В стране Человечности [ЗАКОНЧЕН]

В дорого обставленный кабинет пробивалось июньское солнце, что с некой жадностью, всплывающей лишь к лету, освещало всю площадь помещения. По углам стояли резные шкафы, доверху набитые книгами - отчасти, даже небольшими брошюрами, - кои являлись медицинскими справочниками. У большого грязного, неухоженного окна стоял широкий рабочий стол, на котором покоились достаточно дорогая канцелярия и, конечно же, самое прекрасное и восхитительное, с чем не сравнились бы та же чернильница, обитая золотыми узорами, - то была печатная машинка, на свету переливающаяся светло-бордовым, блестящая своими золотыми кнопками. И чуть дальше, посередине кабинета, стояла продолговатая софа с волнистой, словно устрашающий слух, сплетня, спинкой. На красной обивке восседал король, чьи голубые глаза, полные львиной опьяняющей власти, столь услужливо озаряло солнце. Своею кошачьей грациозностью он был схож с правителями Древнего Египта, а стройное его тело напоминало эталоны красоты великой Древней Греции. Пред ним преклонился его вернейший лекарь, разодетый любимой его позолотой, что можно было бы сравнить с его же удивительными, завораживающими очами. Лекарь осмотрительно взял в свои элегантные руки тонкую ногу короля, намереваясь поцеловать ее, давая знать о своем честном преклонении ее владельцу. Но если же оставить эту напыщенную романтику в сторонке, взглянув на мир под призмой литературного классицизма или реализма, то вместо короля окажется несчастный и не такой уж и властный онкобольной мальчишка, мучащийся от боли в ногах, а пред ним - все тот же его лекарь, но уже попросту гематолог, и разодет он не был в золото, а всего лишь в пиджак цвета охры. Кабинет светится не столь сильно, как может показаться, а печатная машинка более не кажется такой прекрасной. Эта страшная обыденность, любимая Алоису.

- После пункции костного мозга, вы так здорово плюхнулись, Ваше Сиятельство! - говорит Нуар Брыльска, разминая онемевшие ноги своего пациента. - Я уж подумал, смерть наступила, вопреки позитивному мнению ваших анализов.

- Вы балагур, мистер Брыльска! - жмурится от неприятных ощущений Транси, с легким самодовольством развалившись на софе. Нуар неприятно растирает стопу голыми холодными руками, приносу Алоису ощущения отнюдь не из приятных, но чем-то напоминающие назойливую щекотку. - Такого шалопая и в самых нижайших кабаках не найдешь.

- Так, - надоедливо отмахивается доктор, раздраженно прикрыв глаза, - балагурить здесь горазды только вы. Почему я не в курсе того, что вас уже более недели мучает безумная боль в ногах, которые, ко всему прочему, еще и отнимаются время от времени?! - Нуар строго заглядывает вздрогнувшему Алоису в глаза, и пышные усы первого будто бы вздымаются, как у кошки, от гнева и недовольства. - Ваш доктор вот уже более двух месяцев - это я, и вы обязаны докладывать мне любые изменения, происходящие в вашем организме! Неужто до сих пор мне так не доверяете, шалопай вы мой?

Алоис прячет взгляд, тяжело вздыхая. Бледное лицо его вдруг становится еще бледнее, а прежние искры в глазах странно потухают. Транси... Боялся. Боялся своих ног. Одновременно любя созерцать их в дорогих чулках или сапожках, Транси брезговал любого взаимодействия со своими ногами. Его ноги были невероятно равны и аккуратны, будто бы сам Бог снизошел с небес и сотворил их! Если бы сам Александр Сергеевич Пушкин завидел его ноги, то тут же впал бы в этакий экстаз, ведь ножки всех его дам не были сравнимы с некогда сильными и прекрасными ногами Алоиса! Однако, к великому сожалению, существуют люди, которых привлекают ноги детей. И люди эти, к прискорбию и стыду великому, часто имеют ту власть, что не имеют дети, потому, не боясь наказаний или кары, присваивают их ноги себе. Ноги детей пачкаются в жирной похоти, детские ноги пляшут под болючими уколами вонючей пошлости. И все случается так, что ноги их, в лучшем случае, оказываются отделенными от тела владельца. В худшем же случае, детям приходится мириться с собою и жить, ежедневно преодолевая огромные расстояния на этих же ногах, все еще дрожащих от унижения и липких от прикосновений, слюней и мужского семени, что в жестоком обилии спускались на невинные щиколотки. Алоис как раз таки был одним из таких детей. Любой физический контакт с его ногами он отвергал, позволяя лишь Клоду коснуться ступней во время переодевания. И вновь обнажить свои ноги пред незнакомым мужчиной Алоис не смог бы, потому молчал о боли. Но стоило ему, сегодняшним днем, выйти из процедурного кабинета, ноги Транси пробила молниеносная покалывающая боль, и он упал, на секунду перестав ощущать свои конечности в принципе.

- Вы знаете, - честно отвечает Алоис, - в детстве, этот старый граф все лизал мои ступни, сосал большие пальца и целовал щиколотки. Мне очень было неприятно. И сейчас тоже. Не хотел, чтобы вы ко мне прикасались. К моим ногам, если быть точнее...

Вдруг размеренные действа доктора резко останавливаются. Усы Нуара вдруг меланхолично заворачиваются и опускаются кончиками вниз. Нуар скептично глядит на Алоиса, что аккуратно отнял ступню из рук первого.

- Вы хотите сказать, - произносит Брыльска, строго хмуря брови, - что в детстве подверглись сексуальному насилию?

Алоис медленно отводит взгляд. В кабинете вдруг наступает меланхоличная тишина, что перебивалась размеренным дыханием двоих. После пункции костного мозга, больному предлагался небольшой отдых, ведь появлялась ощутимая одышка или головокружение, что случилось ныне и с Алоисом.

- Да, - без раздумий кивает головой Транси, - неоднократно. Я никому не рассказывал потому, что... Опасное это дело, мистер Брыльска. Но к чему сейчас мне скрывать эту горечь, эту травму, когда я умираю? - задумчиво пожимает плечами Алоис. - И вправду, зачем же скрывать...

- Вы такой балагур, Ваше Сиятельство! - надменно усмехается доктор, товарищески толкая локтем своего пациента - неподвижного, даже скорее ведомого в этот странный откровенный момент. Нуар, покручивая усы, присаживается рядом с Транси, на его вопросительный взгляд шикает, поднеся палец к тонким красным губам. И Алоис не успевает испуганно вздохнуть, как Брыльска ласково, с некой осторожностью и ненавязчивостью прижимает первого к своему отеческому крепкому плечу.  - Я знаю, что вы любите пошутить, но не надо так... Это вам не к лицу...

