В стране Человечности [ЗАКОНЧЕН]

Сегодняшним днем Алоису вновь предстояло взаимодействовать с второстепенными персонажами своей жизни. Все сумасбродство началось еще ранним утром: Алоис не мог спать из-за боязни пропустить и ощутить во сне очередной приступ озноба, сопровождаемого высокой температурой, болью во всем теле и тошнотой, зачастую с желчью, но в последний раз с кровью. Потому Алоис не спал, а лишь сидел в своем кабинете, освещенном разве что одиноким канделябром на столе. Когда к Транси слегка обеспокоенно постучалась Ханна, за окном стояло нежно-голубое утро, настроением своим напоминающее сумерки.

- Четыре утра, - радостно хмыкнул Джим, переворачивая страницу очередной бульварной дряни, выбранной к прочтению на злобу дня, чтобы весело скоротать ночной досуг, - а ты меня смеешь беспокоить. Тебе чего?

- Кажется, кто-то из ваших знакомых умер, - отвечает Анафелоуз. - Так сообщила срочная телеграмма.

- Весело живется, - улыбается Алоис. - Ну надо же, кто-то сдох ! Ну хоть какое-то развлечение на ближайшие недели. Не стоило бы мне так говорить, конечно... - Транси смущенно чешет шею, частично покрытую красными пятнами. - Ну и кто на этот раз решил сложить ласты? Какой-нибудь граф, герцог?

Ханна качает головой:

- Умерла простолюдинка, от чахотки. Мать некой Джинджер Чапман. Эту новость мне сообщила госпожа Хопкинс, напоследок сказав, что Джинджер сейчас находится у нее в ателье. Что предпримите? Девочка настырно просит помощи у вас.

Алоис сначала тяжело вздыхает, закрывая книгу. Откидываясь на спинку кресло, он задумчиво пододвигает к себе свое ведерко для извержения еды и крови. Миг осознания всей ситуации в целом немедленно переворачивает его мир с ног на голову. 

- Эта девчонка, Джинджер! Я с ней гулял когда-то, быть может, весной! - в неком обеспокоенном замешательстве восклицает Транси. - Да, я обещал ей помочь в случае чего! Сказал, если случится что-нибудь плохое, пускай бежит в ателье мисс Нины, а та сообщает мне о сложившейся ситуации!

- Значит, знаете, что стоит предпринять?

Алоис улыбается, вновь откидываясь на спинку кресла. Вдруг он хмурится и потирает виски.

- Понятия не имею.

Развязки не последовало. Алоис вскоре отрубился, ибо его слабый организм не мог более выдерживать подобной нагрузки, эмоциональной и физической. Он проспал до полудня, а как проснулся, так сразу начал думать над ситуацией приключившейся с Джинджер. Та, во время прогулки, упоминала, что болеет ее матушка - единственный родственник. Итак, матушка умерла, что немудрено для ее места жительства, а также способов лечения от туберкулеза. И Джинджер, - золотой ребенок, хорошая и умная девочка, настоящая умница, - сделала все так, как и велел ей Транси: побежала за помощью в ателье Хопкинс, откуда весть поступила и в поместье Алоиса. 

- Грустно и тоскливо так-то, - огорченно бурчит Джим, ковыряясь ложкой в своей овсянке. -  И что теперь делать? Что теперь делать... - продолжает он задумчиво бурчать, когда тройняшки, стоящие позади него, начинают недоуменно перешептываться. Голубую столовую вдруг наполняет желтый, почти прозрачный свет послеобеденного солнца. Ханна открыла окно. 

- У вас... - мягко начинает она, осторожно подходя к Джиму. - У вас ведь должны были быть детские приюты на примете, в которую вы бы могли отдать эту малышку, Джинджер?

