🕷Глава 19🕷
Глава девятнадцатая. Няня в законе
Когда у тебя есть маленький ребенок, а у ребенка есть фломастеры, ты можешь уснуть в обычной квартире. А проснуться в музее! Иногда даже главным экспонатом!
Первое, что я увидела — выставку начинающего живописца на стенах. Юный гений сидел в туалете. И разукрашивал унитаз под хохлому.
«Каляки- маляки» смотрели на меня с каждой стены. Справа была картина «Почему ты не пишешь, сволочь!», слева «Я хотел что-то нарисовать и забыл!».
Я стекла с кровати и подошла к зеркалу. Юный визажист поработал на славу. Правый глаз у меня был голубой. Левый красный. Но радовало, что они вообще были!
Юная рок-звезда решила расписаться на груди своей преданной фанатки. И сделать мне татуировку на предплечье.
Натурщица, видимо, из меня была так себе. Я вертелась во сне, пыталась уползти. Поэтому вместо татуировки «За маму, за папу!» со скрещенной бутылкой и погремушкой, у меня была неприличныая абстракция. Похожая на крики души и тела в подъезде.
В зеркале отражалась туземка древнего племени. Вышедшая на тропу войны. Было во мне что-то первобытное и ископаемое.
На правой щеке у меня были три полосы. Как у коммандос. Они намекали, что няня выходит на тропу войны. Зато фиолетовая точка на носу смотрелась очень даже мило и игриво.
В дверь постучали еще до того, как я добежала до ванной и смыла с себя живопись. В центре комнаты расположилось биеннале из игрушек.
Не знаю, как другие, но я ненавижу фильм про Мери Поппинс. «Халтура!», — хотелось кричать мне на чистую и выспавшуюся леди-совершенство. «Не верим!!!», — орут няни всего мира. Те, у кого фирменная одежда — мешки под глазами. Те, у кого татуировки фломастером по количеству «отсидок» с ребенком.
— Мы принесли одежду для бала! — послышался голос.
В торжественно открытую дверь внесли платье для няни. И костюм для юного принца.
На меня посмотрели с ужасом. Особенно на зеленую, плесневелую щеку. Для антуража я яростно почесалась. Презентация неизвестной науке болезни прошла успешно.
— Ну-ка, малыш! А давай с тобой поиграем? — потерла ручки няня в законе. — Ты умеешь одеваться?
Я взяла на руки мальца и стала натягивать на него трусики.
Принц вырвался и убежал. Вместе с трусами. Обернувшись пауком, он вылез из тесного плена приличия и стереотипов.
Через минуту он стоял гордый и абсолютно голый. Зато на голове у него были нарядные трусы. Взглядом юный принц намекал, что это — максимум, на который может рассчитывать взыскательная публика.
Попытки хотя бы загнать в угол юного кутюрье заканчивались полным провалом. Как вратарь футбольной команды, я пыталась поймать бегуна по комнате.
Наконец-то мне это удалось. Я надела на него трусы, сумела запихнуть в штанишки. Рубашечка с бриллиантовыми пуговками была чуть-чуть велика. Малыш рассматривал курточку и ботиночки. Он еще не понял, нравится ему или нет.
Я выдохнула. Не все так плохо, как могло бы показаться.
Лицо принца стало задумчивым и серьезным. Во взгляде читались все государственные дела. В этот момент он было очень похож на папу. Он смотрел на всех взглядом: «А ты щито такое?». И хмурил смоляную бровку.
Я принюхалась. Посмотрела на лицо принца с подозрением и…
«Она простонала и стала расстегивать его штаны. Юный принц смотрел на нее с непониманием. Женские пальцы впивались в пуговицы. Его штаны стали вздуваться на глазах. Она яростно высвобождала из тесного плена королевское достоинство. А потом взяла его в нежные и заботливые руки. Красавица прижалась к нему сзади всем телом, не выпуская королевское достоинство из рук. А потом в тишине дворца послышалось нежное: «Пись-пись-пись! Давай, мое солнышко!».
Если в каждой эротической сцене после того, как достоинство очутилось в женских руках добавлять «Пись-пись-пись, мой маленький», то получится отличная книга для молодых мам.
Мы передумали. И вообще не то имели в виду. Поэтому сколько бы роковая соблазнительница не шептала: «Пись-пись!», горшок был пуст.
Ла-а-адно! Я стала застегивать штаны обратно. На последней, самой коварной пуговице, принц решил, что таки надо!
Со скоростью профессиональной соблазнительницы, я стала снимать штанишки. И вот, наконец-то! Мы впервые сделали это!
