Ван Лав. Держи меня крепче. Часть 2

Таким образом вся честная компашка и оказалась здесь.

– Опаля-мопаля, мы из Симферополя, – лишь заключительно вставил дежурный, услышав рассказ до конца.

Неожиданно кто-то из ребят вспомнил, что им полагается звонок, но товарищ полисмен напомнил, что они этим правом уже воспользовались, хотя тут же вспомнил, что новоприбывшие ещё никому не звонили. Так что Илье было дозволено сделать звонок. К сожалению, ни одного номера, кроме справочной города, он наизусть не знал, так что все же пришлось будить Шера. Он был дико зол и принялся о чем-то нарцистично бубнить, но все же согласился сделать звонок, чтобы ускорить их освобождение. Сам он с сожалением решил, что мнение большинства все же решающее, а сидеть в камере было бы лучше в одиночестве, а так – не особо кайфово.

Для того, чтобы позвонить, требовалось лишь дать показания:

– Это машина моего брата!

– А вот и твой первый промах, угонщик, – у Сандала Евгеньевича только один сын, – назидательно поднял палец дежурный и вернулся к составлению протокола. – Так как тебя зовут?

– Юра Деточкин, – отозвался Шер, припомнив фамилию знаменитого киношного угонщика автомобилей, правда, специализирующегося на «Волгах».

Но тот сарказма не оценил:

– Отчество?

– Энурезович, – рявкнул Артем.

Так и проходила дача его показаний, в конце которой ему дали разрешение на звонок.

Из тех номеров, что Артем знал наизусть, были номера фанки-манов, но парни все, как один, были здесь, хотя этот вариант отпадал в любом случае, в конце концов, они взяли в плен Оливера, и кто знает, что этим олухам еще в голову взбредет. Обычно, попадая в беду, он всегда мог надеяться на брата, если только тот не был заграницей, а сейчас ему самому требовалась помощь Шеридана, так что Олли тоже отпадал. Еще он выучил номер своей малышки, неосознанно получилось, но и ей звонить он бы не стал – она бы вся испереживалась, извелась, с нее бы сталось еще передачки ему таскать. Так же он знал наизусть номер мамы, но это был вообще не вариант, а вот... Да, точно! Как же он мог забыть? В городе же объявилась его сестричка – можно позвонить ей, они как раз обменивались номерами в субботу, только вчера вечером, а ее номерок был поразительно легким, что отпечатался в его памяти. Так что можно было позвонить ей и попросить ее связаться с Толяном...

В этот момент в помещение ворвался дико симпатичный паренек, чуть длинноватые темные волосы которого прикрывали с одной стороны янтарные глаза, а на рассеченной губе сверкала очаровательная улыбка. Леся чуть в обморок не грохнулась, увидев и узнав его. Дежурный же приготовился составлять новый протокол о нападении, решив, что к нему пришел потерпевший. Парни на этого франта вообще внимания старались не обращать, а вот Шер его сразу узнал и знал, что он здесь по другой причине.

Молодой человек, в стильных дорогих шмотках, беззаботно помахал оккупировавшим камеры парням, на долю секунды дольше задержав взгляд на Шере, подмигнул Леське, от чего та чуть ли не взвизгнула, и вновь обратил свое внимание на подобравшегося дежурного, который мысленно приготовился к новым моральным прелюбодеяниям с его мозгом.

Вслед за парнем, окутанная коконом свежести и весеннего благоухания, в помещение вошла та, которой как раз собирался звонить Артем, изолятор встретил ее бурными аплодисментами и криками:

– Викачка! Викуся! Оу, Виктори! – надрывались заключенные, даже китаец заразился нездоровым энтузиазмом парней: – Викаська! – истошно вопил он, а девушка строго свела брови и разочарованно вздохнула:

– Стыдобища...

Все тут же устыдились и покраснели. Кроме Шерхана (он краснел внутренне). Только дежурный возмутился, что сидящие на посту на входе в участок «салаги, кажется, уснули, раз устроили тут проходной двор».

– Вик? Какими судьбами?

Она заметила Шера только сейчас:

– Братик, и ты здесь? – в ее голосе, с еле заметным английским акцентом, промелькнуло искреннее неприкрытое удивление.

– А ты кого ожидала увидеть? Может матерых уголовников?

– Вообще-то, я пришла за Егором, он позвонил мне и попросил о помощи, – объяснила она брату, как само собой разумеющееся.

– Спасибо, солнце! – вскочил на ноги Матв, рассыпаясь в шутливом реверансе, чем вызвал улыбку на лице девушки. Охренчик одарил его мрачным взглядом.

– А Фил тут с какого бодуна нарисовался? – перевел он тему, кивнув в сторону красавчика, небрежно, но в то же время несколько грациозно, привалившегося к стойке дежурного, который тут же откликнулся:

– Я пришел спасти тебя от гнета тюремных пут.

Его голос, чарующий баритон, сразу располагал к себе, а у Леси так вообще коленки подогнулись.

– Красиво говорить ты всегда умел, – о-о-очень недовольно отозвался Шер.

– Ой, ну, ты меня смущаешь, Шерханчик, – еще шире улыбнулся Фил и добавил добродушно: – да, и хватит меня буравить своим фирменным взглядом, а то у меня такое ощущение, что мои кишки против часовой стрелки закручиваются.

Было заметно, что положение Шера его сильно радует.

– Ах, ну да... Это же так противоестественно, – едко сказал Артем, скорчив рожу.

– Прекрати голосить, Тёмыч! – осадил друга Ванильный.

– Выключай свою шарманку, – поддержал его Владимир с таким выражением на лице, что от одного взгляда брошенного на него хватало для того, чтобы прокисли все молочные продукты, находящиеся в радиусе километра.

Джава с Илюхой тоже решили не отставать от коллектива:

– Ага-ага! Слушай нас внимательно и не урони слуховой аппарат, брат!

Но больше всех заставить молчать Шеридана желал Владик:

– Заткнись! – лаконично проорал он, заставив того лишь поморщиться, словно от назойливой мухи.

– Вы же перед дамами, – укорил их Фил, его укор прозвучал как-то по-отечески, заставив всех устыдиться по второму кругу.

Леся восторженно таращилась на своего героя – Фила Смита, молодого перспективного актера, успевшего светануть фэйсом в известном женском журнале, которые Леся поглощает вместо завтрака, обеда и ужина; нет, на экранах он еще не появлялся, но на театральных подмостках Лондона Фил имел ажиотаж. Имея типичную европейскую внешность и превосходный английский, он все же оставался русским, даже больше – он был родом из этого же города, был знаком с Шером, дружен с его братом и сестрой. Леся этих подробностей его биографии не знала: в статье велся лишь рассказ о том какой он обаяшка и очаровашка, так что его появление здесь представлялось ей как явление Христа народу.

– Он восхитительный... – пролопотала она себе под нос, но все услышали (как это обычно и бывает: хочешь вставить слово – тебе не дают, а когда случайно вырывается, то почему-то именно в этот момент все восторженно ловят тишину).

Егор посмотрел на Лесю, увиденная в ее глазах завороженность ему не понравилось и он вперил ревностный взгляд в Фила. Вика с Леси перевела взгляд на Егора, проследив за движением его глаз, она тоже стала таращиться на Фила, хлопая длинными ресницами и пытаясь отогнать дурные мысли прочь. Остальные ребята тоже уставились на красавчика, их взоры говорили об одном: «Вот же франт напомаженный...». Только Шер остался сух к ее фразе, вновь включив сарказм на полную:

– Ну, восхищай нас, Иль Диво!

Его глаза также нашли в Филе мишень для просмотра – теперь парень стал центром всеобщего внимания, однако, его это никак не тронуло.

– Сейчас, дружище, – вновь располагающе улыбнулся Фил, пропуская мимо ушей очевидное ехидство Шера, – только с главным переговорю.

Далее, кивнув дежурному, который уже отказывался вообще что-либо понимать, не оборачиваясь и оставив без ответа ругательства Артема, поощрительные крики и улюлюканья фанки-манов, он убежал совершать переговоры с подполковником Главнюком. Убеждал его он долго и основательно, в конце концов аргументы парня возымели должное действие и вскоре обе клетки были открыты:

– Вы свободны, дети мои! – радостно возвестил Фил, рассыпаясь в шутливых книксенах.

Все, включая китайца, на радостях ломанулись прочь, устроив давку на входе, а особо умный и прыткий Джава словно мартышка вскарабкался по решетке вверх и проскользнул над головами толпы. Во второй камере подобного ажиотажа не наблюдалось: Леся, качая бедрами и нацепив на лицо благодарное выражение, продефилировала к своему спасителю, а Шер вновь развалился на лавке, мрачно закатив глаза.

– Э-эй! Кончай строить из себя болезную фрейлину ее Величества в глубоком обмороке! – прикрикнул на него Джава, приклеившись к решетке, за которой сидел Артем, но не рискуя заходить внутрь.

– Ты адресом ошибся, мой недалекий друг, – покинув камеру, осмелела Леся, пристроившись за спинами парней и поближе к Филу, обращаясь в Шеру, который камеру явно покидать не спешил, – дом с желтыми стенами дальше по ул...

Не давая ей закончить ехидную речь, к девушке подскочил Владик и засыпал вопросами относительно ее здоровья, душевного состояния и прочего, прочего, прочего. Егор решил выразить благодарность Филу, фанки-маны вступили в нешуточные дебаты по поводу умственного развития, то есть отсутствия какого-либо умственного развития Шеридана, китаец по-тихому учапал в родной Чайнатаун, а Вика, на правах старшей сестры решила устроить разнос своему братику:

– Признайся честно – ты выжил из ума? – начала она праведно возмущаться. – Ты на полном серьезе решил остаться здесь? Really?

– Ага, – сонно подтвердил Шер, отвернувшись к стене.

Она не кричала, не повышала голос ни на децибел, не визжала как полоумная свинья, у которой украли последний желудь, ее возмущение угадывалось тоном, строгим и разочарованным. Как если бы мать отчитывала оступившегося сына, стараясь говорить с ним на равных, не выказывая своего явного превосходства, при этом все равно было великолепно заметно, что на лестнице социальной иерархии Виктория стоит на вершине, а Артем жмется где-то у подножия. Но даже будучи в таком незавидном положении, он предпочитал не опускаться еще ниже, а «отдать свое сознание на поруки Императрице», все же будучи верным своему мнению и не меняя принятого решения – он остался в камере, и никто его не смог переубедить покинуть казематы.

Сойдясь на мнении, что Шер окончательно сдурел, а также выслушав всем участком тираду, вернее крик души, Матва, что «бедная его сестренка связалась по чистоте своей наивной сущности с умственно-отсталым дауном-уголовником» (в душе, однако, он ликовал, ведь лучше иметь в будущем в родственниках идиота, чем «бездушного оленя, сердце которого поглотила тьма»), все шумною толпою направили тапки на выход.

