Часть 18
Придурок! Дебил! Урод!
Согласна, переборщила, он вовсе не урод. Но нахал. Как посмел меня шантажировать письмом? Вообще, какой чёрт меня дернул писать письмо для Пита? Ничего с ним страшного не случилось бы. Вытираю губы тыльной стороной ладошки. И тут же жалею об этом. Его поцелуй... нет... наш... такой знакомый и нужный, возрождающий. А я так нагло стираю эти следы.
Ошибаюсь.
Ничего не стёрто и не забыто. В свидетельство этого пальцами трогаю сухие губы. Легкая улыбка появляется, когда вспоминаю, как жадно мои губы были захвачены в плен его.
Стоп.
Отгоняю все мысли прочь... не получается.
«Хотела ли я сказать, что я его люблю?» – нет.
Даже подсознание недовольно смотрит на меня исподлобья, крутит пальцем у виска и говорит: «Не верю!».
Да, вру, нагло вру сама себе. Да, хотела сказать, что я его люблю, но этот момент длился доли секунды. А потом... А потом злость на себя и на него.
«Ненавижу?» – частично.
«Люблю?» – тот же ответ.
Но любовь меркнет, по сравнению с чувствами и природой их происхождения в моей голове. Меркнет, по сравнению с изнасилованием.
Дрожь в теле ещё не прошла. Лифт как назло долго ехал, я не выдержав ожидания, пошла, спускаться по лестнице, услышав шаги, как мне кажется Пита. Блин. Зато ему повезёт, наверняка вызванный мной лифт приедет как раз тогда, когда он подойдёт.
За то мгновение на крыше что-то поменялось. Пит словно встряхнул меня, немного упорядочил мысли, но сказать о том, что я была не права, когда хотела спрыгнуть с крыши – не могу. Я не пожалела бы об этом, если бы после смерти вообще могла о чём-то жалеть. Мои мысли, но, к сожалению, не тело, уже отторгают этого ребёнка, он ненавистен мне всеми фибрами души. Да, понимаю, он и мой тоже, по крайней мере, я его мать. Тьфу! Дурацкое слово. Не могу его к себе применить. Не могу поверить и заставить себя думать, что кто-то будет называть меня «мама». От этих мыслей не разливается тепло по коже, как у большинства женщин и девушек, которые находятся в положении. Меня от этого лишь выворачивает. Противно представить, что мама... Боже, как же мне теперь мою маму мамой называть? В голове сплошная тавтология: Мама. Мама. Мама.
Мне стыдно думать о том, что все в курсе от кого этот ребёнок и каким образом зачат. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Слез нет. Просто злость. Но такая давящая, разрывающая меня на части. Обреченность, стыд и ощущение испачканности – вечные мои спутники. Сколько бы я не стояла под водой – не отмоюсь. Грязное не только тело, но и душа, заляпана сильно, что не хочется кого-то туда пускать, чтобы не окунать в мой грязный мир. Это настолько противно и мерзко, кажется, что если человек провалится в уличный туалет, он будет чище, чем я.
Сбитое дыхание после спуска по лестнице с двадцатого этажа, для меня это словно десятикилометровый забег. Хорошо, что это был спуск, а не подъём. Хотя, наверно в моей жизни сейчас только и будут спуски, подъёмы не намечаются. Людей на улице поприбавилось, чудаковатые капиталийцы с любопытством на меня поглядывают. Надеюсь, не узнают, иначе мне крупно влетит от родителей. Хотя это меня сейчас волнует меньше всего. Гораздо больше сейчас меня заботит то, что мои письма у Пита. И если он об этом проболтается, меня упекут в психушку. А может мне там самое место? Я и так уже не совсем нормальная, такая отрешённая и замкнутая, но меня устраивает.
