Поезд

| «Чудо техники»

«Все давно падают, и все давно знают, что не за что ухватиться.» — это изречение из одного классического романа, как по мне, является девизом нового времени. Оно стало моим девизом, и я сейчас постараюсь рассказать почему.
Я знаю, что вы будете читать мои откровения с особым рвением и вниманием. Без этого нельзя выполнить нормального анализа.
Та и выбора у вас нет.
У меня тоже.

Шум несущегося по старым, ржавым рельсам поезда действовал на меня как самое дорогостоящее успокоительное, этот шум едва ли мог действовать как-то иначе. Всё же поезд неся вперёд, с редкими остановками, уже больше семи лет.
Некоторые его пассажиры не сходили на землю годами...
В поезде, в общем-то, было всё, что может понадобиться для жизни. Хотя в наше время для жизни нужно было не так уж и много: вода, еда, чистый воздух и немного пространства для сна.
Возможности выбить для себя такую роскошь как "личное пространство" не было практически ни у кого. Но всё же всем пассажирам поезда удавалось не срываться друг на друга. И даже отдыхать.
С отдыхом в наше время дела тоже обстояли не очень просто.

О каком отдыхе может идти речь, если мир за пределами поезда утонул в вечной битве? — вы точно озадачитесь этим вопросом.
И я вас понимаю. Поверить в то, что пассажиры поезда могли отдыхать не смотря на весьма печальные пейзажи за окнами сложно. Очень сложно.
Но суть в том, что находится всё время в состоянии бессилия ещё сложнее.
В конце концов люди начинают видеть прекрасное даже в выжженном поле, на котором остовы звуковых пушек стоят в гордом одиночестве, будто призраки. Такие же бесцветные. И забытые.

Да, вам точно стало интересно, почему я вспомнила о призраках? Мы живём в столь развитый век, когда для управления компьютерами нужна лишь мысль... А она пишет о старинных сказках...

Для людей, смотрящих на мир сквозь призму бойни большая часть вещей становится призрачной, ненастоящей.
Хотя это с лихвой компенсируется вещами другими. Но сейчас речь не о них.

Как вы помните, в момент, когда наша цивилизация развилась до определенного уровня — в органах управления произошел раскол. Весь мир разделился на два противоборствующих лагеря.
Оба из них стремятся к развитию. Просто способы выбрали они разные.
Один — пошел по пути более гуманному и осторожному. Гибкому.
Второй — пошел по пути силы. Решая все проблемы методом столкновений лоб в лоб.

Да. Согласна. Странно говорить о гуманности в таких условиях...
Но! Если вы это читаете — я уже мертва. Поэтому мне можно говорить. Мне  н у ж н о  говорить.
Я прекрасно понимаю, что обе стороны весьма двуличны. Цинизма и мерзости хватает у всех.
Но за свой выбор я отдала жизнь. И не жалею.

Но вернёмся к поезду.
Это чудо техники, а по другому его назвать никак нельзя, неслось по линии фронта и служило одним из немногих способ для взаимосвязи бойцов, находящихся в разных горячих точках. А так же как один из способов связи центрального штаба армии с окраинами.
Раненные бойцы принимались на поезде как родные. В поезде было всё, для лечения самых различных травм.
Те, кто был готов вернуться обратно, на поле боя — заменяли раненых.
Они сходили со стабильного, хоть и покачивающегося пола поезда на пыльную, истощенную бойней и загрязнённую отходами землю.

Конечно не вся планета пострадала от неумолимой бойни. И конечно поезд не всё время находился в столь опасных и гиблых местах.
Не всё время, нет, но бо́льшую его часть.
Этот поезд ездил по кольцу, лишь иногда отъезжая от линии фронта километров на двадцать.
В прифронтовых пунктах — точках, в которых мы пополняли запасы, — поезд не задерживался на дольше, чем это было необходимо. У нас просто не было такого права.
Поездов столь хорошо оснащённых, ещё и способных пройти по подобному маршруту было не так уж и много.
Всего-то... Трое. Кажется.

