# ГЛАВА 7 ЖЕНЯ
Ровно в шесть утра что-то треснуло — тонкий звон будильника проколол стеклянную скорлупу сна разрезая тишину, как нож — плотную плёнку.
Женя открыл глаза и уставился в потолок. Белый, идеально ровный, без трещин и пятен. Как и всё в этой комнате. Всё было чистым, правильным, выверенным до миллиметра. Ни одной лишней вещи, ни одного предмета, который выбивался бы из общей картины.
Он перевёл взгляд на тумбочку. На ней, сложенные ещё с вечера, лежали вещи – аккуратно, специально выглажены без единой складки. Он сам это делал. Уже давно. Уже... почти автоматически.
Сквозь прикрытые жалюзи просачивался рассеянный утренний свет . Такой бледный словно сам не хотел вмешиваться в стерильность этой комнаты. Он не приносил тепла, не оживлял, не смягчал углы — только подчеркивал их. В этом пространстве не было ни дыхания, ни души. Всё казалось выставочным: безупречная геометрия вещей, натянутая симметрия, тишина, натренированная годами. Здесь не жили — здесь выдерживали порядок. Нарушишь — и вся конструкция посыплется.
Женя тяжело выдохнул, провёл ладонями по лицу, затем резко сел на кровать, поставив ноги на холодный пол.
Блять.
Он ненавидел это ощущение. Жить внутри чужих ожиданий — как ходить по линейке, не смея оступиться.
Ощущение того, что он живёт не в своём доме, а в каком-то идеально подогнанном под чужие ожидания мире.
Комната была просторной. Огромной, даже по меркам обычного подростка. Дорогая мебель, светлый интерьер, выглаженные шторы, аккуратно расставленные книги на полках, ровно сложенные бумаги в папках. Всё идеально.
Слишком идеально.
Женя перевёл взгляд на зеркало. Из него смотрел кто-то чужой: опустошённый, с потускневшими глазами, с растрёпанными чёрными волосами, застывшей челюстью и плотно сжатыми губами. Лицо человека,словно не спавшего всю ночь. Или просто уставшего от всего.
Он встал с кровати, как ледяная волна — медленно, с натугой,сквозь вязкий сон. Потянулся, но в движении не было жизни — одно лишь эхо механики. Тело знало маршрут наизусть, даже если сознание ещё спало. Шаги вывели его в ванную. Холодная вода хлестнула в лицо, как пощёчина, пальцы нащупали волосы и вяло пригладили их назад. Вдох. Взгляд в зеркало — как попытка проверить, остался ли там кто-нибудь.
Нет.
Отражение не изменилось. Те-же глаза. Та же усталость.
Полотенце всё ещё было в руке, когда он подошёл к шкафу. Щелчок — дверь открылась. И снова этот до зубной боли знакомый порядок: рубашки по оттенкам, свитеры как по линейке, брюки с одинаковыми изгибами на коленях. Он сжал челюсть. И ладонь, от собственного имени, пошла по вешалкам, разрушая этот идеальный ряд на несколько секунд.
Тишина... шкаф закрывается .
Достав заранее подготовленные вещи, накинул их на себя, не обращая внимания, как футболка слегка перекосилась. Плевать. Он вспомнил, как в детстве мать постоянно ругала его за беспорядок. Как она заходила в комнату, морщила нос и с ледяным спокойствием говорила:
— Евгений, почему у тебя здесь такой хаос? Ты же знаешь, что я не терплю грязи.
Он тогда пытался сопротивляться, но её взгляд... Это холодное разочарование , под которым становилось не по себе пробивая тело до дрожи. Так он начал сам за собой убирать. Каждый раз убеждая себя, что делает это потому, что так должно быть, а не потому, что он боится снова увидеть это выражение лица.
Теперь Женя привык. Его комната была идеальной. Но не его.
Взяв телефон, бросил беглый взгляд на экран. Сообщений – ноль. Ну да, а от кого ему их ждать?
Он резко выдохнул и вышел из комнаты. В груди снова что-то свело в тугой, знакомый узел. Завтрак ждал впереди. Не как еда, а как ритуал. Режимный, обязательный, выверенный. Без вкуса. Без выбора. Очередная ложка правильности, которую нужно проглотить, не давясь.
Женя переступил порог кухни — и тут же его накрыло. Воздух был слишком стерильным, светлым, дышать в нём становилось тесно. Просторная кухня в светлых тонах, большая стеклянная столешница, идеально разложенные приборы, ни крошки, ни пылинки, ни намёка на беспорядок. За столом уже сидели родители.
