А где твои кудри?

Первый луч осеннего солнца, бледный и робкий, едва сумел пробиться сквозь тяжёлые бархатные занавеси гриффиндорской спальни. Он упал на лицо Арин, заставив её повернуться и медленно открыть глаза. В комнате царила та особая, густая предрассветная тишина, когда кажется, что весь мир ещё спит, затаив дыхание.

Она потянулась, с наслаждением чувствуя прохладу льняных простыней, и её взгляд упал на прикроватную тумбочку. И замер.
Рядом с её старой, потрёпанной книгой по защите от тёмных искусств лежал предмет, которого там вчера не было. Небольшой, почти идеально круглый речной голыш, отполированный до матового блеска. Он был тёмно-серым, с тонкими прожилками кварца, которые на рассвете слабо мерцали, как звёздная пыль. Но самое удивительное - от него исходило тепло. Не обжигающее, а мягкое, глубинное, как от нагретой на солнце гальки в летний день.

Рядом, аккуратно свёрнутый в трубочку, лежал клочок пергамента. Арин развернула его. Почерк был знакомым - чётким, аккуратным, с безупречными завитками, выведенными без единой помарки.

«С днём рождения.
Камень заряжен простейшим термо-чаром. Должен держаться несколько месяцев. Греет руки и, как утверждают некоторые теоретики, мысли.
Г.»

Арин сжала камень в ладони. Тепло мгновенно разлилось по пальцам, прогнав утреннюю зябкость. Она провела большим пальцем по гладкой поверхности, и на душе стало так же тепло и спокойно, как в руке. Гермиона. Практичная, гениальная, невозмутимая Гермиона. Она не стала устраивать шумных поздравлений - она подарила ей тихий, полезный, невероятно заботливый знак внимания. Это было так на неё похоже.
Арин ещё несколько минут полежала, наслаждаясь теплом камня и тишиной. Она на цыпочках спустилась по витой лестнице в гостиную.

Здесь тоже было тихо и пусто. Огни в камине уже погасли, оставив после себя лишь тёплый пепел и лёгкий запах дыма. Пол был прохладным под босыми ногами.
И у камина её ждал сюрприз.
Джинни Уизли стояла, заложив руки за спину и переминаясь с ноги на ногу. На её лице играл румянец, а глаза блестели от возбуждения и лёгкой нервозности. Увидев Арин, она вздрогнула и сделала вид, что просто греется.
- О! Арин! Ты уже встала! - её голос прозвучал чуть громче, чем нужно в утренней тишине. - Я как раз... ждала тебя.

Она вытащила из-за спины руки. В них был небольшой глиняный горшочек, слегка неровный, словно сделанный руками ребёнка. В нём сидело крошечное, но крепкое растение. Его стебель был толстым и бархатисто-коричневым, а единственный бутон, туго свёрнутый, обещал быть такого же глубокого шоколадного оттенка.
- Это... - Джинни протянула горшок, немного смущённо. - Шоколадная мята. Я выписывала семена... это не совсем магическое растение, но оно особенное. - Она говорила быстро, тараторя. - Оно пахнет... ну, понятно чем. А ещё... - она понизила голос до конспиративного шёпота, - ...говорят, если загадать желание в момент, когда распустится его первый цветок, оно обязательно сбудется. Только поливать его надо не водой, а... - она оглянулась и прошептала ещё тише, - ...остывшим какао. Я спрашивала у профессора Стебль, она сказала, что в этом нет ничего опасного для растения.

Арин приняла подарок, чувствуя, как по её лицу расплывается широкая, неконтролируемая улыбка. Это было так мило, так трогательно и так по-джинниевски - верить в магию простых вещей, в чудеса, скрытые в запахе шоколада.
- Джинни... - она не нашла слов. - Спасибо. Это... это прекрасно.
- Пустяки! - Джинни вспыхнула, как маков цвет, и, пробормотав что-то про «урок травологии», развернулась и пулей вылетела в девичью спальню, оставив Арин наедине с её новым, пахнущим какао, другом.
Арин поставила горшочек на каминную полку, рядом с часами. Крошечное растение выглядело уютно и немного сюрреалистично на фоне мрачноватых гриффиндорских портретов.

Она подняла взгляд на окно. За стеклом медленно светало, окрашивая небо в перламутровые тона. Где-то внизу, на кухне, уже слышались первые признаки жизни - звон посуды, приглушённые голоса домовых эльфов. Скоро проснутся остальные, и начнется обычный шумный день.

