Поезд

| «Подвалы»

– Вставай, чего лежишь... – раньше я не упоминала этого...
Нет.
Упоминала.
Но не вдавалась в подробности.

Когда я говорила, что одним из слабых мест в поезде является его Управляющий, то имела ввиду нечто большее, чем тот факт, что на его плечи свалено невиданное множество дел. Умственная нагрузка, конечно, колоссальна.
Но проблемой Управляющего выступает больше тот факт, что на всем этом фоне его физическое развитие не так уж и хорошо.
Конечно он, на равне с большей частью бойцов, способен пробежать кросс и имеет хорошую выдержку... Но в остальном... Управляющий не так уж и силен.
Точнее физически он  н е  силен.

Я знаю как правильно стрелять из разных видов оружий. Знаю, как держать нож в руках и как правильно наносить им удары.
Но в рукопашном бою... Ещё и когда противник раза в два шире меня и выше на полторы головы...

Нет. Забудьте. Последние слова были лишь оправданием.
Правда была в том, что я и не спешила бороться. Не настолько в открытую. Не в тот момент.
Я не смогу сдвинуть поезд с места пока он привязан к станции. (В тот момент я и уничтожить его не могла, контроль над ним был полностью передан станции).
А за пределами поезда и идти то некуда. Только... Всё на ту же станцию.
Не очень хорошие перспективы, ведь так?
И мои люди... Их  у ж е  увели.
Разве у меня было право их оставить?

О... Я уже вижу некую иронию в моих мыслях... Парадокс.
Ну и черт с ним.

В тот момент я действительно не могла их оставить.
Как и подняться с пола.
Точнее в самом начале я могла это сделать. Но как только первая попытка оторваться от земли была предпринята последовал ещё один удар: прикладом по голове.
Руки ослабли, мир расплылся в неясные пятна и я вновь рухнула на пол. В ушах появился странный шум... Звон... Будто кабель пережали... И он начал издавать противный писк из-за боли...
Губы мои скривились от столь неприятных ощущений. Брови сдвинулись от недовольства.

– Особое приглашение нужно? – снова вопрос, такой... Издевательский. Протянутый с неким весельем в голосе...
А при попытке подняться ещё один удар.  Очередной удар.
Теперь ботинком.

Всё это явно приносило моему Палачу удовольствие.
Каждый раз, когда я пыталась оторваться от пола и стать на ноги — по мне прилетал удар либо ногой, либо прикладом.
Правда по голове меня больше не били.
Будто Палач внезапно вспомнил, что единственный человек, который может заставить поезд шевелиться это я и тот факт, смогут они что-то разузнать или нет зависит исключительно от целостности моей черепной коробки.
Точнее не самой головы... Если бы мои мозги вытекли через уши, глаза и нос... Врагов бы это не огорчило. Я улавливала эти размышления моего Палача.
Их бы очень огорчил тот факт, что нейронная пластина в моей голове могла из-за этого пострадать.

Но с этой пластиной... Было ещё что-то в сознании Палача. Что-то мрачное. Тяжёлое. И бесформенное. Скрытое от моего восприятия.

– И как ты до этого жила, если даже подняться не можешь? – голос с сладковатыми нотками напоминал мне содержание одной статьи, выпущенной в первый год войны.
Она была от лица человека, прибывшего несколько месяцев в плену у наших врагов.
Она называлась... "Эмпат в плену" или как-то так...
Когда он отвечал на вопросы то сидел на усиленных успокоительных. Иначе ни спать, ни просто дышать он не мог из-за того, какой эффект имели на него все те воспоминания.
Воспоминания о подвалах... Подвалах, в которых располагались пыточные.
Самые банальные пыточные.

В самом начале я сказала, что общество раскололось на тех, кто выбрал путь развития более гуманный и тех, кто пошел по пути жестокому...
Но путь вторых был не просто более хладнокровным в выборе методов изучения... Всего.
Нет. Он был именно садистским.