На обучение персонала, который способен им управлять тратилось больше пяти лет.
На разработку такой технологии ушло семь лет и пять с половиной месяцев.
И конечно  же, за эту технологию тряслись как за новорожденного. (Заслужено).
Поезд этот мог идти как по устарелым и ржавым рельсам, так и по автомобильным дорогам двух типов: колёсным и магнитным.
Он был оснащен практически всем... Но и слабости у него были.
Одной из главных слабостей был его капитан. Его Управляющий.
Капитаном являлся человек прошедший изматывающее обучение, сравнимое разве что с обучением космонавтов: выдержка, физическая сила, психическая стойкость... Всё это изучалось очень подробно.
В придачу ко всему этому человек, которому в последствии доверялось подобное дело, проходил и курс медицинских вмешательств.
В его голову вживлялась нейронная пластина, позволяющая ему управлять всеми системами поезда. (И не только).
Важную роль играла зона действия нейронной пластины, конечно. И тип окружающих её систем. (Те системы, которые управлению не поддавались всё равно нейронами Управляющего замечались. Будто в его голове был один огромный радар).

У поездов не было ручного управления в виде рычагов и кнопок — только мысли.
Управляющий мог задать поезду команду, маршрут. Мог заставить поезд двигаться и без его вмешательства, по определенной, составленной ранее схеме.
Этот человек контролировал всё — начиная от двигателей и завершая плитой в вагоне-кухне.

Было ли это тяжело? Конечно.
Поэтому влияние Управляющего было абсолютным лишь в пути. Когда поезд подъезжал к станциям — управление переходило под контроль станции.
Правда станций, способных на подобное было не так уж и много и основную часть времени поезд полностью зависел от одного человека.

Разумеется подобная многозадачность была делом изматывающим.
Управляющий практически не контактировал со своими пассажирами, хотя знал их всех как самого себя. Не мог не знать.
Всё же в его задачи входило и наблюдение за их состоянием.
Таким образом получается, что на попечительстве Управляющего был как достаточно крупный поезд, так и все его пассажиры.

(Можно ли вообще считать Управляющего человеком?)

Соответственно угроз для этого поезда было несколько. Первая грозила ему через слабость самого Управляющего.
Вторая — через то или иное вмешательство в работоспособность станции.

Думаю... Нет. Знаю.
Знаю, что все предчувствовали тот факт, что поезду будет суждено остановиться на станции, ему не предназначенной.

А начиналось всё так спокойно... То утро было самым простым. Даже чутка волшебным.
Шум стучащих колес был так приятен... За окном открывался вид на заброшенный, одичавший от отсутствия людей лес с рыжеватой листвой — последствием одной из химических атак.
Таких атак было много в самом начале войны. Из-за них на линии соприкосновения и было множество мест безлюдных. Опасных для людей.
Даже нашему поезду нельзя было задерживаться в этих местах надолго. Его щиты не могли выдержать подобного воздействия слишком длительный промежуток времени.
Но Лес уже завершался. Солнце становилось всё менее опасным. Воздух — всё чище.
Всем грела душу мысль о том, что совсем скоро (относительно скоро, конечно) они смогут приоткрыть окна... Либо даже просто выглянуть через двери на улицу.
Провести несколько минут на ступенях поезда, либо просто у приоткрытых дверей, созерцая странные, иногда практически инопланетные виды...
Это всё — дорогое удовольствие.
А ощутить на собственной коже проносящийся ветер... Солнце... Дождь...
Последнее — невероятная редкость.
Чистый воздух без различных химический примесей и повышенного радиационного фона встречался не так уж и часто. Чистый дождь, лишенный всего этого встречался ещё реже. Намного реже.
На моей памяти подобное происходило раз пять, не больше.

В общем... Настроение царило самое благоприятное. Все знали, что территория рыжего леса завершиться через какой-то час пути, а после... А после можно будет открыть окна, выглянуть из приоткрытых дверей и... Отдаться мечтаниям.
Об этих моментах пассажиры поезда уже мечтали.
До одного происшествия.

|| «Управляющий»

– Мы остановимся. – я тогда стояла у окна, внимательно всматриваясь в открывающийся моему внимание пейзаж. Поезд подходил к одной из  т е х  станций, и Управляющий уже мог позволить себе сделать несколько чуть более свободных вдохов...
В сходящем на нет лесу было что-то... Нет.
Кто-то.
Я четко видела несколько силуэтов.
Они скрылись под маскировочной сетью. Поставили фильтры восприятия.
Но не могли скрыть исходящие от них волны.
Может я и не могла их поймать и рассмотреть со всей точностью сверхновых разведывательных программ, — но пропустить мимо внимания — точно нет.