Сестричка Шера, пообещав припомнить братику его глупые принципы, сдержала свое слово и отомстила Артему с небывалой жестокостью. Всего-то: позвонила тете Фросе и рассказала, где ее чадо сегодня ночует.

Шер об этом возмутительном поступке не знал, так что ее фееричное появление в участке уже через полчаса после того, как все остальные на крыльях счастья его покинули, вызвало в нем бурю негативных эмоций вплоть до потери дара речи. Его драгоценная мамочка церемониться не стала и, всыпав для проформы дежурному, а также выбежавшим на крики сонным постовым и осоловевшим майору и лысеющему подполковнику (последнего, впрочем, пожалев – лысенькие всегда вызывали у нее приступ неконтролируемой жалости), она одарила сыночка настолько убийственным взглядом, что все полисмены его дружно пожалели, и в довершение ко всему прочему добила сомнительным обещанием:

– А с тобой, Артем, я дома переговорю, – а потом отконвоировала его по указанному пункту назначения.

Всю дорогу до дома он беспрестанно жалел, что так тупанул и из-за глупой гордости проигнорировал помощь Фила – разве что о стену головой не бился – стены в машине, к его великому огорчению, предусмотрено не было. Зато было стекло, бронированное, а по скорости набухания шишака на лбу – не уступающее в прочности стене. Мама, увидев растущий на голове бедного чада шишак размером с голубиное яйцо (которые она хоть и не видела ни разу в жизни, но художественная литература не оставила ее без нужных знаний: каждый второй автор утверждал, что шишки на лбу бывают размерами именно с яйца этих любителей памятников), схватилась за сердце и повезла его к доктору, обеспечив ребенку еще одну бессонную ночь.

Но проводить ночи без сна с намеком на зарождающуюся инсомнию является типичным для молодых людей. Так и остальные задержанные, которых отпустили раньше при помощи Фила, отправились праздновать это дело, всем скопом завалившись в ближайшее круглосуточное кафе-бар. Благоразумием отличилась лишь Леся, которой завтрашний день предвещал начало рабочих трудовых будней, и Егор, благородно предложивший проводить даму. Она для виду посопротивлялась, повздыхала, что до этого не додумался Фил (вместе с этим покинувший круг ее фаворитов), совершенно не зная, что тот просто не стал влезать на чужую территорию. Фил прекрасно видел, какие ревностные взгляды на Лесю кидал Егор и также видел, что тот никаких активных попыток предпринимать не пытается, так что отведя его в сторону от посторонних ушей, открыто сказал:

– Я, пожалуй, провожу ее, вроде я ей симпатичен...

– В смысле? – тугодумно удивился Матв, который до последнего был уверен, что Фил в предмете его тайного эстетического удовольствия не заинтересован.

– Ты как ребенок из пеленок, – добродушно подернул губы в улыбке закордонный актер, – она хочет меня, я тоже не прочь устроить себе расслабляющий вечер...

– Она занята! Понял? – вмиг прошипел Егор.

– Это кем?

– Это мной!

– А она об этом знает?

– Щас узнает, – пообещал Матв и поскакал предлагать свои услуги в качестве эскорта до дома, а Фил, мысленно поаплодировав себе, подхватил под руку Вику и вбежал в бар, дабы случайно не стать камнем преткновения для зарождающихся отношений, ну, или препятствием на их пути к счастью.

Покорив немного Егора за отсутствие машины, Леся заставила его вызвать такси, после этого парочка распрощалась с остальными и отправилась домой.

– Ого, какой шикарный домик, – восхитился Егор, открывая дверцу машины для Леси.

– Да ничего особенного, – махнула та рукой, резво выскочила, запнулась каблуком об бордюр и, костеря по чем стоит всю цивилизацию, особенно того, кто имел смелость (в вариации Леси «неслыханную смертную глупость») придумать асфальт и всякое к нему прилагающееся, полетела прямо на Егора, имевшего неосторожность вырасти на траектории ее колоритного головокружительного полета, а таксист, созерцая действо в зеркальце заднего вида, подумал, что даже курицы, совершающие трансатлантический перелет, и то куда грациознее.

– Ауч! – глухо отозвался Матв после «интимной встречи» затылка с асфальтированной поверхностью.

Через пару секунд он осознал, что его положение совсем даже не аучевое, а, наоборот, благоприятное, местами – особенно благоприятное, и его лицо приняло блаженное удовлетворение идиота.

– Что ты ржешь? Ща получишь по харизме! – наорала на него Леся, контузив парня на пару минут и, перевалившись через него, села на попу, прижав к груди колени, таким образом, пуская свой дальнейший возмущенный треп на оценку тех соседей, которые пожалели денег на кондиционер и жаркими ночами вынуждены были открывать створки своих звукопроницаемых стеклопакетов. Но сам адресат воплей, Егор, оставался в неведении конкретного перехода на личности, лишь по мимике догадываясь, что ничего позитивного из ее уст не звучало. Вскоре давящее ощущение в ушах его отпустило, а разум был поглощен ругательствами и обзывательствами, а также обвинениями по поводу:

– Ты мне ногу сломал, маньяк недоделанный!

Егор себе в этот момент напоминал сто тысяч маньяков, при этом каждый из которых был маньяком в своей профессиональной области, однако, ругаться он не стал, хоть и буркнул, что «доделанный», и, припомнив похотливые речи Фила, вновь включил рыцаря, подняв ее на руки. От подобного злодейского действия Леся потеряла дар речи и даже на вопросительный взгляд Мартина, консьержа, толком ответить не смогла, пробурчав себе под нос что-то маловразумительное. Мартин дураком не был и верно рассудил намерения парочки, так что вызвал им лифт и удалился восвояси.

На своем этаже им встретились только близняшки Ева и Ава, соседки из квартиры напротив, которые уже полчаса пытались вскрыть замок своей двери. Обе были немного пьяны, так как только что вернулись из клуба. Егор героически спас двух юных дев, сокурсниц Леси и Лены, которым родители за отличную учебу купили квартиру. Вот только они не учли (то есть заранее схитрили) того, что девчонки учатся в другом городе, по гениальному плану родителей близняшек после окончания архитектурной академии должны были вернуться в родной город хотя бы из-за классной квартиры. Обо всем этом они поведали Егору, пока Леся недовольно подпирала косяк своей двери и мысленно выдумывала способы казни двух «рыжих хитрож***х лисиц».

Весь романтический настрой развеялся со скоростью ветра, и даже вторичное поднятие на руки не посодействовало его восстановлению. Переступив порог дома, как только тело покалеченной девушки было опущено на софу, Леся вновь взвыла о больнючей ступне, вновь обвинила во всем Егора, повесив на него все преступления века (и это еще без отягчающих), затем еще больше начала верещать, когда после осмотра Егор заверил ее, что это просто ушиб и небольшое растяжение, и, расстроившись, ускакала принимать душ. В это время Егор, подавленный и расстроенный сущностью бытия, набрел на кровать, свалился на нее, уставший до безобразия, и тут же вырубился, проснувшись лишь после обеда. Он еще некоторое время повалялся, пытаясь осмыслить, что это не его комната, затем вспомнил события прошлой ночи, вскочил и принялся названивать сестренкам. Сначала набрал Ленку, но вдруг осознал, что не знает, что ей сказать, и тут же скинул, не дождавшись и первого гудка. Его радовало, что она не встречается с Оливером, факт, что она имеет отношения с другим братом, его тоже не особо радовал. Если у нее к нему сильные чувства – что же, это замечательно, но если Охренчик к ней ничего не испытывает, значит его ждет скорая смерть. Егор, конечно, думал о том, чтобы сказать Шеру об этом в лицо, предупредить и пригрозить, но решил пока не лезть в их отношения. Раз у Ленки хватило благоразумия не начинать встречаться с Олли, значит все окей, и значит она не безнадежна. Хотя странно, что Егор частенько видел тачку Оливера в ближайшем радиусе обитания Ленки. Этот вопрос можно было обсудить с самой Леной и поставить себя в идиотское положение ревнивца-братца или же позвонить другой сестренке. Теперь становилось очевидным, почему та так старательно ругала Олли – на правах его единственной девушки это смотрелось вполне уместным. Хотя не факт, что единственной, от этого козла можно чего угодно ожидать – у него фанаток больше, чем в подсолнухе семян, и сам он далеко не монах.

С такими мыслями Егор набрал Соню, но она трубку не брала: толи не слышала звонка, толи игнорила, опасаясь, что братец решит ее линчевать за бесценную услугу – казённые апартаменты и харчи за счет государства, но тут была больше вина самого Егора, хотя и Сонька была замешана. Скорее всего, она прочухала ситуацию (в их городе новости имеют свойство быстро облетать округу) и решила переждать, пока брательник успокоится и передумает устраивать ее смертоубийство. Глупая, конечно, он, как взрослый уравновешенный человек, не станет строить гильотину и проверять остроту лезвий на сестричке, для этого есть более подходящий кандидат.

Егор злобненько усмехнулся, потерев ладони друг о дружку, растянулся на широкой двуспальной кровати с ортопедическим матрасом и потянулся, рассматривая обстановку. Она как-то не вязалась с натурой Леси – все было слишком правильным и выдержанным в одном стиле, стиле хай-тек – всего по минимуму. Скучно даже. Единственным разбавлением унылой комнаты был лишь валяющийся на полу розовый нетбук (такой же у его сестренки). Недолго думая, Егор попытался связаться в сети с Соней, вновь безрезультатно. Еще покопался в памяти, заценил фотки с последнего отдыха на островах, где девушка щеголяла в самых разнообразных купальниках, больше открывающих, чем скрывающих; нашел папку с фотографиями какого-то очкастого хмыря, который якобы являлся лесиным женишком, отфотошопил ему несколько фоток в особо не щадящем режиме, похвалил себя за сообразительность и полет фантазии и отправился искать хозяйку «Медной горы», которую вскоре обнаружил в зале на диване.

Леся, в отличие от «бесчувственного чурбана», всю ночь не спала, лишь под утро ее сморил сон и она, отзвонившись на работу, что приболела, прикорнула на диване, проснувшись к обеду. Проведав Егора и убедившись, что тот и не думает просыпаться, вновь сходила душ и, не желая облачаться в халат, нацепила дорогую мужскую рубашку известного бренда, которую скоммуниздила «на радостях» из химчистки после того, как ее оттуда уволили.

Теперь она сидела на диване и раздумывала будить или не будить незваного гостя, когда он сам выполз из комнаты с восторженным взглядом взирая на Лесю.