Идея принцу очень понравилась. И он потребовал делать это постоянно. И желательно сам.
Дверь открылась. В комнату вошел отец. Два хмурых взгляда встретились.
— У тебя получилось, — с восхищением произнес Чонгук. — Его можно показывать?
— Только в Париже. И только за деньги, — сглотнула я, одергивая курточку.
Курточка была неудобной. Ее пытались снять, но я успокаивала и уверяла, что трудности временные.
— Я не спал всю ночь… — начало его величество. Я посмотрела на него с упреком: «У нас есть дела поважнее!».
— Переживали из-за наследника. Я вас понимаю, — отрезала я, расхаживая по комнате и лихорадочно соображая.
— Собирайте зал. Пусть будет как можно больше запуганного народа, — задумалась я. — Будем проводить генеральную репетицию.
Принц сидел и ел пирожное. В комнату ввалилась стража: «Мы собрали всех слуг в зале!».
Пока Чонгук давал ценные указания, я перевела взгляд на принца. Он самозабвенно ел пирожное. Ему было плевать, кого, куда и как собрали. И половина комнаты громыхающих доспехами терминаторов его ничуть не беспокоила.
— Тише, — прошептала я, поднимая палец вверх. — Тише…
Принц доел пирожное и посмотрел на меня с надеждой. А вдруг няня еще где-то их прячет? И не дает?
Я несла на руках юного принца в сторону зала. Мне на ухо радостно чавкали пирожным. Сразу было видно, что дворцовый этикет у нас в крови! Мои волосы периодически использовали, как салфетку.
Двери перед нами открылись, я внесла принца. Ему было фиолетово, что происходит. Пусть даже нас накроет огромным метеоритом. Он сидел у меня на руках и хомячил пирожное.
— Пошумите немного, — прошептала я, оборачиваясь к его величеству.
Слуги начали разговаривать. Я с тревогой смотрела на малыша. Какие слуги? Какие гости? О чем вы? Тут целое пирожное! Точнее, уже половина.
— Ом-ном-ном, — слышалось стеснительное.
— Громче, — прошелестела я. Чонгук кивнул. — Пусть похлопают! Закричат!
Слуги переглянулись и стали хлопать в ладоши. «Да здравствует принц!», — кричали они. Все было хорошо секунд пять. А потом коварное пирожное вылетело из рук. Оно шлепнулось на стоящего рядом папу. А потом ляпнуло на пол.
В этот момент подозрительные глазки посмотрели вокруг. Мне по щеке размазали остатки крема. В итоге у меня принц получился отдельно. А одежда принца отдельно.
— Все- все-все! Всем спасибо! — спешно прошептала я, унося мальчика. — Все свободны!
— У тебя почти получилось! — меня взяли за плечи.
— Почти не считается. У нас нет права на ошибку! У нас пальчики еще не разработаны. Это раз! Пирожное быстро кончится! Это два! — думала я вслух, отгоняя скверные мысли. — Мы пока его кормить не будем! Он у нас «пищевик», поэтому за конфету и государство продаст.
— Они в детстве все такие, — улыбнулась я. — Большинство! Сможете посидеть с ребенком, пока я приму ванну? Не смотрите на меня так. Няням тоже иногда требует няня, чтобы посидела с ребенком.
Вроде бы мы и разговаривали. Почти непринужденно. Но напряжение странной, болезненной струной висело в воздухе. Я не смотрела ему в глаза. Он отводил взгляд от моих глаз. Мы словно провинились перед друг другом.
— Тебе легче? — послышался тихий голос.
— Да, спасибо, намного, — закивала я, отгоняя предательский ком слез. — Я все обдумала. Это было правильным решением…
Вроде бы мы и разговаривали. Почти непринужденно. Но напряжение странной, болезненной струной висело в воздухе. Я не смотрела ему в глаза. Он отводил взгляд от моих глаз. Мы словно провинились перед друг другом.
— Тебе легче? — послышался тихий голос.
— Да, спасибо, намного, — закивала я, отгоняя предательский ком слез. — Я все обдумала. Это было правильным решением…
— Я рад, — в голосе любимого послышалась горечь.
Набрав воздуха в грудь, я отдала наследника отцу и направилась смываться. Мылась я быстро. Как и полагается няням. Мокрые волосы шлепали по плечам. А горячая вода скрывала слезы.
Может, когда-нибудь, я буду рассказывать об этом и улыбаться. Расскажу, что за простой няней ухаживал сам король. Получилась бы отличная, романтическая сказка. Сказка, у которой не может быть хорошего конца.
