2
Утро оказалось пасмурным. Как и обычно в этот сезон. Оба еще валялись в спальне, хотя Ирен обычно что-нибудь да делала по дому в это время. Но не в этот раз.
Пока она лениво брела босиком на кухню в растянутой майке, Никола оккупировал ванную. Включив не с первого раза газовую плиту, поставила потрепанную алюминиевую моку, а на соседнюю конфорку – чугунную сковороду. Главное – не включать что-нибудь еще, иначе вырубит электричество. Осмотрев содержимое полупустого холодильника, насчитала лишь последние два яйца на завтрак, а это значило – сегодня будут fett'unta(1).
Ещё вчера нарезала ломтиками полу зачерствевший хлеб (иногда он был настолько твердым, что приходиться смачивать его водой), и оставила под какой-нибудь тканью, полотенцем. Утром оставалось только разогреть оливковое масло на сковороде, кинуть пару ломтиков и, когда они подрумянятся, посыпать солью. Обычно Ирен добавляет вяленые томаты. Она их страстно любила и всегда заготавливала в больших банках. Ну и, конечно, глазунья.
К этому времени Никола вышел из душа. Проходя на кухню в трусах, он вытирал мокрую голову застиранным полотенцем с полоской посередине от бельевой верёвки. Стряхнув волосы, бросил его на спинку дряблого стула. Оставил легкий мягкий поцелуй на щеке Ирен, что накладывает завтрак. Сам же, разлил по железным кружкам кофе, добавив в её немного молока. Сегодня он разбавленнее обычного. Значит пора в город.
Окно было приоткрыто. Крики чаек, что пролетали рядом, шум волн о скалы - слышались каждое утро. А запахи! В воздухе витали влажные от росы виноградники, смолистые кипарисы и, главное, рыба. Сначала её аромат может показаться резким, даже противным. Потом привыкаешь, начинаешь любить и такие благоухания.
– Нико, я даже еще не умытая. Отложи камеру. – Недовольно пробормотала она, но была слишком вялой, чтобы настаивать.
Он не послушал. Следом послышался его легкий смешок и звук затвора на камере.
Ирен смущённо улыбнулась, будто для нее это ещё не стало привычкой. Доев, она потрепала Никола по макушке и ушла в ванную. Теперь он мог включить радио. Она не любила за завтраком посторонний шум, а он в свою очередь прекрасно знал это.
Горячей воды не хватило ровно на полминуты раньше, чем нужно. Дрожа, встала на плитку, что оказалась дьявольски холодной и вздрогнула. Прям как электрическим разрядом. Из жестяной коробки, что стояла на полке над зеркалом, она достала металлические бигуди. Такие жесткие трубки с множеством дырок и резинкой посередине. Заморачивалась она с таким довольно редко. Прядь за прядью накручивала. В конце, она пришла, бренча при каждом движении, к Никола и упала устало на стул, пока он смеялся.
– Sei il mio albero di Natale(2), еще же только весна. Не рано ли украсилась?
– Смотрю ты тоже не отстаешь. Куда-то собираешься?
Не отвечая, он взял со стола камеру, навел на Ирен. Звук затвора, пару щелчков и недовольных ее слов.
– Поработаю сегодня. – Затянувшись, Никола кинул окурок в произвольную пепельницу, – Дел у них навалом, сами не справляются. Думаю, буду поздно.
Она молча наблюдала, пока он шнуровал свои старые армейские ботинки (у которых правда отклеивается подошва с внутренней стороны, а шнурки, так вообще разные). Для него она показалась чересчур унылой.
– У тебя были какие-то планы?
Будто вынырнув из своих размышлений, Ирен ответила спустя пару мгновений.
– Нет, нет. – Мотала она головой, отчего звенели бигуди, – Как раз думала перечитать что-нибудь из русской классики.
Накинул плащ, чмокнул на прощание.
– Не скучай, mio piccolo pesciolino(3).
Он резво подошел к мопеду. Стукнув по нему раз, он завелся. Помахал напоследок и двинулся по песчано-гравийной дороге. Ирен, наблюдая сквозь окно, слегка засмеялась.
Южный ветер летел в молодое и выразительное лицо Никола. Всю дорогу по тосканским холмам он думал. Обдумывал каждую деталь, каждую фразу, брошенную даже невзначай, того дня из-за чего он так неожиданно и непривычно для себя поехал к рыбакам.