Есть люди которые делают насилие исключительно ради насилия. Ради ощущения своей власти. Ради вымещения злобы. Та ради чего угодно!
Нарциссы, маньяки, психопаты...
Эти люди были из их числа.
И под эгидой их весьма серой морали росло целое поколение таких же садистов, которые не ставили других людей во что-то хоть издалека равное им.

Так вот... В воспоминаниях того пленника были целые подвалы... Огромные подземные комплексы, переоборудованные в мрачные и холодящие кровь помещения. Помещения без единого луча света.
Помещения пропитанные кровью, болью и отчаянием.

В конце концов наши оппоненты не боялись замарать руки в крови. Та и из всех разновидностей пыток не брезговали ничем: физическое, сексуальное, психологическое насилие...
На пленников давило всё и сразу:
Пленников разделяло не так уж и много: тонкие стены с совершенно пустяковой звукоизоляцией.
Воздух был затхлым, а крики и стоны товарищей были вечным спутником. Как и запах металла и сладковатой... Гнили и сырости.
К тому же, что тоже важно, все были на виду у всех.
Пленник не мог ничего сделать в одиночестве.
На него всегда смотрело несколько десятков пар глаз: как его товарищей по несчастью, так и врагов.
Насмешливых и до крайности... Мерзких.

Там у человека был подвал.
Позже я тоже его увижу.
Но это будет потом.
После того, как от избиения мир перед глазами свернется в одну, размытую точку, а привкус крови во во рту станет чем-то постоянным. Как и боль, расходящаяся волнами по всему телу.

Сколько продолжалось избиение? Сколько ударов было? Чем были нанесены эти удары? Что мне говорили? Над чем мой Палач смеялся?

Почему то презрение, которое исходило от него всё время избиения так резко исчезло? Куда оно исчезло?
И почему мой Палач сейчас протягивал мне руку?
Это был обман для нанесения ещё одного удара?
Или...
Что или?

В какой-то момент мой разум затуманился.
Эти перемены в настроении Палача и эта боль... Я ощущала слишком много боли. Будто мои кости были поломаны.
Будто я уже успела провести в подвале, упомянутом выше, несколько дней.

Может кости действительно были сломаны?
Не знаю.
То, что относится к диагностике собственного состояния для меня в тот момент было задачей невыполнимой.

Мои люди были слишком далеко. Вообще все люди, кроме этого Палача были слишком далеко от меня, чтобы мои нейроны могли воспринимать их мозговую деятельность.
И всё же я ощущала ужасную боль, усиливающуюся с каждым новым вдохом.
Ощущала, пока мир всё же не исчез в темном нечто, а я не рухнула на прохладный пол.

|| «Экскурсия»

Боль это нечто странное... К ней сложно привыкнуть, хоть и возможно, если она не превышает рамок разумного, конечного.
Не уверена, смогла ли я привыкнуть к боли, расходящейся волнами по всему телу от мест ударов... Но когда мир вновь обрёл более четкую форму и перестал расплываться перед моими глазами — боли я ощущала меньше. Будто кто-то... Или что-то...
Будто компьютер, транслирующий эту боль перестал подавать сигналы и затих, оставив меня один на один со своей проблемой.

Палач вновь предложил мне руку, предложил помощь. Я лишь бросила на него быстрый взгляд.
Он был странным. Его настроение и настрой по отношению ко мне менялся так быстро. Будто он сменял между собой маски. Одну, а потом вторую... А после вновь первую. И так по кругу.

Я не верила в то, что его истинным обликом может быть сторона терпимая и спокойная.
О, он продолжал улыбаться и смотрел на меня с ноткой сочувствия, мол вот, ему приходится делать со мной такие ужасные вещи, а ведь они ему не нравятся!..
Он пытался это сказать. И повторял эти слова в своих мыслях не раз и не два.
Но верить им я не хотела.
Точнее хотела. Правда хотела.
Но понимала, что права такого у меня нет.
Надежда позволяет жить... Но лишаться её раз за разом слишком мучительно.