Перелезть через забор теперь для меня не составляет трудности, так же быстро взбираюсь по винограднику на балкон. Дверь в комнату Пита, открыта, а парень вальяжно развалился на кровати, положив руки за голову. Прохожу мимо не обращая на него внимания. Пусть даже не думает, что я волнуюсь из-за писем. Хотя я волнуюсь.
В моей же комнате меня ждёт тишина и одиночество, а так же персиковые стены, которые уже давно пора перекрасить. Распахиваю прикрытую дверь и каково же моё удивление, когда в своей комнате, на кушетке обнаруживаю маму поджидающую меня.
Упс.
Мне точно влетит.
Что же придумать? Что сказать? Стоп! А я при ней буду говорить и показывать то, что у меня теперь нет барьера связанного с речью?
- Китнисс, ты, где была? – в её глазах непролитые слёзы. Мне её жаль, ведь я – причина её страданий. Что было бы с ней, когда она хоронила бы мой труп или пришла на опознание? Страшно представить. Зато теперь мне стыдно, потому что обрекла бы родителей на страдания. – Милая, скажи что-нибудь, - ещё секунда и слёзы хлынут из её глаз. А я стою как истукан и не могу вымолвить ни слова. Мне хочется обнять маму, пожалеть, но меня слово примагнитило к этому месту, а рот, как будто клеем моментом залили.
- Миссис Эвердин, Китнисс у меня была, не волнуйтесь, - мне на помощь пришёл Пит. Голос спокойный, убедительный, даже я верю его словам.
- Правда? – ещё сомневается мама.
- Конечно, - слегка улыбнувшись, отвешчает Пит.
- Хорошо, - её голос уже не такой сиплый. – Спускайтесь на завтрак.
- Конечно, сейчас идём, - отвечает блондин, а мама уже выходит из комнаты. – Пойдём, - Пит протягивает мне руку. Я с недоумением пялюсь то на него, то на его руку. Он что, хочет, чтобы я взяла его за руку? А не охринел ли он? – Детка-а-а, - протягивает он, - покажи родителям, что ты идёшь на поправку, - голос язвительный, а глаза то и дело бегают по моему лицу, наблюдая за реакцией. Я, фыркнув, складываю руки на груди. Да, это протест. – Письма всё ещё у меня, так что, делай, как сказано, - ещё раз фыркнув, с психом хватаю его за руку, издав при этом громкий хлопок. Чёрт! Рука горит, я еле сдерживаюсь, чтобы не заскулить от боли. Но кажется Пита моя реакция вполне устраивает. Парень, улыбнувшись, точнее, чуть ли не заржав, сжал мою руку сильнее и направился в низ, волоча меня за собой.
Сказать, что его прикосновения мне неприятны, я не могу, просто он вторгается в моё личное пространство. Хотя о чём я? Мы час назад целовались. А сейчас я окончательно запуталась. Хотя не буду врать – мне с ним спокойнее, да, я чувствую себя защищённой. Он – моя личная стена. Или не личная? Или вовсе не моя? Боже, я и правда запуталась.
Моя семья в полном составе уже устроилась за столом, не хватало только нас с Питом, но лично я не включаю его в узкий круг моей семьи. А кто же он тогда? Друг? Знакомый? Боже, опять бред. Я думаю о чём угодно, но только не о том, как мне себя вести, раскрывать ли секрет. Вот, у нас с Питом теперь свой секрет. Это напоминает что-то личное, интимное
Стоп!
«Китнисс, остановись. Твои мысли разбросаны, поэтому лучше сосредоточься на завтраке,» - пытаюсь унять бурный поток мыслей, царящий в моей голове. Но всё же эти мысли постоянно так или иначе возвращаются к Питу, который уже устроился за столом на стуле рядом со мной.
Как только мы вошли в гостиную, родители удивлённо уставились на наши сплетённые руки. Мама даже чаем подавилась, а папа, слава богу, в тот момент ничего не ел и не пил.
- Детка, тебе чай или кофе? – ласково поинтересовался Пит. Да, что он себе позволяет? Какого хрена меня «деткой» называет, да ещё и при родителях?
