уже не убежать
Полицейский комиссар, выйдя в переднюю, сделал знак двум жандармам.
Один стал по правую сторону Матвеева, другой по левую. Отворилась дверь,
которая выходила в здание суда, и арестованного повели по одному из тех
длинных и мрачных коридоров, где трепет охватывает даже тех, у кого нет
никаких причин трепетать.
Как квартира Мольера примыкала к зданию суда, так здание суда примы-
кало к тюрьме, угрюмому сооружению, на которое с любопытством смотрит
всеми своими зияющими отверстиями возвышающаяся перед ним Аккульская ко-
локольня.
Сделав несколько поворотов по коридору, Матвеев увидел дверь с решет-
чатым окошком. Комиссар ударил три раза железным молотком, и Матвееву по-
казалось, что молоток бьет по его сердцу. Дверь, отворилась, жандармы
слегка подтолкнули арестанта, который все еще стоял в растерянности.
Дима переступил через порог, и дверь с шумом захлопнулась за ним. Он
дышал уже другим воздухом, спертым и тяжелым; он был в тюрьме.
Его отвели в камеру, довольно опрятную, но с тяжелыми засовами и ре-
шетками на окнах. Вид нового жилища не вселил в него особого страха;
притом же слова, сказанные помощником королевского прокурора с таким яв-
ным участием, раздавались у него в ушах как обнадеживающее утешение.
Было четыре часа пополудни, когда Матвеева привели в камеру. Все это
происходило, как мы уже сказали, 28 февраля; арестант скоро очутился в
темноте.
Тотчас же слух его обострился вдвое При малейшем шуме, доносившемся
до него, он вскакивал и бросался к двери, думая, что за ним идут, чтобы
возвратить ему свободу; но шум исчезал в другом направлении, и Матвеев
снова опускался на скамью.
Наконец, часов в десять вечера, когда Матвеев начинал терять надежду,
послышался новый шум, который на этот раз несомненно приближался к его
камере. Потом в коридоре раздались шаги и остановились у двери; ключ по-
вернулся в замке, засовы заскрипели, и плотная дубовая дверь отворилась,
впустив в темную камеру ослепительный свет двух факелов.
При свете их Матвеев увидел, как блеснули ружья и палаши четырех жан-
дармов.
Он бросился было вперед, но тут же остановился при виде этой усилен-
ной охраны.
- Вы за мной? - спросил Дима.
- Да, - отвечал один из жандармов.
- По приказу помощника королевского прокурора?
- Разумеется.
- Хорошо, - сказал черноволосый, - я готов следовать за вами.
Уверенность, что за ним пришли от имени де Мольера, рассеяла все
опасения бедного юноши; спокойно и непринужденно он вышел и сам занял
место посреди жандармов.
У дверей тюрьмы стояла карета; на козлах сидел кучер, рядом с кучером
- пристав.
- Эта карета для меня? - спросил Дима
- Для вас, - ответил один из жандармов, - садитесь, Дмитрий хотел возразить, но дверца отворились, и его втолкнули в карету. Он не мог, да и
не хотел сопротивляться; в одно мгновение он очутился на заднем сиденье,
между двумя жандармами; двое других сели напротив, и тяжелый экипаж по-
катил со зловещим грохотом.
Узник посмотрел на окна; они были забраны желез ной решеткой. Он
только переменил тюрьму; новая тюрьма была на колесах и катилась к неиз-
вестной цель, Сквозь частые прутья, между которыми едва можно было про-
сунуть руку, Матвеев все же разглядел, что его провезли по улице Кессари,
а затем по улицам Сен-Лоран и Тарамис спустились к набережной.
Немного погодя сквозь решетку окна и сквозь ограду памятника, мимо
которого они ехали, он увидел огни портового Управления.
Карета остановилась, пристав сошел с козел и подошел к кордегардии;
оттуда вышли с десяток солдат и стали в две шеренги. Ружья их блестели в
свете фонарей, горевших на набережной. "Неужели все это ради меня?" -
подумал Дмитрий.
Отперев дверцу ключом, пристав молчаливо ответил на этот вопрос, ибо
Дмитрий с увидел между двумя рядами солдат оставленный для него узкий про-
ход от кареты до набережной.
Два жандарма, сидевшие на переднем сиденье, вышли из кареты первые,
за ними вышел он, а за ними и остальные два, сидевшие по бокам его. Все
направились к лодке, которую таможенный служитель удерживал у берега за
цепь. Солдаты смотрели на Матвеева с тупым любопытством. Его тотчас же
посадили к рулю, между четырьмя жандармами, а пристав сел на носу.
