Хлороформ

Захлебываясь слезами, Ю наблюдает за тем, как теплая вода в ванной окрашивается в кроваво-красный. Красивые разводы расплываются под водной гладью никому не понятными узорами, но девчушка отчетливо видит слово «смерть», выведенное чьим-то насмешливо-корявым почерком. Ю потряхивает от страха и боли: легкие горят огнем, а кашель все никак не желает отступать. Она задыхается в этих бесконечных спазмах, сплевывая в ванну темно-зеленую слизь с кровью.

У девушки перед глазами все расплывается, причудливыми волнами расходится комната, словно по швам, а электронное сияние флуоресцентной лампы смешивается и блестит в уголках глаз ослепляющими кристаллами. От этого плохо становится, мутит ещё сильнее, поэтому Ю прикрывает глаза, откидывая голову назад и негромко всхлипывая. Нос заложен — дышать практически невозможно, а при дыхании ртом легкие вновь сводит спазмами, в горле першит, и уже хочется вырвать себе что-нибудь, расцарапать грудь, вытащить сердце, душу или печень на худой конец. Только что-нибудь, чтобы облегчить эту боль, эти страдания, эти муки. Что-нибудь, что уничтожило бы память, стерло прошлое и оставило или огромное пустое «ничего», или светлое будущее.

Под закрытыми веками красным кодом пульсирует цифра четыре, и даже в бессознании не скрыться от напоминания о жутком психологе, которая продолжает являться в самых отвратительных кошмарах, в какой-то момент ставших ужасной действительностью, искалеченной явью. Четыре раза девушка из борделя уже проводила свои волшебные «сеансы», в ходе которых Ю, кажется, вернулась в начало своего пути, когда её — непонятливую, несмышленую, наивно верящую в то, что однажды ее спасут, — ебали во все дыры, били всем, что попадалось под руку, рвали, мучили, стирали волю и сознание в порошок, чтобы и мысли больше не возникало о нормальной прежней жизни, чтобы каждый миг ощущался началом нового нескончаемого кошмара, а единственным желанием было желание сдохнуть уже хоть в каком-нибудь виде. И человек не может вынести столько боли, только — нет, на самом деле, может. Ю знает это не понаслышке.

Четыре гребаных дозы сейчас бушую в организме, пульсируя болью в легких и кровавыми пятнами на ладонях, которыми девушка прикрывает рот, в очередной раз задыхаясь от кашля. Четыре раза чертова психолог вкалывала эту дрянь в шею. Четыре раза в ее заднице побывал кулак, а еще вся спина теперь покрыта кровоподтеками, потому что «иглоукалывание очень полезно для таких шлюх, как ты, Ю». И толстое шило вводилось под тонкую бледную кожу сотни раз, пока девчонка могла только тихо скулить в резиновый кляп. Четыре раза эта женщина пересекала порог этого дома.

Четыре. Ю ненавидит это число. Также, как и сутки назад ненавидела число три, а еще раньше — «два». Также сильно она ненавидит четверку, как завтра — чувствует каждой клеточкой своего тела — будет ненавидеть «пять». Единственным приятным станет ноль, вернее, теперь уже не станет никогда. Или дата смерти, о которой Ю, вероятно, никогда не узнает. Как в старой заезженной шутке про обиду на отсутствие гостей на собственных похоронах.

Слезы смешиваются с медленно остывающей алой водой. Разводы полностью растворяются, оставаясь лишь тусклым цветом, пока Ю ревет и ревет, не в силах остановиться. Теперь в голос, периодически срываясь на жуткий кашель, обдирающий стенки горла. Потому что каждый раз, когда она думает, что это край, самое дно, внезапно земля из-под ног вновь уходит, и Ю летит и летит куда-то вниз, хотя ниже уже нельзя. Девятый круг ада? Смешно. Кажется, это по счету — многомиллионный.

В голове — пустота, в глотке острой костью застрял крик, который в этот раз подавить не получится. Он не проглатывается вместе с сухостью во рту, не ловится он и на кончике языка, не оседает пеплом на пересохших искусанных губах, срывается, заполняя девичьей болью ванную комнату, кровью души окрашивая бледно-серые стены.

