Глава 12
Была суббота - день, в который Шэнь Ляншэн находил время повидаться с Цинь Цзином, если не было срочных дел. Поэтому, несмотря на то, что виделся с ним прошлой ночью, он все же покинул офис пораньше, чтобы забрать Цинь Цзина из школы. Даже Чжоу видел, что молодой господин был очень близок с учителем, и, казалось, привязался к нему больше, чем к любой из предыдущих пассий.
Чжоу определенно не был гением, но у него был наметан глаз на людей. Если бы это было не так, он бы не перешел на сторону Шэнь Ляншэна много лет назад. Если бы Цинь Цзин был женщиной, учитывая, что Чжоу был тем еще подхалимом, он бы говорил хорошие вещи своему боссу, в надежде, что его мысли достигнут ушей этой леди. Если бы они в итоге были вместе, тогда она стала бы миссис Шэнь Младший, а силу постельных бесед нельзя недооценивать.
К сожалению, Цинь Цзин был мужчиной. Дело не в том, что Чжоу смотрел свысока на отношения между мужчинами: он был ветераном в играх за власть и считал себя человеком широких взглядов. Ни у кого нет права смотреть свысока на другого человека, но он еще не слышал о паре мужчин со счастливым концом. Неважно, насколько он нравился ему сейчас, они были обречены расстаться. Если же Цинь Цзин не станет «миссис Шэнь Младший», тогда Чжоу незачем было и подлизываться.
Цинь Цзин провел день, радуясь тайком, а когда ушел с работы, он увидел машину Шэнь Ляншэна, припаркованную у школы. Он запрыгнул в нее и посмотрел на водителя с улыбкой на лице.
Шэнь Ляншэн завел машину и свернул на дорогу, ведущую к его поместью. Пока они ехали, он мог ощущать на себе улыбающийся взгляд учителя: «Что, хорошие новости?»
«Нет, ничего».
Светофор впереди только переключился, и Шэнь Ляншэн, нажав на тормоза, пользуясь случаем, взглянул на пассажира. Их глаза встретились на несколько секунд, и робкий Цинь Цзин опустил взгляд первым. Улыбка не сходила с его лица, и при виде этого сердце Шэнь Ляншэна затрепетало.
Он подумал, что Цинь Цзин действительно любит улыбаться. Мужчина не обладал исключительной внешностью, но его улыбка была приятна для глаз. Он также был очень милым, когда молчал, опустив взгляд.
В его одежде и очках, которые он выбрал, мужчина принадлежал ему.
Независимо от того, признавал Шэнь Ляншэн, что влюблен или нет, правда заключалась в том, что он вел себя, как любой другой влюбленный идиот. Нетипично для него, ему в голову пришла глупая мысль. Он не хотел сразу ехать домой. Ему хотелось сменить атмосферу на публичную, чтобы присутствовали другие, словно ребенку, желающему щегольнуть новой игрушкой.
«Цинь Цзин, давай поедим где-нибудь сегодня».
«О, конечно. Где, например?»
«Кисслингс?»
«Разрешение предоставлено».
«Ты сможешь это переварить?»
«Я не против...» - Цинь Цзин слегка отвлекся из-за призрачной улыбки на губах водителя. Это был лишь четвертый раз, когда он видел мужчину улыбающимся за три месяца их знакомства. Он подмечал каждую улыбку, поскольку они были редкостью.
«Я не против, смогу я это переварить или нет, - сказал Цинь Цзин, придя в себя. - Даже если мой желудок не наполнится, я смогу наесться просто глядя».
«Ха?»
«Это будет пир для моих глаз».
Шэнь Ляншэн не стал продолжать шутить. Он подумал, поворачивая на перекрестке, что жизнь превратилась в некое подобие сяншэна, когда он повстречал этого человека. Значимые, но тривиальные перепалки могли быть многословными, но, тем не менее, занимательными.
«Кисслингс» был самым старым рестораном в западном стиле в Тяньцзине. Он был расположен недалеко от Сяобайлоу, в десяти минутах езды от Ицин-Ли. Основатель был немцем, но после Октябрьской революции число русских в районе возросло до такой степени, что меню в «Кисслингс» постоянно менялось, чтобы больше подходить русской палитре.