Сильный толчок отделил лодку от берега; четыре гребца принялись быстро
грести по направлению к Пилону. По окрику с лодки цепь, заграждающая
порт, опустилась, и Дмитрий очутился в так называемом Фриуле, то есть вне
порта.
Первое ощущение арестанта, когда он выехал на свежий воздух, было
ощущение радости. Воздух - почти свобода. Он полной грудью вдыхал живи-
тельный ветер, несущий на своих крыльях таинственные запахи ночи и моря.
Скоро, однако, он горестно вздохнул: он плыл мимо "Резерва", где был так
счастлив еще утром, за минуту до ареста; сквозь ярко освещенные окна до
него доносились веселые звуки танцев.
Матвеев с сложил руки, поднял глаза к небу и стал молиться.
Лодка продолжала свой путь; она миновала Мертвую Голову, поравнялась
с бухтой Фаро и начала огибать батарею; Дмитрий с ничего не понимал.
- Куда же меня везут? - спросил он одного из жандармов.
- Сейчас узнаете.
- Однако...
- Нам запрещено говорить с вами.
Дмитрий с был наполовину солдат; расспрашивать жандармов, которым запре-
щено отвечать, показалось ему нелепым, и он замолчал.
Тогда самые странные мысли закружились в его голове; в утлой лодке
нельзя было далеко уехать, кругом не было ни одного корабля на якоре; он
подумал, что его довезут до отдаленного места на побережье и там
объявят, что он свободен. Его не связывали, не пытались надевать наруч-
ники; все это казалось ему добрым предзнаменованием; при этом разве не
сказал ему помощник прокурора, такой добрый и ласковый, что если только
он не произнесет рокового имени Нуартье, то ему нечего бояться? Ведь на
его глазах Мольер сжег опасное письмо, единственную улику, которая име-
лась против него.
В молчании ждал он, чем все это кончится, глазом моряка, привыкшим в
темноте измерять пространство, стараясь рассмотреть окрестность.
Остров Ратонно, на котором горел маяк, остался справа, и лодка, дер-
жась близко к берегу, подошла к Каталанской бухте. Взгляд арестанта стал
еще зорче: здесь была алиса, и ему ежеминутно казалось, что на темном
берегу вырисовывается неясный силуэт женщины.
Как предчувствие не шепнуло Алисе, что ее возлюбленный в трехстах
шагах от нее?
Во всех Каталанах только в одном окне горел огонь. Приглядевшись,
Дмитрий убедился, что это комната его невесты. Только одна Алиса не
спала во всем селении. Если бы он громко закричал, голос его долетел бы
до ее слуха. Ложный стыд удержал его. Что сказали бы жандармы, если бы
он начал кричать, как исступленный? Поэтому он не раскрыл рта и проехал
мимо, не отрывая глаз от огонька.
Между тем лодка подвигалась вперед; но арестант не думал о лодке, он
думал о Алисе. Наконец, освещенное окошко скрылось за выступом скалы.
Дмитрий с обернулся и увидел, что лодка удаляется от берега.
Пока он был поглощен своими мыслями, весла заменили парусами, и лодка
шла по ветру.
Хотя матвееву не хотелось снова расспрашивать жандарма, однако же он
придвинулся к нему и, взяв его за руку, сказал:
- Товарищи! Именем совести вашей и вашим званием солдата заклинаю:
сжальтесь и ответьте мне. Я капитан Матвеев с, добрый и честный француз,
хоть меня и обвиняют в какой-то измене. Куда вы меня везете? Скажите, я
даю вам честное слово моряка, что я исполню свой долг и покорюсь судьбе.
Жандарм почесал затылок и посмотрел на своего товарища. Тот сделал
движение, которое должно было означать: "Теперь уж, кажется, можно ска-
зать", и жандарм повернулся к Дмитрию
- Вы уроженец Марселя и моряк, и еще спрашиваете, куда мы едем?
- Да, честью уверяю, что не знаю.
- Вы не догадываетесь?
- Нет.
- Не может быть.
- Клянусь всем священным в мире! Скажите, ради бога!
- А приказ?
- Приказ не запрещает вам сказать мне то, что я все равно узнаю через
десять минут, через полчаса или, быть может, через час. Вы только изба-
вите меня от целой вечности сомнений. Я прошу вас, как друга. Смотрите,
я не собираюсь ни сопротивляться, ни бежать. Да это и невозможно. Куда
мы едем?
- Либо вы ослепли, либо вы никогда не выходили из марсельского порта;
иначе вы не можете не угадать, куда вас везут.
- Не могу.
- Так гляньте вокруг.