- Не в приютах дело! - отмахивается Алоис, озабоченно сверкнув впалыми глазами. - Что делать, если Джинджер чувствует нечто ужасное из-за смерти матери? Я помню тот день, когда умерла моя мать... Те злополучные чувства наполняло меня... Горе, одиночество, тоска... Безысходность. А эта Джинджер! - вдруг вскакивает он с места, заставляя тройняшек воспроизвести вторую волну недоуменных перешептываний. - Я во многом ей должен! Я смог отпустить Луку лишь благодаря ней! - сочувственно, слегка сбивчиво говорит Алоис, как импульсивный актер - новичок в театре - впервые получивший главную роль в пьесе. - Это так странно и непривычно, переживать о том, почувствует ли какой-либо незнакомец то, что чувствовал ты когда-то давно... И я бы не хотел, чтобы Джинджер чувствовала весь тот ужас, что чувствовал я тогда, после смерти матери. Ведь я... - Алоис хрипло вздыхает, неуверенно хмурясь. - Благодарен ей, что-то вроде этого...

- Когда люди, подобно вам, начинают проявлять подобную эмпатию, - тихо говорит Ханна, - во мне бурлит настоящая зависть. Я бы тоже хотела почувствовать все то, что испытываете вы сейчас, когда ваша личность стремительно набирает обороты и растет, как на дрожжах, но, увы... Я всего лишь демон.

Транси плюхнулся на стул, искря глазами. Анафелоуз убирает прядь за ухо, кротко улыбаясь:

- Так идите же вы к Джинджер, господин... И, прошу, сегодняшним днем сделайте то, что так желаю сделать я: будьте добры, - глаза Ханны вспыхивают ярким пунцом, что подтверждает ее истинную демоническую сущность, - испытайте свое человеческое естество. Быть может, ваша эмпатия лишь секундное помутнение рассудка?

- Нет-нет... - недоуменно качает головой Алоис.

- Так докажите. И я, быть может, стану завидовать еще больше, - хмыкает демонесса, журит тройняшек и выходит из небесно-голубой столовой, залитой желтым, почти прозрачным светом послеобеденного солнца.

*** 

Сначала Алоис бежал, затем останавливался и долго кашлял, пытаясь избавиться от мучительной отдышки. Затем он попросту шел быстро, громко топая по мостовой торговой площади, но и это столь его уматывало, что на полпути он садился на корточки, почесывая красные пятна на шее. Вскоре он вставал и продолжал идти, на этот раз чередуя медленный темп с быстрым. И вот так он, придерживая одной рукой спадающий парик, сам переполненный честным беспокойством, добрался до ателье Хопкинс. Нина встретила его на пороге с округленными, недоуменными и, тем не менее, умиляющимися глазами. 

- Где она? - спрашивает Алоис. Нина показывает пальцем в сторону примерочных. Джим мигом догадался, к какому своему любимому занятию прибегла Нина: а именно переодеванию в кружевные одеяния маленьких, миловидных детей. - Она потеряла мать, а вы еще смеете ей примерки устраивать?! - строго воскликнул Алоис, топнув ножкойю.

- Бу-бу-бу, перестаньте себя так вести, дорогой мой сударь, ответственность вам совершенно не к лицу! - говорит Хопкинс, уперев руки в бока. - Да и, знаете... - она наклонилась поближе к Транси, сменив тон на шепот. - Девочка, кажется, вовсе и не беспокоится о своей утрате...

Из угла вдруг выпорхнула рыжеволосая девчонка, одетая в теплое голубое пальто - то самое, что когда-то ей подарил Транси.

- Полагаю, мне стоит учиться быть более ответственным... - быстро кидает Алоис портнихе и слегка неуверенно бредет к улыбающейся Джинджер. - Ты как, мелкая?

- Немного жарко.

- Так ты же в пальто, а на улице - лето! - возмущенно восклицает Алоис. - Снимай давай!

Джинджер прячет взгляд в своих ногах. Мнется и долго молчит, игнорируя Транси. Джим пожмурился и встал на колени, чтобы быть лицом к лицу с Джинджер. Алоис хочет понимающе вздохнуть, как-нибудь приободрить девочку, но та вдруг его перебивает:

- Сестрица, а где твои длинные волосы!? И... - она внимательно, с неким бестактным любопытством, прищуривается. - О, а где ваши брови? И ресниц совсем нет? Где они?!

