А где твои кудри?

Мрачная атмосфера в Хогвартсе сгущалась, но для Арин она начала обретать новые, неожиданные очертания.

Блейз Забини, всегда державшийся особняком, теперь, сталкиваясь с Арин в библиотеке, не просто молча проходил мимо. Однажды он остановился у её стола, делая вид, что выбирает книгу с соседней полки.
- Малфой написал отцу, - произнёс он тихо, не глядя на неё. - Жалуется, что его «травят». Ожидайте визита Люциуса. Будьте готовы.
Он взял случайный фолиант и удалился, оставив Арин с ценным предупреждением.

Теодор Нотт, после их напряжённого разговора, избрал другую тактику. Он не искал с ней контакта, но его действия говорили сами за себя. На уроке зельеварения, когда Снейп в очередной раз язвительно поинтересовался у Арин, «не унаследовала ли она от отца способность варить яды», Теодор, сидевший с ней за одним котлом, громко и чётко сказал:
- Профессор, если я не ошибаюсь, для успеха этого зелья критически важна температура. Не могли бы вы уточнить?
Он перевёл огонь на себя, дав Арин возможность отойти от атаки. Это был умный и рискованный ход.

Но самой неожиданной стала перемена в поведении Пэнси Паркинсон. Их странная, вынужденная дружба крепла. Они не гуляли по замку под ручку, но их общение стало глубже. Однажды поздно вечером Пэнси нашла Арин в том самом укромном коридоре, где всё началось.
- Думаешь, он невиновен? - прямо спросила Пэнси, прислонившись к стене напротив.

Арин, уставшая от притворства, кивнула.
- У меня нет доказательств. Но да. Я знаю это, но не могу доказать.
Пэнси изучающе посмотрела на неё.
- В нашем мире редко бывает чёрное и белое, Блек. Чаще - пятьдесят оттенков грязи. Но если ты решила копать… - она достала из складок мантии маленький, старый ключ. - В библиотеке есть запертый шкаф с делами о процессах после первой войны. Отец любил хвастаться, как «наводил порядок». Там, возможно, найдёшь что-то интересное.
Это был не просто жест. Это был акт доверия и своего рода предательства по отношению к своим же.

Тем временем её гриффиндорские друзья, видя, что у Арин появились свои источники информации, не отступили, а изменили тактику.

Гермиона, узнав о ключе от Пэнси, с азартом настоящего детектива взялась за исследование. Они с Арин по ночам пробирались в библиотеку и изучали пыльные фолианты судебных отчётов, выискивая малейшие несоответствия в деле Блека.

Фред и Джордж, с их талантом к нестандартным решениям, взяли на себя «внешнюю разведку». Используя свою карту мародёров и сеть тайных ушей, они следили за перемещениями Малфоя и его сообщников, предупреждая Арин о готовящихся пакостях.
Рон и Гарри обеспечивали «академическую поддержку», отвлекая Снейпа и других профессоров на уроках, чтобы дать Арин передышку.

Октябрь подходил к концу, но ощущение надвигающейся грозы только усиливалось.
Она сидела на занятиях, чувствуя за спиной спокойную поддержку Гермионы, ловила быстрый, понимающий взгляд Теодора через класс и замечала, как Забини бесстрастно фиксирует каждую язвительную ремарку Снейпа в её адрес. А Паркинсон иногда, проходя мимо, незаметно роняла на её парту свёрнутые записки с одной-единственной фразой: «Держись».
Это была не дружба в привычном понимании. Это был заговор. Заговор против предрассудков, против системы, против лжи. И в этой новой роли Арин обнаружила в себе не только силу выдерживать удар, но и силу объединять самых разных людей против общего врага - невежества и страха. Внутренние ощущения подсказывали, что перспектива объединения слизерина и гриффиндора вполне ожидаема. Только вот как? Очень интересный вопрос.
Ноябрь сковал Хогвартс ледяным дыханием. Иней серебрился на стёклах, а воздух в коридорах становился резким и колким. Но внутри Арин, вопреки зимней стуже, начиналась медленная, осторожная оттепель. Её замкнутость, похожая на толстый лёд, трескалась, уступая место робкому доверию.