Из поезда мы вышли самыми последними.
Солнце в тот момент приближалось к закату. Над линией горизонта вырисовывался фантасмагорический мираж, созданный переломляющимися лучами света и облаком, оставшимся после химической грозы.
Хотелось бы остановится и посмотреть на появляющиеся причудливые домики и судна подольше.
Но закат скрылся за серыми и давно не чищенными стенами станции.

Здание действительно сильно переменилось с тех пор, как сменило хозяев.

(И когда это произошло? Как давно?)

Было видно, что враги наши не смогли полностью покорить себе систему: где-то были разрушены турели; где-то — выбиты окна; в иных местах и вовсе не было стен.
Полагаю последнее появилось после того, как некоторые двери показали удивительную стойкость и не позволили себя взломать.
Эти двери всё ещё стояли закрытыми. Кажется... Обесточенными.
Они уже никогда не смогут открыться.

Центральный вход был открыт. Он всегда был открыт.
Окон и некоторых стен в холле просто не было.
Было видно, что станцию взяли штурмом. Неожиданно.

Как они смогли подобраться так близко незамеченными? Может мы чего-то не знаем о технологиях наших врагов, а?!

Простите, эмоции.
Я подошла вплотную к самому тяжёлому моменту.
Не думаю, что стоит останавливаться на описании станции. Пострадавшей была, в основном, лишь её внешняя сторона.
Внутренняя же часть хоть и поддалась ряду изменений... Но осталась всё той же.
По крайней мере стены остались на своих местах.

А теперь об изменениях.
 
Верхние этажи хоть и пострадали от штурма, но практически не изменились внешне. Не думаю, что и их содержание поддалось изменениям.
На верхних этажах была жилая зона и несколько офисных помещений, в которых и располагались Управляющие Станцией.
Не знаю, было ли им легче, чем Управляющим поездов... Но на станцию их, обычно, приходилось двое. И в станции, на разных этажах обычно было несколько помещений, позволяющих Управляющим отдохнуть от всего шума...  Они были изолированы от разного рода магнитных волн.
Вот благословение...

Больше всего изменений было в подземных пространствах.

Сначала вспомните обычный план Станций... А теперь продолжайте чтение.

Лифт спустился на один из самых нижних этажей. Мой Палач прошел вперёд, открывая одну из тяжёлых, железных дверей ключом, взятым у одного из бойцов, стоящих у внешних дверей лифта.

Р а з в е  и з  т а к о й  з а п а д н и  е с т ь  в ы х о д ?

– Нам пришлось сделать здесь огромное количество камер... – я шла вслед за своим Палачом едва понимая, что именно мне хотят сказать.
Мои нейронные соединения вновь получили доступ к мыслям и ощущениям других людей.
Как врагов, так и моих людей.
Это заставляло голову разрываться от боли.
Мои люди были сбиты с толку. Они были напуганы. Угнетены.
Атмосфера этих подвалов не могла не давить на них.
Эти подвалы ведь были такими же... Точно такими, какими их описывали... Они не изменились с самого начала бойни.

Думаю вам будет интересно... Нет. Вам нужно знать что же это были за подвалы.
Я расскажу.
Мне всё равно устроили целую экскурсию по... Пыточной.

И если избиение было лишь вторым актом всего представления, то эта экскурсия была актом третьим. Предпоследним. Правда разбитым на свои... Фрагменты.

Поначалу те дурно освещенные коридоры, по которым меня вели были просто...
Пустыми.
Осиротевшими.
Одинокими.
Лишь фигуры вооруженных врагов стоящих у разделяющих огромные коридоры дверей и тени, падающие от них на замазанные стены и пол как-то разбавляли атмосферу.
Эти люди будто не замечали меня. Они могли лишь отдать честь моему Палачу.
Хотя сказать о его звании я не могу. Его одежда была без каких-то опознавательных знаков.
Он был подготовлен.

