетев на дверной косяк. — Ты ненормальный! Ты думаешь, это весело? Думаешь, я приму участие в твоём бреде?!

— Я думаю, да, — произнёс он тихо, — ты сейчас стоишь перед выбором. Либо ты прячешься. Либо остаёшься.

Он указал рукой на коридор:

— Вперёд. Дом большой. У тебя — шестьдесят секунд, чтобы спрятаться. У меня — пять минут, чтобы найти тебя. Если не найду, то ты свободна.

— Я тебя ненавижу, — прошептала я и рванула из комнаты.

Я мчалась по коридору, не разбирая, куда бегу. Сердце грохотало так громко, что казалось — его слышно на весь дом. Воздуха не хватало, ноги подкашивались, но я не останавливалась. В панике я хваталась за дверные ручки, толкала одну дверь за другой.

Первая — ванная. Холодный блеск плитки, зеркало, белые полотенца, сложенные слишком ровно. Не здесь. Слишком открыто.

Вторая — кладовка, полки с чёрными ящиками, всё идеально выстроено, как и остальной дом.

Третья — спальня. Не его. Меньше, безликая. Наверное, гостевая. Ничего личного. Пусто, но есть штора и кровать. Достаточно.

Я нырнула внутрь, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Несколько секунд — просто слушала. 

Тишина...

Я замерла. Потом, не раздумывая, на четвереньках метнулась к кровати и нырнула под неё, сжавшись в комок. Я зажала рот ладонью, стараясь дышать так тихо, как только могла. Я лежала, вжавшись в пол, будто от этого зависела моя жизнь. Не смела пошевелиться, не смела даже моргнуть. Только глаза — широко открытые, уставились в узкую щель между полом и покрывалом.

И вдруг — скрип. Далеко. Где-то на другом конце дома. Может, ступенька. Может, дверь. Невозможно понять.

Он начал.

Я не слышала его шагов, только отдельные звуки — то скрип пола, то щелчок дверной ручки, то глухое движение мебели. Он не ходил — он скользил. Тихо. Методично.
Как будто знал, где я. Но хотел, чтобы я сама успела почувствовать: он приближается.

Снова щелчок. Ближе.

Задержка. И опять — щелчок. Он открывал и закрывал двери. По очереди. Спокойно. Как будто рассматривал коллекцию.

И вдруг — тишина...
Долгая. Тягучая. Почти невыносимая.

Я вжалась в пол ещё сильнее.
Ручка двери, за которой я спряталась, медленно повернулась. Очень медленно. Будто он специально старался не издать ни звука.

Щелчок. Дверь открылась.

Он вошёл.

На несколько секунд повисла гробовая тишина. Я задержала дыхание, будто от этого могла стать невидимой.

— Тебя здесь нет, да? — произнёс он тихо, почти весело. — Я даже на секунду почти поверил, что ты могла быть умнее.

Он сделал несколько шагов по комнате.

— Но знаешь, в чём беда? — продолжил он. — У страха плохая фантазия. Он всегда ведёт туда, где кажется чуть-чуть безопаснее.

Он остановился.

— Тебе осталось две минуты, Эмма. Если бы я тебя не нашёл — ты бы ушла. Я бы даже проводил до двери... Но как жаль... — его голос стал мягким, почти ласковым. — Что ты под кроватью.

Я вжалась в пол так сильно, как могла.
Нет. Нет. Нет.

— Игра окончена, — сказал он. — Вылазь.

Я не пошевелилась. Ни на миллиметр. Просто лежала, сжавшись в комок, с ладонью на губах и сердцем, которое стучало так громко, что, казалось, отдавалось эхом по всей комнате.

Он ждал. Несколько долгих, липких секунд.

— Упрямая, — вздохнул он. — Ну хорошо.

Он присел. Я видела, как его рука скользнула по полу и взялась за край покрывала. И медленно, с пугающей аккуратностью, начал поднимать его, как будто это был не кусок ткани, а занавес перед последним актом.

Я зажмурилась. Поздно. Свет пробрался внутрь и коснулся моего лица.

— Нашёл.

— Псих, — прошипела я. — Больной, чёртов псих!

Он не отреагировал. Даже не моргнул.
Просто смотрел. А я медленно начала выбираться из-под кровати.

— Где тут кухня? — спросила я поднимаясь на ноги.

Он слегка приподнял бровь. Кажется, такого вопроса он не ожидал.

— Голодна?

— Нет. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Просто хочу взять нож.

Он улыбнулся — медленно, почти с восхищением. Будто оценил не слова, а сам факт, что я всё ещё могу их произносить.