Теплое солнце грело Ирен, что лежала на весенней траве, подложив плед. И такой же ветер, колыхавший ее беспорядочные локоны. Она с интересом разглядывала журнал; они прикупили его, когда были в городе. Новые модные коллекции Милана, Рима, Венеции... Все они до жути красивые и манящие, даже для такой отдаленной в моде, как Ирен.
Никола, как обычно что-то мастерил. Снова мопед. Кажется, запах моторного масла и скрежет инструментов уже стали его неотъемлемой частичкой. Хоть его и считают ленивым и беспечным (скорее всего из-за его привычки все откладывать. Истинный итальянец), но на самом деле - без дела не проживет и дня. Руки так и чешутся то крышу подлатать из чего найдется, то все не прочь повозиться с "красным любимчиком", то соорудить что-нибудь.
– Нико, – окликнула она его, – а когда ближайший праздник?
Он призадумался. Закурил сигарету и щурясь от солнца, ответил.
– День освобождения от фашизма считается?
Она фыркнула.
– Я хочу себе платье. Новое. Какое-нибудь праздничное, красивое...
– Ты и так красивая. – Перебил он. – Какое хоть?
Ирен ткнула пальцем в дешевый журнал. Наблюдая, как он отреагирует, они оба молчали некоторое время.
– Ладно, забудь... – Ее пальцы стали быстро перелистывать шершавые страницы, будто желая поскорее забыть его. – Все равно и черта нет денег н, а нам еще веранду нужно отремонтировать.
Никола интуитивно взглянул в свой кошелек, что лежал в кармане. Действительно пусто. Лишь пара монет звенело. Он так и не ответил ей. Сжал гаечный ключ в руках, пока его пальцы стремительно бледнели от такой схватки, сначала костяшки, потом и суставы – от стыда. Его челюсть была напряжена, так, что в моменте заболели виски. Видно, как в его голове мелькали все эти ценники: консервы, продукты, строительный материалы, сигареты, дом. Платье... Нет, таких денег и в мечтах ему с пеленок не снилось. Еще и такое красивое. Но опечаленный ее взгляд, который так стремительно она хотела утаить – кажется, он остался в его памяти надолго.
Этот день не вывести из головы, он засел надолго. Так же, как и это платье. Как чертова язва на языке.
Обычно, когда они ездили в город, то поворачивали налево, не в этот раз. Свернул на скалистую дорожку, от которой ощущение, что вот-вот секунда и ты свалишься: сначала разотрёшь тело, падая в деревья, а после будешь нежиться на камне, омываясь солеными волнами. И вот виднеется табличка, такая до боли знакомая. Даже чуть ли не родная. Сегодня она более кривая, чем обычно. Пару крошечных домов-сараев и несколько лодок. Три толстенных мужика, лет за сорок, а то и пятьдесят, сидели на скамейке, громко смеясь и попивая дешевое спиртное.
Он окликнул их.
– Buon pomeriggio, signori!(4) Море сегодня щедрое?
Один из мужчин махнул рукой.
– Если бы, не клюет ни хрена. Ни на сетку, ни на удочку. – Он оставил у скамьи смачный плевок.
В глазах Никола промелькнул страх.
– Совсем никак? А то мне срочно нужно.
– По другому поводу и не приходишь. – Потрогал свою чуть отросшую седую бородку, – Ну можешь подлатать что найдешь. Умеешь?
– Non rimarrai deluso, Lino!(5)
– А-ай! Нравится мне твой настрой! – Лино грубо, со всей мужской силой похлопал Никола по плечу.
Он коротко объяснил, где находятся инструменты. А как только Никола скрылся из виду, совсем и позабыл его, продолжая праздновать очередной "День дня". Их становились багровее с каждой выпитой рюмкой, с каждой сказанной шуткой.
Их причал скуден. Очень. Доски так скрипели и гнулись под ним. Но держался. И кажется, пах морской солью и гнилыми мидиями. Тот еще запашок. Старые пьяные рыбаки все же чинили его после бурных штормов. Сколько лет назад в последний раз обновляли его? В шестидесятых? Не позже, уж точно. Так его и не ремонтировали больше.
Никола не хотел за него браться – работа муторная, может и не один день займет. Но деваться некуда.
– Единственная надежда - за него нормально заплатят. – буркнул себе под нос, видя это сооружение.
Уже не уйти. Уже пообещал – нужно сделать. Закатал рукава, плюнул в ладони и сняв верх, оставшись в одной майке, он еще раз осмотрел на сколько все плачевно (и не легче ли снести и построить заново).