Я вышла из ванны, кутаясь в полотенце.
Скрипнув дверью, я обнаружила спящего в кресле туземца. Над которым работал хитрый татуировщик.
У папы из носа текла зеленая, нарисованная сопля. Под глазом у папы был малиновый синяк. Молния, как у «Гарри Поттера» во весь лоб, напоминала, что кто-то у нас избранный.
Белоснежные манжеты стали радужными. Такой черной улыбкой до ушей папа может смело отпугивать Джокера.
Накрашенный фиолетовый ноготь на правой руке смотрелся изысканно и утонченно. Судя по масштабам «напапной» живописи, папа потерял бдительность еще минут десять назад.
— Ваше величество! — громко постучались в двери. — Вы не могли бы выйти? Прибыли первые гости. Они лично хотят засвидетельствовать вам свое почтение!
Глаза короля медленно открылись. Он перевел их на двери, намекая, что может не только выйти. Но и войти в тех, кто потревожил его «чуткий» сон.
— Эм… — помялась я, пока мне сгружали ребенка. — А у вас…
— Потом. Я вернусь, потом поговорим, — послышался голос.
Ну, потом, так потом! Я же из лучших побуждений. И из соображений государственной безопасности.
— Папа просто у нас непривычный. Ничего, однажды он привыкнет. Будет опытным папой, — улыбалась я.
Если в комнате встречаются дети и фломастеры, проснуться вождем племени «Зоркий красный глаз» очень просто. Нужно прикинуться Лениным в Мавзолее, потерять бдительность, ослабить воспитательную хватку. Салон красоты «Палка-палка-огуречик» работает круглосуточно. Без перерывов и выходных.
Юный математик уже выяснил. В рот одновременно входят три слюнявых фломастера. Четвертый не помещается. Но если тренироваться, то вполне возможно.
Малыш открывал для себя новые возможности. Я специально ставила его в ситуации, где человеком быть намного удобней.
— Леденец на палочке! — осенило меня. Я бросилась в коридор, тормознула служанку с бельем.
— У вас леденцы есть? — спросила я, глядя в серые перепуганные глаза.
— Так ведь до зимы еще далеко. Леденцов нет, — прошелестела она.
Я смотрела на симпатичную олениху из упряжки Санты. У них что? Зимой конфеты подвозят? Или как?
— Конфеты на палочке, — пыталась объяснить я.
— Зачем на палочке? И что такое конфеты? — спросила девушка. По глазам вижу, что день у нее был хороший. Ровно до того момента, пока из комнаты не выскочила я.
— А можете принести сахар, железную ложку и несколько деревянных палочек? — спросила я, показывая ей фломастер. — Вот таких!
— Х-х-хорошо, — согласилась девушка. Она посмотрела на меня как-то странно. И опасливо, по стеночке обошла мне. В ее взгляде читалось: «Сегодня я прошу леденцы летом, потом сахар и палочки, а завтра на людей бросаться начну!».
— Где наш вождь Большой Выпендреж? — улыбнулась я, покачивая малыша на руках.
Я внимательно посмотрела на полный рот фломастеров. Так, а где еще один?
Няня должна хорошо знать математику. Без математики няне ну никак. В рот ребенка вошло три фломастера. А вышло два. Кто сейчас с криками: «Караул! Спасите! Помогите!» будет набирать скорую помощь?
Фу-фу-фу! Вот он лежит на полу. Упал просто…
И тут по спине моей пробежал холодный пот. Без маленького колпачка!
А вот теперь пора кричать «Караул!».
Я знала две вещи. Колпачок должен быть зеленым! Зеленый — наш любимый цвет!
На всякий случай я попыталась проверить содержимое «за щекой». Но хомяк оказался не таким уж и хомяком.
Вытерев об полотенце слюнявый палец, я открыла двери служанке.
Она принесла мешок сахара и палочки.
— И растительное масло, — выдохнула я, глядя на перепачканного любителя фломастеров.
Служанка побежала по коридору.
— Ну что, Гагарин, — усмехнулась я. — Будем доставать! Зато мама сделает вкусняшку! Да?
Растительное масло было влито в наследника. Я сидела возле камина и делала леденцы. С формочками была беда, но я старалась.
Первая проба была снята. И теперь у меня требовали продолжения.
В комнату вошел вождь племени. Неужели никто из слуг не сказал ему? Ах, я забыла, тут у нас тирания вовсю цветет и колоситься!
