Глава 22 Марк
В лицо бил назойливый красный свет гирлянды — Ангелина, подорвавшись ни свет, ни заря сразу же ее включила, пытаясь создать новогоднюю атмосферу и теперь она с самого утра меня нервировала.
— Марк, ты вообще понимаешь, что сегодня тридцать первое!? — голос Лины доносился из спальни. — Мы должны быть у родителей в десять вечера, а тебе ещё надо заехать за вином, которое так любит мой отец!
Я, стоя на балконе, потянулся за сигаретой, но пачка была пуста.
"Прекрасно"
За окном — ни снежинки, ни малейшего намёка на зиму. Грязный асфальт, хмурое небо. Осень, не пожелавшая уходить. Где-то глубоко внутри зудело ощущение потери жизни, праздников и себя. Я медленно поплелся в ванную.
Раньше я бы уже звонил друзьям, договаривался, где встречаемся, кто что приносит. Помню, как однажды мы всей толпой валились в чью-то квартиру, включили на полную громкость старый хит «Кино», и зажгли бенгальские огни прямо в комнате, несмотря на риск пожара.
А теперь — фарфоровые тарелки, шаблонные разговоры, оценочный взгляд будущего тестя. Всё будто из чужой, прилизанной жизни, в которую я попал по ошибке. Даже в ванной не было спасения — на двери напротив зеркала висел новогодний венок, будто специально издеваясь. Я тупо уставился на него, ведя бритвой по щеке.
"Где-то сейчас Ярик наверняка уже достаёт свой ужасный свитер с оленями", — мелькнуло в голове. Он всегда приносил на праздники самогон собственного производства и хохотал так, что соседи стучали по батареям. В прошлом году мы ещё приезжали к нему на пару часов с Ангелиной, но она сидела с таким видом, будто терпит каторгу. В этом — я понял, что даже предлагать ей это бесполезно.
— Ты наденешь это, да? — Ангелина появилась в дверях ванной с тёмно-синей рубашкой, подаренной накануне.
— Конечно, — машинально ответил я, не отрывая взгляда от зеркала. Уставшие глаза, потускневший взгляд, щетина, которую я небрежно сбрил. Кто этот человек? Когда я стал тем, кто боится говорить правду даже себе?
Ангелина ушла, оставив дверь приоткрытой. Я слышал её суету — шелест пакетов, раздражённое клацанье ногтей по экрану, обрывки фраз. Всё по списку. Всё под контролем.
«Я должен сказать ей до ужина, — повторил я себе. —Больше не могу. Новый год — новая жизнь. И плевать, что будет дальше».
Неожиданно, в этой тишине, возникла мысль. Дикая и простая. А что, если просто не поехать? Взять ключи, выйти, исчезнуть. Позвонить Ярику. Купить дешёвый виски и прийти туда, где тебя никто не спрашивает: «Когда вы уже решитесь на детей?»
Но...
— Марк, ты готов? Пора выезжать!
Но я вдохнул, стирая бунт с лица. Конечно, я не исчезну. Я надену эту рубашку. Поеду. Улыбнусь. Подниму бокал. Всё по плану. Но в самой глубине, там, где её контроль не дотягивается, жила мысль: "А вдруг... завтра всё будет иначе?"
Я вышел из ванной, поймав в коридоре запах ее духов — дорогих, безупречных, чужих.
— Идем? — спросила Ангелина, поправляя сережку.
— Идем, — ответил я, беря ключи, а в голове уже крутилось: "В машине. Скажу ей машине по дороге на ужин»
По пути мы заехали в винный магазинчик. Отцу Лины нужны были только элитные вина — те, что он обожал получать в подарок и коллекционировать, изображая знатока. Я молчал, стискивая руль, слушая, как Ангелина лепит свои планы с энтузиазмом генерального продюсера.
— И цветы — только белые! — щебетала она. — А фотографа возьмём того, что был у Кати на свадьбе. Ты же видел её фото?
Я кивнул. Механически. Где-то в другой жизни, не в этой машине, люди, наверное, действительно радовались.