- Я... Совсем-совсем не шутил... - вдруг расстроенно выдыхает Алоис, и его сердце от такой простой близости успокаивается. Отец - прекрасное слово, и Транси иногда жаль, что в трудные минуты рядом с ним не было какого-нибудь любящего, надежного мужчины, которого можно было бы по-дурацки назвать "папашей". И в эти минуты, когда мужские руки так сухо, но ответственно обнимают Алоиса, он медленно осознает, как все, на самом деле, просто: его обнимают, не брезгая. Быть может, даже не любя, но какая в этом разница? Алоис так надеялся, что его тело, пораженное онкологией, будут обнимать и всячески лелеять за человеческую душу, переродившуюся в нем. Более не надо скрывать свое прошлое, а подсознательное желание заиметь нечто похожее на отца наконец-то призналось Алоисом. Но до этой славной простоты клался долгий и тернистый путь. Неужели он пройден... Неужели все страшное позади?

Тревожное неверие. Алоис бы хотел этому поверить, но не может. Вечное благополучие казалось ему настоящей сказкой, что, по классике жанра, являлась жестокой выдумкой, скрывающей за собой тысячу страшных реальностей. Алоис по глупому оказался не готов к извечному успокоению собственной души. Ему казалось, что-то бредет грозной поступью, собираясь разрушить всю образовавшуюся, благодаря долгому труду, светлость. Но то и завораживало сердце Транси, заставляя трепетать всем измученным телом. Что бы там не было, думал он, пускай оно идет! Пускай будет больно, как никогда, и надломятся частицы здравого рассудка, здоровья! Алоис хватается за жизнь, за ее и боль, и радость. Алоис вкусил и грязь, и возвышенное счастье. Так что, ныне, даже и не веря в пришедшее благополучие, Алоис будет любить все происходящее и все, что будет происходить потом! И он решил это для себя, что с этих пор так будет всегда, до самого его последнего вздоха, а бросаться в слезы из минутной неготовности, терять самообладание из секундной забывчивости - дьявольское табу, кое разрушит лишь новоиспеченная душевная болезнь или новый физический недуг, коим Транси, на самом деле, никогда не позволит случиться. Хотя, честно говоря, организму будет на это плевать.

Доктор несильно отталкивает от себя шмыгающего пациента, растерянно приглаживая усы.

- Вы плачете? Или болеете? Да ну вас к черту! - вдруг беспокойно восклицает Нуар, вскинув руками. - Что бы там не было, это не входит в мои обязанности!

Алоис улыбается, потирая дрожащими пальцами края глаз. Джим доверительно глядит на своего доктора, нервно кусающего нижнюю губу. Транси знает, этот взрослый мужчина  боится сделать ошибку, боится доверия, вновь полюбить или привязаться. И Алоису от этого так смешно: забавно наблюдать за страхами и внутренними переживаниями взрослого человека, зная корень проблем и как решить происходящий водоворот в его душе. Алоису очень радостно уметь читать другого человека, молчаливо, но поддерживать его, понимать и сочувствовать ему. Еще несколько лет назад, столь захватывающие чувства, эта странная способность не были доступны Алоису, но ныне... Все изменилось. Ранее Алоис бы непонимающе и надменно глядел исподлобья на доктора, на его бессмысленные потуги вновь почувствовать хоть что-то. Ныне Алоис простодушно протягивал доктору руку помощи, ведь подобное возносило ввысь, заставляло чувствовать себя живее обычного, и какое-то тепло разливалось по телу от столь несмелой, но искренней помощи другому.

- Я и не выпрашивал у вас объятий, - ехидно отвечает ему Алоис, - так что ваши замечания беспочвенны. 

Нуар отводит взгляд в сторону, быстро выдыхая: 

- Говорите об этом чаще. Хоть каждый раз в беседу вставляйте, как краткое отступление. "Сегодняшняя погода радует глаза, вы так не считаете, мистер Транси?", - они вам, а вы им: "Ага. А вот я подвергся сексуальному насилию в детстве" И на вас посмотрят недоуменно, но вы будете знать, что истина за вами, Ваше Сиятельство, что вы имеете право на честность с собою и остальными. Но несите чепухи! - вдруг с неприязнью жмурится Брыльска. - Вы совсем не умираете! Так может показаться, но... Ваши анализы не столь кошмарны, сколь могут показаться из-за безысходности. Я не позволю вам умереть так запросто! 

Алоис кротко протягивает свою истощенную руку доктору. Он удивленно оглядывает руку подростка, встав с софы. Транси доверительно улыбается, открыто глядя в неспокойные глаза Брыльски.

- А я и не умру, - отвечает, высунув язык, Джим, - пока вы не избавитесь от своих тараканов в голове.

- Это что-то вроде пари? - хмурится Нуар.

- Если вы так возжелали... - услужливо тянет Алоис. - Однако! Позаботьтесь обо мне! Ведь, даже будь оно - это чертово пари, - я все еще доверяю вам свою жизнь! 

Доктор сначала наотмашь бьет протянутую руку Транси, затем, плюнув на свою ладонь, жмет пациенту травмированную руку. Алоис брезгливо дергается, но старательно кривит рот в смелой улыбке. Пациент и Доктор - это связь странная, болезненная, страшнее, чем у Учителя и Ученика. Доктор определяет жизнь своего пациента, но, тем не менее, обязан не становиться ее частью. Будучи ближе с пациентом, чем его же родители или друзья, доктор должен быть вдали, наблюдать, стоя в стороне. И иногда, даже не имея гарантии хотя бы на кроткую благодарность, хотя бы на успех в лечении, доктор все равно связывает себя крепкими узами с пациентом. Пациент уходит - неважно как, умирая или вылечиваясь - ну, а доктор остается, и в сердце его сохраняется эта болючая связь, не приносящая ничего, кроме мук или меланхоличных слез. И даже так, доктор - есть доктор, самоотверженно приобретая новые и новые связи со своими несчастными пациентами. Это невероятно страшно и больно, но не больнее, чем пациенту, оттого доктор и бежит, всегда благородно бежит к первому, чтобы, спасая, сблизиться с ним и навеки вечные остаться частью друг друга.

- А еще, - говорит Алоис, когда Нуар вновь преклоняется пред ним, чтобы довершить начатый массаж, - я бы хотел вам кое-что предложить. Ох и ах! Как же вам понравится мое предложение!

- Не тяните резину, Ваше Сиятельство, - ворчливо отвечает ему Брыльска, - что там?