Госпожа Кан за дверью подпрыгивает. Чужой вопль режет уши, сковывает сердце и вталкивает в секундный ступор. Всё настолько неожиданно, что пожилая женщина просто не сразу соображает, что же делать. Ей нужно несколько секунд, чтобы понять, куда бросаться, и где кричали. Она открывает дверь в ванную быстро, запутавшись трясущимися руками в немного скрипящей заедающей ручке.

— Что случилось? — запыхавшийся голос, и смотрит на девушку, сидящую в ванне и обнимающую колени, загнанно, словно андроид сканируя её состояние. Только ответа не следует, лишь сдавленные рыдания, всхлипы отчаяния. Ю утыкается лицом в колени, подвывая.

— За что? — тихо шепчет, вопрошая у кого-то невидимого, — за что? — повторяя, словно в бреду, много раз, — за что? — и снова кричит, но тут же, зубами цепляясь за кожу на ногах, пытается подавить это. Только хриплый полувизг-полустон все равно заполняет помещение до краев, вытекая в открытую дверь, касаясь Юнги, замеревшего у лестницы. Он тоже слышал, тоже пришел. Потому что этот призвук отчаяния невыносим, только социопат смог бы справиться, тот, что вообще не герой — просто пустое место, вот ему бы было плевать, он бы, наверное, даже наслаждался этой болью, историей вечных страданий, написанной привкусом собственной крови у Ю во рту.

— Ю, что ты сделала? — девушка уже слышала этот вопрос однажды. И вспоминать не хочется, что за ним последовало. Проходить повторно — самоубийство. Госпожа Кан заглядывает в воду, у женщины на мгновение перед глазами мутнеет от ее кровавого оттенка. Но, довольно быстро взяв себя в руки, она подходит ближе, аккуратно, но ощутимо дергая за плечо на себя. Ей тоже страшно, ей тоже больно от мысли о том, что Ю могла с собой сделать. Наверное, на трезвую голову эта вероятность в девяносто девять целых девяносто девять сотых процента попытки суицида объяснима, потому что по то сторону стекла, за гранью этой самой действительности, лишь силясь представить, через что прошла Ю, легко понять, почему такая тяга к смерти. Только столкнувшись напрямую, госпожа Кан теряется, пугается и судорожно тянет девчонку за обе руки, чтобы проверить на наличие порезов запястья, — почему в воде кровь, Ю? Что произошло?

Ю мотает головой, пытаясь носом втянуть воздух. Слезы мешают нормально видеть, кислорода не хватает. Девчонка ртом тянет воздух и снова срывается на кашель, отхаркивая мерзкую слизь вперемешку с кровью. По губам стекает алая струйка, тоненьким червячком сползая к подбородку и малюсенькой каплей срываясь вниз.

Юнги спешит в ванную, только Ю плевать. Она закатывает глаза, потому что больше не может терпеть. Легкие горят огнем, боль стискивает все сознание, каждую молекулу существа девушки. Слабее, слабее и ещё слабее виднеются блики реальности, медленно угасающей под закрытыми веками. Ю заваливается на спину, и только быстрая реакция госпожи Кан не дает ей удариться головой о бортик ванны.

— Вызывайте доктора Чона, госпожа Кан, — твердым голосом выговаривает Мин, в два коротких шага оказываясь около девушки. Осторожно подхватывает на руки бессознательное мокрое тело. Он и в прошлый раз отметил, что девчушка чересчур легкая, словно ее морили голодом, но сейчас, кажется, ещё легче. Хотя Мин точно уверен: в этом доме её кормят. Следят за тем, чтобы хотя бы все необходимые вещества поступали в кровь.