– Почему же ты такая распрекрасная? – выдохнул Егор, уже в который раз не переставая удивляться красоте темноволосой девушки.

– Это мой дар и мое проклятье, – высоко-патетичным голосом вещала Леся. Комплименты на нее действовали оживляюще, как разряд тока на человека в глубоком обмороке. Поэтому она взметнулась вверх и, стоя на диване и крутясь перед зеркалом, занимающим полстены над спинкой расположенного по фэн-шую предмета мебели, на котором, судя по анекдоту, и валяются настоящие мужики, ну, те, которые на дороге не валяются, выставила на обозрение свои нагие модельные ноги для одного из представителей этого сорта мужчин.

Егор, любуясь точеными ножками, хорошо транслируемыми от бедра из-под накинутой мужской рубашки, на которую капала вода с мокрых волос Олеси (она только вышла из душа), и, вспомнив брошенную ею киношную фразу, на ее пламенное признание лишь рассмеялся:

– Тоже мне Человек-паук.

– Эй, я серьезно! – возмутилась девушка, которую только что оскорбили, но в мозгу ее щелкнуло, как это обычно бывает, и она сменила тему, зацепившись за его фразу: – А ты, значит, любишь «Человека-паука»? – вновь опустилась на диван, прижав коленки к груди.

Произнесено это было с явным намеком на совместный просмотр одного из ее любимых фильмов, а также с надеждой, что и Егором этот фильм также любим.

– Да, – через несколько секунд с шумом выдохнул он и доверительно добавил: – Я с детства страдаю арахнофилией, хотя... почему страдаю? Я ею наслаждаюсь!

– Чем-чем? – переспросила девушка, не обременяющая обычно свой мозг излишней информацией.

– По паучкам, говорю, тащусь. С ума схожу просто, – продолжал прикалываться Егор.

Леська лишь удрученно шикнула на него и стукнула кулачком в плечо:

– Дурак!

– Не-е-е-е-исключено, – взвив указательный палец вверх, Егор спародировал одного известного КВНщика из не менее известной сценки. Другой рукой он отмахивался от бунтующей брюнетки, неожиданно воспылавшей страстью к крови. – А почему ты спросила? – он знал, что вопрос был взят не из пустоты и, разумеется, не для поддержания светской беседы.

Леся тут же расслабилась и прекратила попытки к расцарапыванию его симпатичной мордашки:

– Ладно, живи, убью тебя в другой день.

– Ты не ответила, – и в ее уходе от ответа, и старательно отведенных не накрашенных, но непростительно привлекательных, зеленых глазах Егором читались тщательно скрываемые мысли, которыми она делиться передумала.

– Это так по-детски... Спайдермен – фу. Питера Паркера смотрят только дети! – гордо вздернув нос, ответила Олеся и вскочила на ноги, возвышаясь над оппонентом. Быть обсмеянной симпатичным братом подруги ей не хотелось.

– Лесь, это поэтому у тебя на ноуте создана целая папка с...

Только он собирался поведать ей о наличествующих в памяти нетбука: трилогиях «Человек-паук», «Властелин колец», всяких дешевых американских боевиков со странными названиями: «Кровавая луна», «Лесной воин», серии «Нико» и прочего, как она его перебила:

– Что? Ты лазил в моих вещах? – взревела оскорбленная девушка, изрядно покраснев.

– Ты сама мне девайс подсунула, и вообще нефиг по комнате вещи развбрасывать, – напомнил ей парень.

– Напомни мне впредь быть осмотрительней! – взвизгнула Леська и, скрестив руки на груди, плюхнулась на диван. Своей любви к подобным фильмам, где кулаки на «ура» решали все проблемы, она не стеснялась. Обычно не стеснялась. А вот в присутствии Егора... Сейчас она даже готова была выкинуть из головы рыжего ангелочка, которого ждала всю неделю и который, кажется, дальше заигрывания заходить не стал.

Егор воспринял краснеющее лицо Леси за стеснение и, возомнив себя дьяволом-искусителем, мягко по-кошачьи навис над ней, уперев руку в спинку, желая удостовериться, верна ли вспыхнувшая в его голове догадка:

– Окей, детка, как скажешь, – промурлыкал он ей на ушко, заправив за него выбившуюся мокрую прядь. Дальше флирта он идти не собирался.

– Ты домогаешься до меня? – резко развернула к нему пылающее лицо девушка и, ощутив на щеке его дыхание, которое практически касалось ее подбородка, губ и носа, позабыла свою дальнейшую речь.

Парень и сам теперь не знал ответа. Его дыхание перехватило от ее изумрудных глаз и сладковатого цветочного аромата, исходящего от загорелой кожи девушки. Пухлые губы дразнили и рождали в его голове всякие непотребные картинки.

Сама Леся никак не ожидала подобной ситуации. А даже если и ожидала (где-то в глубинах своего подсознания – все же дядюшка Зигги оставил богатое наследие), то и представить себе не могла, что ее будет так сильно влечь к парню, от которого несет потом и помойкой. Да-да, она только сейчас в полной мере ощутила на себе его амбре. До этого, сидя рядом, она хоть и морщилась от его запаха, но он не так сильно бил в нос, зато сейчас...

Леся оттолкнула от себя Егора, тот от неожиданности растянулся на полу:

– Фу! Ты в какой зоне экологической катастрофы провел ночь?

– В той же, где и ты, – с достоинством ответил парень, кряхтя и потирая место ушиба. Сегодня это была не первая травма.

– Как отвратительно. Низко – намекать людям на их ошибки. И вообще, шляешься где-то, а потом к невинной девушке лезешь, маньяк! – Леся вновь запрыгала на диване, но теперь уже для того, чтобы оградить себя от близкого контакта с Егором, который не торопился подниматься с пола. Она чувствовала, что во второй раз оттолкнуть его не сможет и ей на источаемые им ароматы будет глубоко наплевать.

Так они еще полчаса вопили и ругались, пока не пришли к консенсусу. Мир восстановил Егор и предложил по-дружески посмотреть кино. Лесю такой мир устраивал. Правда, они еще полвека не могли решить, что смотреть, но, в конце концов, девушка отправила его в душ и даже не подумала снабжать одеждой, так что вышел он после душа, обернувшись лишь в полотенце.

Настроение Леси было неприлично приподнятое, а Егор, присаживаясь на диван для просмотра выбранного ею фильма, задал уже давно интересовавший его вопрос (к тому же его волновал факт наличия на теле Леси мужской рубашки):

– А чья это квартира?

– Подруги Ленки. Она замуж выскочила за типа с пресмешной фамилией... блин... как же... что-то такое с хреном связанное...

– С хреном? – переспросил Егор, готовясь к худшему.

– Ага...

– Может... Охренчик? – братец Лены округлил глаза.

– Так точно! – Леся игриво приставила руку к голове.

– Охренчик? Уверена?

– Ага, сто процентов. Мы еще с Ленкой долго угорали над его фамилией.

– Лена тоже угорала? – уточнил Егор, уже ни в чем неуверенный.

– Ну, она скорее выразила сочувствие, ты же знаешь, какая она у нас благодетельная, – Леся тепло улыбнулась. – Только я не поняла прикола – что это за кретинище называло себя ее парнем?

– Это господин Охренчик собственной персоной, – отозвался Матв, абсолютно не желая верить в то, что сейчас так ясно предстало перед глазами.

А вот Леся думала вслух:

– Значит, он женат, то есть у этого козла есть жена, Лена об этом знает, но все равно с ним встречается? О, как низко она пала! – Леся, ужаснувшись, грохнулась на софу. Егор поспешил ее исправить, пока подруга сестренки не учудила еще чего (отпаивать девицу в обмороке ему было не с руки – тело и душа рвались накостылять Артему за прыткость и заодно Лене за безрассудство):

– Это значит, что Лена вышла замуж за этого кретина, – мрачно возвестил он.

Леся развеселилась:

– То есть наша Ленка сейчас Охренчик?

Егор кивнул, а девушка заржала в голос.

– Совесть имей, – окрикнул ее Матв, – неужели ты считаешь, что это смешно?

– Да! – не стала церемониться Леська. – Идиотская фамилия, вот ей под-фартило-о!

Она уже чуть ли не по полу каталась. Олеся уже даже не знала от чего ей смешнее: толи от того, что такого красавчика наделили зверской фамилией (у него наверху по-любому есть кто-то из небожителей, кому он по-крупному нагадил), толи из-за того, что подруга теперь щеголяет с офигенной завидной фамилией. Как бы то ни было, Егор тоже заразился и присоединился к гоготу, который был прерван звонком в дверь.

– Здравствуй, братик, я не вовремя, да? – осторожно поинтересовалась я и начала пятиться назад

– Привет! – он хитро прищурился и, схватив меня за руку, втащил в квартиру, абсолютно не смутившись своего нескромного вида. Ну да, мы родственники и я его и голым не раз видела – мы в детстве всегда в ванной вместе купались, в общем, смотреть на него в неглиже я могла без стеснения, но он вроде как сейчас у моей подруги... А это... Это наводит на некоторые мысли. Радостные мысли!

Леся сидела на диване, поджав ноги и уперев невидящий взгляд на ловящего руками в воздухе самолет Супермена. На мое приветствие она не ответила, пребывая в глубокой задумчивости.

– Тебе есть что нам рассказать? – Егор усадил меня на кресло рядом с диваном и поставил руки на мои колени, давая понять, что сбежать мне не даст.

– Мне есть что вас спросить!

А фигли?

– И что же? – удивился братишка.

– Ты и она... вы вместе?

Не знаю, кто из них поперхнулся больше, но, определенно, я попала в точку. Эх, Егорка, кажется, ты больше не гей!

Брат опустил глаза, а Леся, до этого кусавшая в нерешительности губы, вообще отвернулась.

– Ну-у...

Егор начал выразительно мычать, но Леська его перебила:

– Мы решили попробовать!

Сложилось такое впечатление, что Егор был удивлен гораздо больше меня – его гляделки стали размером с глаза голодных питомцев китайских тамагочи.

– Значит, ты не влюблен в Лешу? – решила уточнить я.

Теперь настала очередь Леськи пучить глаза.

– Ты что, Ленк, – отшутился Егор, – это мы решили тебя так разыграть!

– Правда? – кажется, я и сама уже не верила своему счастью – мой брат нормальный! Троекратное ура!!!

– Правда-правда! Просто прикольнулись с Лехой, скучно было, ты же меня простишь за это?

– Главное, чтобы Леся простила, – изрекла я мудрую мысль и стала подмигивать подруге, намекая, что самое время прощать.

– Да-да, я прощу своего пупсика, – растянула она губы в улыбке и притянула его к себе, а потом стала чесать ему голову. А я думала Егорка не очень любит, когда его волосы трогают. Видимо, любовь творит чудеса.