Тем не менее, ресторан все же находился в Китае, так что блюда соответственно изменялись. Однако жители Тяньцзиня выросли на воде из Хайхэ, которая немного горчила и была более соленой, даже после кипячения. Со временем они к этому привыкли, и Цинь Цзину казалось, что даже измененные блюда на его вкус были слишком пресными.
Цинь Цзин не стал упоминать об этой мелочи. Сидя напротив любимого человека при свете свечей, танцующем между ними - ему можно было подать тарелку вареной бок-чой, и он бы с радостью набил ею живот. Однако Шэнь Ляншэн каким-то образом догадался и попросил русского официанта принести соль.
С официантом Шэнь Ляншэн говорил на английском. Цинь Цзин все понимал, но решил об этом умолчать. Он только взглянул на мужчину и улыбнулся.
В этот момент он обрел уверенность, что мужчина тоже его любит.
«Даже если ты не говоришь этого, Винсент, я знаю, ты любишь меня».
Фактически, Цинь Цзин не был первым человеком, кто так думал. У Шэнь Ляншэна были трехлетние отношения с леди, которая хорошо играла в бильярд, когда он учился в Англии. С его холодной натурой, он бы не оставался с ней так долго, если бы это было только ради финансовой выгоды, и она ему на самом деле не нравилась.
Она лежала у него на груди, слушая его сердцебиение, после секса, в квартире, снятой для их тайного романа. Она спросила: «Я люблю тебя, Винсент. А ты любишь меня?»
«А как ты думаешь?»
«Даже если ты не говоришь этого..., - она знала, что он из тех людей, которые отвечали на нежелательные вопросы риторическими, но уверенно продолжила. - Я знаю, ты любишь меня».
Позже, Шэнь Ляншэн закончил обучение и решил вернуться в Китай. В ночь перед его отъездом, она спросила его снова: «Я разведусь ради тебя, Винсент. Ты останешься со мной?»
«А как ты думаешь?» - это был тот же вопрос, но на этот раз ей не хватило уверенности, сказать: «Ты останешься».
После всего она послала ему дюжину писем, не получив ни одного ответа. В последнем она написала: «Даже сейчас я все еще думаю, что ты любил меня. Но, кажется, себя самого ты любишь даже больше. Прощай, Шэнь».
После прочтения письма, Шэнь Ляншэн разрезал его ножницами, так же как дюжину пришедших до него, и выбросил в корзину у стола.
В действительности, не имело значения: разрезал он его или нет. Их отношения закончились, и не о чем было беспокоиться. Просто Шэнь Ляншэн всегда был педантичным и решительным.
Он тщательно следовал собственным принципам, взвешивая все на своих весах. Большая прибыль ожидала его по возвращению в Китай, в то время как отношения были бы единственным результатом, если б он остался. После взвешивания он отбрасывал более легкую чашу весов, не раздумывая ни секунды.
«Ты наелся?»
«Ха? - закончив с едой, Шэнь Ляншэн пил кофе с зажжённой сигаретой в руке. Цинь Цзин все еще был потерян в своем неописуемом счастье, когда вопрос мужчины вернул его обратно. - Да, я думаю».
Это «Я думаю» в конце заставило Шэнь Ляншэна усмехнуться: «Ты думаешь?»
«Да, наелся», - поправил сам себя Цинь Цзин, перед тем как посмотреть в окно.
По правде говоря, он не был уверен, наелся он или нет. Зато его сердце было наполнено до краев. Это чувство немного напоминало времена, когда он болел в детстве. Тогда его мама готовила лапшу и подавала ее, горячую и свежую, с двумя вареными, душистыми яйцами в одной из тех больших чашек. Как только она достигала желудка, то заставляла болезнь отступить быстрее любого лекарства.
Стоя на коленях у могил родителей, касаясь головой земли, Цинь Цзин сказал им уходить без волнений и не скучать по нему. Он обещал им, что даже одному ему будет хорошо.
Однако он не мог справиться с обманчивым ощущением: время от времени, приходя домой с работы, ему казалось, что его отец и мать - все еще здесь, и что его ждал не просто пустой дом.
Он поселился в комнате родителей. Молча беседовал с ними, когда не мог уснуть. Он рассказывал им, что ел в этот день, какой вел урок, какая ученица снова забыла свою домашнюю работу, пока не уставал настолько, что засыпал.
