Часть 19
Приглушенное освещение в зале не позволяет окружающим в полной мере рассмотреть моего лица. Это даже к лучшему. Не хочу, чтобы кто-то смотрел в мои глаза, они ведь «зеркало души», а любой заглянувший в моё «зеркало», поймёт, что души у меня нет. Для окружающих, я должна быть на седьмом небе от счастья – у меня скоро свадьба. Но я еле-еле выдавливаю улыбку для приветствия огромного множества чиновников и руководителей, которые так и норовят разузнать у меня что-то интересное по поводу моей личной жизни. Стискиваю зубы. «Не их дело!». Официант галантно предлагает мне напиток.
Что? Шампанское? Серьезно?
- Мальчик, принеси что-нибудь покрепче, – нет, я не старше официанта, но в связи с тем, что мне пришлось пережить, я чувствую себя старше. И да, я собираюсь напиться, а от шампанского, я быстро отойду. Наверно, в этом вопросе, мне больше помог бы Хеймитч, но его нет.
Мои глаза безжизненные, как у куклы, даже закрываются, как у пластикового пупса, когда его переворачивают – неестественно. Больше нет задорного огонька в глазах. Пустота. Безразличие. Нет, мне не пофигу. Да, не пофигу по крайней мере, когда меня раздражают, а Сноу раздражает меня тем, что заставляет выбрать себе мужа. Бред. Мне плевать на то, что будет с его репутацией, плевать, как он будет выглядеть перед всей страной. Я не понимаю таких стандартов. Это моя жизнь, что хочу, то и делаю, почему я должна под кого-то подстраиваться? Я должна – этим всё сказано. Мне не безразличен отец, поэтому пойду на всё, что мне скажет сделать президент.
Я так и не извинилась перед мамой. Между нами всегда такое неловкое молчание, задумчивые взгляды. Я должна извиниться, должна чувствовать вину, ведь я её выгнала из моей комнаты, накричала. Наверное, я совсем глупа... Ведь говорят, что только умный человек может признать свою ошибку и попросить прощения. Я не могу сказать таких слов маме. Нет, это не гордость. Просто пустота. Нет ничего. Ни стыда, ни даже злости на себя или на неё.
Я должна улыбаться. Растягиваю губы в улыбке, когда ко мне подходит поздороваться Плутарх Хевенсби. Он интересуется по поводу моего мужа. «Секрет» – короткое отвечаю я, загадочно улыбаясь. Для всех секрет, а для меня и вовсе – неизвестность.
Вытираю мокрые ладошки об шикарное красное платье (декольте которого меня смущает), пошитое Цинной.
- Ваше мартини, мисс Эвердин, – официант улыбается, предлагая мне взять прозрачный бокал с блестящего серебряного подноса.
Мартини? Он издевается. Эта сладковатая жидкость для гламурных дамочек типа Диадемы. Я еле сдерживаю дикий смех, рвущийся из груди. Диадема... Начистить бы твое красивое личико.
- Коньяк или виски есть? – лишь отвечаю я. Паренек начинается часто моргать. Да, мой тон был строгим. – Водка? – он ещё в оцепенении. Я злюсь, – Покрепче! Понимаешь? – дерзкий тон, указывающий, кто тут главный. Конечно же не я, но на него действует. Официант тут же удаляется, ловко протискиваясь меж гостей.
Пафос. Другим словно не назвать обстановку вокруг меня: намарафеченные дамочки, с разноцветными париками на головах и вычурными нарядами, нелепые прически у мужчин и яркие костюмы. Капитолийцы! Мне здесь не место. Если бы не Сноу со своим: «Ты будешь появляться на каждом торжественном мероприятии. Будешь доказывать, что ты безумно счастлива из-за грядущей свадьбы,» - из его уст это звучало минимум зловеще. Меня больше всего добивает то, что я не могу ему сопротивляться.
- Интересно, прекрасная дама не хочет потанцевать? – раздаётся мужской голос над ухом, что даже мурашки пробегают по телу от такой близости. Я резко разворачиваюсь, намереваясь ответить, что-нибудь едкое.
- Гейл! – бросаюсь парню на шею, крепко обнимая. Я так давно его не видела, что забыла его голос. Страх перед противоположным полом куда-то улетучился. Парень обнимает меня в ответ, прижав руку к оголённому участку кожи на спине. С ним я чувствую себя в безопасности.
- Привет, Кискисс, - шепчет он, не разжимая объятий.
- Я скучала, - проговариваю, отпуская его. Он ничуть не изменился. Белоснежная улыбка, такая родная и знакомая, озаряет лицо.