– Так, стоп! – внезапно вырвался из объятий своей любви мой братишка и вновь накинулся на меня. – У меня есть к тебе одна просьба.

– Конечно, говори.

– Паспорт.

– Что?

Шутит что ли? Зачем ему мой паспорт?

– Ты обещала выполнить просьбу.

– Да, я слышала, ты обещала, – поддакнула предательница-Леська.

Решив, что сегодня все сошли с ума, я достала свой персональный маленький альбомчик с ужасной фотографией и передала его Егору. Тот принял его, как гранату с выдернутой чекой, точно так же он его листал, а потом, ужаснувшись (ну, не всем же красавицами на фотках выходить), выкинул его «фашисту» – Радуге. Та повторила и мимику, и реакцию, в результате документ упорхнул в раскрытое окно.

– Вы чего? Совсем что ли? Это же паспорт! – завопила я, подскакивая к окну. Паспорт благополучно грохнулся к цветам.

Эти двое, шокированные моим фото, полетом «альбомчика» в цветник не впечатлились. Так что я быстро рванула на выход – спасать документ. Кто, если не я?

На выходе меня догнали заданные хором вопрос:

– Ты вышла замуж?

– Ты теперь Охренчик?

Так вот что их шокировало. Да, не вас одних, ребята. Я, когда в первый раз увидела, тоже была немного удивлена, то есть обескуражена, то есть озадачена, в общем, охренела я.

Положение стало ахтунговым, даже более чем... Но, однако, впадать в истерику я не стала, а продолжила свой побег. После того, как я наслушалась летящие из окна: «Да как ты могла?», я нашла паспорт и устроила забег под лозунгом «Как можно дальше от психов!«. А по пути меня догнал звонок мобильного телефона. Я думала, что это звонит психованная парочка, чтобы продолжить свой терроризм и дальше, но оказалось, что это Толик.

Он был немного недоволен, так как у меня дома никого не оказалось и ему дверь не открыли. Я, в свою очередь, расспрашивала его про Артема. Услышав неблагоприятные вести, я четко знала, чего хочу. Так что мы договорились, что Анатолий заберет меня, мы поедем ко мне домой, я отдам ему халат, а потом он поможет мне провернуть одно дельце. На том и сошлись.

Анатолий не заставил себя долго ждать – его машина уже через пять минут вырулила из-за угла. К моему дому он спешил на всех парах и к разговорам склонен не был, так что я развлекалась слушанием музыки и обдумыванием поворота нашей непростой ситуации. Очень надеюсь, что моему братику с подружкой не взбредёт в голову посвящать остальных в нашу семейную жизнь. Наша. Семейная. Жизнь. О как звучит! А на самом деле – фи! Но все равно Тёмка мне дорог. Это раньше я бы сто раз подумала, прежде чем вставать на защиту хамоватого дегенерата, сейчас его положение в моем сердце было крепко залито цементом, а для пущей убедительности еще и супер-клеем. Артем стал определенно тем человеком, которого я хотела защищать.

Вскоре, Толик стал счастливым обладателем «плюшевого» халата, а меня он, став неожиданно разговорчивым, посвятил во все подробности ночной экскурсии моего благоверного в места не столь отдаленные, уважительно выслушал мои ахи-охи, выразил искреннее сочувствие, что я такая неудачливая и теперь вынуждена влачить столь непрезентабельное существование и занимать абсолютно не вакантное место жены этого нежелательного субъекта и расстроенно пробурчал себе под нос, что «лох – это судьба». А то я и сама не знала...

Теперь настала очередь Толика выполнять свою часть сделки, которая заключалась в том, чтобы протащить меня к Артему. Немного ранее я самым честным образом пыталась до него дозвониться, но Анатолий сказал, что его суровая мать отобрала коммутирующее устройство, отобрала ноутбук и вообще всю технику из его комнаты вынесла. Раньше я бы с удовольствием поржала над беднягой-Охренчиком, а сейчас мне было его жаль, к тому же просто необходимо было попасть к нему, поговорить, обсудить наше положение, решить, что делать дальше. Да и сам факт того, что меня тянет к нему, меня раньше бы испугал, а сейчас я просто... смирилась?..

Как бы то ни было, Толян провернул просто грандиозную операцию, протаскивая меня внутрь. Вариантов было много, но мы остановили свой выбор на сумке для гольфа, куда я чудесном образом впихнулась, даже паре клюшек место нашлось. С этим «кладом» Анатолий ступил на «вражескую территорию», а затем вручил сей презент хозяйке дома. Я вся перетряслась во время операции и после ее завершения напоминала, наверное, желейного вида медузу. Расчет был на то, что Ефросинья Эразмовна в гольф не играет, так что смотреть, что в мешке, не станет. Расчет оказался верным – мешок со мной приказали отволочь на чердак (чудесное местечко, нужно будет обязательно сюда вернуться), откуда я затем беспрепятственно спустилась на второй этаж, следуя нарисованной просчетливым Толиком карте и остановилась прямо перед дверью благоверного.

Я тихо постучала и, не дождавшись ответа, отворила дверь, проигнорировав висящую на ней бунтарскую табличку: «Идите все на @ uncensored@!« (закоулками подсознания я отметила, что раньше ее тут не было, видимо, специально для подобного случая заказал, чтобы мамочку лишний раз понервировать), стоя в дверях поздоровалась:

– Привет, – мне почему-то было страшно поднимать глаза на Артема, хотя я точно знала, что он в комнате и что он сейчас смотрит на меня, удивленно, немного раздраженно, изучающе, пытаясь понять, чего это я приперлась. Именно этого я ожидала, не ждала, но с грустью ожидала, тайно надеясь, что он широко улыбнется и попытается задушить меня в своих объятиях.

Я еще немного потопталась на входе, но он ничего не говорил, и тогда я подняла глаза: Шер лежал поверх застеленной кровати и с закрытыми глазами слушал музыку; спит, наверно.

На его лбу красовался крест из лейкопластыря, аккуратно налепленный кем-то заботливым, кажется, кого-то отмутузили в тюряге. Мое сердце сжалось от жалости. Бедняга... Хорошо еще, остальное тело последствиями тумаков не пестрило – отсутствующая футболка дала мне возможность убедиться в этом.

Не придумав ничего лучше, я подошла к кровати. Хотелось прикоснуться пальцами к его больному месту и подуть, чтобы унять боль – что такое синяки и всякое прочее в том же духе я знала превосходно, но не стала этого делать, так как мои пальцы были слишком холодными – он бы обязательно проснулся, а этого мне не хотелось, уж слишком умиротворенным было выражение его лица, не хотелось спугнуть его; когда я еще такое увижу?

Я осторожно присела рядом, но, видимо, с грациозностью коровы, так как Артем пробудился ото сна, сразу открыв глаза, и стал меня созерцать. Я помахала ему рукой, вряд ли он меня в наушниках слышит.

Словно услышав мои мысли, Тёма стянул свои огромные черные наушники, поздоровался:

– Привет, Лена.

После этих слов он широко улыбнулся и даже не стал интересоваться у меня, тугодумной, какими ветрами меня сюда занесло; он просто опрокинул меня на кровать и навис сверху.

Я не знала, но Шер, до моего прихода не спал, с закрытыми глазами слушая музыку и решая для себя жизненно важный вопрос: погрязнуть ли ему в алкоголизме или в половых излишествах, конкретно в этот момент точно решил, что второй вариант ему больше по душе.

– Скучала? – его пальцы забегали по моему лицу, словно проверяя я ли это, не подделка.

Я неуверенно кивнула:

– Немного, – и робко улыбнулась.

Артем стал наклоняться ко мне с явным желанием поцеловать, и я была не против, вернее я была руками и ногами «за», но отчего-то закрыла глаза и получила мягкие поцелуи в веки. В районе ложбинки шеи кожи легонько касался, щекоча и принуждая мурашей толпами гонять по аэродрому моего тела, свисающий с шеи Артема кулон.

Его поцелуи медленно, но настойчиво, спускались к губам и, пока они их не накрыли, я решила-таки сказать то, зачем пришла.

– Артем...

– Д-да, – проговорил он мне в ухо, выражая готовность ответить на любой вопрос, но при этом тяжело дыша.

– Я серьезно, Тёма... – эх, зря я его так назвала – зацелованная область шеи наводила на меня полную дезориентацию. – Послушай, у нас... проблемы...

– Правда? – его, однако, это слово не испугало и в состояние священного ужаса не ввело. – Какие, малыш-ш?

– Серьезные...

– Слушаю... – ага, слушаешь ты, мешок тестостерона. Но все же я собрала всю волю в кулак и, стараясь не обращать внимания на настойчивые губы, скользящие по лицу, старательно игнорируя мои губы (а зря – если бы он меня поцеловал, я бы точно забыла обо всех проблемах, так что – не зря, конечно, правильно игноришь, Тём, малацца), по шее и волосам, что далось мне с трудом и выпалила на одном дыхании: – Егор и моя подруга Леся знают, что мы женаты.

Для пущей убедительности зажмурилась. А Артемка завис мысленно, его тело, напротив, так быстро остановиться не могло – от неожиданной новости его нога неудачно соскользнула по покрывалу, и он подмял меня под всем своим медвежьим телом.

В этот момент, по всем законам жанра любой тупой смешной молодежной комедии, в комнату ворвалась его маман.

Вообще-то, это лишь мое предположение, что эта женщина является той самой, которая породила моего мужа, то есть по факту, моей свекровью. По крайней мере, под описание она подходит, хоть я и не помню ее совсем, все-таки виделись мы давно, да и неправда все это...

Но вернемся к нам. Общая картина представляла собой далеко не невинное зрелище: обнаженный торс Артема, страстно (это явно так выглядело!) прижимающий мое тело к кровати (спасибо, что хоть ковром его комнату не обделили!), платье на котором бесстыдно задралось до бедер (ага, так вот где тёмкина правая рука – она беспрепятственно добралась до моего живота!). О нет! Такого позора я еще никогда в жизни не переживала...

– Ущипните меня, – прошептал возлежащий на мне Шер.

Быстро сориентировавшись, я попыталась скинуть его ошарашенную тушку с себя – безрезультатно. Пришлось применять отчаянные меры (нет-нет, щипаться – это слишком по-гусиному) и вспоминать методы самообороны, которым меня обучал Егор, и я чисто на автомате выбросила вперед колено с криком:

– Отвали, извращенец!

Простите, мама, но, кажется, ваше чадо только что нечаянно «кастрировалось»... Интересно, кто меня первый убьет: Артем или его грозная мамуля?

Бедняга муж после моего предательского поступка моментально скатился с меня и стал материться. Ну, ты же просил нечто отрезвляющее, вот те, пожалуйста, получи – распишись!