- Там же, где и волосы.

- Не понимаю, - кротко отвечает девочка и громко крякает, когда Алоис спускает себя парик. Джинджер смеется, широко раскрыв рот и, согнувшись в три погибели, держась за живот. Теперь ничего не понимает уже сам Алоис. Джинджер более не походила на Луку, на Джинджер она тоже не была похожа. Она будто превратилась в некого котенка, брошенным всеми и вся, но так и не потерявшим свое младое озорство.

Впрочем, Алоис тоже временами чувствовал себя подобным котенком. Он встал на ноги, переглядываясь с Хопкинс.

- Ты не хочешь со мной поговорить о произошедшем? - спрашивает Транси, гладя костлявую руку на голову Джинджер.

- Ну, я испугалась, а потом вспомнила, что вы мне говорили сделать, если проблемки приключатся, - она переступает с ноги на ногу, не снимая с округленного, но худого лица улыбки. - Я прибежала к мисс Хопкинс, все ей рассказала... 

- Я взяла ночную смену, ибо работала над свадебным платьем для одной очень влиятельной дамы, - говорит Нина. - И потому, когда малышка Джин прибежала ко мне в три часа ночи, воскликнув "Мне нужен Алоис!", я не спала и была на стороже. Думаю, - Хопкинс наклоняется к Транси, шепча, - теперь ей нужно подыскать новый дом, а из старого забрать, ну... Ее покойную матушку.

- Я обо всем позаботился, - оповещает Алоис, вновь присаживаясь к лицу Джинджер. Взяв ее за руки, Джим обеспокоенным, но обнадеживающим тоном произносит: - Ты попрощалась со своим прошлым домом? Если так, то позволь мне тебя отвести в твою новую обитель: там ты сможешь отдохнуть до того, как станешь взрослой. Найдешь друзей, тебе не будет одиноко. Тебя будет воспитывать самая добрая и ответственная женщина на свете - моя знакомая... Ты согласна поехать со мной туда прямо сейчас?

И Алоис так настырно пробует тепло улыбнуться, как обычно улыбаются полицейские ист-эндским сиротам перед тем, как запихнуть их в рабочий дом, в коем они издохнут от усталости и голода через полгода. Но Транси так гнусно поступать не собирался, отнюдь. Заметив легкий кивок Джинджер, Алоис берет ее за руку. Она вдруг оборачивается к Нине, затем переводит взгляд на Транси, после чего на улицу за витриной. Джинджер с волнительной, неуверенной надеждой смотрит на Джима, а тот улыбается ей тепло и понимающе, как будто говоря, что она не одинока в случившейся ситуации и даже он, ее нынешний спаситель, тоже раннее переживал то, что переживает она. Джинджер ступает за Алоисом из ателье Хопкинс, сжимает доверительно его ослабленную руку, когда он останавливает случайный кэб, дабы отправиться в приют Давиды Квинси. 

Джинджер с каждой минутой все сильнее и сильнее вжималась телом в близсидящего Алоиса. Тот любопытно всматривался в ее напряженное, задумчивое лицо. Они вместе подпрыгивали каждый раз, когда карета наезжала на кочки, но это вовсе не вызывало раздражения, вовсе нет... Алоису, что хоть и мучился от боли в спине, казалось это очаровательным: так неожиданно подпрыгивать, после чего, заинтриговавшись, ожидать следующей кочки. Ведь никогда и не знаешь, насколько ты подпрыгнешь в этот раз. Когда-то кочки на его пути действительно мешали ему полноценно жить и топили его в омуте, наполненном его же духовными демонами, но сейчас Алоис видел в кочках лишь привлекательное. И что же плохого в том, чтобы натыкаться на кочки, хоть всю жизнь? Люди должны быть благодарны кочкам. Лишь они делают существо био-социальное настоящим человеком, ведь только благодаря трудностям "человек био-социальный" становится "человеком внутренним", а значит и "человеком истинным".