— Они как бы настроены очень положительно, — произнес отец. — Улыбались. Это хорошо. В случае чего пришлось бы убить весь зал. А это, скажем так, не лучший выход.
— Да-да, — согласилась я, сидя на корточках возле камина.
— Не понимаю, почему ты так смотришь? — прищурились красивые глаза «Папы, который выжил». Нет, ну молния на лбу смотрится вообще здорово!
Он недоверчиво подошел к зеркалу. И застыл.
— Это что? Он сделал? — обалдел Чонгук.
— Я честно пыталась предупредить, ваше величество, — ответила я, нагревая сахар на ложке.
В ванной слышался звук воды. Рядом со мной и вызревал для будущего полета будущий космонавт. У нас сегодня внеплановые учения.
— Я все отмыл? — послышался голос надо мной. Сахар пузырился и закипал.
— Да, — согласилась я, сосредоточенно водя ложкой над пламенем. — Ай, горячо!
— Что ты делаешь? — красивые брови нахмурились.
— А вот что! — усмехнулась я, беря в руки готовый образец и засовывая папе в рот. — Спасаю вашу королевскую репутацию!
Вокруг меня скакало маленькое «А мне?».
— Тебе — самый большой, — пообещала я, высунув язык от усердия. — Дорогой папа…
Начала я сладенько. Он еще не чувствовал подвоха. Но маленький опыт подсказывал, что он есть!
— У меня для вас партийное задание, — улыбнулась я нежнейшей улыбкой. — В уголке стоит горшок.
— Так, — послышался голос. Я отворачивалась, как могла, чтобы не смотреть ему в глаза.
— Как только юный принц становится задумчивым. Как только у вас возникло подозрение о том, что принц думает о государстве больше, чем вы, — продолжала я. — Высаживаете его на горшок.
— Так, — голос изменился. Что-то мне подсказывало, что у папы сейчас появятся неотложные государственные дела. Вот прямо возьмут и появятся.
— Это еще не все, — сразу предупредила я чужую нервную систему. — Потом берете палочку… Вот эту…
— Та-а-ак, — послышалось слишком близко.
— И… — держала я интригу. — Ковыряете государственные дела сына. В поисках чего-то красненького. Колпачка от фломастера. Мы его только что проглотили. Теперь ждем с вещами на выход.
Мне показалось, что папу придется откачивать. Папа был бледен. И признаков согласия не подавал.
За окном вечерело. Папа смотрел на сына с укором: «Сколько можно какать?». За щекой у сына был маленький леденец. Эдакое вознаграждение за то, что почти весь день удалось продержать человеческое обличье.
— Это ничем не отличается от вашей работы, — вежливо и кротко сообщила я. И посмотрела на горшок с вертикальной палочкой.
Либо из папы археолог так себе. Либо колпачок оказался крепким орешком.
— Это всегда так? С ребенком? — спросил Чон. — Каждый день?
— Нет, бывают дни, когда этого нет. Когда малыш болеет. Так что лучше, чтобы все это было, — улыбнулась я языкам пламени.
— Может еще няню нанять? Или две? — послышался голос за спиной. Горшочек прозвенел.
— Я сейчас кого-то посажу на веник и вынесу в ближайший лес. Там посажу на травинку, развернусь и уйду, — строго произнесла я. — И этим кто-то будет его величество. Я не доверяю вашим слугам. Это раз. У меня есть подозрение, что предыдущие няни плохо обращались с ребенком! Это два. И травмировать ребенка лишний раз я не позволю. Это три!
Периодически к нам бегали со словами: «Приехали такие-то такие!». В этот момент папа отставлял горшок. Делал вид, что он и горшок просто случайно оказались на одном квадратом метре. И никакого отношения друг к другу не имеют!
Мне было откровенно чхать, кого к нам занесло. Меня беспокоило вовсе не это. Я берегла огромный леденец для торжественного вечера. И смотрела, как на него облизывается юный сладкоежка.
Папу периодически выдергивали. В этот момент он радовался так, словно ехал на курорт. Риордан делал успехи. Он шел по ковру, как сапер — балерина. Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!
У нас закончилась бумага. Не найдя ничего нового, я достала из тайника любовные письма. Проверила, что на обороте они чистые. И выдала юному художнику.
Все слуги бегали по замку, как угорелые. Отловить кого-то казалось задачей нереальной.
— Давай малыш, экранизируй прозу, — усмехнулась я, видя, как поредел ассортимент фломастеров.
Я уже привела себя в порядок. Время приближалось к одиннадцати. В шуршащем, роскошном платье, я смотрелась почти королевой. Я вспомнила портрет на стене. И мысленно сравнила.