Я одернула платье и с ужасом стала взирать на застывшую в дверях маман, которая представляла собой картину «Подайте мне мои нюхательные соли», но, как оказалось, она была не единственным зрителем. Позади нее, поглаживая добротные усы, стоял еще один персонаж, чье лицо мне казалось смутно знакомым.

– Сын! Ты что себе позволяешь? – грозно возопил он.

Кажется, это второй породитель моего муженька и, кажется, он видел только развязку... От греха подальше я попыталась уползти под кровать, но меня перехватил Шер, еще не оклемавшийся до конца.

– Папа! Ты все не так понял. Лена – моя девушка, – он встал на ноги и прижал меня к себе спиной. Он таким образом мной прикрыться пытается или это типа порыв души? Жаль, я не вижу его лица – было бы неплохо запечатлеть в памяти этот исторический момент. Пытаясь исправить это недоразумение, я стала выворачивать свою голову, но Шер прижал к моей макушке свой подбородок, обездвижив эту часть тела.

Папа вдруг обрел понимающее выражение лица и подмигнул мне:

– А извращенцем она тебя назвала, потому что вы садо-ма...

Договорить ему не дали, но я успела покраснеть, став алее вареного рака. А вот его дражайшая половина оказалась особой мегареактивной и повторила приемчик из самообороны, которое я совсем недавно протестировала на ее сыночке, провоцируя мужскую импотенцию:

– Не смей так говорить, наш сынок не такой!

Папаша взвыл, мы с Шером скорчили страдальческие физиономии, а мать приняла воинственный вид. Вообще, ей этот образ очень подходил – брутальная милитаризованная женщина с холодными глазами и угрожающе поджатыми губами. Да, такая спокойно могла устроить моему муженьку, в жилах которого течет кровь революционера, арест. Мои колени подогнулись и, я бы, наверное, грохнулась на пол, но Артем меня поддержал.

Его папа, собрав колени в кучку и прислонившись к стене, в этот момент стал оправдывать сыночка:

– Фрося, – я хихикнула, ну, не удержалась, а Шер сильнее стиснул мои плечи, призывая вести себя по-взрослому, – в наше время это абсолютно нормально!

– Что нормально? – холодеющим голосом переспросила мадам Охренчик.

– Садо-маз...

– Вы все неправильно поняли! – хором перебили его я и Артем, а маман еще раз наподдала коленкой.

– Сандал! Ты сам извращенец! – она стала колотить его снятым с ноги тапком. – А наш сын не такой! У него просто чрезмерное гормональное развитие! И вообще, это она, – тут тапок полетел в меня, – нашего Тёмочку соблазнила!

Воплей: «Вновь эта курва проклятущая, шалава бесстыжая нашего сынулю развращает!« – не последовало, а значит, она думает, что видит меня в первый раз. Я облегченно вздохнула, хотя со стороны, скорее всего, вышло страдальчески.

– Ага, невиноватая я, он сам пришел, в смысле, невиноватый я, она сама пришла, – усмехнулся Шер, перехватив летящий в меня снаряд, отправленный в полет с аэродрома другой ноги его мамы. – В принципе, так все и было, – шепнул он мне на ухо.

Я недовольно зафырчала.

– Вот-вот! – тут же зацепилась мама Фрося (нет, это ж надо, я сейчас умру со смеху!).

– Ничего не «вот-вот», – пискнул усатый папа. Кстати, усы у него такие... как бы сказать... щедрые! Так и хочется их потрогать.

– Так, я не поняла, ты на чьей стороне? – уперла она руки в боки.

– Я на стороне правды!

– Делись, – она выразительно поиграла бровями (точно, артемкина родня). – Делись своей правдой.

Кажется, папаша Артема почетный член клуба самоубийц.

– Раз мы решили, что они тут не садо-маз...

– Нет! – заорало наше трио.

– Хорошо, с этим определились, – он медленно по стеночке встал на ноги и постарался отодвинуться от жены как можно дальше. – Но тогда у меня к тебе, сын, другой вопрос: ты домогался до этой прелестной девушки?

– Да как тебе такое в голову пришло, па? – возмутился Охренчик младший.

Его отец, между тем, надвигался на нас.

– Я все видел своими глазами!

– Папа, купи уже очки, твое зрение уже года три как нуждается окулярах.

– У меня все в порядке со зрением, к тому же, даже если и допустить, что немного плохо, то в плюсовую сторону – дальнозоркость, знаешь ли! А это – когда далеко видишь, а близко не очень! Я бы вас в любом случае разглядел. Ясно?

– Ага, – кивнул Артем, – значит, сейчас ты нас не видишь, да? Ну, ты же к нам близко стоишь... – на его губах подрагивала улыбка. Я ее углядела, так как могла видеть его лицо, ведь его подбородок уже давно перестал использовать мою макушку в качестве подставки.

– Прекрати паясничать!

– Оки, па.

– Продолжим. Можешь наговаривать на мое зрение, хотя лучше не каркай, – Сандал стал ходить перед нами взад-вперед, – но вот мой слух безупречен!

– Так никто не спорит, па.

– А я прекрасно слышал, что она назвала тебя извращенцем!

– А... Это... – я очень хотела придумать достойный ответ, но мои мысли дружно трансформировались в инфузорий-туфелек и начали плескаться в моих глазах.

Зато Шеридан даже думать не стал, а просто ляпнул первое, что в голову пришло:

– Это просто ролевые игры.

Да в мозгу у тебя ролевая игра, «Я кретино-даунито» называется!

– То есть садо-маз...

– Нет! – вновь перебила его наша троица. Думаю, мамаша Артемки за сынулю любому голову отгрызет и мозг высосет. Брр...

– Какие еще игры, дурачье? – шикнула я на Тёму.

– Нам всем интересно, и даже дворецкому, – заинтересованно вклинился Сандал.

А я стала мысленно возмущаться, какие они мажоры, даже дворецкий у них есть, вон, в дверях нарисовался... Кстати, знакомая у него физия. Точно-точно, это же тот самый дядечка, который выгуливал Пушистика, который лысеет наперегонки со своим надвигающимся пенсионерством.

– Кхм, прошу меня простить, Сандал Евгеньевич, Ефросинья Эразмовна и Артем Сандалович, – ну и задаваки эти богачи, даже к Тёме, которому тот в почетные внуки годится, и то по имени-отчеству заставляют обращаться, – ужин стынет.

Ужин... Ммм... А я весь день не ела!

Мой желудок предательски заурчал, Ефросинья Маразмо... то есть Эразмовна скорчила такую недовольную физиономию от этого звука, будто ей на голову, как минимум, коровья «лепешка» зафигачилась. Видимо, она уже давно заключила меня в категорию плебеев, этикету не обученных.

– Какой ужин? – стала она орать на беднягу-дворецкого, который боялся ее до чертиков – у него чуть ли не колени тряслись. Хотя, вполне возможно, он, как мужчина (пусть уже и не первой свежести, а закостенелый урюк), опасался за свое мужское достоинство, не суть, что оно уже в недетоплодотворном состоянии, но все же естественную нужду справлять же как-то надо. Но, как бы то ни было, ему было реально страшно, а от ее дальнейших воплей, еще больше: – Как мы можем ужинать, когда к нам в дом пробралась какая-то гулящая особа? И, кстати, как ты мог ее проворонить? – с каждым вопросом он все более скукоживался. – Как она прокралась в дом?

– Кстати, малышка, как? – поинтересовался мне на ухо Артем.

– Долгая история, – буркнула я и вновь, краснея, опустила глаза в пол. Сты-ы-ыдно.

– Потом узнаем как! Меня больше интересуют ролевые игры! – перебил всех Сандал Евгеньевич.

– Сандал, это ты по жизни озабоченный! А наш сынок просто пошутил, да ведь? Сына, ну-ка, скажи нам, что ты пошутил.

– Мам, пап! – устало, но грозно, прозвучал рык Артема, принуждая всех захлопнуть рты (у матери, наверное, научился). – Это – Лена, – его голос вновь стал средней тональности, – моя девушка. А это, – он обвел руками пространство вокруг себя, – моя комната. Вместе все это – моя личная жизнь. Согласны-не согласны – меня не колышет. Я на двери вам все маршруты прописал. Так что будьте добры, валите нафиг!

– Сынок, ты не прав, – пока его мать пребывала в глубоком шоке, отец Артема решил вправить тому мозг.

– Да вы как римская инквизиция. То не делай, с тем не разговаривай...

– Мы хотим как лучше, и мы не против, если ты хочешь встречаться с Леной, она милая, – его папандр мне благосклонно улыбнулся.

– Значит, она и тебя приворожила, хитрая бестия... – обреченно пробубнила себе под нос Ефросинья, а потом отмерла, услышав слова своего мужа: – Кто это не против? Мы против!

– А мне все равно! Я с ней встречаюсь, влюблен...

Он говорил что-то еще, много говорил, ему отвечали, они спорили, ругались, он долго выталкивал родителей прочь из комнаты, что далось ему с трудом, но я всего этого не слышала. Даже не заметила, как он напялил на себя футболку с изображенной на ней мозаикой. Все это время я мысленно повторяла его последнюю фразу, которая ввела меня в состояние прострации. «Влюблен...». Мои уши после нее сразу заложило, будто я сейчас совершила погружение с аквалангом. На лице нарисовалась улыбка потомственной идиотки, чья голубая мечта, наконец-то, осуществилась.

О ее наличии на моем контуженном личике меня лично проинформировал Артем:

– Чего ржешь? – мегаромантично поинтересовался мой принц, пощелкав пальцами перед моим грузанувшим фэйсом.

– Сам ты... – обиделась я.

– Что я? – округлил он глаза, по-детски надув губы.

– Ничего.

Шер стал тискать мои щеки, словно я была хомяком, а он, добросердечный гражданин, случайно заблудший в зоопарк, решил меня накормить, засыпав за оттянутые щеки зерна, приговаривая:

– Ути моя маленькая!

Я еле вырвалась:

– Ты – псих! Не прикасайся ко мне!

– Но ты такая смешная!

– Я тебе клоун что ли? Ууу, больной! – я терла свои щеки, пострадавшие после его щипаний и носилась от него по всей комнате.

– Ага, ты – моя персональная клоунесса!

– А ты – мой персональный маньяк!

– Детка, я буду для тебя, кем хочешь, – в него вселился змей искуситель? Тём, сбавь обороты!

– Тогда, будь для меня статуей!

Артем не сразу понял, что я очень умно вывернула под себя его фразу, но, когда до него все-таки дошло, вынужден был остановиться как вкопанный:

– Все, я – статуя, я – мрамор.

Эй, голуби, я тут вам каменное изваяние по блату подогнала, давай все сюда!