- Думаю, я знаю, где ваши волосы, ресницы и брови, сестрица! - вдруг восклицает Джинджер деловито.

- Теперь понимаю, о чем это ты гадала так много времени. Ну, где же, по твоему? - лукаво лыбится Алоис.

- Вы сделали из них вот это, - она указывает пальцем на парик, покоившийся на голове Транси. - Зачем?

- В этом нет смысла! - вдруг недоумевает Алоис. - К чему мне сплавлять мои настоящие волосы на поддельные?

- Наша соседка часто носила нам с матушкой чай, знаете, ну вот такой настоящий! И пах он очень-очень хорошо. Настоящий зеленый чай! Но мама всегда просила меня пойти и поменять этот чай в лавке у дома на другой, который за два пенни и невкусный, - отвечает Джинджер, расстегивая одну пуговицу на пальто. Маясь от жары, она приподнимает рыжую слипшуюся челку. - Матушка говорила, что нам не нужен настоящий чай, нам нужен поддельный. От него больше пользы. Им травить тараканов можно.

Алоис смягчает взгляд, разрешая взять Джинджер парик и покрутить его. Она долго нюхает его, мнет в руках, иногда взваливая на свою крошечную голову.

- Сколько не крути, - говорит ей Джим, забирая парик, - а тараканом им не стравишь. 

- Тогда вы поступили очень гнусно, - восклицает девочка досадно, - когда променяли свои настоящие волосы на эту чепуху!

- Как и ты с матерью, я променял настоящее и истинное на то, что облегчит мне жизнь. И даже так, все мои потерянные ресницы и брови, и волосы я отдал совсем не задаром. И за свое облысение я получу жизнь. Таков главный принцип это-о-ой сложно-о-ой и му-у-у-учительно-о-ой, - душераздирающе стонет Транси, - химиотерапии.

Джинджер ничего не отвечает. Жмурясь от летнего яркого солнца, что так настырно светило ей в глаза, девочка, прислонившись к стеклу на дверце кареты, с ощутимым любопытством глядела на свой новый приближающийся дом - приют Давиды Квинси.

***

Дети из приюта Квинси более не могли смотреть на Алоиса с честным восхищением, как некогда. Его тихая, болезненная, но необъяснимо яркая и приковывающая поступь лишь очаровывала, да и отнюдь, совершенно немногих - лишь тех редких ценителей прекрасного: обычно будущих художников и потенциальных поэтов и писателей. Теперь дети сторожились взглянуть Джиму в глаза, ведь те стали безресничными, а от того и более пугающе-ледяными и прозрачными, но будто бы наполненными таинственной сутью, которая не всем дается к познанию. Тихое и подавляюще-спокойное поведение обычно веселого и взбалмошного Алоиса пугало и настораживало обитателей приюта, но так привлекало, до почти аморального любопытства! К тому же, эта странная девочка в голубом пальто рядом с ним лишь прибавило инициативы плести сплетни о том, что же таки случилось с любимым и дорогим Алоисом.

Транси более не мог играть с ними в догонялки и слишком громко смеяться или говорить. Горло осипло из-за ослабленного тела и иммунитета, а от активных игр началась бы отдышка, что иногда могла привести к достаточно серьезным последствиям. Алоис хотел бы дать знак детям, что все с ним в порядке, что это странное поведение - лишь излишки временных обстоятельств, но оставалось лишь улыбаться слегка загадочно-спокойно, с неким очарованием, наполненным внутренним мучением. И дети, только завидев эту улыбку, сразу же разбегались кто куда, чем изрядно пугали и вводили в недоумение Джинджер, что смущенно пряталась за спиной Джима.

- Сестрица, - сказала Джинджер, проходя в каменное здание, - здесь идиоты кругом.

- В месте, в котором ты жила раньше, идиотов было еще больше. Это неизменяемый фактор нашего... Нет, ничерта не нашего. Вашего этого чертового общества...! - ворчит себе под нос Транси, недовольный поведением детей. А ведь он так желал их внимания, когда ехал в приют!

