«Город длиною в жизнь»

Шло время, наступила зима. Женя сидел за первой партой, крутя в пальцах ручку — медленно, как заводной механизм, который всё никак не остановится. Учитель что-то говорил, на доске мелькали формулы, в классе кто-то дышал, кто-то ерзал, — но для Жени всё это давно слилось в серый фон. Он знал, когда кивнуть, когда встретиться взглядом, когда изобразить интерес. Всё было расписано внутри, как учебник наизусть. Он давно не учился — он играл.

Учителя тянулись к нему, как к образцу: аккуратность, послушание, точные ответы — всё по методичке. Одноклассники говорили о нём с завистливым уважением: у него всегда всё получалось. Он — лучший. Он и сам это знал. Точнее, знал, что должен быть. Роль была выучена на зубок. Он исполнял её без сбоев. И уже не помнил, где заканчивается игра и начинается он сам. Только внутри — глухая усталость. Всё это давно вызывало отвращение.

Он знал, что вокруг него нет ничего настоящего. Все эти дружеские разговоры, улыбки, похлопывания по плечу – фальшь. Каждый что-то хочет, каждый ведёт себя так, как выгодно ему, пусть и неосознанно. А он? Он был для них... кем? Лицом без изъянов? Тем, на кого можно равняться? Или удобной фигурой в школьной иерархии?

Нету смысла об этом задумываться, если всем плевать .

— Суриков, может, поделишься с классом своими мыслями?

Глаза распахнулись — реальность ударила в лицо. Он моргнул, выныривая из мыслей поднимая глаза. Учитель смотрел прищуренно, а класс обернулся в ожидании — как по команде.

— Прошу прощения, — безукоризненно спокойно ответил Женя и тут же дал правильный ответ на вопрос, который даже не услышал.

Кивок учителя стал сигналом: спектакль можно завершать. Женя вновь опустил глаза в тетрадь, но взгляд оставался пустым — мысли продолжали блуждать где-то за пределами класса.

Когда урок закончился, класс тут же наполнился гулом голосов. Кто-то переговаривался, кто-то обсуждал контрольную, кто-то лениво листал телефон. Женя сидел неподвижно, ни во что не включаясь. Он не вмешивался в гул, не слышал смысла в словах — пока одно имя не прорезало шум голосов,как лезвие.

— Эта девка из интерната... как её там... Саша? Он не сразу отреагировал, но что-то внутри сразу напряглось.

— Да-да, рыжая эта, которая вечно одна ходит, — голос Макса, одного из его одноклассников, был наполнен той ленивой насмешливостью, которую Женя терпеть не мог.

— Ну и чё с ней?

— Да говорят, странная она. Ну, типа вообще ни с кем не дружит, только с какими-то левыми людьми из детдома...

— Ага, и у неё мать наркоманка, вроде, — вставил кто-то другой.

— Да ладно?

— Ну да, батя её давно сдох, а есть только отчим.

Он смотрел в стол так, словно хотел прожечь его насквозь. Немой крик звенел в ушах, пытаясь выбраться наружу.

— Неудивительно, что она такая агрессивная. Я слышал, она как мужик материться.

— Да и выглядит так, если честно.

— Ага, такая вся грубая, вечно с этой своей зажигалкой ходит.

— Бля, реально ёбнутая какая-то.

— Может, просто без присмотра росла, вот и всё.

Металлический привкус под языком — и сжатая челюсть. Обычно Женя держался в стороне — так было проще. Без шума, без лишних вопросов. Он никогда не вмешивался в такие разговоры. Только в этот раз что-то пошло не так. Внутри завелась острая, неудобная злость, и она росла не по законам математики, а по законам хаоса.

— Может, хватит уже? — его голос прозвучал спокойно, без нотки раздражения, но в классе сразу стало тише.

Брови Макса поползли вверх, он явно не ожидал отпора.

— В смысле?

— В прямом, — Женя наконец поднял голову и обвёл всех взглядом. — Вам правда нечего обсудить, кроме чужой жизни?

— Да блин, мы просто сказали, — пожал плечами кто-то.

— Просто сказали, — повторил Женя с лёгкой усмешкой. — А если бы кто-то начал говорить о вашей семье в таком же тоне?

На лице Макса промелькнуло раздражение, но он не сказал ни слова.

— Короче, не ссы, Суриков, — сказал кто-то, пытаясь вернуть разговор в прежнее русло. — Никто её тут не травит.

— Конечно, — Женя слегка кивнул. — Просто все как шакалы перетирают её жизнь за спиной, и никому не приходит в голову, что, может, она вам не враг, а просто не хочет с вами общаться.

После этих слов никто не осмелился , что-то ответить.

Женя вышел из класса, закинув рюкзак на плечо, внутри всё ещё кипело. Ему нужно было просто выдохнуть, сбросить напряжение, но мысли не отпускали.

Его раздражало до скрежета как эти люди продолжают перетирать Сашу за её спиной, хотя прошло уже столько лет. Пять лет прошло с тех пор, как она ушла из школы. Тогда он её ещё не знал. Женя  перешёл в этот класс позже, когда Саша уже была в интернате, но слухи настигли его сразу. Они липли к ней, как грязь, и почему-то не отмывались, даже спустя годы.