– Молодец, хороший мальчик, – похвалила его я и самым наивнейшим образом потрепала по голове. Ду-у-ура! Надо было брать ноги в руки и бежать, пока памятник, изготовленный по моему спецзаказу, не ожил. Ага, уговора на то, что он оживет, не было.

Так что этот дурак подхватил меня на руки и ломанулся прочь из комнаты:

– А теперь ужинать! – радостно проорал он мне в ухо.

– А как же наши, – следующие слова я сказала шепотом, мало ли, вдруг у них здесь в коридоре ведется прослушка, – проблемы? Те, которые связаны с нашим рассекречиванием.

Артем остановился, закрыл глаза, обдумал что-то про себя, вновь открыл глаза и вынес вердикт:

– Что-нибудь придумаем, а пока надо решить проблему с родителями.

– И как мы будем ее решать?

В тот момент меня больше волновало насущное, нет, чтоб радоваться – меня впервые в жизни на руках таскают!..

– За ужином. Договорились же.

– А-а-а... Я понимающе покивала, – так вот о чем они трещали, пока я раздумывала о его влюбленности в меня ... Так он же в меня влюблен. Ой, кажется, я вновь краснею. И в груди такое приятное чувство. Значит, я ему не безразлична и, возможно, дорога. А вот интересно, он совершил бы ради меня какой-нибудь глупый, но ужасно романтичный поступок?..

– Э-эй! – Артем вновь пощелкал перед моим носом пальцами, вытаскивая мое сознание из страны грез.

Его лицо выражало недовольство, а в голове тут же проскочила бегущая строка, извещая, что никаких безрассудных поступков ради меня он совершать не станет.

– Что?

– Я только что рассказывал тебе наш план, о том, как мы познакомились и все прочее. Ты же слушала?

– Конечно, – надеюсь, мои глаза достаточно честно округлились. Хотя, врать я не умею. Леська говорит, что с такими честными глазками, как у меня, даже в торговлю не берут.

– Тогда, постараемся обойдись без эксцессов?

Ух ты, самый умный что ль? Черепная коробка не жмет, нет, Артемка? Специально, наверное, в энциклопедии слово нашел и выучил, чтоб передо мной блеснуть своими глубокими познаниями. Хочется верить, что они не настолько глубоки, и я в них утону.

Но, покорив себя за вредность, вслух я сказала иное:

– Постараемся.

Значит, на повестке дня ужин в семействе Охренчиков! Вот кайф... То есть наоборот. Тут никакие самоуговоры радость от предстоящей перспективы не ссинтезируют. Семейка у Артема еще та, и он еще утверждает, что это у меня сумасшедшие родственники? Псих...

– Ууу! Придурки! Как вы могли ее упустить? – возмущалась в трубку мобильного телефона ухоженная миловидная блондинка чуть больше, чем средних лет.

От негодования она соскоблила лак на указательном и большом пальцах левой руки, а теперь теребила обручальное кольцо, норовя отколупать бриллиант.

– Простите! – виновато пробурчал приглушенный бас из трубки.

– На что мне ваше «простите»? – продолжала она негодовать. – Мне его может быть на камеру заснять и поставить в качестве заставки на экран лэптопа? Или может нафоткать и всю стену потом обклеить? А может вообще магнитиков наделать с «простите» и холодильник обвешать? Где я ее теперь найду по вашей милости, то есть тупости? Как так можно? В прошлый раз вы упустили объект О, а объект А по вашему недосмотру чуть не отправился валить лес в Сибирь.

– Но мы же предлагали вам установить жучки...

– Это подсудное дело, – отрубила женщина.

– Но с вашими связями...

– И слышать не хочу! О, – взвыла она, попутно листая ежедневник – в виду новых обстоятельств ей предстояло отменить ужин в обществе одной известной состоятельной семьи города, встречу с которыми считала важным событием, – и почему я связалась именно с вами? Неужели мой дражайший супруг не мог выделить нормальных людей?

– Простите...

Вся троица мужчин, сидящих в машине перед домом объекта Л, где они и видели ее в последний раз вместе с Анатолием Световым, сыном мэра, представляла собой одну расплывшуюся лужицу. Но, даже вспомнив об этом факте, троицу никоим образом не осенило, и говорить об этом сейчас они не стали.

– Так, значит, план таков. Вы сейчас где? – решительно произнесла блондинка.

– Во дворе ее дома.

– Я сейчас к вам подъеду, и на месте решим что, как и куда. А сейчас я пойду и оторву уши своему мужу, и пусть только кто из охраны попробует встать на защиту... – прозвучало достаточно убедительно для угрозы, так что троица синхронно сглотнула, прочувствовав на себе злость милой, доброй и хорошей, но страшной в гневе, жены босса. – Все, конец связи.

Женщина еще немного потеребила подвернувшийся под руку календарик, затем вновь пролистнула ежедневник, позвонила и отменила встречу, сославшись на срочные важные дела, не соврав, и отправилась вершить расправу над мужем.

Всегда мечтала, что меня будут носить на руках... И вот моя детская тайная мечта, которую я доверяла лишь куклам и дневнику, приобрела реальные очертания.

О да, я имела дурость вести дневник в начальных классах вплоть до того момента, когда его обнаружил дядя Макс и принял за свои рабочие черновики. Уж не знаю, где в тот момент кочевал его мозг (видимо, отправился на лечение в престижный курорт), но я ума не приложу (лично мой мозг всегда со мной – вот и страдаю, пытаясь его приложить, надо бы брать пример с дяди), как он мог перепутать девчачий розовый (спасибо снабженцу-папе), изрисованный всякими сердечками, цветочками и прочими чепушинками дневник со своими каракулями? И ладно бы перепутал, почитал и понял, что взрослый мужчина такое даже под самым красочным кайфом не напишет, даже не придумает – куда уж там напишет, но нет! Мой драгоценный дядечка отчего-то решил, что это его очередная сумасшедшая задумка. Так что вскоре после того случая, как я, изображая сумасшедшую ищейку (то есть упившуюся кофеином белку с бегающими глазами и бьющимся в конвульсиях телом), обрыскивала, переворачивая вверх дном, весь дом по несколько сот раз в день, подключив к этому благому делу все остальное семейство, всех, кроме поймавшего в медвежий капкан музу и спрятавшегося ото всех в своей творческой мастерской Максима, прилавки увидел «замечательный» талмуд – «Взросление лапочки-дочки для кипятильников». Именно что – талмудище, в тысячу с лишним листов – это только текст, где моих записей было около четверти книги, остальное же занимали дядины суперинтересные, интригующие, бесконечно умные и логичные, как считает он сам и его придурки фанаты, комментарии-размышления. Еще около сотни страниц занимали мои и сонины рисунки, которые он очень сильно просил нас нарисовать, наврав, что хочет издать специальный альбом с нашими художествами. Ну, мы же наивные дети, поверили и намалевали ему на предложенные темы много всякой хрени.

Но что самое ужасное в этой истории – это то, что мы узнали про сей реликвийный фолиант. Разумеется, читать это УГ, как обо всех книгах своего любимого братца отзывается мой папочка за его спиной, никто и не собирался (это надо иметь железные нервы, чтобы подобное извращение на собой совершать), но наш дядя поступил хитрее – он собрал нас якобы на семейное собрание по обсуждению того, кто это такой умный, что ванную за собой не моет, но на самом деле, залечив длиннющую речь о современной литературе и о его, дядином, личном «скромном» месте в ней, он начал зачитывать отрывки из своей очередной нетленки. Не скажу о других, но я была в самым контуженном шоке и разве что у меня голос пропал, иначе я бы точно лишила всех разом слуха. Оскорбившись до глубины души, я пожаловалась папе, а потом в компании Егора, Стаса и Сони с удовольствием наблюдала спектакль-экшн «Я убью тебя, брат, твоим же фолиантом». Дядя, бешено вращая глазами и вырывая волосы на своей голове, истошно вопил, призывая брата к адекватности:

– Родя, родненький, не примеряй на себя роль Каина, это статья!

– Я сейчас на тебя роль Эмили Роуз примерю, – орал ему в ответ мой папуля и продолжал гонять Максика.

Уф, как вспомню, так вздрогну...

Но, тем не менее, моя мечта из далекого детства, когда я самым наивным образом ждала принца и в своих скудных фантазиях представляла, что он несет меня, как драгоценную глиняную плошку эпохи династии Мэй (возможны вариации: Муй, Мяй, Мунь, Сунь...), неизвестно какими судьбами дожившую до нашего времени и теперь выставляемую на аукционе Сотбис за баснословную цену, даже несмотря на очевидный идиотизм Максима, который мог своими действиями вызвать в моем впечатлительном сознании кучу комплексов, не умерла и даже осуществилась.

И теперь я возлежу на руках своего принца, обвив руками его шею, который несет меня, ничуть не напрягаясь, на ужин... Нет, в моих мечтах принц нес меня в другом направлении, обратном. Хотя, за неимением альтернативы, и это сойдет. Тем более есть охота зверски, надеюсь, его родители не посчитают меня проглотом.

– О чем задумалась? Боишься? – с ласковыми (!) нотками в голосе (но мне могло послышаться) поинтересовался мой муж. Если бы он интересовался просто ласково, или мегаласково, я бы точно решила, что его подменили инопланетяне, надев его кожу, но так – порядок. – Знаешь, не стоит. В конце концов, все не так плохо.

– Ага, все лучше некуда, – буркнула я, особо не веря в лучшее. Пессимизм стал ажурным плащом опутывать мое тело.

– Не веришь? – он резко остановился, нахмурившись. Я стала поспешно мотать головой – еще чего, второго паникера нам тут не хватало, я и одна с этой ролью справляюсь. Но Шер моими потугами не впечатлился: – Значит, не веришь собственному яхонтовому муженьку?

Я ослышалась или он со мной как бы типа... заигрывает? Шутит? Или это новый вид сарказма? А зачем тогда так умильно щуриться и прилично улыбаться, а не скалиться? Ох, ты ж ежик! Ладно, подыграем.

– Яхонтовому не верю, а вот брюльянтовому... я бы подумала...

– Значит так?

– Ага!

– А если я устрою тебе, – тут он начал меня кружить, – торнадо?

У меня голова начала кружиться, я улыбалась, изображая из себя преисполненную счастья недалекую родственницу жителей домов с желтым фасадом, в общем, как шарахнутая током курица. Артемка от меня не отставал, лыбясь под стать мне. Со стороны – два идиота.

Не одной мне так казалось. Оказалось, за нами стоял и наблюдал лысоватый дворецкий, а потом ему надоело, и он стал покашливать, привлекая наше внимание:

– Кхм, кхм!