Быстрыми шагами направляется в ее комнату, аккуратно, словно фарфоровую куклу укладывая на кровать. Проверяет пульс и дыхание, которое к огромному облегчению мужчины присутствует, хоть оно и тяжелое, прерывистое, а ещё фонариком от телефона реакцию зрачков на свет. К счастью, Ю просто отключилась по какой-то причине, а о наличии жизни в ее теле свидетельствуют физиологические процессы. Мин грубо растирает ушные раковины, чтобы увеличить приток крови к голове, и несильно, но ощутимо шлепает ладонью по щеке. И снова. Девушка реагирует только на третий удар, приоткрывая глаза. И жмурится, хрипло вздыхая.

— Ю, ты меня слышишь? — мужчина крепко обхватывает ладонями лицо, пачкая пальцы в еще не засохшей крови на губах. Его тон холодный, хоть и присыпанный толикой волнения. Для девушки же это в новинку. Обычно, после ударов по щекам прилетало кулаком под дых или по уху. Причем так, что оглушало. Ю хмурится, вновь приоткрывая веки и глядя прямо в глаза, — Ю, ты слышишь меня? — Мин повторяет вопрос, терпеливо дожидаясь хоть какого-нибудь ответа.

Девушка лишь кивает головой, насколько позволяет ей ловушка чужих рук. И сглатывает слюну, только тут же жалеет, потому что в горле вновь запершило. Ю дергается, чтобы высвободиться из чужой хватки, и резко переворачивается на бок, спиной к Юнги. Кашляет громко, хрипло, сдирая гортань. Кое-как на руки опирается, чтобы приподняться. И по инерции, не успев подумать, выплевывает гадкую слизь на застеленную кровать. Пугается, потому что сразу же понимает, что натворила. И медленно поворачивается обратно к мужчине.

— Я... — заикается, потому что тело вновь скованно страхом перед неизвестностью. Неизвестностью того, что ждет её за подобную ситуацию и испорченное покрывало, — я не хотела. П-простите, — уже почти сгибается пополам, в попытке поклониться в знак извинений, только Мин резковато хватает за плечо, крепко сжимая, и вынуждает вновь отвернуться. Хмуро разглядывает ее нагую спину, всю усеянную колотыми ранами, кровоподтеками и гематомами. Они свежие — видно невооруженным глазом. Корка ещё даже не до конца засохла в некоторых местах.

— Откуда это, Ю? — Юнги сам поражается своему стихшему голосу. Потому что не думал, что столкнется с этим наяву. Он прочитал журнал действий, произведенных над «рабыней Ю» в «Алой розе». Несколько раз блевал, потому что даже ему — холодному и сдержанному — это казалось чем-то «за гранью». Только вот такого результата не ожидал. Мин думал, что для Ю все закончилось, но сейчас он не понимает ничего. В прошлый раз, когда он доставал девушку из ванны, так опрометчиво заснувшую на бортике, всего этого кошмара не было.

И смутная кошмарная догадка мелькает на периферии сознания.

— Это Мэй с тобой сделала? — вновь заставляет Ю повернуться к нему лицом. И заглядывает загнанными от ужаса глазами в ее пустые и бездонные, — скажи мне честно, Ю, это Мэй?

— Я... — снова заикается, — я не специально, — шепчет тихо, едва различимо, и Юнги лишь по губам может прочитать, что говорит девушка, — простите, — кашляет. Громко. По губам вновь стекает кровь, — пожалуйста, простите меня. Не наказывайте. Я... — задыхается, — я не специально.

— Ю, пожалуйста, забудь про одеяло! — руками обхватывает плечи, едва ощутимо встряхивая, — скажи мне, это Мэй тебя так? — Юнги просто хочет, чтобы девушка это признала. Он и сам догадался уже, что ответ положительный, просто нужно подтверждение.

— Я не знаю, кто такая Мэй, — тихо шепчет. Кашель вновь царапает горло своими длинными когтями. Капельки крови попадают на Юнги, но ему плевать, у него сейчас немного иная цель.

— Психолог из «Алой розы», Ю, это она, да? — Мин даже язык прикусывает. Глаза у него горят от смешанных чувств: от непонимания, отрицания, злости, ненависти, жалости. Чёрт возьми, да он никогда в жизни столько эмоций за раз не испытывал.

