Контракт с врагом

Он стоял, отвернувшись, его мокрые плечи вздымались от тяжелого дыхания. Высокая, сильная фигура, согнутая под грузом собственного признания. Дэмиен Кроу, "ледяной король", признался в своей жестокости. В своей боли. В том, что он сам чувствовал себя "вещью". Это был не монстр. Это был раненый зверь, загнанный в угол собственной жизнью.

– А папа? – спросила я тихо. Голос звучал хрипло, но тверже. – Ты...ты намеренно разорил его? Чтобы...чтобы заполучить меня? – Последние слова дались с трудом. Слишком абсурдно. Слишком страшно.

Он резко обернулся. Его карие глаза вспыхнули не гневом, а...шоком. Или обидой?

– Нет! – слово вырвалось резко, как выстрел. – Нет, Ада. Клянусь... всем, что у меня есть. Ричард Хартфорд разорился сам. Его решения. Его недальновидность. Его доверчивость к не тем людям. Я...– он сжал губы, подбирая слова, – я увидел возможность. Увидел слабое звено на рынке. И я нанес удар. Жестко. Эффективно. Как всегда. Но не потому, что хотел тебя. Тогда ты для меня была...препятствием. Дочерью конкурента. Головной болью. Я хотел компанию. Ее активы. Ее долю рынка. Все. – Он сделал шаг ко мне. – "Приобретение" – это был бизнес-термин в моей голове тогда. Холодный. Ты стала им позже. Частью сделки с инвесторами. Способом закрыть вопрос и получить имиджевый бонус. Но никогда...– его голос дрогнул, – никогда я не замышлял разорить твоего отца, чтобы добраться до тебя. Это...чудовищно. Даже для меня.

Я смотрела на него. Верить? Не верить? Его глаза не лгали. В них была ярость на саму мысль о такой подлости. И уязвленность, что я могла в этом усомниться.

– Но бандиты...Они говорили про компромат. Про то, что папа что-то знал...Генри говорил папе про подставу...

– Остатки, – отрезал он. – Обиженные сотрудники. Те, кто потерял деньги, вложенные в авантюры твоего отца. Те, кто верит в теории заговора, чтобы оправдать свою глупость или неудачу. Или те, кем манипулируют. – Его взгляд стал жестким, аналитическим. – Локхарты? Эвелина любит сеять смуту. Или кто-то еще, кому выгодна война между нами. Я разберусь. Дам тебе имена. Доказательства. Все, что захочешь. Но это – ложь.

Он стоял в двух шагах. Мокрый, уставший, без привычной брони. Человек. Со своей болью. Со своей жестокостью. Со своей...правдой? Я хотела ненавидеть. Хотела кричать. Но внутри была только пустота после бури и странное...облегчение. Самое страшное было сказано. Самая грязная правда – вывернута наизнанку. И она оказалась не такой чудовищной, как я боялась. Он не святой. Он – Дэмиен Кроу. Циничный, жестокий в бизнесе, способный на подлость, чтобы уничтожить врага. Но не на такую низость. Не на преднамеренное разрушение отца, чтобы заполучить дочь. В этом была разница. Огромная.

– Я не просил прощения тогда, на балу, – он сказал тихо. – Потому что слова были пусты. Сейчас...сейчас я прошу. Не за спасение. Не за то, что нашел тебя. За слова. За ту боль, что я тебе причинил. За то, что назвал тебя вещью. За то, что использовал твоего отца. За то, что...не смог быть лучше. – Он опустил голову. – Ты имеешь полное право ненавидеть меня. Вышвырнуть отсюда. Я уйду. Скажи слово.

Он ждал. Я смотрела на него. На его мокрые темные волосы. На сведенные от напряжения плечи. На руки, которые только что сжимались в кулаки от боли и гнева. На руки, которые разбивали черепа, чтобы спасти меня. На руки, которые могли быть невероятно нежными...

Я поднялась с холодного пола. Ноги дрожали. Я подошла к нему. Остановилась в шаге. Достала из кармана огромного папиного свитера смятую, мокрую, но целую мужскую носовую ткань (какая ирония!). Протянула ему.

– Вытри лицо. Ты весь в грязи и... – я не договорила. В слезах? В дожде? Не важно.

Он посмотрел на платок. Потом на меня. В его глазах – недоумение. Надежда? Страх надеяться?

– Я не прощаю, – сказала я четко. Голос больше не дрожал. – Эти слова...они останутся шрамом. Как синяк под ребрами. Но...– я сделала глубокий вдох, – но я верю тебе. Насчет папы. Насчет... намерений. И я понимаю. Про Локхарта. Про твою боль. – Я посмотрела на мамину фотографию, лежащую на каменном полу. Она улыбалась. Как будто говорила: "Доверься, доченька. Жизнь сложнее черного и белого". – Я устала бежать, Дэмиен. Устала от ненависти. От страха. Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, кто ты на самом деле. Но – я встретилась с его взглядом, – но я готова перестать воевать. Готова попробовать...услышать. Увидеть. Без масок. Без контракта. Просто...посмотреть, что осталось. Под пеплом.

Он не двинулся. Просто смотрел. Карие глаза, такие темные в полумраке, отражали мерцание свечи и...что-то новое. Не льдину. Не бурю. Тишину после бури. Возможность.

Он медленно взял платок. Вытер лицо. Грязь, дождь, следы...всего. Потом кивнул. Один раз. Тяжело.

– Хорошо, – прошептал он. – Я...я тоже устал. От масок. От войны. – Он посмотрел на дверь, за которой лил дождь. – Поехали домой? Я...я велю привезти сухую одежду. И чай. Горячий. С...– он запнулся, – с чем хочешь.

"Домой". Пентхаус. Золотая клетка. Но сейчас это слово прозвучало не как приговор. Как... предложение. Перемирие. Шаг в неизвестность.

– С корицей, – сказала я. Мама любила чай с корицей. – И... да. Поехали.

Он не взял меня за руку. Не обнял. Просто шагнул к двери, придержал ее для меня. Я прошла, чувствуя на спине его взгляд. Не собственника. Не врага. Человека, который ищет путь сквозь тьму. Рядом со мной.

Дождь хлестал. Но над крышей часовни, сквозь разорванные тучи, проглянул тонкий серп луны. Первый луч света после долгой бури.