В результате, Тёма, не ожидавший подобного подвоха, шуганулся и почти навернулся с лестницы, на вершине которой он имел дурость меня кружить, но в самый последний момент (хотя в подобных случаях каждый момент кажется последним) под предынфарктный вскрик дворецкого ему удалось удержать равновесие и мы, к моей безмерной радости, не полетели считать своими копчиками и остальными выдающимися частями тела ступени, распластавшись наверху.

Дворецкий тут же передумал так брутально ставить себе диагноз и отложил инфаркт миокарда до лучших времен, но рановато, так как Артем был крайне обозлен:

– Веник! Как это понимать? Сколько раз тебе нужно повторить, чтобы ты запомнил, что не нужно ко мне подкрадываться и следить не нужно, и потом начальству своему докладывать тоже не нужно!

– Но я не докладываю Ефросинье Эразмовне и за вами не слежу. Больше.

Пока эти двое выясняли отношения, я пыталась отскрести себя с паласа и первой заметила приближающуюся к подножию лестницы процессию во главе с воинственно настроенной обер-маршалом и фюрером в одном флаконе гестаповских войск фрау Охренчик.

Всего ее армия насчитывала двух человек: кроме нее, Сандал Евгеньевич. Им только знамени со знаком рейхстага в руках не хватало. Хотя другой персонаж выглядел достаточно дружелюбно, все же мамаша наводила шороху в наших рядах оппозиционеров. Даже Веник струхнул, хотя почему «даже Веник», «даже Артемка» в данном контексте будет звучать значительнее.

– Вениамин Аристархович, вы почему кричите на моего сына? – тут же накинулась на бедного дворецкого мамаша моего женатого субъекта. – А зачем вы его уронили? Вы его... били?

– Мама!

– Фрося, милая!

Унисон голосов слился воедино, и только я угумкнула и чуть не подавилась слюной, а еще очень пожалела, что в нашем мире нет магии, иначе я бы прямо сейчас начертила на полу руну перемещения, прыгнула ее и, помахав рукой и бросив на прощание игривое: «Оревуар!«, – скрылась бы в хитросплетениях энергетических линий и складываемых ими узорах.

– А что? – тут же отозвалась мамаша. – Я никому не позволю бить моего сыночка, – и чуть тише: – Кроме меня самой...

– Никто никого не бил, мама, мы просто упали, – пояснил раздраженный Артем, который в лучших традициях своей мамули только что отчитывал Веника. – Случайно.

– То-то я думаю, что у нас дома стадо слонов к марафону осеннему готовится, – решил разрядить обстановку папа моего благоверного.

– Да нет, па, это мой гиппопотамик не удержался и шлепнулся на пятую точку, – ответил ему Артем, теперь, определенно, иронизируя. Типа я такая толстая, что даже ноги меня не держат.

Сволочь. Его даже могила не исправит, куда уж там любовь! Хотя, какая нафиг любовь? Думаю, у него тогда случайно вырвалось, и повторять он не станет, иначе давно бы обрадовал, все-таки человек он прямой.

– Это я гиппопотам? – не знаю, по какой причине переспросила. Возможно, хотела воззвать к его совести, хотя тут никакое жертвоприношение не поможет, чтобы воскресить то, чего нет. А возможно, хотела просто оскорбиться и прилюдно устроить ему бойкот, но он предвосхитил все мои дальнейшие ожидания во сбивчивых извинениях, этот рогатый (нет, я ему не изменяла, но он определенно рогатое парнокопытное) субъект сказал следующее:

– Да, длинновато звучит, язык сломать можно. Быть тебе бегемотиком.

И вновь улыбнулся. Ууу, была бы я каратисткой, ты сейчас бы копил на вставную челюсть!

– Хам, – буркнула я. – И сам ты бегемот. И вообще мамонт. В квадрате. Нет, в кубе!

Последнее прозвучало слишком громко для того, чтобы его маман вновь ополчилась против меня, оставив в покое Веника:

– Грубиянка! Так непочтительно разговариваешь с моим сыном! Позор... – она театральным жестом приложила руку ко лбу и сделала вид, что готовится падать в обморок, заметив, что ее муж на нее внимания не обращает и ловить бездыханное тело супруги не собирается, она продолжила привлекать внимание: – Ах, слава Богу, наша гостья не смогла сегодня прийти, иначе не отмыться нам от этого позора... – Сандал Евгеньевич жену не слушал, заинтересованно разглядывая в окно плывущие по небу перистые облака и поглаживая усы, такое ощущение, что он вообще был в другом мире, мире грез и мечтаний. Но Ефросинью это не устроило – раз уж она решила падать в обморок, то надо завершать начатое до конца: – Кхм! Кхм! Кхм!!! Сандал, ты охренел? – возопила она дурным голосом.

Я шарахнулась и, все еще сидя на полу, угодила в стальной захват Артема, который схватил меня за плечи и стал водить большими пальцами, призывая к спокойствию. А я бы от массажика не отказалась.

Вообще, мне кажется, все испугались, чуть ли не до конфуза в штанах, даже шуганный Вениамин Аристархович чуть не выронил зубной протез изо рта и не распрощался с очками, когда от зычного выкрика хозяйки дома врезался всем корпусом в картину, висящую на стене. В общем, все, кроме Сандала Евгеньевича. Этот непрошибаемый мужик со стальными яй... в смысле, причиндалами (ой, что это я несу?..) лишь пробудился от своих глубоких мыслей и переместил свои сине-голубые, как у Тёмы, глаза с облаков на жену, изображающую из себя мини-версию китайского дракончика.

– Да, дорогая, – полувопросительным, полуутвердительным тоном отозвался он, а жена, которую, наконец-то, заметили, вновь приложила руку ко лбу, закатила глаза и начала падать под обеспокоенные возгласы своего мужа, спешащего ее поймать: – Что случилось? Ох, ах...

Кажется, он в этом деле опытный, так как получилось все не хуже, чем в кино, да еще и с первого дубля. Оскар в студию!

– Ах... Ах... – убиенно вздыхала мама Фрося, не забывая окидывать нас всех своим рентгеновским взглядом из-под опущенных ресниц. Я этого взгляда не замечала и вообще предполагала, что ей реально плохо, так что со свойственной мне широтой души жалела ее и порывалась, уподобившись всем остальным членам этого семейства, пойти помогать ей, но Шер, сам не вставая, не отпускал меня.

– Артем, надо хоть что-то сделать, – вразумляла его я, будучи чрезмерно удивленной его поведению. Это очень странно, что он так пренебрежительно относится к собственной маме. Просто он не знает, каково это, когда ее нет, и нет – я не жалуюсь на то, что у меня нет мамы, я это переношу нормально. Но будь она у меня, я не стала бы уподобляться Шеру и делать вид, что мне на всех, включая ее, класть.

– Успокойся, малышка, – чуть раздраженно ответил он.

– Но ей же плохо, может она ударилась. Отпусти, я пойду полотенце смочу водой...

– Детка, – голосом, как для душевнобольной стал пояснять Артем, – моя мама – старая актриса... – начал, было, он, но его мать, у которой вместо ушей радио-локаторы, по ходу, установлены, расслышала его шепот и, оказавшись вдруг вновь здоровой (спасибо за это парню на небесах), возмущенно завопила, как старенькая милашка-одуванчик бабулька на почте, которой пенсию сократили на две копейки и которая преобразилась в фурию:

– Я не старая!

– Мам, я не возраст имел в виду, а стаж твоего актерского мастерства.

Ефросинья Эразмовна сразу подобралась и встала с рук Сандала Евгеньевича, потом расшифровала сомнительный комплимент сынули и вновь ее лицо приобрело нахмуренность, а глаза устроились на полставки к Зевсу, начав метать молнии вместо притомившегося бога.

– Я не играла! У меня хрупкая нервная система, – достойным голосом поведала она, и не нашлось ни одного желающего с ней поспорить.

Таким образом, она еще минут пять ездила нам по ушам, рассказывая, что нервные клетки не восстанавливаются, а седина не закрашивается (ха, реклама утверждает обратное по обоим пунктам, но я с ней своими великими познаниями делиться не стала), а затем, когда на свой страх и риск Вениамин Аристархович вновь решился напомнить, что «ужин стынет», мы проследовали на кухню, то есть в обеденную залу. Ох, уж эти мажоры... И кухня у них есть размером с футбольное поле, и отдельно обеденная, которая еще больше.

Сама обеденная зала отлично вписывалась в интерьер всего дома, она имела логичность, не в пример комнате Шера, выбивающейся из общих рамок, и представляла собой некую композицию «два в одном»: здесь люди насыщали свои желудки, а также углубляли и эстетическую составляющую своей души – по стенам были развешаны разнообразные картины современных художников вперемешку с работами великих мастеров прошлых столетий. Основной тематикой всех предоставленных в обеденной картин живописи был танец.

Не то, чтобы я была сведуща в искусстве, просто посещать лекции по изобразительному искусству современности и прошлых веков, как будущий архитектор, я должна была наравне с остальными одногруппниками, а потом еще и сдавать чрезвычайно сложный зачет, к которому пришлось готовиться днями и ночами; благодаря этому я стала более компетентной в данном вопросе. Честно признаться, я себе позволяла прогуливать только философию, хотя после того постыдного казуса с прогулами я вообще завязала! Так что я с легкостью узнала работы Ричарда Юнга, Роберта Кумбса, балетное закулисье Александра Шеверского, знаменитые «Три грации» Сандро Боттичелли, серии «Танго» Валерия Беленкина и Леонида Афремова и многие другие, авторов которых я не знала.

Каждая картина здесь имела свою эксклюзивную рамку. Сандал Евгеньевич, заметив мой интерес, решил его развить:

– Леночка, позвольте к вам так обращаться, – он подошел и, галантно взяв меня под руку (учись у отца, Артемка!), повел вдоль картин. – Вам нравится?

– Да, так превосходно...

Хотелось еще по-плебейски поинтересоваться оригиналы это или репродукции, хотя и так ясно, что у них достаточно средств на то, чтобы даже в туалете Джексона Поллока11 повесить.

– Это галерея Ефросиньи, – тепло и не без гордости отозвался муж о своей жене, – она в прошлом была примой официальной национальной балетной труппы Парижской оперы, театра Дворец Гарнье.

– Вау... – совсем разинула я рот от удивления, но тут же спохватилась и исправилась на интеллигентную версию, сперва пробубнив себе под нос «то есть»: – Ах!..

– Я вижу, Вы удивлены, моя дорогая, – довольно ухмыльнулся в свои шикарные усы мой... кхм... свекор.

Кстати, я бы тоже могла вызвать у него аналогичную реакцию – удивление, всего-то лишь поделившись фактом нашего неожиданного родства. Но я же пай-девочка. Не буду доводить нового родственника до предынфарктного состояния.