Завтрак прошёл в привычном хаосе. Рон пытался накормить свою крысу сосиской, Гермиона зачитывала вслух выдержки из «Истории магии», а Фред и Джордж спорили о формуле, способной превратить сливочное масло в взрывчатку. Никто не смотрел на Арин с особенным вниманием. И это было идеально.
На уроке зельеварения Снейп, как обычно, источал яд. Но сегодня его колкости отскакивали от неё, как от каменной стены. В кармане её мантии лежал тёплый камень, а где-то в глубине души - знание, что сегодня её день.
После уроков она направилась в библиотеку - вернуть книгу и найти укромный уголок, чтобы полюбоваться своими подарками. Её «место» - дальний стол за стеллажом с запрещённой литературой - было занято.
Пэнси Паркинсон сидела с идеально прямой спиной. Перед ней на столе лежала не книга, а небольшая лакированная коробочка из тёмного дерева.
Услышав шаги, Пэнси подняла взгляд. Её лицо было привычной маской холодной вежливости.
- Блек. Я ждала тебя. - Она отодвинула коробку по столу. - Вот. Не благодари.
Арин открыла крышку. На чёрном бархате лежала перьевая ручка. Серебро. Изысканная работа. Перо было выточено в форме изящной птичьей лапки, сжимающей идеально огранённый чёрный алмаз. Он не сверкал, а поглощал свет, мерцая изнутри глубоким, холодным огнём.
- Пэнси... - Арин была ошеломлена. Это была не вещь, это была драгоценность.
- Она не размазывает чернила. И алмаз... - Пэнси сделала легкую паузу, её губы тронула едва заметная улыбка. - ...должен отгонять навязчивых идиотов.. - Она встала, отряхнула мантию. - С днём рождения.
И ушла, оставив после себя лишь лёгкий аромат дорогих духов и самое красивое письменное принадлежность, которое Арин когда-либо видела.
На уроке трансфигурации профессор МакГонагалл отрабатывала с ними сложное заклинание по превращению аквариумной рыбки в хрустальный бокал. Обычно Арин нервничала на таких уроках, боясь ошибиться в сложных пассах палочки.
Сегодня она положила левую руку в карман, сжала тёплый камень, сделала глубокий вдох и сосредоточилась. Мысленный образ был ясным: не просто рыбка, а её блестящая чешуя, которая должна была стать гранёным хрусталем. Она чётко провела палочкой, произнеся заклинание.
Её рыбка зависла в воздухе, залитая внутренним светом, и превратилась в изящный, идеально прозрачный бокал с тонкой ножкой. Ни единого намёка на плавник или хвост.
- Браво, мисс Блек! - профессор МакГонагалл, редкая похвала прозвучала в её голосе. - Идеальная визуализация. Десять очков Гриффиндору.
Арин почувствовала, как по щекам разливается румянец. Она украдкой коснулась камня в кармане. Спасибо, Гермиона.

За обедом Джинни, сидевшая напротив, поймала её взгляд и едва заметно указала глазами на свой кувшин с тыквенным соком. Затем она подняла его и сделала крошечный, почти незаметный глоток, не отрывая от Арин взгляда. Её глаза смеялись.
Арин поняла. Она подняла свою кружку и тоже отпила. Это был безмолвный тост. За день рождения. За шоколадную мяту. За их маленький заговор.
Между астрономией и ужином выдалась свободная минута. Арин ускользнула в пустой класс на третьем этаже. Она достала из кармана камень и горшочек с мятой, который принесла с собой, боясь оставить его в спальне.
Она поставила растение на подоконник. Последние лучи осеннего солнца золотили бархатистые листья. Арин достала из сумки маленькую фляжку с остывшим какао, которое она взяла с завтрака, и аккуратно полила землю у корней.
- Расти, - прошептала она. - Расти и становись сильной.
Она постояла так несколько минут, глядя, как солнце играет на поверхности тёмного напитка и на гладком камне в её руке. В этой тишине, в этом простом ритуале был какой-то глубокий, почти магический смысл. Забота. Рост. Тепло.
Тихий, наполненный личными радостями день Арин подходил к концу. Она сидела в своём любимом кресле у камина в гриффиндорской гостиной, с книгой на коленях и новой серебряной ручкой в руке. В кармане мантии мирно грелся камень Гермионы, а на каминной полке стоял горшочек с шоколадной мятой, от которого пахло какао. Она почти дописала эссе по защите от тёмных искусств, наслаждаясь уютным гулом голосов и потрескиванием поленьев.
Идиллию нарушил оглушительный хлопок, от которого с полок слетели несколько книг, а портреты на стенах возмущённо заворчали. В центре комнаты, из ниоткуда, появились Фред и Джордж Уизли. Они стояли спиной к спине, в одинаковых ярко-оранжевых мантиях, с сияющими ухмылками до ушей.
- Дамы и господа, гриффиндорцы и заблудшие души! - провозгласил Фред, размахивая рукой, как цирковой импресарио.
- Задержите ваши палочки и приготовьтесь к зрелищу! - подхватил Джордж. - Ибо сегодня мы празднуем день рождения нашей любимой русской шпионки, Арин Блек!
Арин застыла с открытым ртом. Как они узнали? Она бросила взгляд на Гермиону и Джинни. Первая сделала вид, что увлечена книгой, вторая покраснела и беспомощно развела руками.
Фред щёлкнул пальцами. Из камина с весёлым шипением вырвалась не дымовая, а искристая, радужная змея, которая взмыла под потолок и рассыпалась тысячами мерцающих блёсток, которые не гаснули, а мягко опускались на головы изумлённых студентов, пахну мятой и имбирным печеньем.
- Позвольте представить наш новый продукт - «Фейерверк-настроение»! - крикнул Джордж. - Безопасно, красиво и поднимает боевой дух на сто процентов!