— Госпожа Пак делает все, чтобы... — всхлипывает, потому что воспоминания лавиной сносят всё, — чтобы... — сглатывает слюну, кашляет, пытается вдохнуть носом, только дается это с трудом. Глаза опускает, пытается скрыть. Слезы снова брызгают из глаз, — о-она в-вколола мне... — Ю не может сформулировать, не может ничего. Ей тяжело.

— Ю, что она вколола? — но девушка только лбом утыкается мужчине в плечо, громко неприлично всхлипывая, шмыгая носом и рыдая. Мужчина неосознанно обнимает в ответ, пальцами обхватывая голову. Прижимает к себе билже и крепче, чтобы дать хоть какое-то чувство безопасности девчонке.

— Господин Мин, — раздается голос домоуправительницы из-за двери, — господин Чон скоро будет, — и вдруг женщина меняет тон на неформальный, — Юнги, не дави на нее. Поговорите позже, когда она успокоится, — подходит ближе, протягивая стакан с разведенным успокоительным. Мужчина вынуждает немного отстраниться, чтобы невесомо ткнуть стакан к губам.

— Выпей, Ю, — шепчет, придерживая сосуд, пока девушка кое-как глотает, потому что нос всё ещё заложен, а кислород жизненно необходим. Она из-за этого постоянно отрывается, чтобы вдохнуть, — вот так, — Юнги тихо подбадривает, словно маленького ребёнка, — это успокоительное. Тебе должно стать легче, — поясняет на всякий случай. Отставляет стакан в сторону, куда-то на тумбочку.

— Господин Мин, выйдете, Ю нужно одеться, — строго проговаривает госпожа Кан, когда седативный препарат принят. Юнги же только сейчас вспоминает все детали ситуации. Он поднимается на ноги, отворачиваясь мгновенно. И направляется к выходу из комнаты.

— Да, госпожа Кан, — останавливается у самой двери, впрочем, не поворачиваясь всем корпусом к собеседнице, — нужно заменить постельное бельё и покрывало у Ю на кровати. Этот комплект немного запачкался, — накрывает ладонью дверную ручку, — и дайте ей пачку бумажных салфеток. Думаю, они ей понадоьятся до приезда Хосока, — и уходит под аккомпонемент пока всё ещё неконтролируемых всхлипов, от которых что-то внутри надламывает и разваливается на тяжелые, тянущие куда-то на самое дно, куски.

<center>***</center>

Двойной стук в дверь звучит до боли знакомым сигналом для Юнги. Словно детство резко вернулось, словно вновь нужно сломя голову нестись на первый этаж, чтобы отец раньше времени не открыл дверь и не вышвырнул друга за порог их дома. Мин просто по привычке спешит открыть, хотя отца уже давным-давно нет в живых, мужчина может жить так, как ему захочется.

— Боже, у меня чувство, будто сейчас твой отец недовольно смотрит на меня из гостиной, — мужчина в белом халате и с небольшим чемоданчиком в руках проходит внутрь, лишь только дверь в дом открывается. У него приятный голос, только немного громковат.

— Когда всё закончится, продам этот дом к чёртовой матери, — бормочет себе под нос Мин, вновь закрывая на замок входную дверь, и поворачивается к гостю, — госпожа Кан дала Ю успокоительное. Девчонка уснула, поэтому пойдём пока на кухню, расскажу тебе всё, что знаю, — Юнги неопределённо машет в том направлении, где находится комната. У него под рёбрами странное чувство дежа вю. Он даже язык прикусывает, боясь вновь услышать предложение разбудить девушку, потому что она "отчаянно нуждается в помощи".

— Всегда рад проинспектировать твой холодос на предмет чего-нибудь вкусненького от госпожи Кан, — ухмыляется мужчина и направляется прямо в верном направлении, которое, можно сказать, за долгие годы выучил наизусть.

В дверном проёме гостиной показывается старушка, заметив которую, новоприбывший низко кланяется и тепло улыбается.

— Добрый день, госпожа Кан, — проговаривает чётко, почтительным тоном.