Никакого материала нового у него нет. Найдешь что в сарае – твое. А доски гнили уже с двух сторон. Никола переворачивал их несколько раз, в надежде понять, какая из них более годная, но кажется безуспешно. В какой-то момент ему пришлось лезть под причал, а значит в море. Он оттягивал как мог этот шаг, ведь тогда придется ходить мокрым, а это и соль под одеждой, и назойливый зуд, и вся пыль, да щепки липнуть будут.
Волны колыхались о его старые штаны. Неприятное ощущение мокрой ткани на одежду не давала сосредоточиться на деле. Он завязал хвост, но из-за особенностей прически, челка все же выбивалась. Из-за густоты волос и южного солнца, они все стали мокрые из-за пота.
– Porca miseria! Porco dio!(6)
Неожиданно послышалась у причала. Резкая боль пронзила Никола насквозь. Пока он неуклюже "отгрызал" кусок от доски небольшим туповатым ножом, что нашел в сарае, прошелся по руке. Кровь сразу начала сочиться сквозь рану. Некоторое время он смотрел на ладонь, пока алая жидкость капала в море. Как растворяющая акварель в стакане с водой. Ничего не предпринимая. Одумавшись, он быстрым шагом направился к рыбакам просить промыть их для стерилизации. Они согласились, хоть и не охотно. Повязал какую-то марлю, что нашел все в том же сарае и продолжил – ведь еще весь день впереди.
Ближе к пяти часов вечера он закончил. Весь мокрый не только от пота, но и воды; вонючий, голодный и раненый. А причал не сказать, что и стал, как новенький, но он был горд собою. Раскинув плечи, он подошел к Лино, тот его душевно, по-итальянски отблагодарил.
– Bravo ragazzo!(7) Поработал на славу!
– А что насчет денег?
Мужик фыркнул и подтянул штаны.
– Обижаешь! Такого трудягу и не наградить?
Он достал из кошелька пару купюр и несколько монет. Никола пересчитал несколько раз, думая, что ошибся.
– Пять тысяч лир? Лино! Я на ваш причал весь день угробил!
– Тише, тише, Колино! – Он похлопал по плечу свое тяжелой ладонью, – Это все что я могу дать! Хочешь - возьми ящик скумбрии и уходи.
– Мне деньги нужны! Я тебе в магазине скумбрией платить буду?!
Часто в ссорах Никола переходил на крик, хоть и это была дурная привычка, от которой он старался избавиться. Не в этот раз.
– Колино... Обижаешь старика! Я тебе со всей душой: работу нахожу, деньги из своего кармана даю, а ты мне сейчас в лицо чуть ли не харкаешь!
Никола махнул рукой и уже начал идти в сторону мопеда. Весь на нервах, раздраженный.
– Ладно, ладно. Я доплачу тебе, – Окликнул его старик. – Съездишь в таверну поблизости, купишь нам вина?
– Не пора ли вам уже заканчивать?
– Un goccio per scaldare l'anima!(8)
Он согласился. Деньги нужны были ему. Старик в красках описал точный путь до строения и Никола выехал, быстрее обычного.
По рассказам может и описывалось, как пять минут, но на самом деле оказалось треть часа по трясущейся дороге. А после и со стеклянными бутылками, за которые на каждой кочке переживаешь больше, чем за себя.
Лино не обманул. Со своим навыком уговаривать он смог выжать из своих собутыльников по две тысячи лир. Уже довольный Никола пожал радостно руку.
Но он опаздывал домой. Хоть и говорил, что придет позднее, но знал, как с шести вечера Ирен будет сидеть на веранде, будто увлеченно читая. Ждать его, любимого. Мысленно извинившись перед нею, он рванул город, похлопывая время от времени по кошельку. А хватит ли?
Он зашел в небольшой темный магазинчик одежды; дверь заскрипела, колокольчик над головой пробренчал. Продавщица со жвачкой во рту оценила его взглядом исподлобья, сморщилась, а после уткнувшись обратно в дешевый журнал. Видимо его покупали все модницы и кто стремиться к ним, в этом захолустье. Старые манекены стояли у витрин, их головы слегка изуродовались после стольких лет на солнце. Он медленным шагом просматривал все вешалки, но совершенно не знал женскую моду. Никола позвал продавщицу, та недовольно подошла к нему.