- А пойдемте в кабаре?

Нуар вдруг багровеет. Он в упор глядит на хихикающего Алоиса, что вытаскивал из кармана брюк помятый, безобразно тяп-ляп сложенный лист. Усы Брыльски вдруг вспушиваются, а кончики их романтично заворачиваются в тонкий узелок. Сам же доктор расплывается в глупой улыбке, облизнув пересохшие губы. Тем временем Транси разгладил лист, важно раскрыл его и, прочистив горло, величественным тоном зачитал:

- "Граф Транси, приветствую вас! С большой неохотой заявляю, что и в этот раз нам придется работать вместе: Скотланд-Ярд вновь, в силу своей профессиональности, скинул на меня одно дело, как по мне, наипростейшее, с которым бы справился и ребенок. Но, как вы понимаете, я все равно обязан заниматься своей работой Цепного Пса Королевы, помогая полиции раскрыть то, что осталось для нее загадкой. И, - здесь Транси строго понизил голос, - надеюсь вы помните, что это и ваша обязанность тоже. Ближе к вечеру, таким-то днем (каким именно, я сообщу вам по телеграфу), подъезжайте к ист-эндскому кабаре под названием "Блуд". Много времени на поиск нужного заведения вам не понадобится, можете не волноваться. Уже около кабаре я и введу вас в курс дела. Искренне надеюсь на вашу помощь, - вежливо оканчивает Алоис, - с совершенным почтением, Сиэль Фантомхайв" Бе, работа эта мне осточертела!

- Кто такой Сиэль Фантомхайв? - заинтересованно спрашивает доктор. 

- Одна напыщенная семилетка.

- А пишет грамотно... - восхищенно вздыхает Нуар. - Он приглашает в кабаре только вас, так почему же вы решили взять меня с собою?

- Мне будет одиноко и скучно. И к тому же, без вас уж точно.

Брыльска вдруг улыбается Алоису, а Алоис Брыльске. Приятельская улыбка озаряет их дружелюбные лица. Доктор не выдерживает первым, тяжело вздыхает, грозно глядит на надменного Транси.

- Вы ведь просто вновь хотите прокатиться на моем автомобиле?

Алоис звонко, почти счастливо смеется, откидывая мраморную голову:

- Меня раскрыли!

***

Летние сумерки постепенно спускались над туманным Альбионом, опуская лондонских граждан в спокойное и ленивое безделье, что можно было бы позволить себе лишь под конец июня. Ветер тихо колыхал редкие, но свежие, еще не пропитанные тяжелым воздухом заводов и канализационных каналов, деревья, что находились не так далеко от небольшого жилого здания, за которым и шел долгий переулок, ведущий к аду - вглубь Ист-Энда. Здание это было миниатюрным и коротким - многоквартирным двухэтажным домом, в котором селились обычно не то, что бы богатые или бедные, скорее среднестатистические семьи или одинокие студенты из более или менее приличных семей. И каждый жилец этого дома, покрываясь розовым румянцем, ведает о том, что на первом этаже их обители расположен притон разврата, похоти, безнравственности - среднесортное кабаре "Блуд", в котором, помимо развлекательных услуг, предоставлялись еще и сексуальные. 

Каково это, знать, что под твоими ногами ходят женщины, что не обладают своим собственным телом, продав его танцам и похоти? Юному студенту, по совместительству писателю - Морису Бахману известно и очень даже. Несчастный Морис и так был подвержен стрессу из-за учебы в медицинском колледже, а каждой ночью выслушивать притворные стоны барышень этажом ниже - попросту выводило молодого человека из себя, так что, таким-то зимним днем, он нанес визит в кабаре "Блуд" Поначалу, он преследовал цель пожаловаться на шум, но вскоре заинтересовался жизнью здешних девиц, проникся ими, стал чаще наведываться в заведение, дабы с ними пообщаться и больше сдружиться. Вскоре, он начал каждый день посещать кабаре, где дружелюбные девицы, зачастую даже за свой счет, покупали ему апельсинов или некрепкой выпивки.

Мориса посещало вдохновение. Поначалу, он писал стихи о быту кабаре или разных борделей, затем перешел на короткие рассказы, после чего написал целую пьесу, которую отнес в театр неподалеку, но в постановке ее, к сожалению, было отказано. В нынешний же момент, Морис работал над романом о повседневной жизни низкосортного кабаре, приправляя серый быт элементами готической мистики. И до того чувствительному Бахману было жаль своих подруг, что как-то раз он не выдержал и подал в суд на "Блуд", чтобы выпустить тансовщиц и проституток на волю. И, чтобы в проведении суда Морису не отказали, он наплел такой чепухи, взятой из своего романа, чем поставил Скотланд-Ярд в настоящее недоумение! Полиция была убеждена, что в кабаре завелся чертов призрак! И теперь, что же оставалось делать испуганному Морису кроме, как отдуваться за свою альтруистичную глупость?

И сейчас Морис, беспокойно поправляя свои длинные каштановые волосы, небрежно заплетенные в высокий хвост, у самого входа в кабаре ожидал того, кто будет расхлебывать всю заваренную кашу, вместо самого Скотланд-Ярда - Цепного Пса Королевы. Офицер Фред Абберлайн запугал Мориса до чертиков, все наговаривая страшное про этого самого Цепного Пса - графа Фантомхайва. Уважаемый Абберлайн с неким страхом, но уважением перечислял, что Фантомхайв этот - строгий до жути, кровопийца и вовсе грознее Джека-Потрошителя! В мечтательной голове Мориса образ графа Фантомхайва предстал в виде воинствующего великана, мужчины, что жизнью изрядно поношен, оттого и силен, как десять быков. И Бахман дрожал, нервно переступая с ноги на ногу. Когда на горизонте показались две элегантные фигуры, у Мориса сперло дыхание и остановилось сердце, пробил холодной пот, будто вражеский обстрел. К нему подошли два человека - оба богато разодетые, из ухоженности своей кажущиеся красивыми, опрятные и приятно пахнущие. Как ни странно, вызывающие доверие. Морис вдруг облегченно улыбнулся маленькому мальчишке со строгим, но доброжелательным лицом и, потупив головой, взглянул на мужчину рядом - грациозного, словно лев, черноволосого и завораживающего своею неземной красотой, как прекрасный ядовитый цветок. 

- Это вы Морис Бахман? - спрашивает мальчик с сапфирным глазом, блещущим ночью.

- Да, это я, - дружелюбно отвечает Морис. Он сглотнул, вновь посмотрев на мужчину напротив. Бахман решительно протянул тому руку. - Граф Фантомхайв, так? Для меня честь работать с вами!