Я ведь эмпат. Эмпат, с нейронной пластиной во лбу. Я не могу не воспринимать мыслей и эмоций окружающих меня людей.
Люди ведь тоже те ещё компьютеры.
Хотя волны, исходящие от человеческого мозга в основе своей не воспринимаются нейронными системами. Но бывают исключения... Те редкие случаи, когда нейронные системы сходятся с нейронами в голове человека на редкие 99,8 процентов.
Такой человек начинает воспринимать человеческие мысли и эмоции. И чем ближе человек и чем ярче его эмоции — тем лучше они воспринимаются нейронной пластиной.
Были засвидетельствованы случаи, когда Управляющему даже удавалось улавливать целые фрагменты (с изображением, звуком и запахом), всплывающие в создании его собеседника.
И подобное бывает даже полезным делом.
Хотя чаще всего этот момент лишь добавляет усталости.
Я не буду объяснять, почему это так выматывает.
Добавлю лишь, что при таком раскладе побыть хоть немного в полной тишине становится задачей ну просто невыполнимой.

Поезду ещё можно задать маршрут и отключиться от его систем. Но с людьми... На них нельзя повлиять. И заглушить их сигналы невозможно.
Это создаёт вечный шум в голове Управляющего.
Но что я о плохом? Вам и так известно в каком состоянии работают Управляющие таких вот чудес прогресса, каким был мой поезд.

В данный момент такая способность сыграла на моей стороне. Она позволила узнать о предстоящем заранее и дать несколько лишних мгновений на подготовку.
Хотя едва ли можно было подготовиться к такому.
Нет. Точно не к такому.

Люди, находящиеся в Рыжем лесу жаждали того, чтобы поезд наш остановился. Они хотели забраться внутрь. Хотели узнать его строение и перехватить управление.
Те люди были нашими врагами.
Они смогли прогнуть линию фронта в свою сторону и успели перехватить станцию под свой контроль.
А разведка не успела нам ничего об этом доложить. (Если вообще могла, в чем я сомневаюсь).
 
Может вы и не поверите. Конечно, легко не верить в неудачи на линии фронта сидя в уютном кабинете, слыша голоса других людей, попивая кофей и дыша чистым, настоящим воздухом.
Но всё, что написано здесь — чистая правда.
Я не желала останавливать поезд. Никто не желал. Просто обстоятельства сложились не в нашу пользу. Такое случается на войне.

Поезд остановился сам.

И нет, опережая ваши вопросы (а такие вопросы у вас точно возникнут ещё до того, как вы сможете провести моделированное расследование инцидента) — сменить ход и сойти с задуманного маршрута столь резко я не могла.
Всё дело было в том, что мне стало известно о проблеме слишком поздно.
Вернуть поезд обратно к Рыжему лесу было бы самоубийством — его щиты бы не выдержали еще одного столкновения с тем ядом.
(Хотя сейчас я понимаю, что это было бы одним из лучших вариантом).

Смена «обуви» же занимала слишком много времени и происходила, если помните, в процессе движения. На неё, я вновь повторюсь, времени мне не дали.

«И как они смогли всё рассчитать, если эта технология, это чудо техники было так старательно засекречено в наших архивах?» – я вижу как этот вопрос появляется в ваших глазах по мере того, как вы читаете всё это. Слово за словом.
Я расскажу вам. Позже.
Ответ вам не понравится.
Но пока речь идёт о другом.

Если бойцы нашей стороны не могут удержать позицию — они обязаны её взорвать, а не отдавать врагу.
Тогда я не знала как так получилось, что позиция была сдана со всем её содержимым. Та и это меня мало волновало.
Большего всего меня беспокоили блокираторы, не дающие поезду удерживать свою скорость. Блокираторы, из-за которых это чудо техники останавливалось прямо у ворот врагов.

Я помню то беспокойство, которое овладело пассажирами поезда.
Воздух на улице всё ещё был вреден. Безопасно было лишь в поезде и в стенах станции.
Хотя в станции безопасности для нас, как раз таки, и не было.

Поезд остановился. Двери открылись. А к вагонам сразу хлынули вооруженные люди. Они были подготовлены: защитные костюмы... Оружие...
Против них наша команда, состоящая, в основном, из раненных либо травмированных людей казалась чем-то... Несерьёзным.

Сначала всё происходило очень даже гуманно. Что меня очень удивило.
Это ведь по ту сторону баррикад собрались те, кто готов был пожертвовать сотней ради тысячи и одобрял леденящие кровь эксперименты...