Интересно, как люди воспримут тот факт, что няня одета как королева? Или им все равно?
Отец вошел в комнату. Взгляд у него был вопросительный. Я покачала головой, показывая очередной горшочек с «медом для мух». Винни Пух и Пятачок переглянулись.
— Может, он его не ел? — спросил Чон, ногой проверяя ковер. — Пусть служанка поищет. Заодно и приберется в комнате.
Скромная и тихая как мышка девушка втиснулась в комнату. Не поднимая глаз, она принялась собирать мусор. Смятая после: «Смотрите, как я умею!» кровать намекала, что и ее не мешало бы застелить.
— Так, я вам какой колпачок сказала искать? — напряглась я.
— Красный, — послышался ответ. Так, плохо, няня запарилась.
— Отбой красному. Ищем зеленый.
Во рту у малыша был красный колпачок.
— Ой, уже два! Милый, дай сюда! Я кому сказала, — не выдержала я, пытаясь спасти красный колпачок из слюнявого ротика. Но тщетно.
И тут же обезглавила все фломастеры. Служанка спокойно подошла к кровати и стала стряхивать все с одеяла. На кровати сидел принц и гладил одеяло остатками коня.
Я стояла возле кресла. Его величество сидело в кресле. «И вот когда же я успела-то?», — спрашивала я себя. А, впрочем, это было уже совсем-совсем неважно. Главное, чтобы сегодня все прошло удачно.
Служанка подняла подушку. Принц повернулся к ней и замер… Он затрясся мелкой дрожью.
— Так! — я бросилась к нему. Но он тут же обернулся пауком.
— Лови его! — крикнула я, видя, как он устремляется за двери.
Девица от испуга выронила подушку и забилась в угол. «Я не виновата! Я не виновата!», — шептала она, умоляя пощадить ее.
— Что случилось! — заорала я, понимая, что весь день пошел насмарку. Из — за какой-то сраной поду…
— Ловите наследника! — бросился отец к двери. — Быстро!
Перед глазами пролетел тот момент, когда я прятала книгу.
Я тогда точно так же стояла с подушкой в руках. Это был первый раз. Второй раз был тогда, когда Чонгук держал в руках большой лист бумаги. Большой лист белой бумаги. А белый лист бумаги в глазах ребенка мог напомнить… подушку! И вот сейчас… Служанка подняла подушку, чтобы взбить ее…
— Ваш сын до судорог боится поднятой подушки, — прошептала я.
Почему он боится подушки? Именно подушки? Он же спит на ней! И никаких проблем. И тут меня осенило. Мой пауканчик боится не просто подушки. А подушки в чужих руках.
Я прижала руки к щекам. Мозгами я понимала, что нужно было бежать следом. Но шок был настолько сильным, что у меня прогибались ноги.
— Я найду его! — послышался голос Чона. Я сидела в кресле и чувствовала, как меня начинает ужасать догадка. Я уже знала ответ. Но боялась даже подумать о таком.
Подушка в чужих руках. Страх в глазах ребенка.
Кто-то пытался душить малыша подушкой. Еще раз. Кто-то пытался душить малыша подушкой.
Я прикрыла рот трясущейся рукой.
— Если я узнаю, кто это был, я лично его прикончу! Я не знаю, что с ним сделаю… — прошептала я, пытаясь взять себя в руки.
— Я не виновата, — скулила служанка в углу. — Я не знала… Я не знала… Не казните… Простите… Я думала, это просто слухи…
Слухи… О чем она? И тут же опомнилась.
— Какие слухи! — коршуном бросилась я на несчастную. — Говори. Не бойся. Тебя никто не тронет…
На меня смотрели покрасневшие глаза.
— Только его величеству не говорите, — прошептала служанка. — Умоляю… Это просто слухи…
— Говори, — я сжала ее трясущиеся плечи. — Не бойся.
— Я не была, но… но… мне рассказывали служанки… Которые принимали роды у королевы… К-к-королева отказалась от присутствия его величества на родах… И…и… Как только п-п-принц родился… Он р-р-родился сразу … па-пауком… Служанок предупредили… Мать, хоть и была слаба… Но… Но схватила подушку и попыталась …
Девушка сделала жест рукой, словно душит кого-то сверху.
— Ее удалось … остановить… И она… Она умерла… — выдохнула дрожащим голосом служанка. — Только не говорите его величеству… Он не поверит… Служанки побоялись ему говорить… Они видели, как он любит свою королеву… И не захотели очернять ее память…