если нет врагов,может завистники?
- Враги? - сказал Матвеев
- Я, по счастью, еще так мало значу, что не
успел нажить их. Может быть, я немного вспыльчив, но я всегда старался
укрощать себя в отношениях с подчиненными. У меня под началом человек
десять - двенадцать матросов. Спросите их, милостивый государь, и они
вам скажут, что любят и уважают меня не как отца, - я еще слишком молод
для этого, - а как старшего брата.
- Если у вас нет врагов, то, может быть, есть завистники. Вам только
девятнадцать лет, а вас назначают капитаном, это высокая должность в ва-
шем звании; вы женитесь на красивой девушке, которая вас любит, а это
редкое счастье во всех званиях мира. Вот две веские причины, чтобы иметь
завистников.
- Да, вы правы. Вы, верно, лучше меня знаете людей, а может быть, это
и так. Но если эти завистники из числа моих друзей, то я предпочитаю не
знать, кто они, чтобы мне не пришлось их ненавидеть.
- Это неверно. Всегда надо, насколько можно, ясно видеть окружающее.
И, сказать по правда, - вы кажетесь мне таким достойным молодым челове-
ком, что для вас я решаюсь отступить от обычных правил правосудия и по-
мочь вам раскрыть истину... Вот донос, который возводит на вас обвине-
ние. Узнаете почерк?
Мольер вынул из кармана письмо и протянул его матвееву. Матвеев пос-
мотрел, прочел, нахмурил лоб и сказал:
- Нет, я не знаю этой руки; почерк искажен, но довольно тверд. Во
всяком случае это писала искусная "рука. Я очень счастлив, - прибавил
он, глядя на Мольера с благодарностью, - что имею дело с таким челове-
ком, как вы, потому что действительно этот завистник - настоящий враг!
По молнии, блеснувшей в глазах юноши при этих словах, Мольер понял,
сколько душевной силы скрывается под его наружной кротостью.
- А теперь, - сказал Мольер , - отвечайте мне откровенно, не как об-
виняемый судье, а как человек, попавший в беду, отвечает человеку, кото-
рый принимает в нем участие: есть ли правда в этом безыменном доносе?
И Мольер с отвращением бросил на стол письмо, которое вернул ему
Матвеев.
- Все правда, а в то же время ни слова правды; а вот чистая правда,
клянись честью моряка, клянусь моей любовью к Алисе, клянусь жизнью
моего отца!
- Говорите, - сказал Мольер.
И прибавил про себя:
"Если бы Рене могла меня видеть, надеюсь, она была бы довольна мною и
не называла бы меня палачом".
- Так вот: когда мы вышли из Неаполя, капитан Леклер заболел нервной
горячкой; на корабле не было врача, а он не хотел приставать к берегу,
потому что очень спешил на остров Эльба, и потому состояние его так
ухудшилось, что на третий день, почувствовав приближение смерти, он поз-
вал меня к себе.
"Дима, - сказал он, - поклянитесь мне честью, что исполните поруче-
ние, которое я вам дам; дело чрезвычайно важное".
"Клянусь, капитан", - отвечал я.
"Так как после моей смерти командование переходит к вам, как помощни-
ку капитана, вы примете командование, возьмете курс на остров Эльба, ос-
тановитесь в Порто-Феррайо, пойдете к маршалу и отдадите ему это письмо;
может быть, там дадут вам другое письмо или еще какое-нибудь поручение.
Это поручение должен был получить я; вы, Дима, исполните его вместо
меня, и вся заслуга будет ваша".
"Исполню, капитан, но, может быть, не так-то легко добраться до мар-
шала?"
"Вот кольцо, которое вы попросите ему передать, - сказал капитан, -
это устранит все препятствия".
И с этими словами он дал мне перстень. Через два часа он впал в бес-
памятство, а на другой день скончался.
- И что же вы сделали?