— На первом этаже, — ответил он спокойно. — Справа от лестницы. Вторые двери. Большой ящик под раковиной.

Я не сводила с него взгляда. Он знал, о чём я говорю. И всё равно сказал.

— Спасибо, — бросила я и повернулась к двери.

Я вышла из комнаты, чувствуя, как дрожат ноги — от страха, усталости или ярости, уже не понять. Стены дома казались выше, чем прежде. Темнее. Холоднее. Но я шла. Медленно, ровно.

Лестница. Спуск вниз. Шаг за шагом.

Справа от неё — те самые вторые двери. Я толкнула одну, и она открылась с лёгким щелчком.

Кухня была большой и стерильной. Всё на местах, идеально вычищено. Даже мраморная столешница выглядела так, будто её не трогали. Ни одной крошки. Ни пятна.

Я подошла к холодильнику и открыла его.

Холодный свет ударил в лицо. На полках — всё аккуратно расставлено: контейнеры, стеклянные банки, нарезанные фрукты, упаковки с вакуумной плёнкой.
И вдруг — бутылки. Тёмное стекло. Пиво.

Я потянулась и открыла одну.

Сделала глоток.

Подняла взгляд, и увидела Кирилла.

Кирилл стоял в дверях кухни, прислонившись к косяку. Руки в карманах, взгляд — изучающий. Он не выглядел удивлённым. Скорее... довольным.

— Думал, выберешь нож. — Сказал он, кивнув на пиво.

— Ещё не вечер, — парировала я.

Он стоял, лениво опершись плечом о косяк.
Затем медленно оттолкнулся и шагнул вперёд.

Он сделал шаг. Потом ещё один. Не торопясь.
Я осталась у стойки, не в силах пошевелиться.

Он подошёл почти вплотную, скользнул взглядом по моим глазам, а потом задержался на банке с пивом в моей руке.

— Можно?

Я не успела ответить — он уже аккуратно взял её из моих пальцев. Не рывком, не грубо. Просто — забрал.

Поднёс к губам и сделал глоток. Медленно. Не отрывая от меня взгляда.

— Знаешь, — сказал он тихо. — Я думал, ты сломаешься быстрее.

Я не отводила взгляд.

— Разочарован?

Он усмехнулся.

— Ты оказалась даже интереснее, чем я предполагал.

Я чуть приподняла брови.

— Как мило. Теперь я — объект исследования?

— Нет, — ответил он спокойно. — Просто редкость. Не убегаешь в истерике. Не рыдаешь. Стоишь. Смотришь. Отвечаешь.

Он наклонился ближе. Совсем чуть-чуть. Его голос стал тише, почти интимным.

— Это... заводит.

Я не шелохнулась.

— Тебе стоит завести совесть, Кирилл. Вдруг тоже понравится.

Он приблизился ближе. Настолько, что я почувствовала, как пространство между нами исчезло. Его руки скользнули к моей талии — медленно, уверенно — и прежде чем я успела отреагировать, он легко поднял меня и усадил на барную стойку. Его руки, лёгким движением, обвели мои бёдра — не сжимая, не удерживая, просто фиксируя. Он слегка отвёл мои ноги в стороны и подошёл вплотную.

— Что ты делаешь? — прошептала я.

Кирилл чуть склонил голову набок.

— Я тебя чувствую.

Он провёл пальцами по внутренней стороне моего бедра — медленно, не торопясь, просто как жест, чтобы зафиксировать внимание.

Я вздрогнула, но не отодвинулась.

— И что ты чувствуешь? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Кирилл усмехнулся — еле заметно, краем губ.

— Всё... Страх. Злость. Желание. И то, как ты с этим борешься.

Он провёл пальцем по моей талии — мимолётно, будто проверяя, как я на это отреагирую. Я не шелохнулась.

— Ты не умеешь притворяться, Эмма. — Его голос стал ниже. — Ты либо сдерживаешься, либо горишь.

Он сделал паузу. Взгляд стал тяжёлым.

— И сейчас ты горишь.

Его рука осталась на моей талии. Вторая поднялась — легко, почти нежно — и остановилась у моего лица.

Он наклонился ближе.

Так близко, что я почувствовала, как его дыхание касается моей кожи — тёплое, ровное, почти успокаивающее, но в этой тишине оно казалось оглушающим.

Его взгляд опустился на мои губы. На долю секунды. И вернулся обратно — в глаза.

— Если хочешь... — прошептал он, — скажи.

Он был в сантиметре. Полувздох. Полудвижение.

И только я решала — будет этот шаг или нет.

— Только попробуй, — прошептала я, глядя ему в глаза.

— Уже пробую, Эмма.