– Понимаете... Моя возлюбленная в журнале нашла платье. Синее, праздничное... Есть такое?
Симона (так написано на бирке с именем у нее на груди, которую она так выдвигает вперед), громко чавкнула жвачкой и закатила глаза. Ни на секунду она не прекращала ее жевать. Как корова безмозглая на поле.
– Мужчи-и-ина, я вам не гадалка. Какой журнал? Коллекция? – Так противно протянула слово. Кажется, после такого у Никола должна была заболеть голова.
– Я не разбираюсь во всем этом.
– Ладно. За мной идите.
Нарочито нелепо (ей-богу, она правда такая!) она виляла бедрами, пока шла до отдела.
"IL VESTITO BUONO" виднелась надпись над ними. Симона кивнула в сторону платьев, и он начал детально осматривать каждое. Продавщица в свою очередь, не обращая ни на кого внимания, ковыряла потрескавшись лак на своих коротких пальцах.
По правде говоря, они все были не очень. Небольшой недо-бутик маленького тосканского города, что стоят из себя модников, а девицам больше негде закупаться, ведь они единственные. Ну или на рынок за хлопковым бесформенным сарафаном.
Никола приглянулось одно. Нежно-розовое, чуть ли не белое платье, в среднюю клетку. Его вверх больше похож на рубашку: средние приталенные рукава, небольшой треугольный вырез с таким же воротником. На деревянных пуговичках до талии, а ее саму подчеркивал тонкий поясок из того же материала. И А-образная приталенная юбка до щиколоток. В этот момент он, кажется, полюбил моду.
– Я посмотрю его?
Она отвлеклась от разглядывания себя в грязном зеркале.
– А оно вам по карману?
– А сколько оно? – Что-то замерло на мгновение в глубине его души.
Симона посмотрела на ценник.
– Пятнадцать тысяч лир.
Да пропади оно все пропадом, Porco dio! – Именно так сказал бы Никола, но не стал. Может где-то в глубине души. Как колом в сердце. Ну почему же так дорого? Только в такие моменты понимается ценность денег. Не когда старый диван просел, не когда плита практически не работает. Когда порадовать хочется. А нечем.
Ее надменность, что звучала в каждой ее фразе, в каждом движении, в каждом вдохе не на шутку начинали раздражать его. Он готов был прямо сейчас уйти и поехать домой, перестать чувствовать запах ее отвратных дешевых духов, слушать звук чавканья химозно-клубничной жвачки у себя под ухом. Но он это делал не для себя. И это оставалось у него в голове. Он сделал глубокий выдох.
– По дешевле есть что-нибудь? На пять-восемь тысяч лир. – Пересилил себя Никола и все же спросил.
– Здесь не marché для таких comme vous... rural...(9) – Пробубнила, шагая к другому отделу. Более бедному.
Он выбрал другое платье. Синее. В мелкий узорчик. Тоже с пуговицами, а-образное. Даже кружевная оборка есть. Само по себе платье не хуже. Да, дешевле, менее вычурное (зачем ей тем более такое, если она только на участке?), более приземлённое. Неплохое вкратце. Но горечь и неприятный остаток все же остались после.
Его завернули в фирменную коробку, накидали ненужной шелухи и бумаги, и пожелали хорошего вечера. Конечно, не искренне. Никола поехал домой. Нет, помчался, и как можно скорее. Ведь одинокий, сморщенный от старости лет, дом, свет от ламп, что еле освещают комнаты, Ирен и запах спокойствия ждут его. А он навечно предан им.
Уже стемнело. Стрекот цикад, шум спокойного моря, где волны не бьются, а покрывают булыжники; йодированный запах скользких и соленых водорослей. И ослепляющая темнота. Но яркий свет, как и ожидалось, лился из окон. В приятном предвкушении, смешанным со стыдом за опоздание, он поспешил внутрь дома. Тишина. Никакой музыки, шуршания книг или босых шагов. Только гробовая тишина. Даже скрип половиц у входа не заставили ее объявиться. Никола, снимая плащ с ботинками, начал прислушиваться, ведь за пару лет их совместного бытия, она всегда встречала его. Настороженно он прошел на кухню. Ирен. Она начинала мыть гору посуды, будто был какой-то праздник. Голова и ее плечи были так печально опущены, а сама витала где-то в мыслях, совершенно не замечая возлюбленного. Никола встретил ее легким поцелуем в висок. Она вздрогнула.
– Ты сегодня поздно.