- И я скучал, - Гейл легким движением, выводит меня в центр шикарного зала, двигаясь в такт музыке. Я обнимаю его за шею, уткнувшись лицом в плечо. Только сейчас я понимаю, как мне его не хватало. Даже не представляю, как буду без него, когда он уедет учиться. Знакомый аромат свежести щекочет ноздри. Это его запах. – Как ты, Кискисс? – нарушает вполне приятную тишину Гейл.
Я поднимаю на него глаза. Боюсь прочесть на его лице осуждение или отвращение. Но нет, в глазах лишь боль. Боль, которая так же отражается на мне. Я кривлюсь, будто съела лимон. Он заметил. Заметил, что я не в порядке. Я не могу ему врать. Для него я открытая книга, а он прекрасно читает. Парень выпускает меня из объятий, берёт за руку и волочёт прочь из душного зала. Его рука такая большая, что моя ладошка просто утопает, её совершенно не видно. Как будто Гейл просто сжал кулак. Я забываю обо всём. О том, что ждала, когда официант принесёт алкоголь, о том, что хотела напиться, о том, что за мной следят папарацци и они могут воспринять Гейла, как моего избранника. Плевать! Пусть будет так. Может, если за меня сделают выбор, мне будет легче? Мне будет, кого винить, если я буду несчастлива. С каких пор я стала такой «тряпкой»?
Свежий ветерок бьёт в лицо, немного упорядочивая мысли. Глубокий вздох и кислород проникает в лёгкие, распространяется благодаря крови по организму, добирается до мозга. Уже легче.
- Я рядом, слышишь? Я всегда буду рядом, - Гейл немного трясёт меня за плечи и пытается заглянуть в глаза.
- Ты скоро уедешь, - я поднимаю голову, встречаясь с серыми, как и мои, глазами. Он прижимает меня к себе, я ударяюсь лицом о его крепкую грудь, но, не теряя ни секунды, обнимаю его за талию. Он тяжело вздыхает, как будто собирается с мыслями. Секунды тянутся бесконечно, но я не хочу его выпускать. Мне тут без него страшно. Ведь я пришла одна. Без родителей. Даже Пита не пустили.
- Ты можешь поехать со мной, - еле шепчет он. Я не ослышалась?
- Что? – я хмурюсь и пытаюсь оттолкнуть Гейла. Он поддаётся, отпуская меня. – Что ты сказал? – я задрала голову вверх, чтобы видеть его – он высокий. Парень обхватывает двумя ладошками моё лицо и приближается. Между нами не более десяти сантиметров. Его горячее дыхание обжигает мне губы. Мне страшно, но я не двигаюсь, ожидаю ответ.
- Ты можешь поехать со мной, - глаза Гейла бегают по моему лицу, с одного моего глаза на другой. Он меня смущает. – Мы поженимся и уедем, - он всё ещё запретно близко. Так близко, как был только Пит, если не считать Финника с которым я первый раз поцеловалась в восьмом классе, но об этом не стоит кому-то знать. Да, Гейл был так же близко, я целовалась с ним, когда была пьяная на на вечеринке у Мадж, но не думаю, что то раз что-то решил, ведь для мня он не нёс ничего существенного. Я не двигаюсь, не смею пошевелиться, а Гейл приближает своё лицо к моему, глаза его словно спрашивают: «Можно?».
«Нет!» - я резко отворачиваюсь, а брюнет густо выдыхает, обжигая мою щёку. Его руки отпускают моё лицо. Мне проще. Оказывается, я задержала дыхание, а сейчас восстанавливаю недостаток кислорода, часто дыша.
- В любом случае, у тебя есть время подумать, - в голосе нет злости, только грусть. Я киваю и лишь сейчас понимаю, что он практически сделал мне предложение.
***
- Мисс Эвердин, скажите, Ваша беременность – правда?
- Кто будет Вашим мужем?
- Мисс Эвердин, Вы беременны от вашего избранника?
- Мисс Эвердин, Ваш брак по любви?
Вопросы градом сыплются на меня. Люди словно одуревшие лезут со всех сторон. Я подобрав подол платья, чтобы его не оттоптали, пробираюсь через живой коридор, который организовал Боггс, чтобы я прошла. Прикрываю лицо руками, прячась от ярких вспышек камер. Шум растёт с каждым моим шагом. Ещё метров семь и я доберусь до ворот дома, где буду в безопасности. Сумасшедшие люди пихают мне в лицо микрофон, небрежно откидываю его рукой и, опустив глаза, продолжаю движение. Будь воля этих людей, они бы меня на мелкие кусочки порвали, чтобы отхватить частичку популярной личности. Меня тошнит от этого. Это не моё. Меня раздражает такое чрезмерное внимание к моей персоне. Раньше не было такого.