- То, что я должен был сделать, то, что всякий другой сделал бы на
моем месте. Просьба умирающего всегда священна; но у нас, моряков,
просьба начальника - это приказание, которое нельзя не исполнить. Итак,
я взял курс на Эльбу и прибыл туда на другой день; я всех оставил на
борту и один сошел на берег. Как я и думал, меня не хотели допустить к
маршалу; но я послал ему перстень, который должен был служить условным
знаком; и все двери раскрылись передо мной. Он принял меня, расспросил о
смерти бедного Леклера и, как тот и предвидел, дал мне письмо, приказав
лично доставить его в Париж. Я обещал, потому что это входило в исполне-
ние последней воли моего капитана. Прибыв сюда, я устроил все дела на
корабле и побежал к моей невесте, которая показалась мне еще прекрасней
и милей прежнего. Благодаря господину Моррелю мы уладили все церковные
формальности; и вот, как я уже говорил вам, я сидел за обедом, готовился
через час вступить в брак и думал завтра же ехать в Париж, как вдруг по
этому доносу, который вы, по-видимому, теперь так же презираете, как и
я, меня арестовали.
- Да, да, - проговорил Мольер, - все это кажется мне правдой, и если
вы в чем виновны, так только в неосторожности; да и неосторожность ваша
оправдывается приказаниями капитана. Отдайте нам письмо, взятое вами на
острове Эльба, дайте честное слово, что явитесь по первому требованию, и
возвращайтесь к вашим Друзьям.
- Так я свободен! - вскричал Матвеев вне себя от радости.
- Да, только отдайте мне письмо.
- Оно должно быть у вас, его взяли у меня вместе с другими моими бу-
магами, и я узнаю некоторые из них в этой связке.
- Постойте, - сказал Мольер Матвееву, который взялся уже было за шля-
пу и перчатки, - постойте! Кому адресовано письмо?
- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, в Париже.
Если бы гром обрушился на Мольера, он не поразил бы его таким быст-
рым и внезапным ударом; он упал в кресло, с которого привстал, чтобы
взять связку с бумагами, захваченными у Матвеева, и, лихорадочно порыв-
шись в них, вынул роковое письмо, устремив на него взгляд, полный невы-
разимого ужаса.
- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, номер тринадцать, - прошептал
он, побледнев еще сильнее.
- Точно так, - сказал изумленный Матвеев с. - Разве вы его знаете?
- Нет, - быстро ответил мольер, - верный слуга короля не знается с
заговорщиками.
- Стало быть, речь идет о заговоре? - спросил Матвеев, который, после
того как уже считал себя свободным, почувствовал, что дело принимает
другой оборот. - Во всяком случае я уже сказал вам, что ничего не знал о
содержании этого письма.
- Да, - сказал Мольер глухим голосом, - но вы знаете имя того, кому
оно адресовано!
- Чтобы отдать письмо лично ему, я должен был знать его имя.
- И вы никому его не показывали? - спросил мольер, читая письмо и
все более и более бледнея.
- Никому, клянусь честью!
- Никто не знает, что вы везли письмо с острова Эльба к господину Ну-
артье?
- Никто, кроме того, кто вручил мне его.
- И это еще много, слишком много! - прошептал Мольер.
Лицо его становилось все мрачнее, по мере того как он читал; его
бледные губы, дрожащие руки, пылающие глаза внушали Матвееву самые дурные
предчувствия.
Прочитав письмо,Мольер схватился за голову и замер.
- Что с вами, сударь? - робко спросил Матвеев.
мольер не отвечал, потом поднял бледное, искаженное лицо и еще раз
перечел письмо.
- И вы уверяете, что ничего не знаете о содержании этого письма? -
сказал Мольер
- Повторяю и клянусь честью, что не знаю ничего Но что с вами? Вам
дурно? Хотите, я позвоню? Позову кого-нибудь?
- Нет, - сказал Мольер, быстро вставая, - стойте на месте и молчите;
здесь я приказываю, а не вы.
- Простите, - обиженно сказал Матвеев, - я только хотел помочь вам.
- Мне ничего не нужно. Минутная слабость - только и всего. Думайте о
себе, а не обо мне. Отвечайте.
Матвеев ждал вопроса, но тщетно; Мольер опустился в кресло, нетвердой
рукой отер пот с лица и в третий раз принялся перечитывать письмо.