Нет, это не звучало как упрек, скорее вырвавшаяся одна из миллиона ее размышлений мысль. Что-то отдаленное.
– Прости. – Сделав паузу, он спросил, – У нас кто-то был?
– Нет. Ты из-за посуды?
Он кивнул.
– Да так... Захотелось сегодня праздника. – Не поднимая на него взгляд, она продолжала мыть посуду.
Вода лилась рывками и, кажется, отдавала ржавчиной.
– Праздника?
– Не важно.
Он запустил пальцы в ее уже чуть растрёпанные волосы. Его потрепанная повязка чуть зацепилась о ее локоны. В таком климате укладка долго не держится. Приобняв со спины, ощутил запах ее дешевых духов. Но таких ароматных. Этот аромат был единственным. Неповторимый. Жасмин и ваниль.
– Ciliegina mia(10), признавайся. По запаху чую твой crostata di marmellata(11).
– И не только. – Она кивнула к столу.
Сняв хлопковое полотенце, увидел его любимый пирог. Такой нежный. Такой ароматный. Чуть загорелая верхушка в виде решетки, а под ней гладкое терпкое виноградное варенье. Он потянулся рукой, надломить кусочек, но Ирен отдернула.
– Ты руки так и не помыл с прихода. Иди, пока порежу.
Он послушался. Чуть ли не пробегая небольшой коридор, он резво старался закончить как можно скорее. Она чуть усмехнулась. Вернувшись, перед ним оказалась праздничная тарелка, украшенная расписными узорами, с пастой и томатным соусом. Блюдо еще оставалось теплым.
Лицо Никола скривилось. Сам он еще как хотел есть. И Ирен это знала. Но манящий пирог никак не давал ему покоя. Как разбушевавшиеся чайка, он бы кружил рядом с ним, стараясь устроить нападение, пока она все отмахивала. Он с жадностью ел, пока брызги от втягивания пасты разлетались на его лицо, стол и даже на стену. Она все так же молча смотрела на него. Наслаждалась ли она, глядя на него? Определенно.
Он показал рукой подождать, выбежал на улицу к мопеду и забрал подарок. Чуть не забыл про него. Без слов, предыстории и объявления, он протянул коробку ей.
– Что это?
– Подарок. Тебе.
Ее взгляд забегал. Она протерла ладони об полотенце, что лежало рядом. Аккуратным движением руки сняла ленту. Открыла коробку, но не сразу поняла, что это. Грудь начала вздыматься все чаще. Кончики губ мягко поднялись в улыбку. Нет, это какой-то розыгрыш.
– Нико... Ну а как же веранда?
Глаза ее поблестели.
– Она подождет.
Прижав платье к груди, она поцеловала Никола. Хрупкая капля упала на его майку. Он промолчал.
– Нравится?
Она кивнула несколько раз.
– Но не больше, чем ты.
Отлучившись на время, она вернулась в новом. В праздничном. В синем. Оно на ней – как чехол от "Vespa". Хоть новее. Вырез платье то и делал, что раскрывал всю грудь (пусть даже и небольшую). Рукава безбожно свисали к ладоням, а талии и вовсе не видно.
– Мне кажется?
С улыбкой на лице спросила Ирен и покрутилась. Юбка от платья раскрылась как парашют.
– Это на вырост.
– Только если вширь.
– Звучит как повод чаще готовить crostata!
Он поднял стакан с разбавленным вином, как на тост, и осушил его за раз.
Рассмеявшись, она подбежала к нему. Ее сияющие глаза говорили о многом. Взяла обеими руками за лицо и расцеловала его. Никола улыбнулся. Порой, это звучит громче, чем "спасибо".
(1) fett'unta - тосканское блюдо, в основе - поджаренный хлеб с оливковым маслом.
(2) Ты же моя елка рождественская (итал.)
(3) Моя маленькая рыбка (итал.)
(4) Добрый день, синьоры. (итал.)
(5) Ты не разочаруешься, Лино! (итал.)
(6) Черт побери! Свинья божья! (итал.) – грубые матерные обороты.
(7) Хороший парень (итал.)
(8) Капельку, чтоб душу согреть! (итал.)
(9) Здесь не рынок для таких, как вы... деревенщина*... (франц.)
Rural* не используется в этом значении.
(10) Ciliegina mia – моя вишенка (итал.)
(11) Crostata di marmellata – итальянский пирог из песочного теста с вареньем.