— Добрый, Хосок, — женщина отвечает тем же, разве что кланяется чуть менее низко, нежели парень, — в холодильнике твои любимые пирожные, — Юнги удивленно смотрит на женщину, вскидывая бровь. Но ответа на свой немой вопрос не получает. Госпожа Кан лишь скрывается в гостиной, осторожно прикрывая за собой створчатую дверь, чтобы не шуметь.

— А меня кормит одним салатом, — как-то обиженно бубнит под нос Мин, насупившись, словно ребенок, на что доктор ржет в голос, за что тут же получает гневный взгляд в свою сторону и шипение.

— Хосок, не шуми! — полушёпотом рявкает Юнги, в прямом смысле слова заталкивая друга на кухню, и точно также тихо закрывает за собой дверь.

— Ты снова в чём-то провинился? — мужчина старается себя сдержать, только выходит из рук вон — плохо. Поэтому он закрывает рот и нос руками, буквально задыхаясь от смеха.

— Я ей не рассказываю ничего, вот она и обижается. Знает она, разумеется, больше, чем мне хотелось бы, но вопросов не задаёт. И всё равно обижается! — восклицает Юнги громковато, за что сам себе даёт по башке, чтобы лучше запомнить: шуметь – не хорошая идея, — блин, а что я должен ей сказать? Что меня выпустили из колонии не за примерное поведение, а под расписку о том, что помогу разобраться с "Алой розой"? Это даже сейчас звучит хреново. Да её же удар хватит!

— Юнги, эта женщина пережила новость о том, что ты лично убил родного отца, — отсмеявшись, Хосок уже вовсю воплощает свою идею с инспектированием холодильника в жизнь, — она осталась здесь и ждала, когда ты вернёшься, не отвернулась, Юнги, — мужчина замолкает, потому что всё его внимание привлекают они – любимые пирожные с заварным кремом и шоколадной стружкой, которые женщина покупает исключительно для него. У Чона на лице улыбка от уха до уха, он разве что глаза от удовольствия предвкушения не закатывает, — а учитывая отнюдь не гуманный способ убийства, который ты выбрал, — Хосок не заканчивает фразу, брошенную тоном пятилетнего мальчишки, который получил заветный подарок на день рождения и теперь превратился в розовую кашеобразную лужицу.

— Мне немного неловко, — мямлит Юнги, отворачиваясь к окну, пока его друг хозяйничает с чайником и тарелками.

— Ой, знаешь, что? — Хосоку этого не понять, потому что он не жил с этой женщиной под одной крышей на протяжении двадцати семи лет, он не считал её кем-то, кто заменил ему родную мать, не находил в ней опору и поддержку. В общем, Мин видит мир под другим углом. Впрочем, наверное, как и все мы, — ладно, расскажи лучше, что произошло с девушкой, — мужчина поворачивается к Юнги лицом, ожидая, когда закипит чайник.

— Это долгая история, знаешь? — Юнги и друга не особо хочет втягивать, просто выбора нет, потому что задание было получено, а помощи никакой, только тупые приказы и требование отчётов. Ещё и обещание своё – сто процентов – не сдержат: не отпустят его после окончания всего этого дерьма. Лучше бы он просто зависал на нарах, не думая ни о чем.

— Мы никуда не торопимся, Юнги, — это произнесено с каким-то нажимом, словно выбора нет. И мужчина сдаётся.

— Сначала? — в ответ получает лишь утвердительный кивок и вздыхает обречённо как-то, — Бюро заключило со мной сделку. Я должен им помочь вывести на чистую воду "Алую розу" и её владельца – господина Кима, — ему нужно собраться с мыслями, всё обдумать, только два темных карих глаза друга не дают уйти в себя, продолжая прожигать, — я втерся к ним в доверие, приходил к ним пару раз. Потом, на основании того, что я – VIP-клиент, выкупил девушку за миллиард. Только грёбаным садистам показалось мало. Им нужна была молодая кровь. Новенькая. Я сказал, что только после того, как Ю придёт в себя, отправлю к ним кого-нибудь, кто будет рад быть изнасилованным и убитым самым зверским способом, — Мин вдруг прекращает говорить, прислушиваясь к звукам в доме. Только тишина, лишь чайник шипит, оповещая о том, что уже закипел, — но людям из Бюро нужно было пробраться внутрь. Для этого мне нужно было выманивать из борделя психолога, потому что через её кабинет проще всего попасть незамеченным в кабинет главного.