- Нет-нет, - снисходительно качает головой мужчина, - я всего лишь дворецкий. Граф Фантомхайв, - Морис, стыдливо покраснев, с шокирующим осознанием переводит взгляд на хмурого мальчишку, - он... Чуть ниже.

- Как так... - несобранно лепечет Морис, побледнев.

- Я был бы премного благодарен, - строго язвит мальчик, - если бы вы оба слегка призакрыли свои рты. Да, уважаемый мистер Бахман, граф Фантомхайв - это я. Вас что-нибудь смущает в моем внешнем виде?

- Н-нет! Вовсе нет!

- Так почему же вы так упорно в меня вглядываетесь? - продолжал измучивать смущенного беднягу оскорбленный граф. Он взыскательно глядел на Бахмана, попавшего в безысходную ситуацию, оттого и обливающегося холодным потом. Вдруг, граф Фантомхайв милосердно улыбается студенту, смело протянув ему руку. - Будем знакомы.

Морис неловко пожимает маленькую руку Сиэля, пряча взгляд в своих поношенных ботинках. Бахман повинно клонит голову вбок, и Фантомхайв благосклонно махнул ему рукой. И это мимолетное движение заставило студента воспрять духом, а юность и решительность вновь заиграли в его тяжелом сердце. 

- Вы не против, если к нам присоединится еще один человек, что поможет нашему небольшому расследованию? - спрашивает Сиэль.

- Все хорошо... Извините, а сколько вам лет? - с искренним любопытством вдруг наклоняется Морис к Сиэлю. Он глядит на студента строго, потому Бахман начинает нервно заламывать пальцами. - Извините... И сколько бы вам не было, это очень здорово. Ну, заниматься такой работой...

Сиэль вдруг насупился, порозовел, спрятав взгляд. Обстановка неожиданно разряжается смущенной одухотворенностью Фантомхайва. Дворецкий улыбается, как настоящий душка, а господин его, покраснев от похваленной гордости, осматривал входные двери в кабак. Красивые, но уже прилично обшарпанные узоры украшали массивные двери из темного дерева. Двери эти скрывали раскаты хохота, песни с неприличным содержанием, женские воркования. И Морису стало как-то спокойнее: страх и неловкость более не тяготили его, а граф Фантомхайв и его дворецкий в данный казались студенту наиближайшими друзьями, даже братьями. Воздух насыщали лето, тихое дыхание мальчика и мужчины, а также сбивчивые вдохи-выдохи Бахмана, что с душевной легкостью раскачивался на туфлях, небрежно мотая руками. Странный этот джентельмен, Морис.

К троице вдруг приблизились новые две фигуры. На сей раз, достаточно отличающиеся друг от друга, а внешностью или характером своим схожие разве что какой-то непонятной развеселой улыбкой. Один из них - высокий мужчина с прекрасными, изумительными, просто очаровательными усами и красивыми глазами, а походка его была подстать одежде - вальяжной и вызывающей. Вторая фигура - что-то очень непонятное, но самой заметной характеристикой этого существа был подростковый возраст. Оно было очень - даже несколько болезненно - худо и длинно, одето в дорогую одежду, но, к сожалению, по стечению каких-то обстоятельств, вынужденно неброскую, чему существо было ясно раздасованно. Так почему же существо? Ибо его пол Морису был непонятен. Все дело в косметике, жирным слоем, будто у девиц эпохи барокко, нанесенной на лицо этого подростка. Обилие пудры, нарисованные брови и ресницы и даже яркая помады делали его похожим на несколько глупую юную леди, пытающуюся привлечь внимание своего возлюбленного с помощью косметики. Однако, мальчишеские черты лица давали о себе знать даже под толстым слоем алых румян.

Морис недоуменно взглянул на графа Фантомхайва. Он очень раздражился с приходом "существа" и его приятеля. Что же касается дворецкого - тот стоял, продолжая улыбаться, подобно настоящей умнице. Бахман вдруг перестал чувствовать покой, вернувшись в прежнее нервное состояние, но, как и подобает джентльмену, сначала поздоровавшись с новопришедшими.

- Граф Транси, - тяжело вздохнул граф Фантомхайв, - ваше лицо... Выглядит слегка неподобающе не только для вашего титула, но и пола. Вы так не считаете?

- Не обязан так считать, - самодовольно кидает Транси, беззаботно махнув рукой. - Макияж - это превосходно. И особенно, когда он может подарить твоему лицу ушедшие краски... - вздыхает он. После небольшой паузы, Транси шепчет: - Что, неужели и вправду так безобразно выглядит? Мистер Брыльска, почему вы мне об этом не сказали?!

- Возьмите, граф Транси, - подает ему платок Сиэль, - вытрите это бесчинство со своего лица быстрее. Иначе в кабаре вас примут за своего. А вы, мистер Брыльска...

- Я товарищ графа Транси, - умилительно, но с вежливым уважением улыбается Нуар Фантомхайву, - услышав, что он собирается нанести срочный визит в кабаре, я решил увязаться за ним. Не сочтите за неприличность... 

- Теперь же, когда все присутствующие здесь знакомы, - важно объявляет дворецкий, обратив на себя внимание, - думаю, мистер Бахман расскажет нам, из-за чего мы здесь собрались. Так чем же столь пугает вас кабак "Блуд", мистер Бахман, что вы и Скотланд-Ярд весь всполошили?

Морис заливается краской. Его лавиной накрывает стыд за собственную глупую проделку - беспочвенную, бездумную и наивно доброжелательную. Неловко шмыгая длинным носом, студент трусливо жмется под пристальным взглядом графа Фантомхайва. Он хмыкает, понятливо жмурясь, подобно ехидному коту. Морису кажется, что Сиэль разгадал эту загадку, первым заделанную. Фантомхайв демонстративно прочищает горло, обратив на себя внимание.

- Позвольте разъяснить ситуацию мне, - громко произносит Сиэль, как бы делая Морису одолжение. - Молодой студент из - кажется, Брайтона? - Морис Бахман - собственно, - Фантомхайв кидает взгляд на Мориса, - он здесь, с нами - ровно неделю назад, нанес визит в участок полиции, по его же словам, будучи обескураженным одним интересным местом - одним достаточно известным кабаре под названием "Блуд" мистер Бахман, находясь в состоянии некоторого испуга, подал в суд на это заведение, с громким заявлением не только на безобразный шум ночью, но и на отвратительный запах. Как вы описывали этот запах, мистер Бахман?