Но время, когда он был один, сократилось после сближения с Шэнь Ляншэном. Как если бы дыра в его сердце заполнилась почвой с молодым побегом. Деревце вырастало на несколько дюймов каждый раз, когда они встречались, и, наконец, цветы, благоухающие сильнее османтуса, расцвели и превратились во фрукты слаще меда.
Цинь Цзина удивило, что любовь к кому-то, сделала его таким преуспевающим поэтом.
Шэнь Ляншэн не знал, что творилось в голове у Цинь Цзина, но почему-то нежное выражение на лице мужчины, когда тот смотрел в окно, странным образом напомнило ему мать, о которой он редко думал.
Были хорошие времена: Шэнь Ляншэн провел первые шесть лет своей жизни с матерью, и когда он, наконец, был впущен в семью Шэнь, дважды в месяц Шэнь Кечжэнь отвозил его назад повидаться с ней.
Это было, когда Шэнь Кечжэнь еще хотел заботиться о ней, а она еще любила мужчину без жалоб. Она ждала в том доме, добровольно и в одиночестве, двух встреч каждый месяц.
Мать Шэнь Ляншэна была наполовину португалка, но могла разговаривать только на английском и китайском. Может, потому что она сохранила стремление к родине, куда так и не вернулась, ей особенно нравились «Сонеты с португальского» Элизабет Барретт Браунинг.
Это было, когда Шэнь Ляншэн играл на пианино отрывки, которые он разучил для нее во время их визитов. Она сидела у инструмента, читая им стихи, и они втроем казались семьей.
Шэнь Ляншэн был умным мальчиком с замечательной памятью. Он все еще мог прочитать все английские стихи, которые выучил в детстве, но не мог вспомнить, что его мать тоже когда-то была красивой. Образ, который оставил самое глубокое впечатление - образ опиумной наркоманки. Она ждала и ждала, и, возможно, однажды ожидание оказалось слишком долгим для ее души.
Однако сейчас он вспомнил, какой красивой была его мать. Он вспомнил, как под ярким полуденным солнцем с нежным выражением она читала сонеты и переводила каждую строчку на китайский. Внешне - она учила его поэзии, но в реальности - это был тайный призыв к его отцу.
«Оставь меня! Хоть знаю наперёд:
Теперь я только тень твоя. Отныне
Я не вольна ни в страхе, ни в гордыне,
И жизнь моя лишь за твоей идёт;
И захочу ль увидеть небосвод,
Ладонью заслонясь - вдруг, без причины -
Я вспомню то прикосновенье - хлынет
Волною память»*.
Бесшумный самоанализ пал на двух мужчин, сидящих напротив мерцающей свечи. Шэнь Ляншэн первым пришел в себя после сигареты и подозвал официанта, чтобы заплатить по счету.
«Ваш счет уже оплачен, сэр».
Удивленный Шэнь Ляншэн посмотрел в направлении, указанном официантом. После мимолетного колебания он прошел и вежливо поприветствовал: «Дядя».
«Сяо-Шэнь, прошло немало времени, не так ли?»
Мужчина, заплативший за Шэнь Ляншэна, был Ван, еще один крупный игрок в Тяньцзине. Он отличался от Шэнь Кечжэня, который начинал с нуля в Тяньцзине с имуществом, накопленным во время политической карьеры. Семья Ван казалась неброской, но как бы не менялось правление за эти десятилетия, они были очень гибкими и могли вступить в союз с кем угодно, если это было выгодно. Из-за этих загадочных связей семьи Ван Шэнь Ляншэн предпочитал звать старика Ван «дядей», несмотря на редкое взаимодействие с ними Шэней.
«Не такое уж большое дело. Просто ужин», - пренебрежительно махнул рукой Ван, видя, что Шэнь Ляншэн собирается благодарить. «Сяо-Шэнь, это моя девочка. Только вернулась из Америки». Затем он повернулся к месту напротив него и бегло отчитал: «Тебе обязательно нужно было тащить меня в это адское место, когда есть столько хорошей китайской еды. Сяо-Шэнь, скажите, что согласны со мной!»
«Тебе обязательно всегда смущать меня, отец?» - у мисс Ван с ее отцом, вероятно, были близкие и непринужденные отношения. Она совсем не выглядела взволнованной, когда протянула свою руку и снова представилась: «Я - Ван Чжи-чжи, - закатив глаза, она добавила. - Зовите меня Дженни. Мой папа плохо соображал, когда давал мне имя. Чжи-чжи? Скорее - чжа-чжа».
