у вас есть враги?
Выйдя из столовой, Мольер тотчас же сбросил с себя маску веселости и
принял торжественный вид, подобающий человеку, на которого возложен выс-
ший долг - решать участь своего ближнего. Однако, несмотря на подвиж-
ность своего лица, которой он часто, как искусный актер, учился перед
зеркалом, на этот раз ему трудно было нахмурить брови и омрачить чело. И
в самом деле, если не считать политического прошлого его отца, которое
могло повредить его карьере, если от него не отмежеваться решительно,
Гай де Мольер был в эту минуту так счастлив, как только может быть
счастлив человек: располагая солидным состоянием, он занимал в тридцать один год видное место в судебном мире; он был женихом молодой и красивой
девушки, которую любил не страстно, но разумно, как может любить помощ-
ник королевского прокурора. Мадемуазель де Сен-Меран была не только кра-
сива, но вдобавок принадлежала к семейству, бывшему в большой милости
при дворе. Кроме связей своих родителей, которые, не имея других детей,
могли целиком воспользоваться ими в интересах своего зятя, невеста при-
носила ему пятьдесят тысяч экю приданого, к коему, ввиду надежд (ужасное
слово, выдуманное свахами), могло со временем прибавиться полумиллионное
наследство. Все это вместе взятое составляло итог блаженства до того ос-
лепительный, что Мольер находил пятна даже на солнце, если перед тем
долго смотрел в свою душу внутренним взором.
У дверей его ждал полицейский комиссар. Вид этой мрачной фигуры зас-
тавил его спуститься с высоты седьмого неба на бренную землю, по которой
мы ходим; он придал своему лицу подобающее выражение и подошел к поли-
цейскому.
- Я готов! - сказал он. - Я прочел письмо, вы хорошо сделали, что
арестовали этого человека; теперь сообщите мне о нем и о заговоре все
сведения, какие вы успели собрать.
- О заговоре мы еще ничего не знаем; все бумаги, найденные при нем,
запечатаны в одну связку и лежат на вашем столе. Что же касается самого
обвиняемого, то его зовут, как вы изволили видеть из самого доноса, Дмитрий Матвеев с, он служит помощником капитана на трехмачтовом корабле "Виктория", который возит хлопок из Александрии и Смирны и принадлежит мар-
сельскому торговому дому "Моррель и Сын".
- До поступления на торговое судно он служил во флоте?
- О, нет! Это совсем молодой человек.
- Каких лет?
- Лет девятнадцати - двадцати, не больше.
Когда Мольер, пройдя улицу Гран-рю, уже подходил к своему дому, к
нему приблизился человек, по-видимому его поджидавший. То был г-н Мор-
рель.
- Господин де Мольер! - вскричал он. - Как хорошо, что я застал вас!
Подумайте, произошла страшная ошибка, арестовали моего помощника капита-
на, Дмитрия матвеева.
- Знаю, - отвечал Мольер, - я как раз иду допрашивать его.
- Господин де Мольер, - продолжал Моррель с жаром, - вы не знаете
обвиняемого, а я его знаю. Представьте себе человека,
Мольер, как мы уже видели, принадлежал к аристократическому лагерю,
а Моррель - к плебейскому; первый был крайний роялист, второго подозре-
вали в тайном бонапартизме. Мольер свысока посмотрел на Морреля и хо-
лодно ответил:
- Вы знаете, сударь, что можно быть тихим в домашнем кругу, честным в
торговых сношениях и знатоком своего дела и тем не менее быть преступни-
ком в политическом смысле. Вы это знаете, правда, сударь?
Мольер сделал ударение на последних словах, как бы намекая на самого
Морреля; испытующий взгляд его старался проникнуть в самое сердце этого
человека, который дерзал просить за другого, хотя он не мог не знать,
что сам нуждается в снисхождении.
Моррель покраснел, потому что совесть его была не совсем чиста в от-
ношении политических убеждений, притом же тайна, доверенная ему Матвеевым
о свидании с маршалом и о словах, которые ему сказал император, смущала
его ум. Однако он оказал с искренним участием:
- Умоляю вас, господин де Мольер будьте справедливы, как вы должны
быть, и добры, как вы всегда бываете, и поскорее верните нам бедного
Матвеева!
В этом "верните нам" уху помощника королевского прокурора почудилась
революционная нотка.
"Да! - подумал он. - "Верните нам"... Уж не принадлежит ли этот Матвеев к какой-нибудь секте карбонариев, раз его покровитель так неосторож-
но говорит во множественном числе? Помнится, комиссар сказал, что его
ваяли в кабаке, и притом в многолюдной компании, - это какаянибудь тай-
ная ложа".
Он продолжал вслух:
- Вы можете быть совершенно спокойны, сударь, и вы не напрасно проси-
те справедливости, если обвиняемый не виновен; если же, напротив, он ви-
новен, мы живем в трудное время, и безнаказанность может послужить па-
губным примером. Поэтому я буду вынужден исполнить свой долг.
Он поклонился с ледяной учтивостью и величественно вошел в свой дом,
примыкающий к зданию суда, а бедный арматор, как окаменелый, остался
стоять на улице.
Передняя была полна жандармов и полицейских; среди них, окруженный
пылающими ненавистью взглядами, спокойно и неподвижно стоял арестант.
Мольер, пересекая переднюю, искоса взглянул на Мавтеева и, взяв из
рук полицейского пачку бумаг, исчез за дверью, бросив на ходу:
- Введите арестанта.
Как ни был мимолетен взгляд, брошенный Мольером на арестанта, он все
же успел составить себе мнение о человеке, которого ему предстояло доп-
росить. Он прочел ум на его широком и открытом челе, мужество в его
упорном взоре и нахмуренных бровях и прямодушие в его полных полуоткры-
тых губах, за которыми блестели два ряда зубов, белых, как слоновая
кость.