- Как будто бы от чего-то гнилого... Мертвечины, т-трупа... - покорно промямлил Морис, словно специально на потеху Фантомхайва.

- Этим вы очень перепугали даже сам Скотланд-Ярд. Другие ваши соседи подтвердили ваши слова, но когда офицеры обследовали вашу комнаты, а также зал кабаре - никого странного запаха и в помине не оказалось. Однако, вы упорно продолжали настаивать на своем, и когда офицеры вновь нанесли визит в вашу комнату - запах вдруг проявился, точно соответствующий вашему описанию. 

- О, - улыбается Себастьян, - что же это могло быть? Быть может, проблема с канализационными трубами? Или же... Этот невыносимый мертвецкий запах - проделки чьего-либо несчастного трупа?

Алоис удивленно раскрывает глаза. Он переглядывается с Брыльской, недоуменно пожимая плечами. Затем оглядывает Мориса, что, сгорбившись, нервно хрустел тонкими пальцами. После этого, Транси с некой строгостью смотрит на Сиэля. Джим знает, что Фантомхайв тоже знает что-то важное, но молчит, веселя себя и своего дворецкого. Ядовито ухмыляется, щурясь по-лисьи, столь обворожительно мучая Бахмана и доставляя Транси мысли на этот счет отнюдь не из приятных. Морис хочет что-то сказать, но вдруг замолкает, из-за чего Сиэль раздасованно потупил головой. Джим вдруг понимает, что Фантомхайву, конечно, весело, но ужасно наплевать на все прочее. Дело ему кажется легким, в отличие от Алоиса, что по ходу разговора все больше запутывался.

- Обследовали кабаре, проверив документы и паспорта тамошних танцовщиц, потому стало известно, - продолжал Себастьян, - что всего-то полгода назад в "Блуде" умерла одна старая девица, проработавшая в заведении с сначала его открытия и до своих последних дней. Загвоздка в том, что, как описывали соседи мистера Бахмана, нынешний запах во всем доме был невыносимо схож с запахом мертвого тела той самой старой девицы. Что стоило бы учесть, ее труп нашли только после недели ее погибели. До этого момента, она все время лежала в своей комнате, и к ней никто не заходил и не желал, ибо, при предшествии своих последних дней, она устроила ужасный скандал, переругавшись со своими коллегами. 

- Тогда неудивительно, почему ее запах так сильно запомнился жителям этого дома, - усмехнулся Транси. - Себастьян, а почему ты прямо таки подчеркнул схожесть запаха той умершей старухи и новоиспеченную вонь в доме мистера Бахмана?

- Как вы еще не угадали, Ваше Сиятельство? - слегка беспокойно улыбается Нуар, покручивая ус. - Люди боятся. Люди думают, что та покойная дама вновь с ними в одном доме. Только теперь не в своей обычной оболочке тела - из мышц и костей, - хмыкает Брыльска, - а будучи духом. Проще говоря...

- Привидением, - тихо говорит Морис.

- Это так, - кивает Михаэлис. Когда Алоис изумленно распахивает глаза, Себастьян приподнимает брови: - Это вы, право, еще не знаете, что танцовщицы кабаре "Блуд" начали жаловаться на странные звуки, исходящие из комнаты покойной их коллеги. Затем начали говорить про женские завывания из той же комнаты, про топот или странные пропажи вещей. Женщин совершенно неожиданно начали преследовать неудачи, как будто кто-то пытается им отомстить...

- И что это значит? - восклицает Транси пугливо. - Хотите сказать, что это все шутки умершей бабки, которая стала призраком?! Чепуха! Полиция бы не смогла себе позволить такую сверхъестественную теорию!

- Люди воспринимают привидения за сказку, - произносит Сиэль, не спуская глаз с бившегося в агонии Мориса, - смеются над ведьмами и на вопрос: "Существуют ли вампиры?" отвечают отрицательно. После чего молятся какому-то мужчине, что наверху, на небе, - Богу. Мы живем в государстве, в котором правит католицизм, религия, так почему же призраки и прочие мистические существа кажутся нам чем-то безобразно сверхъестественным, антинаучным? Какое странное противоречие... Вы так не думаете, мистер Бахман?

- Я... Не знаю точно... - лепечет Морис, тяжело дыша. - Думаю, полиции виднее... Мое дело - сообщить о беспорядке...

- Мистер Бахман прав! - громко выкрикнул Нуар, похлопав в ладоши. Он скучающим взглядом обвел присутствующих - своего дорогого пациента, незнакомого мальчишку и двух мужчин, по его мнению, даже несколько идиотов. Затем скользнул очами по улице, а когда наткнулся на вывеску кабаре - глаза его заблестели заинтересованным огнем. Он нетерпеливо постучал ногой. - Ваше Сиятельство и Ваше Сиятельство Фантомхайв, для чего же мы здесь? Чтобы провести расследование, само собой! Так чего же медлим, давайте быстрее войдем в кабак и осмотримся! 

Брыльска ярко улыбнулся, обнажив зубы. И если Алоиса это вывело на хихикание, а Бахмана - на нервный смешок, то остальных на искреннее недоумение, схожее с раздражимостью от непонимания слов и мыслей оппонента. Доктора это удивило. Обычно его дурачества всегда все понимали, а многим даже и доставляли удовольствие, как, к примеру, Алоису, любящему похохотать.

- Так резко? Мы даже и продумать толком ничего не успели, мистер Брыльска, - говорит Сиэль. - Итак, для начала, мы должны посетить зал и опросить клиентов, не замечали ли они ничего странного. Затем и обследуем комнаты тансовщиц. Но сначала нужно узнать, находиться ли владелец кабаре в своем заведении.

Нуар раздраженно отмахивается рукой, приобнимая возмущенного Фантомхайва за плечи. 

- За этими дверями - целый мир, что будет казаться вам Раем, когда вы повзрослеете! - назойливо улыбается Брыльска, и щеки его горят игривым пламенем, как и взгляд. - Неужто вас интересует лишь расследование?

Себастьян невозмутимо перехватывает Сиэля из рук доктора, закрывая юному господину уши, красные от смущения.

- Оставьте эту похабность при себе, - заявляет дворецкий, слегка нахмурившись, - мистер Брыльска. Но нам и вправду лучше поскорее зайти в кабаре, чтобы побыстрее закончить начатое расследование. Время близится к ночи, а моему молодому господину негоже портить режим сна.