В этих коридорах стояла сырость. Стены поросли черным, неприятным мхом. Тени сливались с темными участками. Но не это настораживало и угнетало больше всего.
Страшнее были те небольшие виды, что открывались сквозь полупрозрачные двери редких, небольших помещений.
Освещение за этими дверями было достаточным, чтобы можно было рассмотреть ту галерею пыточных инструментов, которыми они обладали.

Действительно ли всё это используется или это всего лишь акт запугивания?
Мы шли достаточно быстро и рассмотреть всё до мелочей я едва ли успевала.
Зато успевала читать те мысли, что мелькали в голове у бойцов, и у моего Палача.
Ему нравился процесс. Ему нравилось наше шествие.
Хотя некоторые из пыточных устройств вызывали отвращение даже в его сознании.
А вместе с чувством отвращения и воспоминания. Живые воспоминания. Настоящие.
Его воспоминания.

Комната, третья слева от лифта была оборудована... Ничем особым. Просто стулом с ремнями, не дающим человеку лишний раз пошевелиться.
В воспоминании, уловленном мной случайно, главным действующим лицом была юная девушка, может даже миловидная...
В прошлом.
Округлые черты лица сохранились и в воспоминании Палача. Но внимание фокусировались далеко не них.
Внимание мужчины замерло тогда на искривившихся в крике губах.
Слезы, смешанные со слюной и кровью стекали по подбородку и падали на руки Палача.
На руку державшую клинок, вспарывающий живот юной особы.
Красная, расползающаяся полоса опускалась от грудной клетки всё ниже и ниже.
Внутренности и кровь...
Это была самая настоящая смесь... Каша...
Живая каша из кишок, крови и...
В воспоминании остался тот момент, когда часть внутренностей вывалилась наружу.
Они были ещё горячими, по крайней мере от них поднимался небольшой пар.

Крик перешёл в стоны и затих только спустя несколько минут.
После того, как рука Палача, проникнув внутрь. В открытую... Рану.
Влажную и горячую...
И вытянула что-то... Какой-то чип...

Я ощутила на своих руках человеческую, горячую кровь. Будто сама копалась во внутренностях юной особы.
Я даже  в и д е л а  эту кровь на своих руках.

В какой-то момент я действительно подняла свои руки и, держа их перед лицом, замерла на одном месте, часто моргая.
Они казались мне красными... А после... Мертвецки бледными.
Лишь через пол минуты реальность вернула большую часть своих прав и открыла мне мои же руки в истинном облике: в пыли, слегка опухшие, с фиолетовыми и синеватыми следами от побоев, точнее моих попыток закрыться от них.
Мои руки дрожали.
О боли я не упоминаю. С того момента, как мы остались с Палачом одни у меня болела каждая часть тела.

Но всё это мелочи...
Через пол минуты после увиденного в воспоминаниях я наконец поняла, неожиданно, что меня настораживало больше всего... Конечно не кровь... Сколько этой крови видывал поезд?..

Дело было в чипе... Этой маленькой точке, что ощущалась кончиками пальцев как нечто холодное... И шершавое, даже чутка колючее на ощупь...

Нет! Это ведь не просто чип!
Осознание пришло не сразу.
Та девушка, видимо, была оператором одного из боевых роботов.
Они изъяли из неё схему, позволяющую управлять машиной.
Из ещё живой оторвали её от нервных соединений.
А после...

Я не видела того, что происходило в той комнате дальше.
Уже увиденного хватило, чтобы руки и ноги мои начали ощутимо холодеть. Они немели.
Судя по всему в моем взгляде тоже что-то отобразилось.
Что-то красноречивое: Испуг и шок.

– Мне тоже такое не по душе... – даже с сочувствием, вполне искренним, протянул мой Палач, беря у одного из бойцов ещё одни ключи, чтобы отворить новую дверь.