«Что-то раньше ты по этому поводу не возмущалась,» - встревает внутренний голос.
«И что? При родителях он меня так не называл!»
«Какая разница?»
- Детка? – Пит прерывает мой внутренний монолог, я недовольно поднимаю на него глаза. – Чай или кофе? – ядовитая ухмылка играет на его пухлых губах. Парень тут же их облизывает, от чего они немного поблескивают, а я нервно сглатываю. Но собравшись с мыслями и выбросив его манящие губы из головы, показываю указательный палец. Надеюсь, он поймёт. – Чай? – я киваю. – Хорошо, детка, сейчас налью, - он акцентирует это самое режущее слух слово: «детка».
Кровь приливает к щекам, и мне кажется, что от злости у меня дым из ноздрей повалит. Какого хрена ему надо от меня? Не удержавшись, щипаю парня за коленку под столом, отчего тот взвизгивает.
- Детка, хватит ко мне приставать под столом, мы же всё-таки не одни, - слышу, как он подавляет смешок, но не может сдержать ухмылку. Я фыркаю и заливаюсь краской ещё сильнее. На родителей теперь глаза страшно поднять. Это же так стыдно. Боже. Так и хочется закрыться ладошками, чтобы не было видно моего лица. Теперь они наверняка думают, что мы спим.
Я начинаю понимать, что Пит, затеял какую-то только ему понятную игру. Разгадать бы мне его мотивы и дальнейшие действия, а самое главное – цель.
Отхлёбываю сладкий чай, который Пит любезно поставил предо мной. Уже стараюсь ни о чём не думать, и перевожу всё своё внимание на еду. В хлебной корзинке на столе лежат различные булочки: с шоколадом, с клубникой, черникой, с яблоком, капустой, но я выбираю самые любимые – с сыром. Мне кажется, сколько бы времени не прошло, сколько бы я их не съела, они всегда останутся для меня самыми вкусными. Я уже доедаю четвёртую, но полное чувство насыщения так и не приходит. По всей видимости, этому плоду внутри меня необходимо много еды, хотя я думала, что чрезмерный аппетит приходит к концу срока беременности, а может всё индивидуально? В любом случае, нужно будет поговорить с мамой по поводу аборта. Ведь я, идиотка, так и не соизволила затронуть такую достаточно пикантную тему.
- ... президент Сноу? – до меня доносятся отголоски разговора протекающего за столом, в то время пока я была погружена в свои мысли.
- Да, сегодня на ужин приедет, - отвечает папа. – Кстати, мне уже пора. Ещё минута, и я опоздаю на совещание, - он быстро поднимается со стула, чмокнув маму в щёку, переводит печальный, серый взгляд на меня. – Пока, детвора, не шалите, - папа наигранно пригрозил Питу пальцем. Парень заулыбался.
Но меня больше волнует взгляд отца. С чем он был связан? С тем, что приедет президент Сноу? Или с тем, что раньше он меня тоже всегда целовал в щёку, а сейчас не может? А может вообще из-за того, что подумал, что я сплю с Питом? Ответов у меня нет, а чувство обеспокоенности закралось в душе.
Съев ещё одну булочку и одну порцию блинчиков, а так же выпив ещё одну чашку чая, я вроде бы наелась, по крайней мере, раздувшийся живот указывал на это. Боже! А вдруг у меня так быстро живот растёт не от еды? Блин! Да что я вообще несу? Даже пятиклашки знают, что так быстро живот от беременности не растёт, я просто объелась. Похоже на фоне беременности у меня ещё и полная деградация мозга наблюдается.