Но Брыльска таки, не понимая куда деть свою прилипчивость, вызванную от заинтересованного, любопытного возбуждения, обнял своего пациента и испуганного Мориса, смело шагнув к дверям кабаре, вызывающе взглянув на Себастьяна. Сиэль, вырвавшись из хватки Михаэлиса, бесстрашно кивнул Транси, что значило бесстрастное желание уединиться для какого-нибудь личного разговора. Алоис, убрав руку доктора с своих плеч, в ответ Фантомхайву покачал головой, указывая на неловкость случая и боль в голове. Сиэль взглядом своим дал знать, что полностью с Алоисом солидарен. Расследование только началось, а у главных виновников торжества уже происходил упадок сил.

Доктор восхищенно вздохнул, торжественно отворив двери столь красочного кабаре. На застывшую улицу ворвался бурный запах кабаре - неотесанный, грязный, до чего же смешно и пошлый своей неугомонной вульгарностью. То был запах алкоголя, пота, табака. Дыма, дешевой еды и гари. И, тем не менее, все присутствующие в главном зале "Блуда" дышали этим запахом, для них этот запах стал главным кислородом, что так же убивал, сколь и обычный. По всему залу в хаотичном порядке были расставлены круглые столики из недорогого дерева. Столы были направлены вглубь зала - к небольшой округленной сцене, у которой стояли измученные оркестранты, что, наверняка, уже битый час играли одну и ту же мелодию на своих бедных скрипках, флейтах и обшарпанных гитарах. На самой же сцене дрыгали ногами столь же измученные девицы в пышных юбках и спущенных чулках, оголяющих бесстыдные, к тому же совсем юные, оттого и розовые коленки. По всему залу разливались порывы несдержанного смеха, восторженные свистки и аплодисменты, а также еле слышные женские щебетания и воркования. К улыбчивому Брыльске и Морису подошла миловидная официантка, из-за откровенного наряда которой Сиэль прилично опустил взгляд. 

- Что случилось, Ваше Сиятельство Фантомхайв? - усмехается Нуар, крутя ус и подмигивая официантке. Та кривит маленький рот в улыбке. - Зрелище для вас не особо приятное, так?

- Я помолвлен, - тяжело выдыхает Сиэль. - Если моя невеста узнает, какие ужасные места мне приходится посещать по прихоти Скотланд-Ярда...!

Удивленный Брыльска - холостяк в свои двадцать с лишним лет - до того обескуражился словам некогда забавного мальчишки, что, отвернувшись от Фантомхайва, решил для себя никогда более не докучать его. Официантка, проигнорировав доктора, сразу взглянула на смущенного Мориса, игриво хлопнув его по длинному носу, что так и напрашивался на хлопок. Алоис же, наблюдая со своими сегодняшними спутниками со стороны, пребывал даже в несколько растерянном состоянии. Он переживал по поводу, смог ли Сиэль догадаться о болезни Транси, исходя из его измученного вида. Вдобавок, противный Фантомхайв вновь столь же ядовито ухмыльнулся, взглянув на Мориса. Джим откровенно недоумевал из-за всего происходящего, но то его и веселило до светлого хихикания, что сразу обратил на себя внимание несколько скептичной официантки. 

- Даже студенты боятся сюда заглядывать, - говорит она, обращаясь к дворецкому, - мальчишки, а вы и вовсе сюда малышей привели!

- Вообще-то, мы здесь из-за несколько другого дела, - отвечает Транси, - ну, знаете, вас же совсем недавно докучала полиция? Мы от нее же. 

Официантка вдруг пугливо вздрагивает, услышав слово "полиция" Затем, со всем подобострастием, она услужливо улыбается гостям, приглашая их к столу, что был более всего близок к сцене. Официантка все почтительно кланяется, нарочно оголяя свои ноги пред дворецким и доктором. Ставя новую керосинку на стол, девица вновь улыбается столь же угодливо, сколь и слуги самой королевы. Алоис скучающим видом обводит помещение унылым взглядом. Кабаре Транси нисколько не интересно.

- Я позову вам девочку, с которой вы сможете побеседовать на тему, с которой сюда и пришли, - кивает официантка. - Алкоголь, быть может, желаете? Апельсинов, табачку? 

- Нет-нет, - говорит Сиэль. - Ничего из этого нас не интересует. Мы пришли в это кабаре лишь ради расследования, только и всего.

Официантка поправляет черную челочку, стреляет глазками Михаэлису и, легонько и заигрывающе ударив его по крепкому плечу, убегает к подзывающим ее посетителям. Сиэль смотрит ей вслед, затем многозначительно кивает Михаэлису, а он, кажется, даже огорчается. Приглушенный свет играет на бледном задумчивом лице Алоиса.

- Вы только что лишили вашего дворецкого личной жизни, мистер Фантомхайв? - спрашивает Джим.

- Если бы... Это работает немного не так, - устало отвечает Сиэль. - А вы, судя по всему, вовсе не лишаете своего дворецкого личной жизни. Пустили его восвояси?

- Боюсь, это не ваше дело, мистер Фантомхайв, - строго отвечает Транси, и смущенная тишина восстанавливается.

Нуар заинтересованно наблюдает за танцовщицами на сцене, искря своими шикарными усами, поблескивая любопытными глазами, томясь от смущения и почти юношеского удовольствия. Так что на доктора более никто внимания особого не обращал, кроме Алоиса, что из скуки принялся наблюдать за своими коллегами. Морис потел, бегая глазами и пыхтя что-то неразборчивое в ладонь. Сиэль к нему наклоняется, колко щурясь и, однако же, едко ухмыляясь. Бахман не успевает опомниться, как граф хватает его за галстук, шепча на ухо:

- Я отлично вас понимаю, мистер Бахман. Иногда размеренные будни наскучивают, и хочется навести суету в жизнь кого-либо, чтобы хорошенько порезвиться! Не стоит этого стесняться...

Бахмана наполняет ужас при виде Сиэля. Студент вдруг подпрыгивает на месте, судорожно мотая головой и тяжело глотая скопившуюся слюну. Его переполняют разного рода мысли: а что будет, когда раскроют его проделку? Посадят, отхлестают да так, что матушка родная не узнает. Навеки вечные позор в семье, негодный сынок - негодяй и балагур, клеветник! Алоис всполошился, заметив испуг Мориса. Транси дергает Фантомхайва за рукав.

- Ты что ему сказал?! - шепчет Джим.

- Просто сделал намек, - находчиво отвечает Сиэль, и Транси уверен, что первый бы подмигнул, не будь его второй глаз сокрыт за маской.

Их взаимные упреки вдруг прерывает волна шумных аплодисментов жестких и мозолистых рук. Кто-то свистит, смеется, а кто-то радостно восклицает, разбрасывая грязными монетками:

- Кан-кан! Теперь кан-кан!