К ним выходит сама Давида - все такая же властная, черноволосая и черноглазая святая, почти Дева Мария. Одета довольно скромно, но симпатично-привлекающе. Она с восторженной улыбкой встретила Транси, приобняв того за плечи.

- Здравствуй, Джинджер, - говорит она дружелюбно, - с сегодняшнего дня, ты будешь жить здесь.

- А вы все, как и раньше, говорите с большими остановками? Как мило, - ехидничает Алоис.

- Замолчите, иначе выгоню пинком, - быстро и безэмоционально отвечает Давида, пожимая руку юной Джинджер. Девочка смотрит на Квинси с боязливым восхищением. - Быть может, Джинджер, ты пойдешь и подружишься с ребятами? Они все шушукаются и перешептываются о тебе. Так пойди, познакомься с ними и прекрати это их дурное поведение.

- Но... Я... - Джинджер неуверенно оглядывается на Алоиса. Тот простодушно приподнимает брови, махнув рукой.

- Будет лучше, если ты освоишься здесь, как можно раньше. Если что, всегда можешь подойти ко мне, - Транси смотрит в глаза Давиды. - Как я понял, мисс Квинси собирается угостить меня чаем, потому ищи меня на кухне.

Джинджер потупила взгляд, переминаясь с ноги на ногу. 

- Ладно, хорошо... - тихо отвечает она. - Но, - шепчет девочка к наклонившемуся к ней Транси, - если мне здесь не понравится, мы ведь уйдем отсюда...?

- Честное слово, - хмурится Алоис, добросовестно сверкая глазами, - мы уйдем отсюда, в случае чего, - вдруг, он тяжело вздыхает, потирая поясницу.

Джинджер забирает ребенок постарше, ранее подсматривающий за ней из-за угла - пучеглазый, тощий мальчика столь же рыжий и конопатый, как и она. Давида ведет понурого Алоиса на кухню - самую темную комнату-коморку во всем здании. На кухне нет ни окон, ни каких-либо трещин, из которых бы пробивался свет, нет даже черного выхода. Тот расположен подальше от кухни, рядом с кладовкой. И все же, эта темнота на кухне была лишь приятна глазу, создавала мрачный, но уют, спасала горничных и поварих от жары таким же жарким летом, как и ныне. Обгрызанный и поломанный стол, с деревянными табуретками впридачу, стояли посередине комнаты, по краям - столешницы и прочее. На каждом углу стояли свечки, вот уже почти заканчивающиеся. Алоис садится на одну из табуреток, предварительно смахнув с нее толстый слой пыли.

- Вы уж извините, Ваше Сиятельство, что так грязно и что такой беспорядок, - говорит Давида, подавая Транси чашку, правда, еще пустую, - все горничные разбежались, а осталась лишь одна - но та еще юная дуреха, к тому же простудившаяся.

- Мне все равно, - качает головой Алоис, - мои ноги болят настолько, что мне уже все равно, где сидеть.

Давида вдруг останавливается посреди кухни, держа в руках упаковку более-менее приличного чая, которого, по правде говоря, Джим выносить не мог, но пил из вежливости. 

- Чахотка? - спрашивает она.

- Если бы, - отвечает он, - рак. Лейкемия, лимфобластная и острая. 

Давида ничего не отвечает, лишь продолжает методично носиться по кухне. Таки, как вишенку на торт, Квинси добавляет в чай Алоиса последнюю ложку сахара, присаживаясь напротив.

- Как там моя... Ну, эта... - неловко начинает Давида, размахавшись своими прекрасными, взрослыми руками. Алоис смотрит на них и думает, что у него таких же никогда не будет.

- Вы имеете ввиду свою сестру? - подсказывает улыбчиво Алоис. - Все с ней хорошо, всю прошлую главу я проводил время с ней.

- Главу...? Ай, Ваше Сиятельство, а вы есть не хотите? - даже слишком услужливо продолжает расспрашивать Давида, приподнявшись с табуретки. - Может, еще чая?

