1955. Микеле и Иларио
Вито было дурно от одной мысли, что скоро всё закончится. Он так привык к этому чувству: я СКОРО стану отцом. Скоро не так близко, как сию же минуту. Скоро – это далеко, дальше, чем Джо, дальше, чем Галанте. Скоро промчалось, и настало сейчас, которое то и дело давало Скалетте пинка от одного угла коридора к другому. Он ждал, когда ему что-то сообщат. Радостное или грустное? Нет, это не два века назад, когда женщины умирали при родах. Нет, это не очередная исторейка из газеты, где очередная бабень рожала шестерню.
Тридцать один год. Вито Скалетте было тридцать один, когда он вдруг понял, что вся его месть полетела прахом по миру. Он понял, что теперь никуда не денется, у него было продолжение, которое необходимо беречь. Он не почувствовал отцовства, но отцом себя называл.
Его хорошо прикрывали агенты полиции, лучшие умы Лост-Хевена и Эмпайр-Бэй. Он не имел для них ценности, но его семья заимела. Скалетта хорошо устроился: женился, спустя некоторое время вот, ждёт ребёнка. Такого греха — взять на себя вину за смерть не только какого-то там Скалетты... Нет. Это было не в силах, да и не в нравах тех, к кому обратился Вито. Он даже сам не понял, как выгодно выглядел теперь в свете этих событий. Он был за стеной, через которую могла пролететь лишь пуля мафии. А пока у мафии были совершенно другие заботы.
Он стал предателем, отступником, feccia [1]. Сначала он пытался винить Линетт, тихо сам с собой, естественно. Она же пришла, она же... залетела! С другой стороны Скалетта винил себя: «я же поддался». С третьей стороны... Да не было никакой третьей стороны, чёрт возьми, если не считать этих анонимных писем. Ведь если б не оно, нашла бы Лин Вито?
— Ну, как Ваши дела? – спросила медсестра, выйдя из соседней комнаты.
— Замечательно.
— Выпейте водички, Вы бледны, как накрахмаленное полотно. Негоже. Сицилиец!
Вито нахмурился. Он уже давно не был сицилийцем в том самом понимании, какое должно быть в голове каждого. Он перестал быть тем, кем родился уже тогда, когда ступил на американскую землю. Только «кто-то», либо «никто».
Антонио Скалетта отнёсся к рождению дочки спокойно. Ждал сына, но это не помешало ему поцеловать крепко жену и сказать: «Io sono padre [2]!» Для сицилийца дети были гордостью, радостью, помощью и опорой. Для сицилийца существовали vendetta и omerta. А для «кого-то» всё было иным: он сомневался, был чересчур уверен, хотел мстить и быть властным. Дети для такого типа людей не ассоциировались ни с продолжением рода, ни с помощью. Это было не большим, чем просто сюрпризом.
Линетт тоже не ожидала такого поворота. Всё время, пока она была на сносях [3], она переживала, переспрашивала Вито о многих вещах, стала параноиком. Она в свою очередь делала всё то же самое, что и супруг: винила поочерёдно то себя, то его. И записки. Только она в отличие от мужа не верила, что их пишет этот самый Джо.
В общем, дети стали звеном, которое могло сплотить, но и в один момент разъединить.
— У Вас, мистер Скалетта, близнецы. Мальчишки, крепенькие, хорошие!
Вито Скалетта присел на край диванчика в сером коридоре и подумал, что теперь-то точно пиз... он точно отец.
***
Увидеть детей родственники смогли поочерёдно и глубокой ночью. Сначала приехали родители Линетт, на другую неделю – Франни с мистером Ротом. Дети стали совершенной секретностью, той темой, о которой нельзя было даже думать, не то, что говорить.
Вито обошёлся радостными возгласами и бутылкой виски, когда Линетт придумала имена да и жизни для сыновей. Вито их заобожал, со временем даже полюбил. Но за все те моменты, какие выдались на их совместную жизнь, он так и не понял, что они и делают его «кем-то» особенным. Они, а не Галанте. Не Джо. Не он сам.
Супруга настояла на итальянских именах, так и сделали. Совместными потугами решили, что тот, что больше походит на Вито в младенчестве, – Микеле. Второй, с глазами Линетт, – Иларио.
***
— Ты, Вито, отвратный тип. Если бы не любила тебя моя дочь... Её любовь тебя лучше делает. Только этот факт, понимаешь? – говорил тесть, сидя в уголочке квартиры.
Вито стоял рядом с ним с бокалом вина и слушал. Он знал, как родители Линетт любят единственное чадо. Он видел, как они обожают внуков и всячески стараются настроить их против него. Он знал, что даже Франни порою шепчет им что-то такое, чего детям бы не следовало слышать. Тем не менее, на Рождество в квартире были все. Все, кому было позволено.
— Прекрасные малыши, уже два годика! Смотри, как похожи на Вито. От Линетт только глаза у Иларио.
— А как же взгляд? Глянь на Микеле: смотрит, как мамочка.
Линетт эти разговоры порядком надоели. Она вышла на кухню, налила воды и посмотрелась в зеркало. Ничего не изменилось. Она всегда была такой: усталой, несчастной и с печатью грусти на лице.
— Как твои дела, милая?
— Я так хочу, чтобы мы побыли одни, Скалетта, но понимаю, что это невозможно. Мы переезжаем каждые полгода, ты меняешь работы, имена и документы. Я сижу с мальчишками. А они... родственнички... так, мишура.
— Линетт, ну что ты!
Она подошла к нему близко-близко.
— Я знаю, что это так. Отец достал тебя. И мама косо смотрит. И Франни дуется. Но они нужны мальчишкам, а не нам. Наши дети должны знать, что семья – это важно.
— Знаю...
— Когда всё это кончится?
— Вот этого не знаю.
— Узнай, пожалуйста, и тогда я улыбнусь. Обещаю.
Скалетта впервые после рождения сыновей крепко обнял жену, прижал её к себе и не отпускал, пока не позвали к столу. Она знала, что он любит её. Также она уже чувствовала, что этой любви мало, чтобы выпутаться из этой истории.
***
— Папа, смотри, мой змей летит высоко-высоко! Папа!
— Да, Микеле, это замечательно! Глянь-ка, Иларио, у брата получилось!
— Ну и что? Я не хочу пускать змея. Это глупо.
Пятилетний Иларио сидел в песке и сопел, вот-вот готов был разрыдаться. Мамочка уехала в магазин, а папа играл с этим «братючкой-вонючкой» Микеле.
— Fratello [4]! – крикнул Микеле брату. – Иди ко мне, это здорово!
Иларио бурчал ещё долго, но в итоге подтянул лямку штанишек и потопал к брату. Майкл был самым счастливым ребёнком на тот момент. Он обожал играть с отцом, а мама помогала отдохнуть вечером за учёбой. Да, так странно, но мальчишка отдыхал учась. Иларио же хотел всегда отдыхать и играть, его порою раздражало, когда что-то шло не так, как ему хотелось. И всё же Микеле умел расположить к себе обиженного брата.
Вито было хорошо, он наблюдал за тем, как растут его дети. Он видел, что его жена улыбается. Он засыпал, просыпался и жил в одном месте уже два года. У него был дом, подработка и ощущение безопасности. Через год им предстояло уехать. Но это было терпимо, ведь три года семья Скалетта прожила как в сказке. Линетт улыбалась, смеялась и целовала мужа по вечерам. Там росли дети, там они смеялись. И всё было хорошо. Жаль, что время имеет свойство становиться прошедшим.