— Марк, ты вообще меня слушаешь?! — её пальцы с идеальным маникюром вцепились в мой локоть.
— Конечно, — я автоматически убрал руку, переключая передачу.
— Ты даже не представляешь, сколько всего еще нужно успеть! — она снова погрузилась в свои планы, перечисляя гостей, меню, наряды, но пора было это остановить.
— Мне нужно тебе кое-что сказать, прежде чем мы доедем до твоих родителей, — голос мой прозвучал сдавленно, будто кто-то сжимал мне горло. Мне отчаянно хотелось вырваться из этой душной, стеклянной ловушки салона. Нервы были на пределе, и я бессознательно вжал педаль газа в пол, заставляя машину рвануть вперед по разбитой временной дороге, усыпанной щебнем.
— Что же? — встрепенулась Лина, повернувшись ко мне. В ее голосе звенело ожидание, предвкушение чего-то приятного, какого-то сюрприза. Она улыбалась.
— Я хочу... — начал я, но слова застряли в горле.
Внезапно свет фар выхватил из кромешной тьмы фигуру. Хрупкая, почти призрачная тень в развевающемся платье. Она появилась ниоткуда, метнулась прямо под колеса, перебегая дорогу в самом непредсказуемом месте, где не было ни пешеходного перехода, ни даже нормального освещения — только строительные ограждения и груды камней по краям.
Ледяной ужас пронзил меня до мозга костей. Инстинктивно я ударил по тормозам что есть силы. Раздался оглушительный, разрывающий тишину визг шин, скользящих по неровному щебню. Машину резко бросило вперед, а затем откинуло назад, будто на гигантских качелях. Голова Лины дернулась, она вскрикнула от неожиданности, а затем наступила тишина.
Густая, звенящая, давящая. Панель приборов освещала мое лицо мертвенным светом. Я застыл, не в силах пошевелиться, впиваясь взглядом в то место перед капотом, где только что мелькнуло это пятно.
И тогда свет фар, все еще упершийся в груду щебня, выхватил из мрака знакомые до боли черты. Широко распахнутые зеленые глаза. Бледное, как полотно, лицо. Разметавшиеся по щекам пепельные пряди волос.
Не может быть...
Я выскочил из машины, не помня себя. Сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди. Воздух ударил в лицо холодом, пахнущим пылью, бензином и... страхом. Она стояла на коленях на грубой, острой щебенке, сгорбившись, упираясь ладонями в землю. Ее плечи мелко дрожали, а на коленях уже проступала кровь.
— Вероника? — мой голос прозвучал хрипло, чужим, незнакомым мне тоном.
Она медленно, словно сквозь толщу воды, подняла голову. В ее огромных глазах плескался шок, животный страх, физическая боль от падения на жесткую неровную поверхность. И что-то еще... Что-то неуловимое и горькое, от чего мое сердце сжалось в комок.
Я уже делал шаг к ней, автоматически протягивая руку, чтобы помочь подняться, как где-то совсем рядом, за строительными ограждениями, в темноте, раздался чей-то испуганный, звенящий крик.
— Ника!
Какой-то парень бежал к нам, лицо перекошено от ужаса, и только вблизи я понял, что это тот самый Глеб. В голове все начало складываться в неприятную логическую картину. Она – в вечернем платье. Он – в костюме.
«Они празднуют Новый год вместе».
Я застыл, чувствуя, как что-то холодное и тяжелое сковывает меня изнутри. Ревность, гнев и беспомощность смешались в одно не самое приятное чувство.
— Вы... вам нужна помощь? – глупо выдавил я, глядя, как тот парень уже подхватил ее под руку, его пальцы властно сжали ее локоть.
Она отрицательно качнула головой, бросила короткий взгляд — на Лину в машине, а затем на меня. В её глазах застыло нечто невыносимое — не боль, не испуг, а стремительное, ледяное разочарование. Она увидела меня здесь с ней. Всё сложилось в одну уродливую картину, и я был её главным элементом. Она всё поняла.