Они вошли в поезд без лишнего шума и суматохи.
Им ведь нельзя было повредить столь ценный экземпляр.
К людям они относились с удивительной терпимостью.
Мне они даже позволили прихватить с собой несколько вещей, лежащих на небольшой полке.
Что за вещи? Лишь небольшой ПК, играющий роль записной книжки и обувь.
Да. В поезде я часто ходила босиком. Мне было так легче его осязать и воспринимать.
Но не могла же я выйти босой в столь опасную, ядовитую среду?

Я видела как мимо меня, по узким коридорам столь дорогого для моей души и для ваших карманов чуда техники выводили  м о и х  людей.
Взгляды свежеиспечённых пленников уже в тот момент воспринимались мной без особых прикрас. Они были колкими и осуждающими. Их торопили, подталкивали в спины. С них не сводилось дуло оружий.
В то же время была я, по внешнему виду — такой же человек как и они. Но мой... Палач. Личный Палач лишь стоял в сторонке, ожидая пока я натяну второй сапог на ногу.
Он даже смеялся и подшучивал, пытаясь высказать свое расположение ко мне.

Было ли это странно? Конечно.
Это было даже слишком странно. И походило на заговор.
Хотя с этим я забегаю вперёд.
Или нет?
Вы ведь, читая всё это  у ж е  считаете меня своим врагом, который отдал управление поездом в руки ваших конкурентов?
Знаю, что считаете.
А потому... Нет. Не рано.
Заговор в этом всем действительно имел место быть.
Вот только я предателем никогда не была. И не буду.

Наверное странно читать предсмертную записку в которой упоминается будущее... Ну... По всему что я успела рассказать... Это действительно будущее.  Будущее, относительно всех описанных дальше событий.

Я никогда не была предателем.
Я стала жертвой сговора.
Но все подробности этой схемы я приведу ниже. В свое время.

Пока вернёмся к происходящим событиям.
Мой Палач в весьма добродушной форме смеялся над тем, что руки мои трясутся и что я напугана.
О да, я действительно боялась за моих людей, покидающих спасительный поезд и идущий в логово врага. Врага, известного своей жестокостью.

Я бы очень, правда, очень хотела подтвердить теории всех сторонников заговоров и лжи... И сказать здесь, что враги наши не настолько кровожадны, насколько их показывают... Но не могу.
Хотя в тот момент... В момент, когда я хаотично пыталась затянуть тугие шнурки я искренне хотела в это верить.
Но даже с такими мыслями... Я всё равно не была способна на предательство.

Хотя здесь было бы неплохо задаться вопросом: что именно считать предательством?
Если в эту категорию можно занести мою весьма спокойную беседу на отвлеченную тему с моим Палачом... То...
Это было тем, что посеяло первое зерно сомнений в  м о и х  людях.
Это было одной из немногих частей сговора.
И это читалось в их взглядах. Во взглядах проходящих мимо нас пленников.
И в смехе моего Палача.

Уже в тот момент я поняла, что против меня устраивается целая драма.
Я тогда не могла понять как и откуда наши враги могли узнать  к т о  именно управляет судном.
Но этот вопрос возвращает нас к вопросу об уничтожении станции. Точнее к тому, почему её не взорвали. И об этом я тоже скажу.
После.

Я ощущала ту злобу и презрение, исходящее ко мне от моего Палача и впервые ощутила все эти эмоции физически когда вагон опустел.
Когда не осталось никого, кто мог бы увидеть, что мое положение едва ли лучше, чем их. Что я такой же пленник, а может и вовсе тот, кого они ненавидят ещё сильнее.

– Они тебя презирают – Палач сказал это с лёгкой улыбкой на губах. Он сжал мое плече, толкая меня на землю, а после ударил ногой в живот, – Я тоже.

Я не заметила падения. Ощутила лишь как перехватило дыхание от боли. И то, насколько тяжёлым был удар, нанесенный армейским сапогом.
Если бы хотели — мне бы сломали ребра, либо придушили здесь... На месте. На полу.
Но в тот момент меня это не так уж и волновало.
Меня большая волновала другая мысль: Они меня действительно презирали.

Мои люди ненавидели меня за то же, за что и вы сейчас.
В тот момент часть из них уже считала меня врагом.
Я ведь осталась с их врагом один на один... А до этого смела с ним говорить...

Я презренный предатель.

Для них. И вас.