Гостиная взорвалась аплодисментами и смехом. Даже Перси, обычно такой строгий, не смог сдержать улыбки, отряхивая с мантии розовые блёстки.
Но на этом сюрпризы не закончились. Фред подошёл к Арин, сделал преувеличенно низкий поклон и протянул ей... огромный, слегка помятый картонный ящик.
- От наших уральских фанатов, - объявил он с намёком на таинственность.
Арин, всё ещё в лёгком ступоре, открыла крышку. Оттуда на них глянула... пара огромных, мохнатых валенок. Настоящих, русских, с вышитыми на голенищах алыми медведями, держащими в лапах гриффиндорские флаги.

- Чтобы твои ноги всегда были в тепле, а дух - в огне! - пояснил Джордж. - Мы связались с тем самым дядей Тейатом через сову. Он любезно предоставил размеры.
Арин залилась смехом. Это было так абсурдно, так по-уизлийски и так трогательно! Она прижала валенки к груди, чувствуя грубую шерсть и исходящее от них тепло настоящего, далёкого дома.

- А теперь - торт! - скомандовал Фред.
Он щёлкнул пальцами ещё раз. На столе перед Арин с лёгким pop появился не торт, а целая пирамида из... взрывающихся леденцов «Берти Боттс». Но они были уложены особым образом, образуя цифру «15», и вместо обычных цветов переливались всеми оттенками гриффиндорского алого и золотого.
- Торт-сюрприз! - объявил Джордж. - Каждая конфета - со вкусом победы над слизеринцами! Ну, или со вкусом клубники. Мы ещё не всё протестировали.

Все сгрудились вокруг, выхватывая леденцы. Они и правда взрывались во рту маленькими фейерверками из безвредных искр, оставляя после себя вкус то шоколада, то черники, а один, который достался Рону, - вкус жареной печёночной колбасы, от чего он скорчил гримасу.
Гермиона подошла к Арин и положила руку ей на плечо.
- Прости, мы не сдержались. Фред подслушал, как я спрашивала у мадам Пинс книгу о русских праздничных традициях...
- А я проболталась про какао на кухне! - виновато добавила Джинни.
Арин только качала головой, не в силах вымолвить ни слова от переполнявших её чувств. Она смотрела на смеющихся друзей, на сияющих близнецов, на свои нелепые и прекрасные валенки, на искрящиеся в воздухе блёстки.
Фред поднял кружку с тыквенным соком.
- Итак, за Арин! - провозгласил он. - За то, чтобы её враги мёрзли без валенок, а друзья грелись у её огня!
- ЗА АРИН! - подхватил весь зал.
В этот момент Арин поняла, что её тихий, личный праздник превратился в нечто большее. Он стал общим. Её секретное счастье выплеснулось наружу и заразило всех вокруг. И это было идеально. Даже Пэнси Паркинсон, заглянувшая в дверь из любопытства, увидев это безумие, покачала головой, но на её губах играла сдержанная улыбка.
Вечер закончился всеобщими танцами под музыку, которую издавали летающие по комнате «Мелодичные мыльные пузыри» Уизли, и всеобщим поеданием «взрывающегося торта».