– Чему же Вы удивлены? – вставила едкое замечание моя... свекровь.

На тот момент я уже даже забыла, почему именно удивлялась, потому что была поглощена перевариванием новых для меня, в особенности, для моего мозга слов – «свекор» и «свекровь», мысленно приклеившихся к моему лбу разноцветными стикерами, наподобие тех, которыми некогда была обвешана вся наша квартира (от пола до потолка, даже еда пострадала от этого стихийного бедствия) во времена интенсивного изучения английского языка Егором. Правда, тогда эти цветные яркие бумажки имели для меня менее содержательный характер – каракули брата на латинице представлялись мне китайской грамотой (или японскими иероглифами – на выбор в зависимости от настроения) и ничего кроме эстетического удовольствия не дарили, но сейчас у этих слов, помещенных на стикерах (не беда, что воображаемых) лично мной, к тому же на родной моему взору кириллице, имелся весьма значимый смысл. Мой язык бы даже посмел повернуться сказать «сакральный», но душа, противоборствуя, остановила свой выбор на определении «шокирующий». Сказать к слову, последнее и одержало верх.

Из состояния глубокой задумчивости меня вывел резкий настойчивый щелчок пальцами элегантной ручки, украшенной ободками колец из драгоценного металла с инкрустированными в них крупными камнями, принадлежащей Ефросинье Эразмовне. А у нее очень красивые руки, молодые. Не любая женщина в ее годах такими похвастает. Я про свои, напоминающие по осязанию наждачную бумагу, вообще промолчу – а это все сказывается моя нелюбовь к перчаткам и варежкам, которые я старательно (хоть и не специально) забываю дома в холодные времена года. Надо бы брать пример с мамы Шера и начать ухаживать за собой, а то, на сколько мне известно, существует в миру такая неписанная истина, как «о возрасте женщины судят по ее рукам». А вдруг Артем, дотронувшись в следующий раз до моих далеких от идеала конечностей, начнет ассоциировать меня со старухой Изергиль? К компании двух прежних стикеров, устроившихся на моем лбу, присоединился новый с лаконичной, написанной каллиграфическим почерком, надписью «крем для рук».

Свой щелчок мама Тёмы еще и озвучила:

– Я, кажется, вопрос задала?!

В то же самое время незаметно подскочивший ко мне сзади Шер завопил прямо в ухо:

– Воздух! Воздух! Вас запрашивает Земля!

Я от неожиданности подпрыгнула и стукнулась плечом о его подбородок снизу, благодаря чему чуть не вывихнула себе плечо, а Артем – челюсть, потому как, по звуку, она у него громко клацнула. Папаша Шера от этой картины умилился и чуть ли не слезу пустил. От беззвучного смеха. Я охнула и начала разминать другой рукой свое поврежденное плечо, так как подбородок у моего благоверного, видимо, из камня высечен, из корунда. Ефросинья попыталась меня оттолкнуть, чтобы оказать первую помощь своему бесценному чаду, но, к моему великому безмолвному ужасу, у нее не получилось воплотить свою благодетельную идею в жизнь, потому что я была перехвачена стальной клешней Шера. Кстати, насчет «стальной» – с каждым днем все больше утверждаюсь во мнении, что мой муж терминатор. Да, понимаю, звучит фантастично, но и Джон Коннор не сразу поверил в то, что его преследует и хочет убить железный человек, специально прибывший из будущего для выполнения этой миссии. Но в этих терминаторских хрониках была замечательная сцена, когда киборг себе руку вскрыл и показал кем, вернее, чем он на самом деле является. Надо бы и Артемку проверить, мало ли... Новый стикер «детализация структуры строения тела А.С. Охренчика» пополнил коллекцию. Ой, что это я несу? Ведь этот киборг прямо сейчас сам устроит здесь показательную трепанацию моего черепа, ну, или, сказав проще, скальп с меня снимет.

Мысленно отсчитывая последние секунды своего бренного существования, я зажмурилась и оказалась полузадушенной в его медвежьих объятиях. Что ж, выходит, он решил избавиться от меня «чистым» способом, не включающим кровавые пятна на паркете его любимой мамочки. Порядочный сыночек.

«Прощай, жизнь!« провозгласил заключительный стикер, а в следующий момент моего обнаженного (этому факту поспособствовало новое платье-маечка), плеча коснулось горячее дыхание, а вслед за ним и легкое прикосновение губами:

– Тебе больно, малышка?

– Нет... – пробормотала я, забыв, что всего пару секунд назад плечо ныло, и купаясь в неге от хаотично марширующих по телу мурашек. – Мне хорошо...

Реклама йогурта отдыхает.

Я медленно открыла глаза и стала свидетелем расползающейся по лицу Артема широкой улыбки.

Неожиданно я вспомнила, что не одна я пострадала и поспешила проявить заботу:

– С тобой все в порядке?

Он медленно утвердительно моргнул:

– Я здоров как бык-осеменитель! – и вновь разулыбался.

Моя рука, которая тянулась к его щеке, чтобы потрепать и продемонстрировать тем самым испытываемое мною сочувствие, сжалась в кулачок, и я поторопилась вырваться из его крепких объятий. Пошляк. То ли я шуганная.

– Фу, Тём! Ты такой... такой аморальный, – не сразу подобрала я правильное слово.

– Не смей оговаривать моего сына! – встала грудью на защиту сына Ефросинья, решив напомнить нам о том, что мы с ним не Робинзон и его верная Пятница, тусящие в одиночестве на необитаемом острове.

Затем она отвесила родной кровиночке смачную затрещину и прошипела сквозь зубы:

– Кто ты?

Шер замялся. Эх, где же Сенька со своей супер-пупер камерой? Такой кадр упустил...

Зато его папандр в очередном спектакле своей супруги участвовать не собирался, поэтому всего лишь безобидно, но жизнерадостно поинтересовался:

– Многих что ль осеменил?

– Вау! У кого приплод? – раздался едкий комментарий со стороны входа, где стояли два известных мне человека – Оливер и моя сестренка Соня.

Не знаю, кто был удивлен больше: я с Шером или эта парочка, но выглядели они более чем ошарашенно, хотя, по-моему, Олли храбрился и свое изумление нам не показывал. Ну, мне так показалось. Хотя вообще-то сложно определить мимику по затылку, а он именно что его нам и демонстрировал, пытаясь скрыться из кухни незамеченным, к тому же утягивая за собой Соню, которая, однако, будто вросла в то место, где стояла. Именно ее фраза и застала нас врасплох.

– Сынок мой размножается, – не растерялся папуля Шеридана, он вообще, по ходу, кайфовал сейчас, видимо, страдая из-за отсутствия юмористических каналов по телевизору, которые суровая хозяйка дома явно отключала, чтобы не развращать умы домочадцев. Да уж, такого каламбура по телеку не покажут. Эксклюзив спэшал фор ю, Сандал Евгеньевич.

– Вы типа молодой дедуля? – выдала Саннетт. – А вы – бабуля? – обратилась она к Ефросинье.

– Всем хай! – перебил ее Олли, присев на корточки и делая вид, что завязывает шнурки; понял, что сбежать не удалось.

– Спасибо за комплимент, – приосанился папа Тёмы, сосредоточив внимание на «молодом». – Я, в принципе, не против, – одухотворенно продолжил он. – Надеюсь, что Артем не пустозвон и порадует нас с женой внучатами. Но, сынок, осеменять всех подряд все же не стоит, – он похлопал окаменевшего Шера по плечу и поприветствовал вновь пришедших: – Да, кстати, здравствуйте, Оливер и Соня. Рад, что вы наконец-то посетили нас с Ефросиньей.

– Ты с ума сошел? – медленно проговорила предполагаемая бабуля.

Сандал не стушевался:

– Но, дорогая, почему же? Разве ты не рада нашему племяннику и его девушке?

– Я не о них говорю, – начала набирать обороты Ефросинья. – Им я очень даже рада: и Оллику, и его нормальной, – она сделала выразительный акцент на данном прилагательном, – девушке.

– О, так вы встречаетесь? – не сдержала я радостный возглас.

– Ну, как бы... – начал объясняться Олли.

Но его перебил самодовольный саркастичный баритон Шера:

– Да. Олли, а разве ты еще не написал об этом в своем Твиттере?

– Родной, ты не обозначил в своем Твиттере, что мы теперь вместе? – обиженно надула губки Соня.

– Я... – начал было Оливер лепетать, но сегодня явно не его день.

– Конечно же он забыл... Ведь столько работы в студии, да и кроме этого... – Артем кинул на меня многозначительный взгляд.

Что он хотел им сказать? И почему Олли так напрягся, а в его глазах мелькнуло нечто такое враждебное, чуждое его милому лицу? Кажется, у парней терки. Интересно, что они не поделили? Вот если бы у Тёмки не было меня, а у Олли Соньки (как же я за них рада, это лучший сюрприз после того, как я узнала, что Егор и Леська вместе, и мой брат не гей), я бы подумала, что они девушку не поделили...

Олли мог бы и не шифроваться со своей любовью. Сразу бы рассказал. А я бы еще раньше за них порадовалась.

– Я так понимаю, ты хочешь взять меня на слабо? – наконец-то избавился Оливер от приобретенного сегодня дефекта речи и перестал быть мечтой всех логопедов мира.

– Прости, что ты сказал? – непринужденно поинтересовался Шер.

Прозвучало это уж совсем неправдоподобно. Вот и Олли не поверил:

– Якобы ты не расслышал?

– Каюсь, иногда я просто не слушаю. Иногда я просто смотрю, как движется твоя челюсть, – правая бровь Артема взметнулась вверх. – Завораживающее зрелище.

– Брейк! – не выдержал Сандал Евгеньевич и решил развеять нагнетаемую обстановку. – Что не поделили? – парни отвечать даже и не подумали. – Как маленькие, ей-богу. Фрося, у нас же званый ужин, а не вечеринка на погосте.

– Меня вообще-то бабушкой назвали, – возмутилась она. – Как ты можешь думать о еде? Ты даже не станешь отстаивать мою поруганную честь?

– Мы живем не во времена молодости Пушкина, так что, прости, но раскидываться перчатками не станем, – как можно более примирительно сказал он. – К тому же, пора бы уже нам и правда внучат нянчить.

– Я же говорю: ты сошел с ума!

– Мама, – настойчиво привлек ее внимание Шер. – Мы с Леной о бэйбиках пока не думали, так что пока можешь не нервничать.

– О ком?

– О детях. О детях пока не думали.

– Что значит «пока»?

Вот же неугомонная особа. Хотя и мне хотелось бы знать, что это значит. Ну же, дорогой, не томи.

– Значит, обязательно подумаем, – совершенно нешуточным тоном сказал он. – Но не сейчас.