Алоис морщится:

- Помолчите, мне неприятно это ваше навязчивое кудахтанье.

Квинси насупилась, ибо знает, что такую неучтивую грубость по отношению к ней Алоис использует только тогда, когда понимает, что эта грубость ей попросту необходима для установки гармонии в душе.

- Я вижу, что вас что-то гложет, дорогой мой, - говорит она ответственным, почти родительским, не смея сдвинуться с места от легкой напряженности момента. - Вы многое для меня сделали, так что позвольте и мне сделать для вас хоть что-то.

Алоис смотрит на нее недоверчиво, схватившись за чашку двумя руками. Он хмурится, опуская взгляд.

- А это нормально? Ну, ваши слова о том, что взамен на мою помощь, вы и мне будете помогать? Не считаете ли это секундным забытьем, нечто вроде фальшивой эмпатии, что пройдет через секунды две?

- Нет. А что, это плохо? Разве эмпатия перестает быть эмпатией, даже будучи секундной? - немного недоуменно отвечает Давида. - Желание дать человеку то, что есть и у тебя или было, или не было, только после того, как и он дал тебе то же - это... Разве это не в норме вещей, Ваше Сиятельство? И вы об этом не знали?

- Я не так уж и много раз сталкивался с подобным в своей жизни. Откуда мне знать, что это норма? И что на это способен только вот этот "человек", воспеваемый во многих произведениях и что так восхитителен для меня? - даже с неким секундным упреком ко всему миру говорит Алоис. - Ну и ребус она мне подкинула, эта Ханна! Да, он мне понравился! Но я же в этом ничерта не разбираюсь, так как мне его решить-то...?

Квинси продолжает смотреть на Алоиса с тем же недоумением, что и прежде. Она сидит с таким непонятливым видом, будто бы сама никогда не копошилась над этой темой, будто бы с рождения преисполнилась в своем сознании и потому считала, что все люди рождаются такими же гениями. 

- В подобных делах вы сами должны разбираться, Алоис, - задумчиво говорит Квинси, - но, так уж и быть, разберемся вместе. Представим, что вы мой воспитанник, нашкодивший то или иное дельце. Уж поверьте, а взбучку я дам вам достойную!

Алоис в панике трясет головой, судорожно махая долговязой рукой:

- Только без взбучки, молю вас!! - и вдруг, вся его активность пропадает вмиг. Он устало ложится корпусом на стол, тяжело вздыхая. 

- Ваш главный вопрос, Ваше Сиятельство? - спрашивает Давида.

- Я не знаю... Не знаю! - говорит он. Помолчав, он продолжает: - То, что я проявил эту "эмпатию" означает ли, что теперь я "человек"?

- Так вот оно что... - удивилась Давида. Она несколько раз вдумчиво хмыкнула. - Вы задали вопрос не самый сложный, но и не то, что бы легкий. Может показаться, что вы, после долгих раздумий, пришли к ответу на этот вопрос, а потом, через года два, понимаете, что этот ответ - сущая чушь и потому начинаете искать другой! - Транси сидел со скучающим-страдальческим видом, но на самом деле внимательно слушал речь женщины. - Бог мне отмерил тридцать два года, Ваше Сиятельство, и единственный ответ, к которому я пришла спустя так много лет - это то, что человек становится человеком всю свою жизнь. Как-бы, понимаете, лишь пред смертью у вас что-то щелкает в голове, и только тогда вы понимаете "Ей богу, я что, только сейчас стал вот этой вот благородной фигурой из романов, именуемой человеком?!", - Давида смеется. 

- Получается, - заторможенно восклицает Алоис, вскакивая с места, - проявлять эмпатию в порядке вещей, даже будучи ненастоящим человеком?!

