🕷ПАУЧИЙ СЛУЧАЙ🕷

Глава семнадцатая. Мастер «ой-фу»!

Я стояла и чуть не плакала. Мне безумно хотелось прикоснуться к нему. Но я знала, чем это может закончиться.

В это мгновение мне было ужасно одиноко. Я чувствовала, как теряю его. Его прикосновения становились едва ощутимыми. А потом исчезли.

Растворились в страшном слове «нельзя». Я просила себя остановиться. Но не могла. Ком слез застрял в горле.

Я пыталась глубоким вздохом прогнать его обратно. Страшное слово «никогда» заставляло делать глубокие вдохи. Маленькое расставание, к которому я готовила свое сердце, оказалось страшнее, чем я думала.

— Я сейчас хочу выяснить, чего он боится, — прошептала я.

И опустила глаза на бледную руку, лежащую на ручке кресла. Мои пальцы прикоснулись к ней. И все снова стало хорошо.

Словно глоток воздуха. Я дышу и не могу надышаться. Мои пальцы поймали и удержали.

Нежная рука осторожно повела меня к себе. И я послушно, без всякой магии, шла за ней. Мою талию обняли и бережно усадили себе на колени.

Мои напряженные пальцы впивались замок его рук. Это уже не волшебство. И не проклятье. Мне на плечо положили голову. Поднимая прядь моих волос ветерком дыхания.

В окно било солнце. А перед глазами оживала картинка мечты. Разбросанные игрушки, малыш и нежные руки, которые меня обнимают.

Я представляла ее столько раз. Я искала того, кто мог бы быть этим «кем-то» в нашем мире. А они ждали меня здесь. Отец и сын. Мой малыш. Который сопит: «Ипусий слусяй!».

Я чувствовала, как его нежное поглаживание по покрытой мурашками коже, завораживает меня.

— Ребенка что-то пугает, — прошептала я. — Поэтому он не хочет принимать облик человека.

— Ты уверена? — послышался шепот.

— Да, — твердо сказала я. И вспомнила, как ловила его по всему замку. — Я подозреваю, что это «что-то» было в той комнате.

— Я тяну время, как могу, — послышался тихий голос. — Скоро я обязан дать бал. И представить на нем наследника. Если бала не будет, ситуация усугубится. Просто так бал не отменить.

— Как скоро? — спросила я, подозревая худшее.

— Завтра ночью, — послышался ответ. — Перенести его я уже не смогу. Я должен был представить наследника раньше. Намного раньше.

— А нельзя ли найти похожего мальчика? — осторожно спросила я.

— Нет. Не ты первая додумалась до этой гениальной идеи. В истории уже были такие случаи. Гости запоминают внешность наследника до мельчайших деталей, — прошептал голос мне на ухо.

— Я не представляю, как это вообще сделать… Будет столько людей. Он может испугаться, — с ужасом прошептала я. — Я не знаю, чего конкретно он боится.

— Ребенка нужно показать ровно на пару минут. Мне нужно, чтобы он продержался эту пару минут. Пусть делает, что хочет, но только не обращается в паука, — прошелестел голос на ухо.

Легко сказать «пара минут!». Я не знаю, что мне делать, чтобы триумфально вывести малыша за руку. Нет, если папа хочет, то пусть поднимает его, как Симбу.

— Ну да, — выдохнула я, округляя глаза. — Все хотят посмотреть на этого милого ребенка.

Милый ребенок тем временем повернулся. Все лицо у него было разрисовано. Зеленый язык с красными разводами выглядел впечатляюще. Я-то — привычная, а вот папа впечатлился.

— И что же ты нарисовал? — спросила я, боясь спугнуть. Стопка «каляк-маляк» лежала на столе. — Папа, подойдите-ка сюда.

На столе лежал рисунок. Жирный треугольник с подобием кружочка. Из треугольника росли палочки. В целом треугольник напоминал матрешку — паука.

В уголке ютился маленькая крокозябра. Она как бы обиделась и ушла. А рядом с жирным треугольником была еще одна «каляка-маляка».

— Восхищайтесь, — прошипела я.

— Чем? — прошептал отец.

— Тоже мне, ценитель искусств! Будете плохо восхищаться, на всю зарплату закажу гобелен. В виде этой картины. И он будет висеть над троном.

— Я ничего в этом не понимаю, — тихо произнес Чон. Но честно пытался разглядеть великий смысл.

— Как вы думаете, что это? — спросила я, показывая шедевр семейной живописи.

— Это то, что я бы не хотел встретить в темноте, — честно признался папа. — Особенно это.

Он показал на паучий треугольник рукой.

— Мамонт! — радостно заявил принц.