«Шэнь Ляншэн, - он пожал ей руку и тоже добавил. - Винсент».
Так они встретились. Старику Ван было 64, но мисс Дженни только исполнилось 20. Мужчина всегда баловал дочку, которая пришла в этот мир, когда он был уже в среднем возрасте. Он не выносил расстраивать свою маленькую принцессу и отправил ее за границу ради иностранного образования, как она и хотела. Однако он слишком скучал и заставил ее пропустить год и вернуться назад в Тяньцзинь.
Раздраженная контролем отца, Дженни старалась огорчить его, как только вернулась. Она знала, что он ненавидел западную кухню, но все же притащила его обедать в «Кисслингс». Случайно она заметила Шэнь Ляншэна, и ее сердце дрогнуло. Она лягнула своего отца под столом:
«Папа, там, возле окон, - она вздохнула. - Как может кто-то настолько хорошо выглядеть? Почему ты не сделал меня такой же, пап?»
Взглянув, старик Ван увидел кого-то знакомого. Хотя ему не нравилось, какой открытой и прямолинейной была его дочь, он решил, что было бы неплохо представить молодежь друг другу. Он знал способности младшего сына Шэнь, и парень был на самом деле красивым. Если его дочери он действительно понравится, ей не нужно будет возвращаться назад в эту глупую школу - совершенная сделка.
Старый хитрый лис заплатил за Шэнь Ляншэна и ждал, пока юноша попадется в ловушку. Они втроем немного поговорили, перед тем как он объявил: «Я сегодня в хорошем настроении. Давайте пойдем в «Св. Анну» - это за мой счет!»
«Мои извинения, дядя, но я здесь с другом. Может в другой день? Я был бы рад составить Вам с мисс Ван компанию».
«Попроси друга пойти с нами, - Ван видел Цинь Цзина, но не нашел ничего странного в том, что двое мужчин обедали в западном ресторане. Он подумал, что это должно быть по делу. - Четверо - это уже компания!»
«Это не игра в маджонг, папа, - быстро прервала Дженни. - К тому же, что за отец ведет свою дочь в танцевальный зал? Наверно, только ты!»
«Ты стрижешься под мальчика за моей спиной и теперь зовешь себя дочерью?» - Ван стоял на своем, но Дженни переключила внимание на Шэнь Ляншэна, помогая ему выйти из ситуации.
«Следуй своим планам, Винс. Не обращай внимания на отца. Мы можем встретиться в другой день».
Ван Чжи-чжи всегда была откровенным сорванцом, и два года, проведенные в Америке, только усугубили это. Даже если Шэнь Ляншэн назвал ее мисс Ван, она сократила дистанцию, назвав его Винсом. Шэнь Ляншэн знал, что она пытается сделать, но ответил только: «Конечно».
Наблюдая за разговором со своего места у окна, Цинь Цзин мог более или менее догадываться о содержании. Честно говоря, он не был этим расстроен. Скорее, внезапно осознал, что время - скоротечно. Если б он знал, что все так обернется, определенно спросил бы его имя в первую же встречу. Он бы тоже представился и попросил встретиться снова. Возможно так, они провели бы еще весну и лето вместе.
«Пойдем».
Закончив свои дела, Шэнь Ляншэн ничего не объяснил и вернулся к их столику. Только, когда они покинули ресторан и ждали, пока слуга подгонит машину, он снова заговорил:
«Тебе холодно?»
«Все нормально, - покачал головой Цинь Цзин и пошутил. - То есть, леди ведь ходят в платьях».
Шэнь Ляншэн проследил за взглядом мужчины. «Св. Анна» была не так далеко. Трое русских хостес или, может, проституток, стояли под неоновой вывеской и курили, болтая. Их пальто спускались ниже колен, едва скрывая прозрачные чулки на ногах, пока они пинали оставшийся на земле снег своими каблуками.
Некоторые русские в Китае были состоятельными, но также было много бедных, кто сделал бы все, что угодно ради пропитания. Среди этих людей могли быть потомки царей и цариц. Они потеряли свое богатство и власть в одну революцию, но, тем не менее, были достаточно удачливы, чтобы выжить. Было много хостес, работающих в «Св. Анне», которые использовали свои бывшие титулы как рекламу. Клиенты тоже любили это. Они называли их «моя Герцогиня» с надлежащими манерами, прежде чем разразиться противным хохотом.
Когда они вернулись в поместье, Шэнь Ляншэн попросил на кухне приготовить вонтоны с креветками для Цинь Цзина: ему показалось, мужчина ранее не наелся.
Позже, ночью Шэнь Ляншэн был также очень вялым с Цинь Цзином в постели. Причина была ясна обоим, но ни один не высказал ее вслух. Возможно, настроение должно было быть одновременно страстным и печальным, но Цинь Цзин не был тем, кто вспоминает об осени всякий раз при виде упавшего листа. Все, что приходило в его сознание, когда уступчивый мужчина позволил ему касаться его повсюду, видя, как его грудь мягко поднималась и опускалась от тяжелого дыхания, и глаза - неотразимые, словно туманные холмы весной или спокойное серебряное озеро ночью, было - как бы побыть хоть раз сверху.
«Цинь Цзин, - предупредил Шэнь Ляншэн низким голосом, нахмурившись, когда руки учителя ступили на опасную территорию. - Достаточно».
«Господин Шэнь, - Цинь Цзин отказывался сдаваться и склонился к уху мужчины, уговаривая. - Как насчет, позволить мне быть сверху один разок? Обещаю, больно не будет».
Шэнь Ляншэн потянулся к его голове, нежно погладив его волосы, и еще мягче ответил: «Даже не мечтай».
Прежде чем Цинь Цзин успел издать хоть звук возражения, Шэнь Ляншэн толкнул его вниз и запечатал его рот своим собственным. Все его усилия превратились в невнятные стоны.
Шэнь Ляншэн целовал его с осторожностью, достигая каждого уголка его рта, затем скользнул к уху, играя с ним.
Уши Цинь Цзина были его слабым местом. Его кости обмякли, зато его друг высоко поднялся в волнении, что было также ясно по уже скользкой головке.
Шэнь Ляншэн знал о чувствительности ушей мужчины. Пока лизал, он достал контейнер с вазелином возле подушки. С гелем на пальцах он вошел в Цинь Цзина сзади.
Проиграв в битве, Цинь Цзин просто сдался и решил получать удовольствие:
«Мм, Шэнь Ляншэн... - покалывание в ухе распространилось по всему телу, заставив его шепотом попросить. - Не лижи только там».
«Здесь?» - Шэнь Ляншэн четко знал, чего хотел мужчина, но притворился незнающим, целуя его ключицу.
«Чуть ниже...»
Вид мужчины, выпячивающего грудь, стараясь поднести свои соски к его рту, взволновал Шэнь Ляншэна так сильно, что он забыл о своих планах поддразнить. Широко открыв рот, он захватил весь ареол, нажимая языком на дерзкий бугорок, посасывая и дразня.
Цинь Цзин давно узнал магию языка Шэнь Ляншэна. Мужские соски не должны чувствовать возбуждение от этого, но почему-то Цинь Цзин пристрастился к этому. Его соски тоже становились более и более чувствительными, и при правильном настроении простое их полизывание вызывало дрожь в позвоночнике.
Было и еще одно место, которое стало более восприимчивым. Цинь Цзин не знал, что можно испытывать такие ощущения через задний проход. Он не мог понять этого, но была одна точка, самое легкое прикосновение к которой заставляло его сотрясаться от такого блаженства, что он не мог сдержать крик, даже если пытался.
«А-а... ст-стой...»
Казалось, что Шэнь Ляншэн заранее планировал продлить прелюдию. Он уже использовал три пальца, растягивавших проход, скользя внутрь и наружу, но не переходил к следующему шагу. Он продолжал кусать соски мужчины, пока обе стороны не опухли. Каждое движение заставляло мужчину снизу дрожать, пока, наконец, он не начал умолять.
«Больше не можешь?»
«Да», - они делали это уже как минимум восемьдесят, если не сто раз, и Цинь Цзин больше не был таким стеснительным, как раньше. Он открыто сказал: «Я вроде как хочу кончить, так что пошевеливайся и войди в меня».
Цинь Цзин сказал это, так как знал, что мужчине особенно нравилось сдерживать его, не позволяя ему кончить, пока не кончит сам. Лучше впустить мужчину поскорее, доставив ему удовольствие, чтобы он тоже мог скорее получить свое.
Шэнь Ляншэн вытащил пальцы, но отказался заменить их своим достоинством. Он приблизился к уху Цинь Цзина: «Насколько сильно ты хочешь кончить?»
«Очень сильно...»
«Хочешь меня внутри?»
«Да».
«Желаешь попробовать кончить, не трогая свой член?»
«Невозможно».
«Попытка - не пытка».
«Ты шутишь».
Цинь Цзин не покорился словесно, но, после того как Шэнь Ляншэн вошел в него и поработал несколько минут, он был таким опьяненным, что нес бессмыслицу.
Не было никакого дискомфорта, но он постоянно чувствовал, по крайней мере, тупую тянущую боль. Возможно, потому что прелюдия в этот раз была дольше, чем обычно, он не ощущал такой боли. Вместо этого, каждый толчок приносил удовольствие, которое возрастало, наполняя его орган еще большим желанием, призывая коснуться его.
К сожалению, Шэнь Ляншэн был полон решимости, не позволять ему этого, удерживая его руки и наблюдая за реакцией на свои движения. Ствол мужчины стоял прямо, демонстрируя наслаждение, и спустя десять минут или около того, начал показывать признаки оргазма, подскакивая с каждым толчком.
«П-прекрати... ах... Я сейчас...» - Цинь Цзин был настолько безумен, что протестовал и боролся против оков, чтобы освободить свой разбухший орган, но был слишком истощен для чего-либо.
Экстаз, который испытывал мужчина, разрушил весь самоконтроль Шэнь Ляншэна. Он начал рваться в мужчину так, словно его жизнь зависит от этого, и увидел, как он кончает с неистовыми спазмами впервые от одного лишь его проникновения. Он почувствовал неописуемое удовлетворение и быстро нашел облегчение глубоко внутри мужчины.
Этой ночью они выключили свет, и Шэнь Ляншэн не мог четко видеть лицо Цинь Цзина. Он также был отвлечен своим собственным оргазмом, так что не заметил ничего странного, пока не отдышался через минуту. Он потянулся к мужчине и увидел слезы, как предполагалось.
Появилось странное противоречивое чувство. Он был так этим доволен, что желал бы доводить мужчину до слез каждый раз, но в то же время он чувствовал вину и хотел просто сжать его в объятиях и успокоить.
Шэнь Ляншэн не мог устоять и, спустя несколько секунд, обхватил руками мужчину и притянул его лицом к себе. Он спросил нежным шепотом: «Что не так, малыш?»
Правда заключалась в том, что с Цинь Цзином все было в порядке. Просто возбуждение и потеря контроля из-за оргазма - все это было слишком для него. Это были слезы наслаждения - он не был расстроен.
Вопрос Шэнь Ляншэна был нормальным, но тихое, милое «малыш» заставило его онеметь на какое-то время. Когда он, наконец, взял себя в руки, то натянуто ответил: «Следи за языком».
«Ответишь мне, наконец? - Шэнь Ляншэн был мастером в сохранении невозмутимого лица, говоря нелепые вещи. Оставив поцелуй на родинке у глаза Цинь Цзина, он снова мягко позвал. - Малыш?»
Цинь Цзин молчал.
«Я называю так только тебя. Ты, правда, собираешься игнорировать меня?»
«...ладно».
Шэнь Ляншэн позвал и Цинь Цзин ответил - так и появляются глупые прозвища.
В эту секунду Шэнь Ляншэн решил, что даже если у старика Ван и были намерения что-нибудь выкинуть, он бы не согласился на это.
Ему хотелось подождать немного дольше. Хотя он был обречен жениться на ком-нибудь, кто принес бы ему больше прибыли, сейчас было слишком рано для этого. Они были вместе всего три месяца, и он не хотел терять его так скоро.
В этот момент Шэнь Ляншэн наконец признал, что влюбился в этого человека.
Он достал свои весы и взвесил две чаши: сейчас его малыш перевешивал.
Примечания
Стихотворные строки взяты из сонета №6 сборника Элизабет Барретт Браунинг «Сонеты с португальского», в переводе Л.Л. Рогожевой.