— Все в порядке, – прошептала она, и её голос дрогнул, а взгляд упал на её собственную ладонь, по которой тонкой струйкой сочилась кровь, смешиваясь с пылью и гравием.
Этот взгляд, эта кровь на её руке — воткнулись в меня, как нож. Я стоял, парализованный, сжимая ключи так, что металл впивался в ладонь, и смотрел, как подбежавший к ней Глеб помогает ей встать, а затем уводит ее в сторону клуба. Его рука на её спине казалась мне теперь не поддержкой, а похищением. Её силуэт таял в темноте, унося с собой часть чего-то, что я едва успел осознать.
Я не помнил, как вернулся в машину. В ушах стоял звон.
— Марк, что это было? Она в порядке? — голос Ангелины звучал приглушенно.
Я ничего не ответил. Просто резко тронулся с места, с новой силой вдавив педаль газа в пол. Машина рванула вперед. Мне было плевать на вино, на ужин, на её родителей. Во мне бушевала только одна мысль, ясная и неоспоримая: «Вернуться. Найти её. Убедиться, что она цела. И вырвать её у него из рук».
Я сжал руль с дикой силой, словно пытаясь вдавить в него всю свою ярость – на себя, на эту дурацкую случайность, на её испуганные глаза, которые до сих пор стояли передо мной.
Кровь. У неё была кровь на руке и на коленях.
Эта картина вставала перед глазами, заслоняя дорогу. Не просто царапины, а ссадины, глубокие, с прилипшими мелкими камушками. И её платье — то самое, нежное, лавандовое, теперь в пыли, было испорчено из-за меня. Я должен был остаться. Должен был отвезти её в ближайшую аптеку, купить воды, бинтов, антисептика. Должен был убедиться, что с ней всё в порядке, что это просто испуг и пара царапин.
Но этот... Глеб. Появился из ниоткуда, словно караулил в тени. Его прикосновение к её спине показалось мне не заботой, а собственническим жестом. Он увел её. Увёл её от меня в тот самый момент, когда я был нужен ей больше всего.
Ревность ударила в виски, горячая и слепая. Не та тихая досада, что я испытывал когда-то. Нет. Это было что-то другое – дикое, первобытное, заставляющее сжимать челюсти до хруста. Она — в вечернем платье. Он — в костюме. «Они вместе празднуют Новый год». А я... я везу эту проклятую коробку с вином на фальшивый ужин к чужим людям.
— Марк! Ты меня слышишь?
— Да, — ответил я автоматически, но слышал только ее голос: "Все в порядке". Так тихо. Так лживо.
Каким-то чудом, но мы доехали до особняка её родителей. Я остановился, но даже не заглушил двигатель.
— Ну вот и приехали. Идем, поможешь донести, — Ангелина потянулась к двери, её голос был сладким и привычным, словно вообще ничего и не произошло.
Я не двинулся с места.
— Марк? Ты чего?
— Мне нужно вернуться, — прозвучало резко, рублено.
Я даже не посмотрел на неё, уставившись в темное стекло, за которым угадывались контуры чужого дома.
— Что? — в её голосе впервые за вечер прозвучала трещина. — Вернуться? Куда? Сейчас будет ужин, тосты...
— Та девушка — моя студентка, — я перебил её, поворачивая голову. Мой взгляд должен был быть пустым, потому что она отшатнулась. — Я чуть не сбил её. Она была вся в крови. Я не могу просто оставить её так.
— Но... но ты же сказал, что всё в порядке! И с ней был тот парень! Он позаботится! Марк, это же Новый год! Мои родители ждут! — её голос срывался на визгливую ноту.
— Я не могу, извини, — бросил я уже через плечо, включая передачу. В её возмущенном вскрике я уже не слышал ничего, кроме гула в собственной голове.
Я не разворачивался. Я просто рванул с места, и резина взвыла, взметая гравий. Позади остались чужой особняк, фальшивое празднество и чужая, навязанная мне жизнь.
Впереди была только темнота, разорванная светом фар моей машины, и единственная мысль, стучавшая в такт сердцу: «назад, к ней...»