Я посмотрела на свой портрет. Либо я давно не брила ноги. Либо это еще один беспощадный ребенок. По моим размерам можно было смело сказать. Ем я все свободное время. Без перерыва на переваривание.

Такое чувство, словно я схомячила половину замка. И уже присматриваюсь ко второй половине. Волосы дыбом — это моя фирменная прическа. В последнее время меня можно смело гладить по голове. И называть «солнышком».

Малыш был твердо уверен, что у няни куда больше ног, чем она показывает. И рук тоже. Но я смотрела с нежной улыбкой. Малыш нарисовал меня. Это значит, что я для него много значу. И для меня это было лучшим признанием.

— А это кто? — спросила я, показывая на маленький клубочек рядом.

— Ипусий слусяй! — схватился он за голову.

— Мне кажется, это — он, — послышался настороженный шепот. Папа уже подозревал, что писец, арендовавший уголок страницы — это он.

— Тс! — пошипела я. — Нужно спрашивать у художника… Любая ошибка — это конец света

Принц улыбнулся и гордо задрал нос.

— Так это ты? — удивилась я, рассматривая. — Похож! Очень! А это кто?

— У! — в папу ткнули фломастером. Пока папа пытался найти сходства между крокозяброй — интровертом, я улыбалась. Судя по размерам, это не я папу периодически. Это папа меня периодически должен бояться.

«Пап» такого размера я регулярно выселяла на лестничную клетку. Они свисали с веника и пытались вернуться на родину.

Где-то выросло уже целое поколение паучков — эмигрантов. Они рассказывают своим детям про бачок — обетованный. И про хозяйку — засранку.

— Вот, — вздохнула я, глядя на картинку. — Это то, как он видит жизнь. Радуйтесь, что вы вообще в ней есть. Я думала, что все намного хуже!

Я бережно взяла голую попу на руки. Прошлась с ним по комнате, потерлась носом о теплый животик и украдкой чмокнула.

— Хочешь к папе? — спросила я, поднося его поближе.

Мой паучонок смотрел недоверчиво.

— Я буду рядом. Я все контролирую! — произнесла я. И голая попка переехала к папе.

— Держитесь, — выдохнула я.

Маленькие пальчики изучали папу. Сначала они решили, что одноглазый король наводил бы больший страх и ужас на придворных. Осталось придумать, в какой битве король лишился левого глаза.

У папы волосы были явно лишние. Корона тоже. Поэтому корону я едва успела поймать на подлете к полу.

Два игривых пальчика пытались сделать из папы свинку. Они проникли в недра красивого носа. И расширяли его по мере возможности.

Скошенные к пальчикам глаза свидетельствовали о том, что папа немного в шоке. Он ожидал «ути-пути» и «иди к няне».

— Почему он не убирает? — гнусаво спросил папа, подавшись головой назад.

— Вы смешно «шеволькаетесь», — пожала плечами я. — Ему нравится.

— Уп! — послышался звук. Папа надул щеки, честно пытаясь отвести голову.

Если меня спросят, что было первым музыкальным инструментом юного принца, я отвечу. Папина губа.

Папа еще от носа не отошел до конца. А тут уже его тянут за губу в неизвестном направлении.

— Главное, рот не открывайте. Это опасный маневр, — сжалилась я.

— Угу, — послышалось с высоты двух метров.

Папа уже был рыбкой. Две маленькие ладошки собрали папины щеки вместе. Потом папа был «девочкой с очень тугим хвостиком». Лицо разъехалось в разные стороны. Узкие глаза смотрели на малыша с опаской.

Потом папа снова стал обиженной рыбкой. И под конец получил в солнечное сплетение.

— Апчхи! — звонко и на радостях выдал принц. Он обдал папу свежей порцией слюней и соплей.

Я проверила температуру. Нет, не заболел. Просто пыль попала.

Папе срочно требовался темный уголок. Уголок, куда бы он мог тихо заползти и зализывать моральную травму.

— Не все сразу, — улыбнулась я, принимая драгоценную ношу. Отец взял со стола рисунок и держал его на вытянутых руках.

Я не поняла, что произошло. Принц побледнел, затрясся и тут же превратился в паука. Он спрыгнул с меня и забился под кровать.

— Вот о чем я говорила, — прошептала я, замирая на месте. В комнате было тихо. Я чувствовала, как меня прижимают к себе.

— Здесь никого нет, — послышался голос.

Странно, значит, дело не в комнате. Чтобы это могло быть? А может и в комнате!

— Малыш, не бойся, — я упала на колени и заглянула под кровать. — Выходи! Никого нет…

— Может, я кровать сдвину? — спросил Чонгук.