- Китнисс, милая, подбери сегодня красивое платье на ужин, - обращается ко мне мама. А я корчу недовольное лицо. – Хочешь, я тебе помогу? – говорит она заглядывая мне в глаза. Пит толкает меня рукой в коленку, я тут же поворачиваюсь к нему лицом, а он чуть заметно кивает. Я повторяю его жест, но уже для мамы. – Хорошо, милая, - она даже расцвела в улыбке. – Хочешь, начнём сейчас? – я снова киваю, за что получаю толчок в коленку со стороны Пита, вновь перевожу на него взгляд. На этот раз парень отрицательно машет головой. Вот ещё, не буду я тебе потакать.
- Миссис Эвердин, Китнисс наверно забыла, мы с ней собирались прогуляться по саду, - встревает Пит. Ну, кто его за язык тянул? Мама вновь переводит на меня взгляд, а я отрицательно машу головой.
- По всей видимости, она передумала, - радостно залепетала мама, а я уже поднялась со стула, чтобы пойти в свою комнату.
***
Я перемерила уже гору платьев и всевозможных костюмов. Если честно, я думала, что поправилась, но как оказалось, даже немного похудела, видимо больничные харчи не так уж и калорийны.
Я хотела надеть что-то нежное, лёгкое, не вызывающее. Пошлости, разврата и так достаточно в моих воспоминаниях. Как нельзя, кстати, в моём гардеробе нашлось такое: белое шифоновое платье с завышенной талией и многослойной юбкой, со вставками из атласа, бантиком под грудью и небольшим вырезом. Причёску мама мне сделает сама, подняв волосы наверх, хотя я бы оставила распущенные волосы, мне так проще.
Пока мы с мамой наедине, я не могу упустить такого случая, беру ручку и тетрадку:
«Я хочу сделать аборт!» - рука не дрогнула, но сердце ускорило ритм.
- Китнисс, это даже не обсуждается. Никакого аборта! – мама явно недовольна: губы плотно сжаты, а светло-голубые глаза смиряют меня сердитым взглядом. Мне хочется расплакаться от безысходности, меня вновь не понимают, мне не дают право выбора.
«Тогда я сама избавлюсь от ребёнка!» - фыркнув, я разворачиваю тетрадку к маме.
- Даже не вздумай, Китнисс! Ты хочешь, чтобы в твоей комнате установили видео наблюдение? Хочешь, чтобы отец отслеживал твой каждый шаг? – она уже чуть ли не кричит. А мои глаза начинает щипать. Ещё секунда и я разревусь, завою от непонимания с её стороны.
- Уходи! – кричу я в голос, наплевав на то, что не разговариваю при ней. – Видеть тебя не хочу! Убирайся! – я никогда так не разговаривала с родителями, я всегда себя сдерживала, но я изменилась, я уже не та прилежная девочка, которая каждый день занималась с Эффи, не та, которая всегда играла на рояле, и делала так, как ей скажут. Всё уже не так. Мама уходит, скорее всего, оскорблённая моей дерзостью.
«Извиниться?» - нет, не хочу.
«Чувствую вину?» - нет, мне плевать!
Теперь я одна и могу не сдерживать слёз, но их нет. Наверно я совсем «сухарь», раз уж, мне не жаль собственную мать. Но разве родители не должны делать всё во благо своим детям?
«А может такой поступок с её стороны и был тебе во благо?» - подначивает внутренний голос, а я шлю всё к чёрту и решаю, что мать неправа. Она должна прислушиваться ко мне, особенно тогда, когда просит психически больной человек – я.
События сегодняшнего дня совсем измотали меня, а длительные примерки, которые я терпеть не могу, выжали из меня оставшиеся силы. Нужно принять душ, чтобы взбодриться.
Становлюсь под тёплые ласкающие струи воды, они тут же обволакивают моё тело. Вспенив мочалку и прикрыв глаза, нежно намыливаю кожу.
Грубые мужские руки гладят моё тело, проникают в запретные места, трогают между ног.
Настроение вмиг меняется.
Противно!