Её совместные вечера в библиотеке с Гермионой обрели новый ритм. Теперь это был не просто параллельный труд в тишине, а слаженная работа. Арин стала оставлять на столе найденные ею цитаты из судебных архивов, подчёркивая ключевые нестыковки в деле Блека. Гермиона в ответ аккуратно подкладывала рядом свои заметки - выдержки из юридических трактатов, опровергающих законность того процесса.

С Джинни  общение строилось на языке простых, тёплых знаков. Арин заметила, как взгляд подруги задерживается на её серебряной ручке - подарке Пэнси. Неделю спустя она положила на тумбочку Джинни свою старую, но добротную перьевую ручку, сделав вид, что просто освобождает место. Этот жест, грубоватый и лишённый сантиментов, был понят правильно. Джинни в ответ стала чаще приносить ей из кухни ещё тёплые булочки, словно случайно оказываясь рядом в нужный момент. Эти молчаливые знаки внимания создавали между ними незримую нить простой, ни к чему не обязывающей заботы.

Отношения с Пэнси Паркинсон оставались тайными и оттого ещё более интенсивными. Их взаимодействие было похоже на шпионскую игру. Краткий взгляд, полный скрытого смысла, при встрече в толпе. Клочок пергамента с одной-единственной фразой, незаметно подсунутый в учебник. Пэнси как-то принесла вырезки из светских хроник, указывающие на старые связи их семей. Арин в ответ оставила на привычном месте Пэнси свою книгу с пометками по сложным заклинаниям. Ни намёка на личную симпатию, только обоюдное признание полезности друг друга.

Этот странный союз стал для Арин опорой - прохладной, рациональной, но невероятно прочной.
Даже бурная опека Фреда и Джорджа перестала её раздражать. Она научилась воспринимать их не как источник хаоса, а как щит. Когда они окружали её весёлым вихрем, отсекая косые взгляды и шепоты, она уже не отстранялась. Она позволяла этому барьеру из смеха и взрывов защищать себя, иногда даже позволяя себе сдержанную улыбку в ответ на их выходки. Она перестала отказываться от шоколадных лягушек, которые делил с ней Рон, просто молча принимая их с коротким кивком.

Лёд одиночества таял, капля за каплей. Её сила больше не питалась лишь гневом и обидой. Теперь её согревало тепло маленьких преданностей, которые её окружали.
Тот первый поход за доказательствами. Холодный лунный свет пробивался сквозь высокие арочные окна библиотеки, ложась бледными прямоугольниками на пыльные ковры. Воздух был неподвижен и густо насыжен запахом старой бумаги, кожи переплётов и воска. Библиотека погрузилась в безмолвие, нарушаемое лишь мерным тиканьем часов где-то вдалеке.

Тень отделилась от стеллажа с трактатами по древней рунике. Это была Арин. Движения её были выверенными и бесшумными, отточенными неделями тайных вылазок. В руках она сжимала небольшой холодный ключ - тот самый, что достался ей от Пэнси. Не изящный серебряный ключик, а грубый, железный, с потёртыми гранями.

Её цель находилась в самом сердце Запретной секции - массивный дубовый шкаф с зарешечёнными дверцами, известный как «Архив судебных дел особой важности». Именно там, по словам Пэнси, могли храниться оригиналы материалов по делу отца.

Сердце Арин билось гулко и громко, этот звук казался ей оглушительным в окружающей тишине. Каждый скрип половицы под ногой отзывался эхом в пустом зале. Она прижимала к груди не только ключ, но и тёплый камень от Гермионы, ища в его теплоте хоть крупицу успокоения.
Подойдя к шкафу, она на мгновение замерла. Замок был старым, покрытым патиной. Она вставила ключ. Металл скрипнул, но повернулся с глухим щелчком, который прозвучал как выстрел. Арин затаила дыхание, прислушиваясь. Ничего. Лишь её собственное сердце, стучавшее в висках.