— В борделе есть психолог? — Чон заваривает чай, вдыхая божественный аромат бергамота, — нахрена?

— Откуда мне знать?! — пожимает плечами Юнги, скрепляя руки в замок, — может, она многофункциональный врач. Без понятия. Но мне кажется для какого-нибудь рода махинаций с документами. Не могут же они открыто заявить о том, что являются нелегальной организацией, — Мин вздыхает снова, сильнее сжимая пальцы, почти до хруста, — но она такая же садистка, как и все. Ты ещё не видел, что она сотворила со спиной Ю. А ещё она её чем-то травит, как ненужного свидетеля. Насколько я понял, обычно, если у них выкупают девушку, то через какое-то время возвращают. Но в моём случае, всё пошло не по их плану, только поэтому им было выгодно, чтобы Мэй приходила сюда. Я так и не добился у Ю, что ей вкололи.

— А в Бюро что-нибудь уже нашли? — Хосок немного шипилявит, потому что затолкнул в рот огромный кусок пирожного, — тебе не сказали, когда это всё закончится?

— Они готовят облаву в четверг, — Юнги прикусывает губу, — но проблема в том, что для этого мне во вторник снова нужно выманить психолога, потому что им нужно видео-доказательство того, что та женщина издевалась над Ю. А я не имею понятия, как снова подпустить к ней эту женщину. Меня блевать тянет от мысли о том, через что Ю снова придется пройти. В журнале действий, произведенных над ней, сказано, что однажды ей заклеили рот супер-клеем, потом вытрахали, а потом руководство борделя ещё четыре дня пытали, потому что думали, что девушка молчит просто от большого желания. Как тебе? Мило, не правда ли?

— Заткнись, Мин, я же ем! — возмущённо восклицает Чон с набитым ртом, так что несколько кусочков пирожного выпадает изо рта.

Они молчат некоторое время, думая каждый — о своём. Юнги на взводе, потому что в очередной раз позволил эмоциям завладеть собой, дал им возможность взять над собою верх.

— Почему именно эта девушка, Юнги? — спустя пару долгих минут, Хосок задаёт вопрос, внезапно родившийся в сознании. Он всегда был прямолинейным, всегда кидал всё в лоб без обиняков, — она что-то значит? — мужчина видел своего друга любым, но таким взволнованным –никогда. Юнги всегда относился к насилию спокойно. Ему было плевать. Но сейчас – нет. И Чону интересно знать, почему.

— Потому что её держали в комнате моей матери, — Мин трёт переносицу пальцами, жмурясь. Это не самая приятная тема. Её всегда хочется избегать, — я не знаю. Просто как-то так получается, что каждый раз, когда я смотрю на Ю – представляю маму. Вспоминаю отца. И мне хочется его воскресить, чтобы убить по новой, — почти рычит, — мне интересно, как она туда попала. Почему? — вздыхает, откидываясь на спинку стула и запрокидывая голову к потолку, — я не знаю, Хосок.

— Прости, я не должен был, — Чон извиняется, потому что своим вопросом разбередил старые раны, заставил – зная Юнги, он уверен, что в миллионный раз только за сегодняшний день, –вернуться в прошлое и перевернуть каждый миг с ног на голову.

— Забей и просто пей свой чай, — Мин хотел бы стереть память другу. Заставить его забыть всё, только бы не чувствовать этот жалостливый взгляд, наполненный сочувствием и сожалениями. Юнги это не нужно.

Но уже ничего не исправить.

***

P. S.
У меня есть телеграмм-канал, где я выкладываю разную информацию по главам, слэш и, реже, гет аушки, а так же просто общаюсь с людьми. Вернее, буду общаться, если люди будут туда заходить, лооол.
Если кого-то заинтересует: https://t.me/yoo_jey78