Я посмотрела на трехспальную кровать. Потом на него. Нет, он, конечно, может…

— Нет, не надо, — твердо ответила я, приподняв покрывало. — Не пугайте его еще сильнее.

Как жаль, что так случилось. Все было так замечательно.

Я отошла от кровати и чуть не расплакалась. Все напрасно. Опять начинать все сначала. Ничего! Один раз получилось. Получится и второй раз!

Я стояла возле двери, положив руку на ручку. И уже готовилась открыть ее. Но меня обняли.

— Я, наверное, сейчас опять скажу, что это в последний раз, — послышался горький шепот. — И буду прав. Я второй раз не переживу такую потерю. Это нужно заканчивать.

— Но ведь есть же способ? — спросила я шепотом. — А как же любовь?

— Значит, этот старый идиот тебе тоже рассказал сказку про большую любовь? — послышался горький вздох. — Любовь не спасает. Она просто не умеет. И не снимает проклятие. Она лишь делает утрату страшнее.

Я поджала губы. Это невыносимая пытка так мучить друг друга.

— Мы с королевой любили друг другу. Мы гуляли в саду. Часто приходили к тому пруду, в котором ты купалась. Не было дня, когда бы мы не говорили друг другу о том, что любим. И ни свободной минуты в разлуке. Она всегда была рада видеть меня. И я был счастлив.

Повисла пауза. Я не торопила. Мне самой нужны были силы, чтобы заглушить укол жгучей ревности. Ревности к прошлому.

— Я верил, что обойдется. Верил, что любовь способна сохранить ей жизнь. Но она умерла, рожая мне сына, — я почувствовала выдох. — Прошу тебя. Отпусти меня…

Я стиснула зубы. В сказках любовь всегда все побеждает. Но это — не сказка. Это жизнь.

— Прошу тебя, отпусти… Не заставляй сюда приходить, — меня сжали крепче. — Сегодня, когда ты отдернула руку, у меня появилась надежда, что ты выбрала жизнь. Но когда ты положила ее сверху на мою руку. Я был счастлив.

— А вы… Вы меня отпустите? — прошептала я сквозь слезы.

— Постараюсь, — послышался шепот. — Не мучай меня. Прошу… Я не позволю ему убить тебя…

— Я… я постараюсь, — прошептала я, роняя слезу по щеке. — Я … я… тоже п-п-постараюсь… от-т-тпустить…

— Прошу тебя, постарайся, — рвал мне сердце тихий голос. — Я не думал, что так произойдет. Если бы я знал, то не притаскивал тебя в этот мир.

— Я… я тоже не знала, — тихо ответила я. — Я… терпеть не могу пауков… Просто на дух не перевариваю… П-п-понимаете… А … а… тут…

Меня развернули и прижали к себе. Паукашечки мои…

— Пообещай, что постараешься, — меня поцеловали в лоб.

— Вот… — задохнулась я. — П-п-почти н-н-ничего не п-п-почувствовала… П-п-правда-п-п-правда…

— Я никуда не ухожу. Я рядом. Просто так будет лучше….

Меня бережно отстранили и отпустили. Я стояла, глядя на закрывающиеся двери. Мои губы дрожали. Я дошла до кровати и упала в нее.

Слезы катились по щекам. Где какая-нибудь крылатая сволочь с волшебной палочкой? Чтобы взмахнула, и все стало хорошо? Где добрый джин с его сраными тремя желаниями? Остальные два пусть засунет себе обратно в лампу. Мне нужно одно… Хотя нет. Все-таки два! Где золотая рыбка? С тем же ассортиментом? Или волшебная щука?

Эй, исполнители желаний! Где вы? Где вы, когда вы так нужны?
— Ма… — послышался голос. На меня карабкался паучок. — Ма-а-а…

— Да, мой маленький, — прошептала я, шмыгая носом.

— Ипусий слусяй, — выдал он. И я согласилась. Он обнимал меня маленькими лапками. Я обнимала его. Моего маленького и тепленького паучонка.

— А у кого-то паутинка зеленая, — посмотрела я на свои пальцы. — Фломастеры ел? Да?

— Ма, — произнес малыш. И тоже заплакал. Я никогда не видела, чтобы он плакал. По-настоящему.

— Тише, — прошептала я, вставая с ним на руках. — Я же никуда не ухожу… Я с тобой, мой маленький… С тобой… Не надо плакать… Все ведь хорошо? Все хорошо! Завтра будет новый день, солнышко снова улыбнется…

Внезапно в двери постучали. Причем, так громко, что мы повернулись к дверям.

— Его величество приказал обыскать комнату. Он сказал, что должен убедиться в ее безопасности, — послышался грубый голос.

Обыскать комнату? И тут я вспомнила про запрещенную книгу. Слезы мигом просохли.