Подобных увиденному помещений было... Множество.
И воспоминаний, подобных этому в умах стоящих в коридоре бойцов хватало с лихвой...
К моему ещё большему ужасу среди присутствующих практически не было тех, кто старался бы думать на темы отвлеченные.
И большая часть из их мыслей была такой яркой...

||| «Коллекция»

Один боец, стоящий ещё у лифта, мысленно старался систематизировать свои действия и тот урон, которое они причиняют человеку: он прокручивал в голове схожие между собой моменты, проделанные им уже огромное количество раз.
Он вновь и вновь вспоминал как взводил курок старого огнестрельного пистолета и совершал выстрел, метя в голову лежащих на полу, либо привязанных к стенам и стульям людей.
Эти люди находились в беспамятстве. Одежды на них практически не было. Зато на их коже было неисчислимое количество ран, нанесенных самыми разными способами.
Эти люди и не дышали толком. Были на грани...

Боец взводил курок и, не всегда даже стараясь целиться, стрелял в их тела. Те, кому он попадал в голову затихали практически в тот же момент как содержимое их черепных коробок попадало на стены и пол.
Те же, по кому он «промахивался» начинали стонать с большей силой. Кто-то даже плакал.
Хотя все они затихали спустя несколько минут неконтролируемого кровотечения.

Почему-то этот боец совершал лишь по одному выстрелу... А после только наблюдал.
И не смущали же его не запахи, ни виды, ни болезненные стоны, в конце концов...

Второй, вспоминая все действия своих... Наставников... Активно шевелил извращёнными извилинами, пытаясь придумать что-то... Новое. Что-то, что могло бы помочь ему отличиться, выгодно выделиться на фоне остальных его сослуживцев.
Он старался придумать что-то, что могло бы помочь  и х  д е л у.
Делу, по добыванию информации.

Понимаю, что вам едва ли приятно читать такое.
Я знаю, что вам неприятно.
И, для небольшой разгрузки, напомню одну простую истину.

Кто знает, может быть смотря на такое количество жестокости описанной здесь, кто-то успел её забыть: пытки не являются хорошим, либо хоть немного достоверным способом для добычи информации.
Есть люди, которые даже в агонии не выдадут своих секретов.
А есть те, которые нагромоздят столько, что весьма подробно впишут себе в соучастники весь окружающий их мир.
А добытчикам информации после придется сидеть и очищать "зерна от плевел".

Истины в словах, добытых пытками, до смешного мало.
Она не стоят затраченных усилий.
Но...
Но сама структура общества у наших врагов была совсем другая.
Их общество, а соответственно и взгляды на жизнь и ценность человеческой жизни было совершенно другими. Противоположными нашим.
А ведь исходник, когда-то, был один...

Создать что-то действительно новое, с учётом всей, богатой на насилие человеческой истории, было до ужаса трудно.
Это портило настроение юноше. Злило его. Выводило из себя настолько сильно, что он готов был сорваться на любого, кто просто вдохнет в его сторону не с той громкостью!
И это я не говорю о влиянии на его настроение простых взглядов...
А мне хватило смелости... И глупости... Всмотреться в его лицо.

Я знаю точно — не будь рядом со мной моего  л и ч н о г о  Палача... Второй боец бы испытал на мне одну из своих мыслей.
Мысль его была проста и банальна. Действительно банальна.
Полагаю, что он изучал этот вопрос. Вопрос пыток и их развития. Либо ему кто-то рассказал... Либо... Либо всё новое, это действительно хорошо забытое старое.

Он хотел, играючи с гравитационном пультом, искалечить, а может и вовсе: убить человека.
Это была бы простая схема. Даже слишком.
В комнате, два на полтора метра, и высотой в пять метров (кажется, даже в мыслях самого «изобретателя» не было конкретики).
С помощью гравитационной установки, по задумке, нужно было менять полюса гравитации...

В его голове возникла отчетливая картинка о том, как тело мое находится в вечном падении и столкновении с твердым полом.
Переломы... Сотрясение...
А если к полу добавить неровности... Выступы острые...  Штыри...

Слишком много крови... Фарш... Из тела. Только волосы, пропитанные кровью, чем-то напоминают мои...