Дверцы открылись с тихим стоном. Внутри пахло пылью и временем. Полки были заставлены толстыми папками в кожаных переплётах с потёртыми золотыми цифрами дат. Пальцы Арин, несмотря на всю их твёрдость, слегка дрожали, когда она принялась листать ветхие страницы. Записи судебных заседаний, протоколы допросов, свидетельские показания. Мир, состоящий из сухих строк, который разрушил жизнь её отца.

И вот она нашла его. Дело № 394. «Министерство Магии против Сириуса Ориона Блека». Толстая папка. Она расстегнула ремешки и открыла её. Вместо ожидаемых подробных протоколов её взгляду предстали… почти пустые листы. Краткая обвинительная справка. Сухой приговор. И единственное приложение - стенограмма показаний Питера Петтигрю, умещающаяся на одном листе. Ни деталей, ни очных ставок, ни следов расследования. Лишь голое обвинение и приговор.
Внутри Арин что-то оборвалось. Это не было разочарованием. Это было холодным, ясным осознанием. Осознанием того, что её отец был не осуждён. Его просто устранили. Быстро, тихо, без лишних вопросов. Невиновность или виновность не имели значения. Имело значение лишь удобство.

Она стояла в лунном свете, держа в руках доказательство чудовищной несправедливости, и не чувствовала ни ярости, ни слёз. Лишь леденящую пустоту и странное, горькое спокойствие. Правда, которую она искала, оказалась хуже любых подозрений.
Она не стала ничего забирать. Аккуратно, с той же тщательностью, с какой искала, она положила папку на место, закрыла и заперла шкаф. Ключ снова ушёл в карман. Она обернулась и медленно пошла прочь, её тень скользила по полу рядом.
Возвращаясь в гриффиндорскую башню, она смотрела на спящий замок другими глазами.
Декабрь окутал Хогвартс плотным, морозным покрывалом. Предрождественская суета - гирлянды, украшавшие стены, аромат имбирного печенья с кухни - казалась Арин чем-то далёким и нереальным, словно яркий спектакль, поставленный за стеклом, за которым она стояла в темноте.

Правда, обнаруженная в Запретной секции, стала её постоянной спутницей. Она жила с ней, как с хронической болью - не острой, но ноющей, неизменной. Эта правда изменила её взгляд на всё. Теперь, глядя на профессоров, она видела не просто учителей, а функционеров системы, либо слепо ей служащих, либо предпочитающих не замечать её изъянов. Студенты делились не на друзей и врагов, а на потенциальных союзников, нейтральных наблюдателей и агентов этой системы, вроде Малфоя.