Сначала он даже не подумал, что это одна и та же Саша — та самая рыжая девчонка, которую он иногда замечал из окна своего дома. Но потом пазл сложился: её называли странной, говорили, что она всегда одна, что у неё тяжёлая семья. И вдруг стало ясно — она живёт совсем рядом. В соседнем подъезде.

Но злило его не это. Настоящая заноза торчала глубже.

Его бесило, что люди, которые учились с ней в младших классах, до сих пор её поливают мусором.  Жрали её тогда и жрут ее сейчас. Раньше смеялись — над её драными штанами, над ссадинами, над её голосом, в котором не было ни грамма мимимишного визга. Не такая, как все? Да, не такая. И что? Она просто не играла по их правилам, и этого было достаточно, чтобы сделать её мишенью. Потому что стадо не терпит тех, кто идёт в сторону. И сейчас, спустя годы, продолжают грызть, как падаль. Потому что ума не хватило вырасти.

Женя сам не понимал, почему его так колбасит. Какого хрена его это так кусает? Он ведь не знал её. Никогда с ней не разговаривал. Только мимолётные взгляды, редкие пересечения. Но, чёрт побери, каждый раз, когда слышал, как её снова перетирают — внутри будто что-то выворачивало. Отвращение. К ним. К себе. Ко всему этому спектаклю.

Он шёл по коридору, прорываясь сквозь гул голосов, сквозь чужие разговоры, смех, шелест курток и рюкзаков — и чувствовал, как в груди пульсирует злость. Глухая, тяжёлая, нарастающая по сосудам, заполняя всё изнутри.
Сколько лет прошло, а пасть до сих пор не закрыли.

*  *  *

Тренировка прошла отлично. Тело отзывалось тупой, но приятной пульсацией — как гудящий мотор под кожей. Морозный воздух пробирался под воротник, заставляя выпрямить спину. Женя медленно шёл по улице, не торопясь возвращаться домой, уводя себя подальше от привычного маршрута. Уже стемнело, фонари освещены тусклым светом, бросающими длинные тени на снег. Он выбрал путь подальше, обходной, туда, где проходила дорога к интернату. Не специально. Просто ноги свернули туда сами. Они явно знали, кого хотят встретить.
Парень догадался , что Саша всегда ходит этой дорогой.

Иногда он замечал её мельком — вдалеке, когда она шла в интернат или возвращалась обратно. Не то чтобы специально ждал этих моментов, но если они случались — не мог оторвать взгляд. В ней было что-то... неуловимое, дикое. С привкусом свободы. Не сказать, что она была «вне правил» — скорее, вне клеток. Саша шла по земле, которая ей не принадлежала, но всё равно ступала, как на свою.

Но сейчас всё было иначе.

Женя заметил их издалека. Саша стояла напротив группы парней, и сразу стало понятно — пахнет жареным. Он замедлил шаг, вглядываясь в происходящее. Ребята окружили её полукругом — как занавес перед актом насилия. Но главное внимание притягивал один. Высокий, плотный, с короткими светлыми волосами, он стоял напротив неё. Даже с этого расстояния было видно, как из него сочится злость: корпус напряжён, кулаки сжаты, дыхание прерывистое. Тот смотрел на неё так, словно мог взорваться в любую секунду.

А Саша...

Она улыбалась?

Это была не та улыбка, что рождается от шутки — в ней не было ни света, ни тепла. Только ледяной вызов и пренебрежение — что-то вроде: «Давай, попробуй». Она бросала слова прямо в него, и даже на расстоянии было видно, как его лицо перекосилось в злобную гримасу, а ноздри раздулись от гнева. Женя замер, пытаясь расслышать, но до ушей долетали лишь обрывки.

— Жалкий... — голос Саши был холодным, с явной насмешкой.

Чувак перед ней дёрнулся. Плечи вздрогнули, дыхание стало рваным. Он стиснул зубы, и в глазах мелькнуло нечто дикое, неуправляемое. Это было не просто злость — бешенство кипело в нём, готовое сорваться с цепи.

Женя прищурился — в свете фонаря её лицо вспыхнуло пятнами. Что-то не так... Кровь. Бледная кожа, размазанные алые мазки, следы на носу, губах... Она только что вытерла их тыльной стороной ладони, но кровь всё ещё проступала. Суриков вздрогнул от ужаса. Это уже была не просто стычка. Это было... нечто большее.

Он не знал, кто они и что им от неё нужно. Но одно стало ясно: это перешло черту.

—...ДАВАЙ ЕБАШЬ...

Мерзкий тип сорвался с места — всё лицо перекошено, взгляд остекленевший. Он больше не держал себя в руках.  В его движении не было сомнений — он собирался ударить её.

Мысли Жени не успели догнать тело. Всё произошло слишком быстро.

Тело среагировало раньше, чем Суриков успел подумать. Кулак выстрелил вперёд — чётко, без промаха, как будто это был не он , а что-то древнее внутри.

Удар развернул противника наперекосяк, он споткнулся о собственную важность и с грохотом грохнулся в сугроб.

Звук в голове — как электрический провод на голом нерве. Всё тело гудит. Не от удара — от того, что внутри всё сработало само. Без команды. Просто рефлекс.

Мельком, почти незаметно подняв голову, Женя встретился взглядом с Сашей.

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами — в них смешались удивление, шок, но не страх. Парень видел: она не испугалась. Скорее — не понимала.

Женя тоже не понимал своей реакции.

Но знал одно — он не мог позволить этому ублюдку её ударить.