Отец сидел в своём привычном деловом костюме — даже за завтраком он оставался как на службе. Мужчина листал ленту новостей на телефоне, не отрываясь от экрана. Его движения были быстрыми, чёткими, отточенными. Сложно сказать, осознавал ли он вообще, что находится за семейным столом, или мыслями уже давно был в офисе.
Мать, напротив, выглядела безупречно — до последней детали. Уложенные волосы, лёгкий, но профессиональный макияж, свежий маникюр. Платье словно сшито по внутреннему коду совершенства. Она уже потягивала кофе из чашки, чуть качая ногой в ритм какой-то мелодии, которая, судя по её лёгкой улыбке, крутилась у неё в голове.
На столе стоял завтрак. Тарелки с овсянкой, нарезанные фрукты, чашки с чаем. Всё как всегда.
— Доброе утро, — сказал Женя, усаживаясь за стол.
Отец даже не поднял головы, просто кивнул в сторону.
— Угу.
Мать улыбнулась, посмотрела на него бегло, скользя взглядом проверяя, всё ли с ним в порядке.
— Доброе утро, Женечка, — сказала она тоном, который звучал скорее как автоматическое напоминание , чем как искреннее приветствие. — Хорошо спал?
— Нормально, — солгал он, подцепляя ложкой овсянку.
— Замечательно. Сегодня у тебя тренировка, да?
— Да.
— Хорошо. После тренировки заедешь в школу на дополнительное занятие английского языка.
Женя кивнул, нажимая внутреннюю кнопку "согласен", не особо вникая, что именно подтверждает.
— У нас с отцом вечером беседа с партнёрами, так что тебе нужно будет самому себе разогреть ужин, — продолжила мать, добавляя сахара в кофе.
Снова кивок. Тихий, послушный. Почти невидимый. Чтобы не вызвать лишних вопросов.
— Отец вчера видел твои последние оценки, — вдруг сказала она еще шире улыбаясь.
Парень почувствовал, как внутри что-то неприятно сжалось.
— Да?
Отец наконец отвлёкся от телефона, отложив его на стол и посмотрел на сына.
— Да. Ты неплохо держишь планку. Молодец.
Спина выпрямилась сама — рефлекс, вбитый годами. Как по щелчку: ты под взглядом — значит, стройся.
— Спасибо.
— Но нужно быть внимательнее, — продолжил отец, беря в руки чашку с кофе. — Ты же понимаешь, да? Если ты хочешь поступить в хороший вуз, тебе нельзя останавливаться. Всегда есть кто-то лучше, кто-то умнее. Если ты расслабишься, то окажешься в хвосте.
— Я понимаю, — спокойно ответил Женя.
Сын сказал, что понял — этого хватило. Отец даже не стал ничего добавлять: просто снова нырнул в телефон, как в родную стихию.
— Кстати, — подала голос мать. — На следующей неделе будет встреча в школе, обсуждение дальнейших перспектив для будущих выпускников. Ты ведь уже определился, куда будешь поступать через два года?
Мат застрял где-то между зубами и горлом — Женя удержал его усилием воли сказав короткое слово:
— Да.
— Отлично. Главное — не подвести себя и нас.
Не подвести. Фраза, от которой хочется встать и выйти. Без слов, без объяснений. Просто уйти, пока ещё помнишь, кто ты.
Женя сжал пальцы вокруг ложки, медленно вдыхая. Он уже давно привык к этим разговорам. Они никогда не спрашивали, чего хочет он. Просто решали за него. Определяли его путь, расставляли границы, формировали идеальный образ. Лучшая учёба. Лучший спорт. Лучшие результаты.
Ты должен быть лучшим, Женя. Ты должен соответствовать. Ты должен оправдывать наши ожидания.
Проглатывая комок в горле, натянув лёгкую улыбку Женя кивнул.
— Конечно.
Он больше ничего не сказал. Только ковырял овсянку,пытаясь утопить в ней свою злость. Внутри полыхал костёр — ровный, молчаливый, жгущий изнутри, но ни одной искры наружу.
* * *
Стою на остановке в наушниках гремит музыка, приглушая утреннюю суету города. Люди спешат, автобусы подъезжают и уезжают. Кто-то раздражённо переговаривается, но всё это остаётся где-то вдалеке, размытым фоном. Я просто жду свою электричку. Не думаю ни о чём конкретном, не вникаю в происходящее вокруг, просто стою.