И прежде чем я успела что-то сказать, он наклонился ближе... и поцеловал меня.

Не грубо. Не торопливо. Наоборот — удивительно мягко, как будто знал: если сделает резче, я исчезну.

На поцелуй я ответила, но не на долго. В следующий момент пришло осознание.

Что я чёрт подери делаю?

Я сжала зубы — и прежде чем он успел отстраниться, вонзила их в его нижнюю губу.

Сильно.
До вкуса железа.

Он вздрогнул, но не отпрянул. Не закричал. Только резко втянул воздух сквозь зубы.
Я почувствовала, как по губам стекает капля крови — и попадает мне в рот.
Горько-солёная. Живая. Настоящая.

Он отстранился на полшага, провёл пальцами по губе, посмотрел на алый след.
А потом — на меня.

В его взгляде не было злости. Только что-то тёмное. Глубокое.
Почти... восхищение.

Несколько секунд он молчал.
В комнате стояла абсолютная тишина, нарушаемая только моим сбившимся дыханием.

И вдруг он усмехнулся. Медленно. С этой своей пугающе спокойной уверенностью, в которой пряталась вся суть его контроля.

— Вот она, — произнёс он тихо. — Моя Эмма.

Он не злился. Не обижался. Не делал резких движений. Он будто наслаждался моментом — как человек, который получил именно то, чего ждал.

— Не стесняйся себя, — сказал он, тихо, почти ласково. — Мне нравится, когда ты кусaешься.

— В следующий раз я тебе язык откушу, придурок. — прошептала я, глядя ему в глаза.

Я спрыгнула со стойки. Быстро. Почти бесшумно. Ступни коснулись пола, и я тут же развернулась, направляясь к выходу из кухни.

— Выпусти меня, — сказала я резко. — Я хочу домой!

Но не успела сделать и трёх шагов, как его рука обвила меня за запястье. Не сильно. Не резко. Но с той самой твердостью, в которой не было сомнений.

Я попыталась дёрнуться, но он удержал.

— Уйти? Серьёзно? Эмма, я тебя только что нашёл. В этой игре правила не меняются по желанию игрока.

— Хорошо. Что мне тогда сделать, чтобы они поменялись и я уехала домой?

Он прищурился, будто хотел убедиться, что услышал правильно.

— Ты хочешь договориться? — спросил он, почти с интересом.

— Я хочу быть свободной, — ответила я. — Если это значит торговаться — я готова.

— Хорошо, — протянул он. — В принципе, есть один способ договориться.

Я напряглась.

— Какой?

Он чуть склонил голову, будто уже знал, как я отреагирую.

— Поцелуй.

Я резко выдохнула.

— Нет, — ответила я сразу. Чётко. Без паузы.

— Нет — так нет, — пожал он плечами. — Значит, живём по моим правилам дальше.

Он развернулся, подошёл к холодильнику, открыл его и достал бутылку пива. 

Щелчок крышки, холодный глоток. Затем — телефон.

 Он хмыкнул, глядя в экран, и что-то начал печатать.

— Кирилл... я согласна. — С трудом сказала я.

Он не сразу отреагировал. Пальцы продолжали двигаться по экрану, словно он не расслышал.

Но потом он остановился. Поднял глаза.
И медленно — очень медленно — улыбнулся.

— Ты уверена? — спросил он спокойно.

— Да...

Он поставил бутылку на стойку, отложил телефон в сторону и, всё ещё не двигаясь с места, произнёс:

— Только нормальный поцелуй, Эмма. Мне он должен понравиться.

Я чуть приподняла подбородок, глядя ему в глаза.

— Хорошо.

Он смотрел на меня, спокойно, сдержанно. Словно торговался не за поцелуй — а за недвижимость.

— Тогда я жду, — сказал он. — Если поцелуй мне понравится, сегодня ты будешь свободна.

Я нахмурилась.

— Сегодня?

Он кивнул.

— А завтра? — спросила я, вглядываясь в него. — А завтра я снова могу оказаться здесь, в твоём доме запертой?

Кирилл чуть приподнял брови, не скрывая усмешки.

— Ну... если поцелуй окажется слишком хорош — придётся тебя похищать повторно.

Я фыркнула и отступила на шаг, глядя на него с раздражением и почти смехом.

— Гениально ты придумал! — бросила я. — Просто восхитительная система: если поцелуй плохой — я заложница, если хороший — снова заложница.

— Эмма, время идёт, — он коснулся стекла часов, будто подгоняя меня.

Я застыла, впившись взглядом в его глаза.

Всего лишь один поцелуй, Эмма. Один поцелуй — и свобода.
Мысль звучала как спасение и приговор одновременно. 