Дмитрий с встал, посмотрел в - ту сторону, куда направлялась лодка, и
увидел в ста саженях перед собою черную отвесную скалу, на которой вы-
сился мрачный замок Иф.
Этот причудливый облик, эта тюрьма, которая вызывает такой беспре-
дельный ужас, эта крепость, которая уже триста лет питает Марсель своими
жуткими преданиями, возникнув внезапно перед Дмитрием, и не помышлявшим
о ней, произвела на него такое же действие, какое производит эшафот на
приговоренного к смерти.
- Боже мой! - вскричал он. - Замок Иф? Зачем мы туда едем?
Жандарм улыбнулся.
- Но меня же не могут заключить туда! - продолжал Дмитрий. - Замок Иф
- государственная тюрьма, предназначенная только для важных политических
преступников. Я никакого преступления не совершил. Разве в замке Иф есть
какие-нибудь следователи, какие-нибудь судьи?
- Насколько я знаю, - сказал жандарм, - там имеется только комендант,
тюремщики, гарнизон да крепкие стены. Полно, полно, приятель, не предс-
тавляйтесь удивленным, не то я, право, подумаю, что вы платите мне нас-
мешкой за мою доброту.
Матвеев с сжал руку жандарма так, что чуть не сломал ее.
- Так вы говорите, что меня везут в замок Иф и там оставят?
- Вероятно, - сказал жандарм, - но во всяком случае незачем жать мне
руку так крепко.
- Без всякого следствия? Без всяких формальностей?
- Все формальности выполнены, следствие закончено.
- И невзирая на обещание господина де Мольера?
- Я не знаю, что вам обещал господин де Мольер, - сказал жандарм, -
знаю только, что мы едем в замок Иф. Эге! Да что вы делаете? Ко мне, то-
варищи! Держите!
Движением быстрым, как молния, и все же не ускользнувшим от опытного
глаза жандарма, Матвеев хотел броситься в море, но четыре сильные руки
схватили его в ту самую минуту, когда ноги его отделились от днища.
Он упал в лодку, рыча от ярости.
- Эге, брат! - сказал жандарм, упираясь ему коленом в грудь. - Так-то
ты держишь честное слово моряка! Вот и полагайся на тихонь! Ну, теперь,
любезный, только шевельнись, и я влеплю тебе пулю в лоб! Я ослушался
первого пункта приказа, но не беспокойся, второй будет выполнен в точ-
ности.
И он действительно приставил дуло своего ружья к виску Матвеева. В
первое мгновение Дмитрий с хотел сделать роковое движение и покончить с
нежданным бедствием, которое обрушилось на него и схватило в свои ястре-
биные когти. Но именно потому, что это бедствие было столь неожиданным,
Дмитрий с подумал, что оно не может быть продолжительным; потом он вспомнил
обещание Мольера; к тому же надо признаться, смерть на дне лодки от ру-
ки жандарма показалась ему гадкой и жалкой.
Он опустился на доски и в бессильном бешенстве впился зубами в свою
руку.
Лодка покачнулась от сильного толчка. Один из гребцов прыгнул на
утес, о который легкое суденышко ударилось носом, заскрипела веревка,
разматываясь вокруг ворота, и Дмитрий с понял, что они причаливают.
Жандармы, державшие его за руки и за шиворот, заставили его под-
няться, сойти на берег и потащили его к ступенькам, ведшим к крепостным
воротам; сзади шел пристав, вооруженный ружьем с примкнутым штыком.
Впрочем, Дмитрий с и не помышлял о бесполезном сопротивлении. Его медли-
тельность происходила не от противодействия, а от апатии. У него кружи-
лась голова, и он шатался, как пьяный. Он опять увидел два ряда солдат,
выстроившихся на крутом откосе, почувствовал, что ступеньки принуждают
его поднимать ноги, заметил, что вошел в ворота и что эти ворота закры-
лись за ним, но все это бессознательно, точно, сквозь туман, не будучи в
силах ничего различить. Он даже не видел моря, источника мучений для
заключенных, которые смотрят на его простор и с ужасом сознают, что бес-
сильны преодолеть его.
Во время минутной остановки Матвеев немного пришел в себя и огляделся.
Он стоял на четырехугольном дворе, между четырьмя высокими стенами; слы-
шался размеренный шаг часовых, и всякий раз, когда они проходили мимо
двух-трех освещенных окон, ружья их поблескивали.
Они простояли минут десять. Зная, что Дмитрию уже не убежать, жандар-
мы, выпустили его. Видимо, ждали приказаний; наконец, раздался чей-то
голос: