Глава 11
Погода в Тяньцзине в этом году была немного необычной. Сначала, бабье лето - жарче, чем всегда. Потом, зима - холоднее, чем когда-либо, с огромным снегопадом в конце ноября. Старики, скорее всего, сказали бы что-то вроде: «Даже боги меняются к худшему, когда в мире смертных - беспорядок», но детям не было дела до мира: снег - это замечательно!
Снег пошел в полдень, начиная с редких, рассыпчатых крупинок, которые медленно наращивались. К концу учебного дня двор был покрыт несколькими дюймами снега. Класс больше не был сосредоточен на лекции, а полностью предвкушал конец занятия, чтобы поиграть.
В такое время Цинь Цзин не казался образцовым учителем, так как был слишком небрежен со студентами. Он взглянул на часы: оставалось пятнадцать минут урока - и закрыл книгу, объявив: «Давайте закончим на этом сегодня. Я отпущу вас пораньше, но с одним условием: сразу идите по домам после всего. Дороги могут быть опасными во время снегопада, не заставляйте своих родных переживать».
Девочки пропели хвалу учителю, провожая его из класса. В соседнем кабинете Фан Хуа вела урок математики, который приближался к завершению. Она давала студентам вопросы, чтобы закончить в классе, когда услышала шум во дворе. Выглянув в окно, она потрясла головой, смеясь: «Хорошо, вы тоже можете идти веселиться. Не забудьте ответить на вопросы дома».
«Вы тоже не смогли сохранить контроль над ними?» - Цинь Цзин стоял на краю поля, дабы убедиться, что девочки не бегают слишком буйно, когда увидел Фан Хуа, также отпустившую свой класс пораньше. Он поприветствовал ее улыбкой.
«Не в этом дело, - Фан Хуа встала рядом с Цинь Цзином в сторонке. - Я не хотела, чтоб у Вас были проблемы с Лао-У. Приговор не может быть вынесен, если преступники - все, не так ли?»
Лао-У, о котором говорила Фан Хуа, был заместителем директора и главой по Научной деятельности в Шэн Гуне. Он был справедливым и добродушным человеком и просил младших коллег называть его Лао-У. В действительности, они не были бы наказаны им за преждевременное окончание уроков. Фан Хуа всего лишь шутила, но шутка показалась уж очень личной для их отношений. Цинь Цзин не знал, как реагировать, и ответил смешком.
«В последнее время было холодновато», - несмотря на отсутствие ответа, Фан Хуа внесла новую тему в их маленькую беседу.
«И правда».
«Эм... - замялась Фан Хуа, но нашла в себе смелость продолжить. - Мне было скучно, и мама заставила меня научиться вязать. Я сделала пару перчаток, но они оказались слишком большими. Поэтому, эм, Вы могли бы взять их, если не возражаете».
Цинь Цзин не знал, что сказать. Он понимал, что она, вероятно, связала их специально для него. Если бы он напрямую отверг ее добрые намерения, это могло обернуться неприятностью для них обоих. Но, в то же время, не отвергнув их, он бы дал ей ложную надежду.
«Я чувствую себя моложе, просто наблюдая за их игрой», - Фан Хуа опять быстро сменила тему, заметив его нежелание или, возможно, из-за своей скромности.
«Вы младше меня, не так ли, мисс Фан? Я даже не начал ощущать себя старым, так что уж кто-кто, а Вы не должны позволить этому добраться до Вас», - непринужденно ответил Цинь Цзин, перед тем как несколько учениц подбежали к ним, прося присоединиться к их снежной борьбе. Оба влились в игру, и неловкая атмосфера исчезла.
Дороги были и впрямь опасны, когда шел снег, и трамваи тоже страдали. Учитывая это, Шэнь Ляншэн покинул офис пораньше, чтобы забрать Цинь Цзина с работы, хотя в этот день они обычно не встречались.
Он уже приближался к школе, когда был вынужден припарковать машину и пройти остаток пути пешком, из-за толпы родителей, ожидавших детей снаружи.
Прошло два месяца с тех пор, как он в последний раз приходил в школу за Цинь Цзином, но охранник все еще помнил его и впустил после непродолжительной беседы. Сделав пару шагов, Шэнь Ляншэн увидел поле в таком же хаосе, как скотный двор во время кормежки. Он легко нашел Петуха Циня среди цыпочек, но все же посмотрел на часы, интересуясь, почему дети отпущены так рано и веселятся.
Снежные дни отличались. Небо было хмурым, но снег отражал свет, и все было ярче, чем обычно. Повернувшись, Цинь Цзин увидел Шэнь Ляншэна, в длинном черном пальто и подходящей фетровой шляпе, который направлялся к нему, с руками в карманах пальто, на сером фоне сумерек.
Цинь Цзин стоял, ошеломленный: не важно, как много раз он видел этого мужчину, его сердце каждый раз замирало.
Девочки были слишком увлечены снегом, чтобы заметить Шэнь Ляншэна, но одна из них увидела стоящего столбом Цинь Цзина и, воспользовавшись шансом, зарядила ему твердым снежком в спину.
«Вы опять проиграли, сэр», - хихикнула она.
«Да, да, ты победила. Я сдаюсь», - смеялся Цинь Цзин, стряхивая кусочки льда со спины. Скоро его руку сменила другая: Шэнь Ляншэн, наконец, добрался до него и помогал очистить одежду.
«О-о», - только теперь девочка заметила посетителя. Она вспомнила, что видела его раньше, как и то, что он написал на ее работе. От этого она разволновалась и была смущена тем, что потеряла лицо перед ним. После некоторого колебания, она набралась смелости продолжить: «Сэр, Вы - друг мистера Цинь, верно? Я-я не очень хорошо справилась с контрольной в прошлый раз...»
«Ах, да, - Шэнь Ляншэн вспомнил о работе с умной и очаровательной просьбой и, находя девочку милой, решил напустить суровый вид, чтобы подразнить. - Ну что, ты занималась?»
«Да, сэр, - бесстрастное лицо Шэнь Ляншэна и правда обескуражило девочку и заставило принять его слова всерьез. Она застенчиво потянула за рукав Цинь Цзина. - Мистер Цинь - мой свидетель. Правда, сэр?»
«Перестань пугать ее, - Цинь Цзин утешающе потрепал ее по голове. - А ты, не бойся его. В этом нет нужды».
«Слушай своего учителя и не задирай его», - Шэнь Ляншэн тоже погладил ее по голове, после того как Цинь Цзин разрушил его игру. Затем неоднозначно добавил: «Твой учитель - очень восприимчив к боли. Ты ранишь его, если продолжишь атаковать в том же духе».
В тот же миг, учитель, о котором говорили, покраснел и свирепо глянул на мужчину, столь неподобающе ведущего себя с ученицей. Девочка, естественно, не нашла ничего странного в предупреждении Шэнь Ляншэна. Однако, покраснев от его прикосновения к голове, она отбежала, смущенная. Затем, врезавшись в Фан Хуа, решила обнять учительницу за талию.
«Мисс Фан», - позвала она с нежностью.
Обняв девочку, Фан Хуа посмотрела с улыбкой. Она увидела и поклонилась Шэнь Ляншэну, приняв его за друга Цинь Цзина.
Когда прозвенел звонок, она указала на учительскую, оповещая о своем уходе. Цинь Цзин ответил улыбкой и поклоном.
Учительская была пуста, когда пришла Фан Хуа. Она быстро выдвинула свой ящик и достала перчатки, которые были готовы уже какое-то время, но у нее не было шанса подарить их. Затем она поспешила к столу Цинь Цзина, на котором лежала груда рабочих тетрадей, и засунула перчатки между двумя из них.
Она думала, что должна быть смелее: если он ей нравился, у нее не было выбора. Она хотела подарить ему свои чувства: каждый их стежок и каждую ниточку.
Она хотела этого, даже если ничего не получила бы в ответ.
Цинь Цзин все еще торчал на поле, загоняя цыпочек назад в класс за их вещами, затем за школьные ворота, пока те не ушли домой.
Шэнь Ляншэн терпеливо ждал его, прежде чем вместе направиться в учительскую.
Кипой тетрадей были работы, которые Цинь Цзин должен был проверить. Он заметил пару вязаных перчаток среди них и взглянул на Фан Хуа. Решив ничего не говорить, он начал складывать все в матерчатую сумку.
«Какие у тебя планы на вечер?» - спросил Шэнь Ляншэн, заводя мотор.
«Все сойдет. Что ты хочешь?»
«Как насчет жаркого?»
«Звучит превосходно».
Мужчина развернул машину в направлении Кембридж Роуд. Оба не ели вне дома с тех самых пор, как их отношения более или менее установились, дабы избежать ненужного внимания.
Цинь Цзин знал, что так ему, скорее всего, придется остаться на ночь. Однако они уже немного набрались опыта, чтобы не угодить в такую же ситуацию, как в первый раз. И пока это не мешало его завтрашним занятиям, Цинь Цзин откровенно наслаждался этим, слишком сильно, чтобы противиться.
Они были в пути уже несколько минут, когда Шэнь Ляншэн ни с того ни с сего спросил: «Почему бы тебе не взглянуть?»
«Ха?»
«Она вложила в них столько сил, а ты просто запихнул их в свою сумку?»
Цинь Цзин был изумлен такой наблюдательностью мужчины, который понял, что перчатки были подарком. Он шутливо возразил: «Я не хотел заставить кое-кого ревновать».
Шэнь Ляншэн, не отвечая, мельком взглянул на своего пассажира. Цинь Цзин неловко улыбался, ругая себя за то, что не держал рот на замке. Зачем нужно было самому себе рыть яму?
По правде говоря, Шэнь Ляншэн не стрельнул взглядом, считая, что Цинь Цзин много о себе возомнил: если б его на самом деле это не волновало, он, перво-наперво, не стал бы спрашивать об этом.
Говорят, все лучше, чем вступать в отношения. Ты либо становишься глупым, либо - слишком мнительным и более ранимым, чем нужно.
Однако чувствительность - не всегда бесполезна. Например, Цинь Цзин смог увидеть, что приглашение переехать Шэнь Ляншэна было лишь прихотью. Ну, не увидел - не с его близорукостью - просто почувствовал, что мужчина жалел о сказанном и соответственно нашел подходящее оправдание для отказа.
К сожалению, Цинь Цзин не был романтиком, несмотря на всю свою чувствительность, и ничто не помешало ему уснуть, как бревно, после отказа Шэнь Ляншэну.
И теперь он был немного расстроен, думая, что переоценил свою значимость для мужчины, но после жаркого вся его меланхолия ушла в желудок, вместе с бараниной и капустой бок-чой, и больше он о них не слышал.
Когда пришло время спать, Цинь Цзин был в постели первым, так как уже помылся, и читал газету возле ночника. Шэнь Ляншэн вышел из ванной, суша волосы, и сел на кровать. Заметив одеяло, натянутое на живот Цинь Цзина вместо халата, он догадался, что у мужчины ничего не было под ним, и сунул туда руку. Касаясь его бедер, он заметил: «Ты, правда - откровенный сегодня».
«Так - меньше проблем», - ответил нехотя Цинь Цзин, все еще читая. Газета смялась, когда он перелистнул на следующую страницу.
Шэнь Ляншэн не убрал рук, а перешел к внутренней стороне бедер. Цинь Цзин не мог не засмеяться от щекочущих ласк на его нежной коже. Он больше не был сосредоточен на новостях, но притворялся, что продолжает читать, сфокусировавшись на ощущениях от прикосновений мужчины. Пальцы, наконец, достигли промежности и начали слегка подергивать пучок волос. Подразнивая укромное местечко, они чесали у его мягкого друга, плавно и проворно, будто выводя английское слово.
«Разве мы не виделись два дня назад?»
«И?»
«И ты все еще так сильно хочешь этого?»
«...да».
Изначальным мотивом Шэнь Ляншэна было подшутить над тем, как легко мужчина возбуждался, но, услышав от него столь откровенный ответ, он сам оказался тем, кто потерял контроль над своим дыханием. Его шутка превратилась в заигрывание:
«Тогда, что ты делаешь, когда меня нет рядом?»
Цинь Цзин почувствовал, как мужчина гладит его растущую эрекцию и издал тихий стон. Его ноги раздвинулись, позволяя Шэнь Ляншэну творить свое волшебство.
«Что ты делаешь?»
«Ни...чего».
«Ты трогал себя?»
«Ммхмм»,
«Думая обо мне?»
«Да».
Цинь Цзин по-прежнему держал газету перед лицом. Таким образом, он не видел лица Шэнь Ляншэна, и ему было легче признать, что он тайком мастурбирует, думая о нем, в дни, когда они не видятся.
Шэнь Ляншэн качал его твердеющий орган в стабильном темпе. Он не мог сказать, было ли лицо мужчины красным или нет, так как оно скрывалось газетой, но пальцы, держащие ее, дрожали от удовольствия.
«Прекрати притворяться. Ты не можешь все еще читать».
«Ну, как говорится, ночь только началась, - Цинь Цзин отбросил в сторону газету, когда Шэнь Ляншэн раскрыл его план. - Вы правы, господин Шэнь, время не ждет».
Шэнь Ляншэн снял за него очки и положил их на прикроватный столик. Цинь Цзин стянул с себя одеяло, открывая собственную наготу. Он был худым, но подтянутым. У него была стройная талия и прямые ноги, меж которых гордо стояло его мужское достоинство, набухшее, оно было красным под теплым светом лампы.
Цинь Цзин наблюдал, как другой мужчина снял халат и голый забрался на кровать. Он сразу склонился поцеловать его, но был опрокинут на постель.
Шэнь Ляншэн уселся на грудь мужчине, доставляя свою эрекцию прямо к его рту.
Цинь Цзин расценил это как призыв к минету и, приподняв голову, открыл рот, чтобы принять мужчину.
Однако Шэнь Ляншэн нажал пальцем на его губы и легонько потер их, перейдя затем к бровям и глазам.
Это заставило Цинь Цзина закрыть глаза. Он смирно лежал, словно предлагая себя в качестве жертвы.
Он почувствовал, как мужчина сверху заменил пальцы своим членом, медленно прослеживая им каждую деталь его лица. Головка мягко обрисовала его бровь, коснулась родинки у глаза и, поиграв с ресницами, скользнула от переносицы вниз, к губам и челюсти.
Шэнь Ляншэн работал медленно и нежно, но за его действиями скрывалась грубая, одержимая сила. Как самец животного, помечающий свою территорию, он нацелено осматривал лицо своим достоинством, клеймя его чистой, вытекающей из возбужденного органа жидкостью.
Если быть до конца честным, Цинь Цзин не знал, серьезно относится Шэнь Ляншэн к их отношениям или нет.
Временами он чувствовал, что мужчина не был на самом деле заинтересован в них или, что он был готов уйти, когда захочет.
Но в другое время он отчетливо ощущал, как мужчина одержим им.
Одержимость была настолько сильной, что Цинь Цзин почти верил: Шэнь Ляншэну не все равно. Не все равно, нравился ли он Цинь Цзину или нет, и любил ли он кого-то другого.
В какой-то момент слова признания грозились сорваться с губ Цинь Цзина.
«Шэнь Ляншэн, я люблю тебя».
Но эти слова проглатывались, до того, как это происходило - он понял, что не может произнести их. Возможно, это было из-за того, что он боялся молчания, последующего за ними.
Покойная мать Цинь Цзина могла описать сына в двух словах, а Сяо-Лю - в трех, и третьим было - «дерзкий дьявол». Когда они были юными, все соседские ребята бегали на кладбище со свечами, рассказывать страшные истории. Чаще всего, Цинь Цзин единственный оставался спокойным и собранным. Если бы появился призрак повешенной жертвы*, у него хватило бы духу завязать его язык бантиком.
Печально, у всего есть победитель, и как только он встретил Шэнь Ляншэна, от его духа не осталось и следа. Даже Фан Хуа была храбрее его: он боялся сказать всего три слова - «Я люблю тебя».
Он опасался, что слова принесут только молчание, и тогда время сгорит в этом молчании и обернется пеплом.
Он предпочел бы не прояснять что-либо: желание в настоящем было живым и теплым, пока они сжимали друг друга в этом неопределенном объятии.
Вероятно, из-за таких мыслей, этой ночью Цинь Цзин видел своеобразный сон, в котором он на самом деле был в храме, звоня в колокол.
Это было на закате в месте, похожем на древний монастырь. Он поднимался по витой деревянной лестнице колокольни, один, чтобы возвестить о конце дня.
Странность заключалась в руках, которые предположительно принадлежали ему. Руки, что он видел, были такими тощими, что выпирали костяшки пальцев. Рукава его одежды не были похожи на одеяние монаха, скорее - конфуцианского студента старых дней, и висели на деревянной балке. Одеяние и пятнистое дерево с парой рук наполняли сцену странным ощущением одиночества.
Он услышал звон, отдававшийся эхом по пустым холмам, достигая кроваво-красных небес позади.
В это время он понял, что беззвучно произносит:
«Шэнь Ляншэн, я люблю тебя».
Звенел колокол Будды, и мало-помалу, все, что он мог слышать, было слово «Шила»*.
Физическая нагрузка и нелепый сон прошлой ночью выжали все соки из Цинь Цзина к следующему утру. Шэнь Ляншэн дважды пытался разбудить его, но безуспешно.
Шэнь Ляншэн обнаружил мужчину, все еще свернувшегося в постели, после утренних дел и, взяв сигарету, решил выкурить его.
«Цинь Цзин, ты встаешь или нет?» - спросил он, выпуская клуб дыма прямо мужчине в лицо.
«Ага», - он закашлял от дыма и встал с кровати. Затем, прошаркал в ванную, как зомби.
Куря, Шэнь Ляншэн подошел к окнам и распахнул их настежь, чтобы впустить свежий воздух. Мир снаружи был совершенно белым, так как снег валил всю ночь. Ледяной воздух хлынул в помещение. Температура казалась ниже, чем вчера.
«Закрой окна, Шэнь Ляншэн, - Цинь Цзин наконец-то проснулся после умывания. Он дрожал, ведь на нем был только халат. - Клянусь, люди начнут умирать, если станет еще холоднее».
Шэнь Ляншэн как раз докуривал сигарету и выбросил окурок в окно, прежде чем закрыть его, как просил мужчина. Обернувшись, он увидел Цинь Цзина, собиравшегося одеваться: «Оденься потеплее сегодня».
Вчера учитель был в плотном традиционном платье, и этого было достаточно, чтобы не замерзнуть. Он наблюдал, как Шэнь Ляншэн открыл гардероб и выбрал для него наряд. От белья до пальто - все было его, и шерстяной свитер тоже хранил его запах. Цинь Цзин даже не подумал отказаться. Ему было все равно, если в школе заметят.
Одежда красит человека. Цинь Цзин в своем обычном одеянии выглядел честным преподавателем, но в шерстяном свитере, брюках и очках в серебряной оправе он казался скорее плейбоем в мантии ученого.
У этого плейбоя также были проблемы с памятью. Он ругал себя за чрезмерную болтливость, но сегодня не смог удержать свой развязный рот от подшучивания над Шэнь Ляншэном: «Да, ладно. Это была всего лишь пара перчаток. Тебе, правда, нужно мстить всем этим?»
«Как ты считаешь?» - Шэнь Ляншэн говорил с обычным холодным видом, застегивая рубашку Цинь Цзину, который думал, что мужчина был в хорошем настроении.
«Как я считаю? - продолжил он уверенно. - Я считаю, это все, о чем может просить мужчина свою дорогую женушку».
«А я считаю, что Вы пойдете сегодня на работу пешком, мистер Цинь».
«Нет, господин Шэнь, пожалуйста, сжальтесь. Я был дураком, говоря так грубо».
К концу шутливого спора, Цинь Цзин был одет как с иголочки. Верхняя пуговица причиняла неудобство, и он расстегнул ее.
«Что такое?»
«Слишком туго».
Шэнь Ляншэн нашел для него вязаный серый в клетку шарф, приказав: «Не снимай этот шарф сегодня».
«Почему?»
«Следы укусов».
Цинь Цзин подшучивал над мужчиной все это время, но мгновенно побагровел от одной его фразы: «Ты и впрямь - пёс, да?»
«Вы правы, мистер Цинь, - ответил Шэнь Ляншэн без колебаний. - Ты родился в Первом Году*, так? Я - на два года старше. Считай сам».
Цинь Цзин был рожден в год крысы, а двумя годами ранее, и правда, был год собаки.
Не зная, что возразить на это, Цинь Цзин схватил пальто со спинки стула и спустился вниз завтракать.
Таким образом, он прожил весь день в присутствии мужчины.
Пальто было после химчистки и пахло только камфарой из шкафа. Свитер, однако, уже однажды надевали, и он излучал аромат табака и одеколона, достаточно слабый, чтобы быть обнаруженным, но не исчезнувший вовсе.
Шэнь Ляншэн был очень щепетильным и выбирал только темную, неброскую одежду, стоимость которой обычный человек не мог распознать. Коллеги только делали комплементы учителю: «Классно выглядишь сегодня, Цинь!»
Цинь Цзин смеялся, даже не пытаясь объяснить. Возможно, влюбленные всегда становятся немного глупее. Несмотря на то, что это были запретные отношения, он не хотел скрывать сладкое наслаждение внутри, и поэтому весь день втайне радовался.
И когда он снова вспомнил об этом абсурдном, но странно-реалистичном сне, все, о чем он мог думать, было...
Если бы он мог остаться с этим мужчиной на веки вечные, то не променял бы это на все золото мира. Идите прочь с Шилой!
Примечания
Лао - префикс, указывающий на относительно пожилой возраст человека или на то, что он занимается чем-то (профессия, бизнес, исследования) длительное время. В основном используется для мужчин.
Бок-чой (часто пак-чой), или Китайская листовая капуста - сорт китайской капусты. В русскоязычных странах бок-чой известен как «черешковая капуста», «китайская листовая капуста».
«Призрак повешенной жертвы» - призраки людей, умерших от повешения по разным причинам (казнь, суицид, несчастный случай). Обычно изображаются с длинным красным языком, высунутым изо рта.
Шила - заповедь в буддизме, букв.: «добродетель» (санскр.), пали: «сила». Подразумеваются этические заповеди, из них пять простейших (панча-шила - пять заповедей или «пять добродетелей»):
Не убивать.
Не красть.
Не допускать недолжного сексуального поведения.
Не употреблять одурманивающие вещества.
Не допускать нарушений в речи (злословие, клевета и проч.)
«Первый Год» - подразумевается - по Календарю Китайской Республики, или Календарю Миньго. Порядок летоисчисления, действующий на территориях, подконтрольных Китайской Республике. Номер «года Китайской республики» получается из номера года по григорианскому календарю путём вычитания числа 1911.