Арин сидела в своих валенках, с камнем в кармане и с горшком шоколадной мяты на коленях, и чувствовала себя не просто именинницей, а настоящей гриффиндорской принцессой с красным-красным румянцем от такого огромного количества внимания.
Безумный, искрящийся, взрывающийся праздник, устроенный близнецами, постепенно утих. Гостиная опустела, оставив после себя лишь следы конфетти, радужную пыль на портретах и лёгкий запах жжёного сахара и веселья.

Арин, всё ещё в своих нелепых и таких тёплых валенках, сидела в своём кресле у камина. На коленях у неё лежала книга, но она не читала. Она просто смотрела на огонь, перебирая пальцами тёплый камень в кармане и улыбаясь своим мыслям. Внутри было шумно от счастья и тихо от умиротворения.
И тут в оконное стекло с тихим стуком постучалось что-то. Арин вздрогнула и обернулась. За стеклом, в тёмной осенней ночи, билась о него крупная, серьёзная сова. Не школьная, не быстрая почтовая - а та самая, уральская, с пронзительными жёлтыми глазами и слегка взъерошенными перьями, будто она проделала долгий и нелёгкий путь.

Сердце Арин ёкнуло. Она распахнула окно, впуская внутрь порыв холодного ночного воздуха и птицу. Сова тяжело опустилась на подлокотник кресла, отряхнулась и протянула лапку. К ней было привязано не конверт, а небольшой свёрток, завёрнутый в грубую, немного потрёпанную ткань, и отдельно - письмо на плотном, желтоватом листе бумаги.
Пальцы Арин дрожали, когда она развязывала верёвки. Сова, выполнив свою миссию, устроилась поудобнее и начала чистить перья, словно была здесь всегда.
Она развернула письмо. Почерк был размашистым, угловатым, знакомым до слёз - дяди Тейата.

«Аринушка.

Поздравляем с тобой, с тринадцатью годами. Бабушка говорит, что пятнадцать - это уже почти хозяйка. Я говорю - уже совсем взрослая. Береги себя там, в своей Англии. Не рвись в драки без нужды, но если уж рваться - бей первая и так, чтобы запомнили.

Погода здесь уже по-зимнему. Выпал снег, но ночью подмёрз, теперь скрипит под ногами. Волки в лесу завывают - к холодам.
Присылаем тебе гостинец. Бабушка напекла козулей. По старому рецепту, как ты любишь. И щепотку лесных трав, чтобы заваривать, если замёрзнешь или затоскуешь.
Мы тобой гордимся. Помни это.
Твой дядя и бабушка Рея.»

Арин отложила письмо и дрожащими руками развернула ткань. Оттуда пахнуло родным, невозможным, забытым ароматом - свежей хвоей, мёдом, корицей и чем-то таким глубоко домашним, что у неё сразу навернулись слёзы на глаза.

В свёртке лежали козули - традиционные уральские пряники в форме оленей, звёзд и снежинок, покрытые глазурью. Они были немного помяты дорогой, но от этого казались ещё дороже. И правда, небольшая холщовая сумочка с засушенными травами - душицей, зверобоем, малиновым листом.
Она сидела, сжимая в одной руке письмо, а в другой - пахнущий домом пряник, и не могла сдержать слёз. Они текли по её лицу тихими, тёплыми струйками, но это были слёзы не грусти, а переполняющей душу любви.

Сегодняшний день был полон сумасшедших, чудесных, магических подарков. Но этот, последний, доставленный совой из самого сердца уральской зимы, был самым главным. Он был как голос из другого мира, напоминание о том, что у неё есть не только этот новый, шумный дом, но и тот, старый, тихий и прочный. Что её любят не только за то, что она дала отпор Малфою, а просто так. За то, что она есть.
Она отломила кусочек козули и положила в рот. Вкус был таким же, как в детстве - сладким, пряным, с лёгкой горчинкой полыни. Вкус дома.

Сова, закончив с туалетом, устроилась у камина и задремала. Арин сидела в своём кресле, в гриффиндорской гостиной, в тысячах миль от дома, и чувствовала себя абсолютно, точно дома. С тёплым камнем в кармане, с серебряной ручкой на столе, с шоколадной мятой на полке, с валенками на ногах и со вкусом родного пряника на губах.