Беззвучно плачу. Вновь окунаюсь в воспоминания. Я лежала неподвижно, ничего не могла сделать. Долбаное успокоительное. Кажется, что если вернулась бы туда сейчас, порвала бы всех в клочья. Хочется крушить всё, что попадается под «горячую» руку. Омерзительна сама себе. А руки всё гладят. До сих пор слышу их хриплые стоны наслаждения, как они рычат, прорываясь плотью всё глубже в меня, сжимают бедра, чуть ли не рвут тонкую кожу. Мне – больно, им – пофигу. На первом месте уж точно не я. Такие ненасытные, разъярённые животные, которые просто за мой счёт удовлетворяют себя.
Мне даже не интересно от кого этот ребёнок. Знаю одно – он от этих тварей. Задаю себе вопрос: почему не хочу этого ребёнка, ведь он тоже частичка меня? И лишь сейчас понимаю, что боюсь, что он станет таким же, как те твари, особенно если будет похож на одного из них. Это гадкое чувство испачканности не только снаружи и в душе, но я ещё испачкана внутри физически, благодаря этому плоду, он лишь уродует меня ещё сильнее.
С силой бью кулаком по кафельной стене, удар отдаётся острой болью в руке, закусываю губу, чтобы сдержать стон боли.
Мерзко.
Даже в душе я не могу сама помыться. Они приходят и трогают меня. Конечно, уголком сознания, я понимаю, что это мои руки гладят меня. Но воображение рисует другие картинки, вызволяя из тюрьмы тех уродов. Больше не могу находиться в этом душе, выхожу и становлюсь на фен-диск – последняя разработка капитолийских учёных, на пульте выбираю третью скорость, и тёплый воздух тут же обдувает меня с ног до головы, полностью избавляя тело от капелек воды, и волосы от влаги.
Душ не взбодрил меня, а ещё больше разморил, к тому же мысли и воспоминания отняли немало сил. Ложусь спать, потому, что круги под глазами начинают меня немного пугать, я словно панда: с бледным лицом и чёрными «очками».
***
Пуховые объятия Морфея быстро настигли меня.
Я в каком-то подвале. Нет, даже не в каком-то, я в том самом подвале. Сижу на стуле привязанная, рот не заклеен, но я не могу издать ни звука. Открываю рот, а слов нет. Я словно рыба, выброшенная на берег. Безмолвная. Безгласая.
- Ку-ку, киска, соскучилась? – в помещение заходит Блеск. Парень вертит в руках нож и плотоядно на меня поглядывает. Я кричу во всё горло, но вновь беззвучно.
- Китнисс, Китнисс, очнись! – открываю глаза и быстро оглядываю помещение: персиковые стены, справа окно, кушетка. Я в своей комнате. – Тише, тише, - Пит проводит рукой по моему лицу, привлекая моё внимание.
Я пытаюсь встать. Но я не могу пошевельнуться. Я снова связанная. Ноги обездвижены. Я начинаю брыкаться и вновь горлопанить во всё горло. На этот раз я слышу свой голос.
- Ты, чего, дура, орёшь? – парень похлопывает меня по щеке.
- Ты меня связал! – я вновь брыкаюсь, а бешеные глаза, бегают по комнате в поисках спасения.
- Блин, Кит, ты совсем рехнулась. Ты в одеяле запуталась, - парень сдерживает смешок, а после распутывает одеяло. Мне становится неловко, от того, что я себя так вела. Даже стыдно, и кровь, прилившая к щекам, это подтверждает.
- Убирайся из моей комнаты, придурок! – я не собираюсь показывать неловкость.
- Не забывайся, детка! Письма у меня, - ехидно произносит Пит.
- Пошёл ты нахер! – я выплёвываю эти слова. – Мудак, - со злостью добавляю.
- У-у-у, зря ты так! – парень жестко хватает меня за подбородок и впивается в губы, вжимая меня в кровать. Мне не хватает воздуха, я не могу вырваться, мои руки, он захватил в плен своими, подняв над головой. Парень жадно посасывает мои губы, я слышу его хриплое дыхание. Во рту появляется привкус табака и ментола. Он курит?