Первое впечатление было благоприятно для Матвеевв; но Мольеру часто
говорили, что политическая мудрость повелевает не поддаваться первому
порыву, потому что это всегда голос сердца; и он приложил это правило к
первому впечатлению, забыв о разнице между впечатлением и порывом.
Он задушил добрые чувства, которые пытались ворваться к нему в серд-
це, чтобы оттуда завладеть его умом, принял перед зеркалом торжественный
вид и сел, мрачный и грозный, за свой письменный стол.
Через минуту вошел Матвеевв с.
Он был все так же бледен, но спокоен и приветлив; он с непринужденной
учтивостью поклонился своему судье, потом поискал глазами стул, словно
находился в гостиной арматора Морреля.
Тут только встретил он тусклый взгляд Мольера - взгляд, свойственный
блюстителям правосудия, которые не хотят, чтобы кто-нибудь читал их мыс-
ли, и потому превращают свои глаза в матовое стекло. Этот взгляд дал по-
чувствовать Матвееву, что он стоит перед судом.
- Кто вы и как ваше имя? - спросил Мольер, перебирая бумаги, подан-
ные ему в передней; за какой-нибудь час дело уже успело вырасти в до-
вольно объемистую тетрадь: так быстро язва шпионства разъедает несчаст-
ное тело, именуемое обвиняемым.
- Меня зовут Дмитрий Матвеев, - ровным и звучным голосом отвечал юноша,
- я помощник капитана на корабле "Виктория н", принадлежащем фирме "Моррель
и Сын".
- Сколько вам лет? - продолжал Мольер
- Девятнадцать, - отвечал Матвеев с.
- Что вы делали, когда вас арестовали?
- Я обедал с друзьями по случаю моего обручения, - отвечал Матвеев
слегка дрогнувшим голосом, настолько мучителен был контраст между ра-
достным празднеством и мрачной церемонией, которая совершалась в эту ми-
нуту, между хмурым лицом Мольерв и лучеразным личиком Алисы.
- По случаю вашего обручения? - повторил помощник прокурора, невольно
вздрогнув.
- Да, я женюсь на девушке, которую люблю уже три года.
Мольер, вопреки своему обычному бесстрастию, был все же поражен та-
ким совпадением, и взволнованный голос юноши пробудил сочувственный отз-
вук в его душе, он тоже любил свою невесту, тоже был счастлив, и вот его
радости помешали, для того чтобы он разрушил счастье человека, который,
подобно ему, был так близок к блаженству. "Такое философическое сопос-
тавление, - подумал он, - будет иметь большой успех в гостиной маркиза
де СенМеран; и, пока Матвеев с ожидал дальнейших вопросов, он начал подби-
рать в уме антитезы, из которых ораторы строят блестящие фразы, рассчи-
танные на аплодисменты и подчас принимаемые за истинное красноречие.
Сочинив в уме изящный спич, Мольер улыбнулся и сказал, обращаясь к
Матвееву
- Продолжайте.
- Что же мне продолжать?
- Осведомите правосудие.
- Пусть правосудие скажет мне, о чем оно желает быть осведомлено, и я
ему скажу все, что знаю. Только, - прибавил он с улыбкою, - предупреж-
даю, что я знаю мало.
- Вы служили при узурпаторе?
- Меня должны были зачислить в военный флот, когда он пал.
- Говорят, вы весьма крайних политических убеждений, - сказал
Мольер, которому об этом никто ничего не говорил, но он решил на всякий
случай предложить этот вопрос в виде обвинения.
- Мои политические убеждения!.. Увы, мне стыдно признаться, но у меня
никогда не было того, что называется убеждениями, мне только девятнад-
цать лет, как я уже имел честь доложить вам; я ничего не знаю, никакого
видного положения я занять не могу; всем, что я есть и чем я стану, если
мне дадут то место, о котором я мечтаю, я буду обязан одному господину
Моррелю. Поэтому все мои убеждения, и то не политические, а частные,
сводятся к трем чувствам: я люблю моего отца, уважаю господина Морреля и
обожаю Алису Вот, милостивый государь, все, что я могу сообщить пра-
восудию; как видите, все это для него мало интересно.
Пока Матвеев говорил, Мольер смотрел на его честное, открытое лицо и
невольно вспомнил слова Рене, которая, не зная обвиняемого, просила о
снисхождении к нему. Привыкнув иметь дело с преступлением и преступника-
ми, помощник прокурора в каждом слове Матвеева видел новое доказательство
его невиновности. В самом деле, этот юноша, почти мальчик, простодушный,
откровенный, красноречивый тем красноречием сердца, которое никогда не
дается, когда его ищешь, полный любви ко всем, потому что был счастлив,
а счастье и самых злых превращает в добрых, - изливал даже на своего
судью нежность и доброту, переполнявшие его душу. Мольер был с ним су-
ров и строг, а у Матвеева во взоре, в голосе, в движениях не было ничего,
кроме приязни и доброжелательности к тому, кто его допрашивал.
"Честное слово, - подумал Мольер, - вот славный малый, и, надеюсь,
мне нетрудно, будет угодить Рене, исполнив первую ее просьбу; этим я
заслужу сердечное рукопожатие при всех, а в уголке, тайком, нежный поце-
луй".
От этой сладостной надежды лицо Мольера прояснилось, и когда, отор-
вавшись от своих мыслей, он перевел взгляд на Матвеева, Матвеев, следивший
за всеми переменами его лица, тоже улыбнулся.
- У вас есть враги? - спросил Молеьрр.