Тошнота подступила к горлу неприятным комом. К счастью в тот момент... Практически во всё время этой мучительной «экскурсии» от меня не ждали слов. И все обращения ко мне были скорее символическими... Монологом.

Но если первые два бойца были, хоть и больными на всю голову садистами, но имели стремления... Пытались добиться целей... Пусть и извращённых. Но ещё хоть каким-то образом связанных с наукой...
То другие...

Нет, конечно я не оправдываю столь жестокие методы для добывания информации и просто проверки теорий, насколько бы разными они не были.
Но от мыслей и ощущений других бойцов мне становилось гораздо дурнее.
Они были... Х у ж е.

К слову, что тоже важно, мысли эти становились тем более мерзкими, чем глубже в подвалы мы спускались.
То ли само место так воздействовало на людей... То ли наоборот, люди формировали это место.

Так вышло, что у третьего бойца мой Палач задержался на несколько минут... Это было слишком долго.
Палач, впрочем, не говорил тому бойцу ни слова.
Он просто замер у следующих железных ворот и, будто бы намеренно долго перебирал тяжёлую связку ключей, взятую у молодого человека.
В это время мужчина... Нет. Совсем юноша. Замер на мне неприятным, липким взглядом.
В его сознании, как и в сознании того, второго бойца, возникла  м ы с л ь. Слишком отчетливая мысль. Явно основанная на воспоминании.

Эта мысль была мерзкой. Настолько мерзкой, что у меня нет ни малейшего желания её здесь описывать.
Могу сказать лишь, что моим самым ненавистным вариантом насилия является насилие сексуальное. Либо с подобного рода подтекстом.
А проблемой этого бойца было то, что он был до крайности озабочен.
В любом виде насилия этот человек видел лишь способ удовлетворения своей потребности. Удовлетворения своей похоти.

Я не опишу тех сцен, что возникали в его воображение просто потому что мне всё ещё из-за них плохо.
А я сейчас не в том положении, чтобы размениваться на лишние эмоции.
То, что я нахожу время на мою исповедь уже чудо.
Для пережитых волнений времени не осталось.
А. Точно. У меня и так нет времени.
Забываю об этом.

Четвертый боец, которого я приведу здесь как ещё один образец своеобразной коллекции, был образцом, пожалуй самым банальным, хоть и самым печальным... Из всех.
По одному его лицу было видно, что он страдал какой-то болезнью ума.
В его глазах не было того понимания, которое встречается у людей... Здоровых. Здравомыслящих.

Н-да... Понятие нормы это действительно понятие большинства...

В мыслях этого бойца не было ничего... Просто ничего.
Он был как ребенок. Настолько же послушный.
В его сознании лишь иногда мелькали обрывки воспоминаний, но они не были закрашены никакими конкретными эмоциями.
Они просто... Были.
Удивительная, практически звенящая пустота...
В какой-то момент она даже показалась мне приятной...
Пока сознание его, само, не озадачились одной мыслью: «Как громко хрустнет её (мой) череп?»

Те, у кого умственные способности хромают, часто выделяются чрезмерной силой. Этот боец так же отличался недюжинной силой.
Он помнил как однажды, не давая сбежать одному пленнику, просто придавил того к стене. Всем телом.
Хруст ломающихся костей, сплетенный с тихим, сдавленным стоном и и свистом воздуха, выходящего из раздавленных лёгких был звуком непонятным.
А вот улыбки и одобряющие выкрики других бойцов — весьма ясным сигналом.

Он не был злым изначально. Его просто выдрессировали на жестокость.
Жестокость, которой он и осознать не мог.
Он единственный, кого мне действительно стало жаль.

Думаю этих примеров достаточно, для описания глобального различия между нашим обществом и их...
Они поощряли пагубные и садистские наклонности. И отучили себя видеть в чужих жизнях ценность.
Как и в своих.
Они знали, что Рыжей лес их погубит... Но...