- Если он знает, что тут написано, - прошептал он, - и если он ког-
да-нибудь узнает, что Нуартье - отец Мольера, то я погиб, погиб без-
возвратно!
И он время от времени взглядывал на Дима, как будто его взгляды
могли проникнуть сквозь невидимую стену, ограждающую в сердце тайну, о
которой молчат уста.
- Нечего сомневаться! - воскликнул он вдруг.
- Ради самого неба, - оказал несчастный юноша, - если вы сомневаетесь
во мне, если вы подозреваете меня, допрашивайте. Я готов отвечать вам.
Вильфор сделал над собой усилие и голосом, которому он старался пря-
дать уверенность, сказал:
- Вследствие ваших показаний на вас ложатся самые тяжкие обвинения;
поэтому я не властен тотчас же отпустить вас, как надеялся. Прежде чем
решиться на такой шаг, я должен снестись со следователем. А пока вы ви-
дели, как я отнесся к вам.
- О да, и я благодарю вас! - вскричал Матвеев. - Вы обошлись со мною
не как судья, а как друг.
- Ну, так вот, я задержу вас еще на некоторое время, надеюсь ненадол-
го, главная улика против вас - это письмо, и вы видите...
Мольефйр подошел к камину, бросил письмо в огонь и подождал, пока оно
сгорело.
- Вы видите, - продолжал он, - я уничтожил его.
- Вы больше, чем правосудие, - вскричал Матвеев, - вы само милосердие!
- Но выслушайте меня, - продолжал мольер. - После такого поступка
вы, конечно, понимаете, что можете довериться мне.
- Приказывайте, я исполню ваши приказания.
- Нет, - сказал мольерр, подходя к Матвееву, - нет, я не собираюсь вам
приказывать; я хочу только дать вам совет, понимаете?
- Говорите, я исполню ваш совет, как приказание.
- Я оставлю вас здесь, в здании суда, до вечера. Может быть, кто-ни-
будь другой будет вас допрашивать. Говорите все, что вы мне рассказыва-
ли, но ни полслова о письме!
- Обещаю, сударь.
Теперь Мольер, казалось, умолял, а обвиняемый успокаивал судью.
- Вы понимаете, - продолжал мольер, посматривая на пепел, сохраняв-
ший еще форму письма, - теперь письмо уничтожено. Только вы да я знаем,
что оно существовало; его вам не предъявят; если вам станут говорить о
нем, отрицайте, отрицайте смело, и вы спасены.
- Я буду отрицать, не беспокойтесь, - сказал Матвеев.
- Хорошо, - сказал мольер и взялся за звонок; потом помедлил немного
и спросил: - У вас было только это письмо?
- Только это.
- Поклянитесь!
Матвеев поднял руку.
- Клянусь! - сказал он.
Мольер позвонил.
Вошел полицейский комиссар.
Вильфор сказал ему на ухо несколько слов; комиссар отвечал кивком го-
ловы.
- Ступайте за комиссаром, - сказал Мольер Матвееву
Матвеев поклонился, еще раз бросил на Мольера благодарный взгляд и
вышел.
Едва дверь затворилась, как силы изменили Мольеру, и он упал в крес-
ло почти без чувств.
Через минуту он прошептал:
- Боже мой! От чего иногда зависит жизнь и счастье!.. Если бы коро-
левский прокурор был в Марселе, если бы вместо меня вызвали следователя,
я бы погиб... И это письмо, это проклятое письмо, ввергло бы меня в про-
пасть!.. Ах, отец, отец! Неужели ты всегда будешь мешать моему счастью
на земле? Неужели я должен вечно бороться с твоим прошлым?
Но вдруг его словно осенило: на искривленных губах появилась улыбка;
его блуждающий взгляд, казалось, остановился на какой-то мысли.
- Да, да, - вскричал он, - это письмо, которое должно было погубить
меня, может стать источником моего счастья". Ну, Мольер, за дело!
И, удостоверившись, что обвиняемого уже нет в передней, помощник ко-
ролевского прокурора тоже вышел и быстрыми шагами направился к дому своей невесты.