Мне страшно. Ужас словно липкая карамель, растекается по венам. Я вновь брыкаюсь всем телом, а Пит всё терзает мои искусанные губы. Да, его близость пьянит, но страх сильнее.
Прикусываю нижнюю губу парня, но он воспринимает это как страсть с моей стороны и начинает посасывать мою верхнюю губу.
Я прикусываю сильнее.
Если он не остановится, то я проделаю с ним то же самое, что и с Марвелом, когда тот пытался меня поцеловать.
Ещё сильнее.
- А-а-а-а, - начинает он кричать от боли. – Я понял, понял. Отпусти, - мямлит Пит еле связно. И тут же отпускает мои руки, а я его губу. Парень хватается за место укуса, а я прячусь от него, завернувшись в одеяло и прижав коленки к груди. – Прости. Прости, Китнисс, - в глазах виднеется вина, а руки его подняты в извиняющемся жесте. По всей видимости, он поверил, что я не шучу. Наверно дикий взгляд выдал меня.
- Пошёл прочь! – металлическим голосом произношу я, стиснув челюсти. – Я тебя ненавижу, идиот, - ещё немного и я разревусь.
- Хорошо, я уйду. Прости, - парень отходит к балконной двери. – Миссис Эвердин просила передать, чтобы ты переоделась к ужину, - последнее, что он говорит, перед тем, как покинуть комнату.
Что? Ужин? Уже? Тут же смотрю на экран телефона 18:23. Ничего себе поспала. Даже на обед не спускалась. В подтверждение мыслям, живот недовольно урчит, требуя свою порцию пищи.
Надеваю платье и, не дожидаясь, мамы, расчесав волосы, завязываю высокий хвост. Я не собираюсь её просить сделать причёску. И уж тем более мне плевать на приезд этого президента, нет, он неплохой мужичок, хотя я назвала бы его дедушкой, просто обычно, его приезд не предвещает ничего хорошего.
Раздаётся стук в дверь, и она тут же распахивается. Мама. На ней легкое, кружевное платье, светло-голубого цвета, как раз под цвет глаз подходит, волосы легкими, белыми кудрями спадают на плечи. Она довольно красивая.
- Я сделаю тебе причёску? – я быстро киваю, не глядя ей в глаза.
Мама начинает перебирать мои волосы. А у меня в голове сразу всплывает картинка, как Пит зажимал меня на кровати. Напрягаюсь словно струна. Спина прямая, как натянутая тетива, дерни сильнее, порвётся. Как посмел этот Мелларк так со мной? Он ещё больше порочит меня. Как будто я такая легкодоступная, что меня можно так просто брать и целовать. Он втаптывает меня ещё сильнее в грязь. Разве я давала ему намёки? Я не его собственность. Да грязная, да чёрная, но не шлюха.
Боже, как гадко от таких мыслей, гадко, что я создаю именно такое впечатление.
Наши с мамой глаза встречаются в зеркале. Что таят в себе её небесные глаза? Злость? Или сожаление? Я не могу читать чужие эмоции, я свои-то не понимаю. Тут же отвожу взгляд в сторону. Мама, закончив с моей прической и не сказав ни слова, удаляется из комнаты.
Что ж, похоже, на ужин мне придётся идти без приглашения. Обув светлые балетки, спускаюсь вниз. За столом ещё никого нет, но ужин подан. Сажусь на своё привычное место и плотоядно поглядываю на разнообразные вкусности: барашек с черносливом, огромная стерлядь запечённая целиком, утка, так же запечённая, колбасные и сырные нарезки, мидии в раковинах, запеченные с сыром, тарталетки с красной и чёрной икрой, всевозможные салаты, соки, вина. На гарнир: картофель печённый, отварной, пюре, рис и овощи. У меня уже слюнки текут.