- Да в каком это смысле "ненастоящим"?! - разозлилась Квинси, топая каблуком. - Вы меня вообще слушали?! Мы все здесь настоящие люди:, кожаные, цветные, толстые, извращенные, но люди! Просто кто-то из нас менее или более человечен, чем другой, понимаете? Кто-то уже перед смертью осознает, что все трудности были не напрасны и что они смогли сделать из него "человека", а кто-то бессмысленно проживает свою жизнь и перед смертью не подумает ровным счетом ничего, кроме как "Вот и умру - и больше никогда не смогу насладиться выпивкой, да с табачком", - Квинси хлопает по столу, чем помогает и себе, и Алоису взбодриться. -  Кроме того, всем людям свойственна эмпатия, даже если эта эмпатия вызвана неким желанием, к примеру, "отдать должок". И проявлять ее достаточно характерно для нас, это норма, проще говоря.

Алоис плюхается на табуретку, водя тонким пальцем по краям чашки уже остывшего чая.

- Получается, только перед смертью можно понять, человек ты или нет, так сказать, "испытать свое человеческое естество"? - повторяет Алоис, зажмурившись. - А, вот оно что... Вот как... - Транси блаженно улыбается. С его худющих плеч будто бы спадают целые булыжники. - Думаю, рано мне пока что испытывать свое человеческое естество. Я и половины желаний из списка не выполнил... Рано мне уходить...

Давида шумно вздыхает, но улыбается, вставая с места.

- Как же хорошо, однако, что вы не потеряли волю к жизни. Лишь она все решает, - подмигивает она, а ресницы ее тускло блестят. Алоис хотел бы себе такие же вновь.

Вдруг, тихая и ныне спокойная атмосфера на кухне перебивается громким детским топотом и шумом, визгом, радостным и беспокойным хихиканием. Давида настороженно всматривается в дверь и испуганно подпрыгивает, когда на кухню влетает десятка озабоченной своим веселым волнением детворы. Сквозь толпу протискивается Джинджер и буквально прыгает на немощные руки Транси.

- Было весело? - улыбчиво ее спрашивает Джим.

Ее блестящие глаза, раскрасневшееся лицо и растрепанная копна волос дают утвердительный ответ, хотя рот даже и не открывался.

- Что такое?! Что за балаган вы здесь устраиваете?! - властно и грозно кричит Давида, чем заглушает поток детского лепета. - Это место не для детей!

- Кошечка Генриетта рожает! Прямо в саду! - вдруг восклицает одна из девочек. Другие это подхватывают и вновь начинается тот же шум, что и раннее. 

- Я тут причем?! Попросите горничную Люси принять роды!

- Она слегла с температурой!

- Черт возьми! - сбивчиво шепчет Давида. Глазами она встречается со взглядом Алоиса - озорным, авантюристичным, животрепещущим, что значило его полную готовность к любым приключениям. Даже к принятию родов у кошки - право, как же ее там? - Генриетты.

Квинси вздыхает, жестом приказывая детям разойтись от выхода. Она выпрямляет статную фигуру, решительно засучивая рукава, чем вызывает у воспитанников восхищенные вздохи и выдохи. Недолго думая, Алоис бежит за ней, ведя за руку утомленную от детских шалостей Джинджер. Быстро и энергично идя по коридору, Квинси все время обгоняла Транси, столь изнурительно бежащего за ней.

- Да стойте же вы! - восклицает он, и Квинси равняется с ним шагом. - И давно у вас эта кошка поживает?

- С апреля, Ваше Сиятельство. В саду дети нашли беременную и очень голодную, грязную кошку, и вот, я решила ее приютить. Мы думали, она родит следующим месяцем, потому не успели подготовиться... - устало вздыхает Квинси. 