- Кан-кан! - восхищенно вздыхает Брыльска, оглядывая своих серьезных товарищей. Доктор хлопает в ладоши, а усы его восторженно скручиваются в сладкие трубочки Канноли. Нуара удивляет, что его пациент и Фантомхайв никак не реагируют на столь волшебное слово, как девичий "кан-кан" - Ваши Сиятельства не знают, что такое кан-кан?

Сиэль кивает, из-за чего дворецкий улыбается. Транси же безразлично качает головой, ведь ему интересен кан-кан только в собственном исполнении. Морис же продолжает пугаться, отчего Нуар разочарованно выдыхает, нахмурившись. Он отворачивается от собеседников, молчаливо дует щеки. Девицы, что прежде танцевали на сцене, убегают, а вместо них появляется новая партия девушек - еще не уставших, потому резвых и хохочущих. Оркестранты облегченно выдыхают, ведь, насколько понял Джим, музыкальное сопровождение кан-кана отличается от предыдущей мелодии. Зал распаляется, сначала становясь невыносимо шумными, а затем затихая, как природа в ожидании бури...

Четыре девочки влетели на сцену под торжественную мелодию Жака Оффенбаха, предназначенную для исполнения кан-кана. Наряд девушек предполагал собою тугие красочные корсеты, яркие чулки до колен и пышную юбку, частично оголяющую кружева панталон. На высоких каблучках, игриво трясся своими крученными локонами с подвязанными в них ленточками, девицы не боялись строить гостям рожицы, старательно намалеванные голубыми тенями и алой пудрой. Поначалу, танцовщицы кружились вокруг себя, но затем, схватившись за подол юбки, начали небрежно ею мотать, оголяя белоснежные панталоны. Кому-то хватило и этого, чтобы смутиться, но когда девушки начали высоко задирать ноги - в зале, безусловно, ахнули все. Так в чем же прелесть старого кан-кана, в чем же его невинно-похотливый характер, заставляющий покраснеть вплоть до шеи? Дело в том, что в женских панталонах был предназначен широкий вырез у самой промежности, чтобы облегчить дамам бытовые нужды. И теперь думайте сами, леди и джентльмены, какой же прелестный вид мог открываться окружающему миру, когда девушка в подобных панталонах задирала свою элегантную ножку к самому верху?

Сиэлю, к превеликому счастью, не удалось лицезреть кан-кан. Себастьян невозмутимо прикрыл юному господину глаза, а он еще и возмущался. Девушки бесстыдно качали бедрами, поворачиваясь к гостям спиной и раздвигая панталоны к чертовой матери, ведь это, черт возьми, их единственный источник прибыли! Морис, ярко это осознавая, жалостливо глядел на подруг, пряча грустный взгляд от своих коллег. Алоис, выслушивая свист и хохот других посетителей, лениво развалился на своем стуле, скучающе вздыхая:

- Очевидно, самый сексуальный в этом скверном заведении - это я.

- Я-я бы постеснялся замечать нечто подобное вслух! - строго восклицает Сиэль, терпя поражение в попытках убрать руки дворецкого с собственного лица. - Да что там происходит, черт возьми?!

Алоис, немного развеселившись, улыбается, глядя на доктора. Тот, не смея двинуться с места, с неверием глядит в упор на одну яркую девушку. Девушка эта была не столь симпатична, сколь приковывающая и интересная. Ее светлые волосы были пушисты, чем-то напоминая одуванчик, а голубые глаза ослепительны, будто бы они являлись первым жирафом, которого завезли в средневековую Европу, впоследствии начерканным самим Иеронимом Босхе. Низкорослая, ногами и руками сильными, тонким носом, будучи воинственной и  авантюристичной, она походила на Орлеанскую деву - Жанну д'Арк. И была в этой девушке еще одна отличительная черта - маленькие сильно выпирающие клычки, чем-то напоминающие лепестки цветов, распускающихся в теплую осень. 

- Глупо, глупо, глупо... - качает головой доктор, и сдавленный голос его дрожит. Алоис впервые видит Брыльску столь подавленным. - Ваше Сиятельство, вы ведь говорили, что она в стране Человечности...!

- Кто она?! - непонятливо воскликнул Алоис, раздасованный мрачным настроением Нуара.

Доктор не отвечает. Он горбится, шокировано прячет безотрадное лицо в ухоженных руках. Алоис не может выпытать из Брыльски ответ, да и не успевает. К их столику подходит рыжая взрослая женщина, одетая более прилично, чем скачущие девушки на сцене. При виде ее, Морис качает головой, хватаясь за нее и судорожно шмыгая носом. Мадам оглядывает понурого доктора, беспокойного Транси, серьезных дворецкого и его господина, а также своего давнего приятеля - Мориса, чем-то напуганного. Мадам улыбается графу Фантомхайву.

- Вы из полиции, так? О, как я рада, что вы пришли! - радостно говорит она. - Я здесь экономка, я - мисс Бронте. Офицер Абберлайн сказал мне, что все наши мучения из-за этой сверхъестественной дряни сразу же закончатся, как только к нам придет граф Фантомхайв.

- Ох, думаю, ваши воспитанницы многого натерпелись за последнее время, - доброжелательно отвечает Сиэль, поглядывая на Мориса. Он медленно взрывается. - Мы непременно избавим это кабаре от мучений. 

Бахман чувствует, как на его шее появляется и немедленно затягивается грубая бечевка, тянет его вверх, заставляя испуганно подняться со своего места. Морис ясно ощущает это - публичное повешение за клевету. Он будто бы видит презренные взгляды девиц кабаре, собственных родственников и просто прохожих, направленные на него, что безвольно мотался на виселице. Морис, полный стыда и угрызений совести, страха и безумия, невнятно бормочет слова искупления, а затем кричит во всю разодранную глотку:

- Простите, простите же! - Морис падает на колени, кланяясь экономке, затем безразличному Фантомхайву. - Все с этим кабаком хорошо! Я виноват, виноват, наврал я! Только пощадите! - рыдает несчастный студент. - Я не хочу в тюрьму, умирать не хочу и наказание плетью тоже не хочу!

Экономка, как и Алоис и другие посетители и танцовщицы "Блуда", обескуражены поведением студента, но доктор продолжает сидеть в своей же ошарашенной позе. Оркестранты затихают, когда Сиэль самоуверенно переглядывается с Себастьяном, затем небрежно кидает студенту носовой платок.

- Что и требовалось доказать, - без каких-либо сомнений говорит Михаэлис. Сиэль встает со своего стула, явно начиная собираться к уходу из кабака. Джима это возмущает.