Я сделала шаг к нему, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Если тебе не понравится... — прошептала я, не отрывая взгляда, — ты всё равно не отстанешь. А если понравится... мне конец.

Я сделала ещё шаг. Очень близко. Так близко, что между нами не осталось воздуха. 

Он не двигался. Ждал. Словно ловил ту самую долю секунды, где я или сломаюсь — или решусь.

Я медленно подняла руку и коснулась его лица.

Он не ответил ни движением. Ни словом. Только смотрел. Жёстко. Тихо. Глубоко.

Я потянулась вперёд и время замедлилось.

Моё лицо оказалось совсем рядом с его. Ещё чуть-чуть — и наши губы соприкоснутся. Я закрыла глаза и, почти не дыша, преодолела последние миллиметры. 

Наши губы соприкоснулись — осторожно, словно пробуя границу.

Он не отреагировал сразу. Его неподвижность обжигала сильнее прикосновения, и я почти поверила, что это всё зря — что он просто наслаждается моей слабостью.

Но спустя мгновение он медленно склонил голову и ответил.

И в этот момент мир будто изменился.

Его губы двинулись мягко, но уверенно, и всё, что я хотела отрицать, вдруг стало слишком явным.

Я почувствовала, как что-то срывается внутри. Как будто плотина, которую я так старательно выстраивала, дала трещину.

Сначала — лёгкое покалывание в пальцах.
Потом — в груди.
И вдруг... в животе.
Тепло. Мягкая дрожь. Легчайшее волнение.
Те самые бабочки, о которых говорят подростки и которым я никогда не верила.

Но сейчас — они были.

Я прижалась ближе, уже не потому, что должна. А потому, что хотела.
Потому что его рука на моей талии — была не клеткой. А якорем.
Потому что его дыхание — становилось моим.
Потому что впервые за всё это время я почувствовала себя живой.

Я тонула.

В его губах, в его руках, в этом моменте, который должен был быть просто сделкой...
Но стал чем-то большим. Опасным.

Поцелуй углублялся, становился жаднее, сильнее, горячее.
А я — слабее.
Растеряннее.

Он держал меня уверенно, но не жестоко.
А я больше не была уверена, что хочу, чтобы он отпустил.

Пальцы сами скользнули к его плечам. Я не думала. Я просто чувствовала.
И в этом была главная угроза.
Потому что я теряла контроль.
Не над ним — над собой.

И он чувствовал это.

Каждой клеткой, каждым движением, каждым вздохом.
Как я захлёбываюсь.
Как поцелуй перестаёт быть игрой.
Как во мне вспыхивает не страх — желание.

И именно в этот момент... он остановился.
Осторожно. Почти бережно.

Он отстранился всего на сантиметр, всё ещё держа меня, всё ещё чувствуя меня.
И вдруг усмехнулся. Легко. Почти по-доброму. Но с тем знакомым холодком, который всегда скрывался под его спокойствием.

— Если это был твой способ торговаться за свободу... — произнёс он с тихой усмешкой, — то ты только что сама себе подписала пожизненное заключение.

Я моргнула.

— Хороший поцелуй, Эмма.

Он медленно убрал руку с моей талии, но не отступил. Просто дал мне дыхание. Иллюзию выбора.

— В следующий раз подумай, прежде чем соглашаться на поцелуй как плату. У некоторых... очень хорошая память.

Он выпрямился, сунул руку в карман и, не глядя, достал оттуда мой телефон.

— Держи.

Я взяла телефон, не говоря ни слова.

— Водитель ждёт у ворот, — спокойно добавил он.

Ни объяснений, ни прощаний. Просто развернулся и ушёл, оставив меня одну.

Тишина в доме вдруг стала оглушающей. Казалось, он всё ещё здесь — в стенах, в воздухе, в каждом моём вдохе. Я провела пальцами по губам. Они всё ещё горели. Не от поцелуя — от того, что я позволила этому случиться.

Я крепче сжала телефон, глубоко вдохнула и направилась к выходу.
У массивной двери остановилась, пальцы легли на холодную ручку. Она поддалась слишком легко, будто сама выталкивала меня наружу.

На улице свежий воздух ударил в лицо, и только тогда я поняла, как долго держала дыхание там, внутри.

У ворот стояла машина. Чёрная, строгая, с работающим мотором. Водитель в тёмной куртке молча кивнул, когда я открыла заднюю дверь.

— Добрый день, — выдохнула я почти автоматически и села внутрь.

Машина плавно тронулась. Я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Его губы всё ещё были на моих — тенью, которую невозможно стереть.