— О-о-одну минуту! Просто я в… ванной! — соврала я, беря себя в руки. — Можете прийти попозже! Минут через … эм… десять?

Нужно срочно куда-то спрятать книгу! Иначе ее у меня отнимут. И я опять останусь без руководства. Второй раз я за книжкой не полезу!

— Хорошо, — согласился голос. — Мы подождем за дверью.

— Да-да, обыщите там все, — отозвалась я.

Режим «дурень с писанной торбой» был включен. Под кровать? Нет, там будут искать в первую очередь! В шкаф! Куда-нибудь среди вещей!

Я бросилась к шкафу, в котором висели красивые платья. Не-не-не! Шкаф — плохая идея! Под шкаф? На шкаф? Под ковер?

Караул! Тут и прятать негде!

Ой, а может где-нибудь есть какое-нибудь местечко. Кирпич, половица. Я проверяла руками пол, но все тщетно. Ни одна из них не сдвинулась!

Может, спрятать на себе? Меня же обыскивать не должны? Или они у нас ребята старательные? Я еще помню, как меня обыскивали в первый раз. Если это — те самые, то книгу в трусах не утаишь!

От паники голова закружилась. Я остановилась возле туалета и попыталась отдышаться. Вдруг удастся снять бачок?

Не получается! Да что это такое за день сегодня! Паукан спрыгнул с меня и побежал по стене. Он был за любой «кипишь», кроме голодовки.

— Ты куда это собрался? — спросила я, пытаясь его снять. Пока я прыгала вдоль стены, кирпич под моей рукой почему-то уехал вглубь, а потом подался вперед.

Не поняла… Я осторожно вынула кирпич и увидела маленькую нишу — тайничок. Ничего себе! Мне впервые в жизни повезло! Даже не верится!

Я заглянула внутрь, доставая какие-то бумаги. Вслед за бумагами тянулась цепочка со звенящим медальоном. Недолго думая, я затолкала все, кроме медальона внутрь. И снова задвинула кирпич.

Фу-у-ух! Теперь пусть хоть налоговая приходит!

Часа четыре стража перерывала все. За ними ходили служанки и складывали все на место. Меня несколько раз сгоняли с кровати вместе с наследником.

Пятеро крепких стражников двигали ее к стене. И проверяли со всех сторон.

— Ничего нет, — наконец-то произнес капитан стражи. — Спокойной ночи.

Ах, и вам не хворать! Устроили тут, знаете ли! Ну я еще выскажу! Ребенку спать нужно!

Когда шаги стихли, я попыталась расковырять медальон. Маленькая застежка не поддавалась. Но мне было любопытно, что там?

Паукашечка решил помочь мне, как мог! Я бросилась к тайнику и вытащила оттуда бумаги. Это было письмо, которое начиналось словами: «Если мне удастся его тайно отправить!».

Чужая тайна щекотала мне поппинс, поэтому я устроилась поудобнее и села читать. Наверняка в этом старом замке много таких тайников. И в каждом лежит что-то интересное.

«Дорогой мой Тэмин! Я пишу тебе с огромной любовью…», — прочитала я многообещающее начало. К середине письма я всхлипывала, а к концу рыдала.

«Я сделаю все, чтобы однажды мы были снова вместе! Если ты меня до сих пор любишь, дай мне знак!», — дочитала я последнюю строчку.

О, да тут еще одно.

«Я решила отправить сразу два письма. Моя жизнь стала невыносимой. Помнишь яд, о котором я тебе писала? Так вот, он не подействовал! Я не знаю, что мне теперь делать! О, как я устала. Если бы ты знал, любимый… Каждый день разлуки — это целая вечность! Но есть долг, который я обязана выполнить!».

Среди бумаг лежал маленький пыльный пузырек. Он был наполовину пуст. Паукан грыз медальон. Я брезгливо, сквозь бумагу, подняла яд и посмотрела на свет.

Ничего себе! Наверное, настоящий! Кто-то кого-то собирался отравить! Интересно, отравил или нет?

Паукан выплюнул слюнявый медальон. Он был раскрыт.

— Ой, фу! — скривилась я, видя мужика из серии «ладно, главное, что не пьющий!».

— Фу! — выучил новое слово юный принц. Он разворошил бумаги и гонялся за ними по кровати.

Я отвоевала бумажки, какие успела. Сложила кое-как и спрятала обратно.

— Спокойной ночи, малыш, — обняла я моего паукана.

Он взобрался на меня. Потом повернулся ко мне попой. И выдал целую катушку цветной паутины. И все-таки фломастеры — это великая вещь. Тьфу!

Завтра у нас бал. Завтра я постараюсь что-нибудь придумать!