- Объясните, ну-ка?! - яростно восклицает Алоис, хлопнув по столу. Сиэль оборачивается к злому Транси. - Просто оставишь все на самотек и уйдешь восвояси?!

Когда покой восстанавливается: посетители кабаре мыслями возвращаются к себе или своей компании, оркестранты протирают одноразовыми тряпками свои музыкальные инструменты, девицы продолжают свою работу, а экономка бережно вытирает заплаканное лицо Мориса предложенным Фантомхайвом платком, Сиэль решает подойти поближе к Алоису. Лицо у брюнета равнодушное и усталое, на нем читается ясная жажда поскорее прибыть домой, чтобы быть вдали от этого вопиющего кабаре.

- Как и сказал мистер Бахман, - говорит Фантомхайв, - все дело являлось чистой ложью. Мистер Бахман лгал о странном запахе, а цель, которую он преследовал, подав в суд на кабаре "Блуд", мне, к сожалению, неизвестна. Но известно нечто большее, к примеру, почему же отвратительный запах почувствовал не только мистер Бахман, но и другие соседи? Все просто: проблема с вентиляционным стояком. 

Алоис упал на стул, нелепо моргнув. Ситуация теперь уже казалось не просто мистической, но и идиотской, абсурдной. Будто бы очередной рассказ Артура Конан-Дойля, в котором неповторимый Шерлок Холмс раскрывает очень интересное дело, что поначалу кажется невероятно таинственным, а потом, как оказалось, являющееся полной чепухой! Доктор вдруг вскакивает со стула, оглядываясь по сторонам, чем успел изрядно всполошить и так обескураженного Алоиса.

- Женские завывания, что слышали девицы в кабаре, можно объяснить тем, что этажом выше живет многодетная семья, в которой недавно появился новорожденный. Все ужасно просто. Однако, осознать простоту этого дела не так уж и легко, будучи обычным человеком, что, даже будучи полицейским, не способен проникнуть в частную жизнь других людей. Но благо...

- Благо господин имеет столь дьявольски хорошего дворецкого, - самодовольно объявляет Михаэлис.

- Да, это тоже, - неохотно вторит Сиэль.

Брыльска вдруг хватает за руку изумленного Транси, заставляя его быстро подняться с места. Доктор судорожно тянет за собою сопротивляющегося Алоиса, что никак не мог понять причину спешки отчаянного доктора. Джиму ничего не остается, кроме как поторопиться за Нуаром, как вдруг первого окликает Фантомхайв.

- Транси! Давай встретимся наедине! - хмурится Сиэль. - Ровно через неделю, в три часа дня, у ателье мисс Хопкинс! Без наших слуг, без кого-либо еще!

- Я не питаю интереса к этой задумке! - вредно показывает язык Алоис.

- Я тоже, но... Нам нужно поговорить о Элизабет! 

И Алоису ничего не остается, кроме как не перестать сопротивляться вообще. Ни предложению Фантомхайва, ни грубой хватке доктора. Алоису оставалось только, придерживая злостный парик, бежать за потерянным Брыльской, сталкиваясь лицом к лицу с прохожими девицами. Транси не понимал, что хотел найти Нуар, но поддерживал его бравые искания, помня о тех временах, когда же и ему самому, Алоису, также приходилось бегать по Лондону, своему поместью или лесам в поисках чего-либо, сейчас даже несколько непонятного. И Джим решил быть рядом с доктором в самый тяжелый для него момент. Ведь когда-то с Транси в тяжелые моменты никто и не был...

- Мистер Брыльска, пожалуйста, помедленнее! У меня болят ноги! - жалобно восклицает Алоис, но Нуар его не слушает.

Джим замечает, как доктор ухватывается взглядом за девушку, что была когда-то на сцене, на которую он зачарованно смотрел, неверя собственным глазам. Алоис и не успел заметить, как они с доктором оказались в женской примерочной, в которой, помимо той девушки, находились еще две девицы - смущенные и испуганные. В знак уважения, освободив свою истерзанную руку из хватки Нуара, Транси отходит к выходу, прислоняясь к дверному проему. Девицы выбегают, кроме той самой девушки... При приглушенном свете керосинки, без макияжа или пестрой одежки, она походит на религиозную святую.

- Доктор! - улыбается она, обнажая свои прекрасные выпирающие клычки и щуря глазки. - Мистер Брыльска!

Не смея совладать с чувствами, Нуар падает на колени и плачет - о, черт возьми, это ложь! - рыдает, размазывая слезы по ухоженному лицу. Он бережно хватает руки удивленной, но радостной девушки, целуя их и ласково гладя. Девушка нежно глядит на него, смирно наблюдая за изливанием милых чувств. 

- Мистер Брыльска, ну же, вставайте... Я так рада, что вы пришли ко мне... Встаньте... - шепчет она, хлопая светлыми ресницами. 

- Моя Эвелин... - несмело исподлобья глядит на девушку Нуар. Слезы растекаются по его лицу, заставляя щеки искриться, будто бы сверкать серебром.

Алоис бы дал точное определение этой картине, что открылась пред ним. Умиротворенность, спокойствие, нежность... Но к чему столько лишних слов, когда можно сказать лишь одно, на этом закончив? Любовь. Любовь раскрывалась пред Транси нежным цветком. И несчастный Джим впервые видит, какой должна быть любовь на самом деле, хоть он и представлял ее совсем иначе. Никакой похоти, лишь нежное доверие, лишь взаимная улыбка и заслуженный обоими партнерами покой. Никакой пошлости или напыщенной вульгарности, только невинная романтика, что отдает послевкусием юношества. А ноги-то?! А ноги, получается, никому к черту не сдались?! Никому они неважны, важна лишь улыбка и смех! И это та самая пресловутая любовь, которую так жаждал Алоис, которому посчастливилось завидеть ее лишь после страшных мучений?!

Жестоко. Но Алоис рад. Ему прекрасно видеть слабую любвеобильную улыбку на лице Нуара, Алоису радостно смотреть, как Эвелин нежно гладит щеки доктора, после долгой и мучительной разлуки. И больше не смея терпеть боль в ногах, Транси падает, больно ударяясь копчиком. Нуар и Эвелин оборачиваются на звук падения, глядя на бессмысленные потуги Алоиса подняться на ноги. Эвелин, прошедшая рак, понимает весь ужас, потому закрывает лицо, отворачиваясь от Транси. Брыльска бредет к Алоису, товарищески подавая ему руку.

- Извините, доктор, - растерянно говорит Алоис, и бледные губы его дрожат, - но я не чувствую своих ног.