И вдруг замечаю её.
Как только она появляется из-за угла дома напротив, я сразу её узнаю. Чёрные ботинки, узкие джинсы, дутый пуховик. Капюшон натянут на голову, но несколько рыжих прядей выбились наружу, выделяясь яркими пятнами на фоне осеннего утра.
Я знаю, кто она. Саша.
Я давно за ней наблюдаю. Не специально — просто каждый раз, когда она появляется, мир вокруг делает шаг в сторону. Она не старается быть не заметной, но в этом и есть суть — внимание само к ней тянется. Не яркостью, не криком — тишиной. Тем, как идёт, ссутулив плечи, но уверенно делает вид, что ей плевать, куда она направляется. В каждом её шаге чувствуется что-то упрямое, непреклонное. Я знаю, как она стоит, засунув руки в карманы, чуть приподняв подбородок — не вызов даже, а привычка не прогибаться. Знаю, что постоянно щёлкает зажигалкой, крутит её в пальцах показывая всем, что это способ держать себя в руках.
Я не раз ловил её за этим занятием.
Каждый раз хотелось понять: зачем? Зачем она таскает её с собой повсюду?
Помню одну ночь. Тогда я проснулся без причины, просто открыл глаза, включив ночник и машинально посмотрев в окно. И увидел её.
Саша стояла под моими окнами.
Одна.
В темноте, когда уже никто не шатается по улицам. И она смотрела прямо на меня.
Всё внутри схлопнулось, и я застыл, как кадр на паузе.
Не знаю, сколько секунд длился этот момент, но я не отводил взгляд. И она — тоже. Что она там делала? Почему была одна? Где её родители?
Мне стало странно. Я не мог понять её. У неё нет такого, как у меня? Она может просто выходить из дома, когда захочет? Может делать что угодно? Эта мысль тогда не давала мне покоя. И сейчас — тоже.
Она идёт прямо ко мне, практически навстречу. Я машинально выпрямляюсь, но продолжаю стоять на месте. Вот она останавливается.
Мы встречаемся взглядами. Я чувствую, как воздух становится плотнее. В ее глазах есть что-то, что я не могу разгадать. Она смотрит так же, как той ночью. Без удивления, без эмоций. Просто смотрит.
Мне становится не по себе. Я привык управлять взглядом других — давать ровно столько, сколько хочу. Но у неё есть нить другого фокуса. Словно она не смотрит — а считывает. Я привык быть витриной, а когда вижу её чувствую себя витражом: слишком много просвета.
Плавное движение — и весь воздух замирает. Её рука шуршит в кармане, и мне уже не оторвать глаз. Достаёт зажигалку и есть ощущение , что она вытаскивает что-то большее. Что-то, что держит её.
Щёлк.
Язычок огня вспыхивает и тут же исчезает.
Она клацает крышкой, не глядя — словно ловит ритм, который слышен только ей. А я стою, как прибитый, и только спустя несколько секунд понимаю, что лёгкие пусты.
Она убирает железку обратно в карман. Задерживается на долю секунды и есть ощущение,что она хочет что-то сказать, но передумывает. А потом разворачивается и уходит. Просто. Без слов.
А я стою, как вкопанный, взгляд цепляется за её спину, пока она не растворяется в сером воздухе за поворотом. Её силуэт тает, а внутри что-то обрушилось. Тоска расползается по телу холодной змейкой. Я не сразу понимаю, откуда. Но потом доходит.
Учёба.
Началась учёба, и она исчезает — как птица, улетевшая в другие края до весны. Вернётся только на зимние каникулы. Вернётся в тот самый подъезд, что дышит рядом, но пустует без неё.
До этого — никаких случайных встреч. Никаких взглядов. Никаких этих странных, напряжённых моментов, от которых внутри всё переворачивается.
Я не увижу её.
Долго.
Мысль о том, что она где-то бродит неподалёку, как призрак на соседней улице, всегда держала меня на плаву. Давало ощущение случайной близости. А теперь её снова вырезали из пейзажа.
Ждать? Опять ждать? Тошно. Кулаки в карманах, зубы скрипят, а эта дрянь — тоска — только глубже впивается. Как заноза, которую не вытащишь.
Где-то вдали наконец подъезжает моя электричка. Я глубже натягиваю капюшон, делаю шаг в привычную суету. А внутри — тишина, натянутая, как пленка, ни одна мысль не может пошевелится.