- Мисс Эвердин, правда, что Вас изнасиловали? – раздаётся мужской голос из толпы.
В груди всё холодеет. Я заставляю себя втянуть воздух, чтобы не разрыдаться или не броситься на мужчину с кулаками. Нервно сглатываю. Руки начинают дрожать.
Нет. Нет. Нет.
Они не могут знать.
На меня словно ведро с помоями вылили. Они знают. Очернённая. Секунда и слёзы хлынут из глаз. Стискиваю челюсти.
Спокойствие.
Осталось два шага.
Держи себя в руках.
Остался один шаг.
Они ничего не могут знать.
Ворота закрываются, отделяя толпу папарацци от меня.
Я облегченно выдыхаю, но разреветься не позволяю себе. Вместо слёз и жалости к себе, приходит злость и ненависть.
«Глубокий вдох. Выдох. Глубокий вдох. Выдох. Дыши и считай про себя: Один. Два. Три...» - слова доктора Аврелия звучат в голове. Я полностью полагаюсь на голос врача и проделываю всё то, что делаю каждый раз, когда оказываюсь у него на приёме.
«... Девять. Десять», - я полностью успокоилась. Сжав кулаки, я аккуратно, чтобы не упасть на огромных каблуках, направляюсь к дому. В комнате Пита свет не горит. Он ушёл? А может вовсе спит? Неважно.
Боггс любезно распахнул предо мной дверь в дом, а затем одарил жалостливым взглядом. Отлично! Он слышал последний вопрос, который выбил меня из колеи. Стыдно. Ведь именно Боггс спас меня, именно он выносил меня голую на руках. Тут же отвожу взгляд от его карих глаз. Родители поджидали меня в прихожей, первым вопросом было: «Ну, как всё прошло?». Я коротко ответила: «Нормально», и удалилась на второй этаж, в свою комнату. Да, я уже не скрываю, что разговариваю, но всё равно стараюсь держать язык за зубами, чтобы не пустословить. Всегда, прежде чем сказать, задаюсь вопросом: «Сыграют ли какую-то роль для человека, сказанные мной слова?» если «Нет», то зачем что-то вообще говорить?
Не успеваю дойти до своей комнаты, как уже расстёгиваю молнию на платье и теперь придерживаю его спереди с помощью рук. Хочу быстрее его снять и надоевшие каблуки, которые натёрли мне мозоли – тоже. Одной рукой прижав платье под грудью к телу, не заботясь о шуме, который издаёт дверь, при ударе о стену, распахиваю дверь.
- Привет, - голос который я узнаю из миллиона.
- Что ты здесь делаешь? – я, щурюсь и пытаюсь рассмотреть собеседника в полумраке, который царит в комнате.
- Тебя жду, детка, - его язвительный тон окончательно меня доводит.
- Пошёл прочь! – на удивление спокойно говорю я.
- А как же поцелуй на ночь? – он встаёт с кушетки, на которой до этого сидел и направляется ко мне.
- А в рот тебе не плюнуть? – я окончательно завелась, и металлические нотки проскальзывают в голосе.
- Ловлю, - парень, хохоча, открывает рот.
- Ты мудак, Мелларк! Я тебя ненавижу! Когда ты стал таким долба*бом? Знать тебя не хочу! Пошёл нахер из моей комнаты! – я уже кричу. Но он не дождётся моих слёз, хотя глаза уже щиплет.
- Китнисс, - его голос тих и спокоен. – Прости, - я качаю головой.
- Уходи! – злобно бросаю я и пропускаю его в дверном проёме.
Со злостью захлопываю дверь и закрываю на замок. Действительно, когда он стал таким мудаком? А может он им был всегда? Просто раньше до... до того, что со мной произошло... он был другим. Он признавался мне в любви, он просил прощение, он меня удивлял, он меня целовал. Я была на седьмом небе от счастья. А сейчас желчь так и прыщет из него. Я не хочу, чтобы меня жалели, но с его стороны я бы лучше приняла жалость, чем такую озлобленность и провоцирование. Он меня предал. Частично ведь вина за то, что со мной случилось на его плечах тоже. Но я ни в коем случае не хочу его винить. Очевидно, я для него опустилась на один уровень с проституткой, поэтому и отношение ко мне подобающее. Он ни за что не станет моим мужем. Никогда и ни за что!