И только Фред, казалось, нашёл к этому свой, уникальный подход.
Однажды вечером, когда Арин, уставшая от бесконечного анализа старых газет, сидела в гриффиндорской гостиной и бесцельно смотрела на огонь в камине, к её креслу подошла тень. Она не услышала шагов - он появился внезапно, как всегда, с лёгкостью нарушая законы физики и личного пространства.
- Слышал, ты сегодня чуть не взорвала Снейпу его же котёл, - раздался у неё над ухом весёлый голос.
Арин вздрогнула, оторвавшись от размышлений. Фред стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на неё с прищуром. В его глазах не было обычного озорного огонька - был какой-то другой, более пристальный и спокойный интерес.
Она пожала плечами, возвращаясь к созерцанию огня. Инцидент на зельеварении был случайностью - её рука дрогнула от усталости, и в тигель попало чуть больше сушёного змеиного клыка, чем требовалось. Состав зашипел и выбросил столб зелёного дыма, но, к счастью, не взорвался. Снейп, разумеется, начислил Гриффиндру минус двадцать очков и прочитал лекцию о наследственной небрежности.
- Получилось бы эффектнее, если бы взорвался, - невозмутимо заметил Фред, опускаясь на ковёр рядом с её креслом, спиной к камину. Он не смотрел на неё, а уставился в противоположную сторону, на пару третьекурсников, игравших в волшебные шахматы. - Жаль. Зелёный гриб дыма ему бы очень подошёл. В тон злодейской ауре.
Арин не ответила. Она ждала, когда он уйдёт, вернётся к своим взрывам и шалостям. Но Фред не уходил. Он сидел молча, наблюдая, как шахматная ладья яростно лупит пешку булавой по голове.
- Они всегда играют в атаку, - вдруг сказал он, кивнув в сторону шахматистов. - Ломятся вперёд, не думая о защите. И проигрывают за десять ходов. - Он повернул голову и наконец посмотрел на Арин. Его взгляд был на удивление серьёзным. - Джордж и я, мы тоже любим атаку. Но лучшие наши проделки - те, где мы сначала десять ходов отступаем, чтобы всех запутать.
Арин медленно перевела взгляд с огня на него. Она не понимала, к чему он ведёт.
Фред будто прочитал её мысли.
- Я к тому, что иногда самое сильное движение - это остаться на месте. Особенно если ты знаешь что-то, чего не знают другие. - Он говорил тихо, так, чтобы слышала только она. Его глаза были тёмными и невероятно внимательными. - Шум привлекает внимание. А тишина… тишина позволяет услышать то, что другие проговаривают вслух, думая, что их никто не слушает.
Сердце Арин заколотилось. Он не мог знать о её ночных вылазках, о папке в Запретной секции. Но он видел. Видел, как она изменилась, как замкнулась, как её молчание стало тяжелее и содержательнее. И он… он не пытался её «развеселить» или «вытащить из себя», как это делали бы другие. Он предлагал ей стратегию.
- Они все ждут, что ты сделаешь что-то, - продолжил Фред, снова глядя на шахматы. - Снейп ждёт, что ты сорвёшься. Малфой ждёт, что ты заплачешь. Даже Гермиона ждёт, что ты начнёшь действовать. А ты просто сидишь. И слушаешь. И это сводит их с ума больше, чем любая истерика.
Он поднялся с пола с лёгкостью акробата и потянулся.
- Ладно, мне надо идти. Джордж экспериментирует с новым рецептом «Нюхательного порошка для скелетов». Говорит, должен заставлять их чихать так, что кости трещат. Надо контролировать процесс, а то он нашего домового привидения случайно разнесёт на молекулы.
Он уже сделал несколько шагов, но обернулся.
- А насчёт того зелья… в следующий раз попробуй добавить щепотку порошка белой ромашки. Не для взрыва. Он даёт не зелёный, а ярко-оранжевый дым. Гораздо веселее.

И он скрылся за дверью в спальню мальчиков, оставив Арин сидеть в кресле с открытым ртом.
Её мир, который после находки в архиве сузился до туннеля с единственной целью - докопаться до правды, - вдруг снова приобрёл объём. Он был прав. Её сила сейчас была не в действии, а в бездействии. В способности выждать, наблюдать и собирать информацию, пока другие, поддавшись эмоциям, совершат ошибку.

Она посмотрела на шахматную доску. Один из третьекурсников как раз поставил своего короля под смертельный удар, увлёкшись атакой. Его король разбился о доску с грохотом.
Арин медленно поднялась и подошла к окну. Замок спал. Где-то там, в тёмном лесу, возможно, скрывался Сириус Блек. Где-то в министерских кабинетах плелись интриги. А здесь, в этой башне, рыжий сорванец только что дал ей урок, который стоил десятка лекций по тактике.

Она сжала в кармане тёплый камень. Холодная ясность внутри неё никуда не делась. Но теперь к ней добавилось нечто новое - терпение. И странная, тихая благодарность к тому, кто увидел в её молчании не слабость, а оружие. Кольцо подсказывало ей, что скоро…случится неприятное.