- Я тоже не люблю, когда гости опаздывают, - звучит знакомый всей стране бархатный голос. Я пристаю со стула и чуть киваю головой, в знак приветствия. – Садись, - указывает президент и сам присаживается напротив меня. Папа с мамой и Питом заходят следом за ним и так же садятся на свои места.
Дальше никто не смеет говорить, тишину нарушает лишь Сноу задающий вопросы папе. Я не особо вникаю во все эти государственные дела, в данный момент, еда заботит меня куда больше. Положив себе пюре, салат цезарь, колбасную нарезку, утиную ножку, и кусочек уже отрезанной стерляди, я принялась за вкусный ужин.
Похоже, я совсем озверела, так как если бы не было президента, уверена, я ела бы рыбу и утку руками, даже не используя салфетку, но нужно вести себя прилично, хотя бы перед главой государства. Поэтому я терпеливо отрезаю каждый кусочек ножом. Бесит эта пафосность.
- Китнисс, я смотрю, аппетит у тебя поприбавился, - Сноу переводит всё внимание на меня. Если честно, с его стороны это как минимум не тактично, но я не стала высказывать претензии этому дедуле и просто кивнула. – Я приехал специально, чтобы лично поговорить с тобой, - его туманные глаза с интересом наблюдают за мной, а его дыхание, которое через весь стол достигло моего обоняния, заставляет испытывать тошнотворное чувство, которое напрочь отбивает аппетит. Какой-то знакомый запах.
Только сейчас я оглядываю президента: седые волосы, такого же седого цвета борода, тусклые серо-голубые глаза, чёрный костюм, и белоснежная роза в кармашке пиджака. Если честно, этот цветок никогда не привлекал мое внимание, да, он всегда сопровождает Сноу, но я никогда не задумывалась: почему именно роза?
- Вы не против, если мы с Китнисс переговорим наедине? – Сноу обращается к моему отцу. Что этому старикашке вообще от меня надо? Что нашему «великому» президенту могло понадобиться от дочки премьер-министра? Пусть все вопросы с папой и решает. Я-то тут, каким боком?
- Нет, не против, конечно, можете пройти в мой кабинет. Из гостиной направо, вторая дверь, - судорожно как-то ответил папа. Он что-то знает?
Тем временем Криолан Сноу встал из-за стола и дожидается, когда я, как хозяйка дома укажу ему путь. Приходится последовать прочь из гостиной, так как пытливые взгляды всех присутствующих, начинали меня жутко раздражать. Сноу вальяжно первый зашёл в кабинет, сел за папин рабочий стол.
- Присаживайся, чего стоишь? – он рукой указал на стоящий перед столом стул. Как будто не он у нас в гостях, а я у него. Ладно. Промолчим. – Китнисс, ты надеюсь, понимаешь, что у меня есть уши? – к чему он клонит? Я свожу брови на переносице. – До меня дошла информация, что ты вынашиваешь ребенка, которого зачал один из насильников, - твою мать. В душе всё холодеет. Я нервно сглатываю. Пальцы немеют, я начинаю их разминать. – Значит, я не ошибся.
- Я хочу сделать аборт, - я не успеваю себя заткнуть, и слова без моей воли слетают с губ.
- Никакого аборта, - он складывает руки на столе, поставив подушечку каждого пальца руки, на подушечки пальцев другой руки, соединяя пальцы «в купол». Где-то я читала, что этот жест заключает в себе уверенность. Не нравится мне его уверенность. – В прессе уже прознали про это. Заголовки пестрят сообщениями. Все гадают, от кого же ребёнок. Нам необходимо предоставить им отца ребёнка в лице твоего мужа, - его голос спокоен, рассудителен. А я недоумеваю, какого ещё мужа? – Ты же понимаешь, что у меня есть рычаги давления на тебя, - он не спрашивает. – Твой отец. Если ты хочешь, чтобы всё было, как и сейчас хорошо, тебе придётся выйти замуж.