К ней подбегает угловатый подросток, пальцем указывая на соседнюю гостевую спальню. Кажется, рожающую кошку перенесли туда. Давида и Транси спешат туда. Кровать окружили дети постарше, глядя за кошкой. Давида отправила нескольких детей за пеленками и коробкой, а также за миской с кормом, чтобы кошка смогла подкрепиться после родов. Взору Алоиса открылась прелестная и белоснежная, но упитанная (не из-за беременности) кошка с немецким, аристократичным именем Генриетта, тяжело дышавшая и рычавшая на окружающих ее людей. А рядом с ней лежал новорожденный котенок, еще полностью в последе - плацентарной ткани, в которой все котята находятся в отрубе матери. Транси нелепо закружился на месте, взяв котенка на руки и поместив на отдельную дощечку, предложенную одним из ребенком. Туда клались и последующие котята. Роды прошли достаточно легко, и особой помощи Давиды и Джима не понадобились, разве что в успокоении напуганной и взволнованной Генриетты, рожавшей впервые. Роды шли на протяжении одного часа, и на свет появилось четыре очаровательных котенка, которых Генриетта избавила от последа и пуповины. Ныне она лежала рядом со своими детьми и вылизывала их.

Кажется, весь приют собрался посмотреть на новых соседей. Квинси старалась отгоняла детей от новорожденных, а воспитанников в комнате становилось все больше и больше. Алоис улыбчиво гладил Генриетту, как вдруг к нему подошла Джинджер, впечатленная видом только родившихся котят. 

- Она теперь мама... - задумчиво произносит Джинджер, глядя на кошку. Неожиданно, девочка всхлипывает: - А моя мама... Моя мама... - вмиг, девочка осознает всю значимость своей утраты. Заливаясь слезами, Джинджер пытается ластится к Генриетте, увидя в ней ушедшего любимого человека.

Алоис желает успокоить ее и приободрить, но Давида останавливает его одним движением руки и коротким твердым, властным взглядом. И то, что Джинджер увидела в кошке свою матушку, не означает ли то, что на деле она является котенком? Юная Джинджер и вправду настоящий котенок, но даже так, она все еще человек, правда вот, только своим видом. И, быть может, лет так через пятьдесят, когда Джинджер пройдет еще больше горечи в своей жизни и будет лежать на своей постели и, перед смертью, она подумает "Я что, неужели человек?". Ну, а пока что она настоящий бесноватый котенок. А чего греха таить, если все мы такие же котята?

***

Под вечер, за Джимом на двуколке приехала Ханна. Она была одета в более выходной и деловой костюм специально для того, чтобы не привлекать излишнего внимания. Ее яркая униформа в фиолетовых тонах возбудила бы в детях неподдельный интерес, и потому убраться из приюта на скоростях оказалось бы достаточно проблематично. Джинджер из окна, гладя свое голубое пальто, провожала Транси взглядом. К девочке молчаливо подошла Квинси, которая, растрепав ее рыжую копну волос, тоже принялась следить за уходящим Алоисом.

Анафелоуз выжидающе взглянула на подходящего к ней Транси.

- Я не обязан тебе что-либо доказывать, - говорит он, - а если и обязан, то только себе. Я человек и у меня еще достаточно времени, чтобы стать еще человечнее. В конце-то концов, - вздыхает он и на минуту опускает взгляд, - без этого я ведь не смогу попасть в страну Человечности.

Ханна улыбается и приглашает Транси поскорее присесть на сиденье. Тот, с вопросительным любопытством глядя на нее, устало плюхается на указанное место.

- Я ожидала от вас подобных слов, - говорит она, подгоняя лошадь хлыстом. Двуколка, запряженная одной черной лошадью, немедля тронулась с места. - Потому рада, что вы их произнесли. И все же, как я завидую...

- Мне кажется, - вздыхает Алоис, глядя на синее небо, - тебе не стоит завидовать людям. У тебя есть то, что нету у многих людей. Это люди должны завидовать тебе.

Ханна восторженно улыбается, тепло взглянув на Алоиса. Двуколка едет медленно, постоянно натыкаясь на кочки, но это приносит лишь потаенную радость и наслаждение моментом. 

Я очень соскучился по написанию текстов, потому что был занят додзинси (о Алоисе, естественно, я его главный фанат). Буду рад, если оцените мое творчество и в формате додзинси. Ссылка: https://mangalib.me/kuroshitsuji-dj-the-mother?section=info&ui=861986
Надеюсь, в этой главе кто-нибудь да нашел ответы на свои философские рассуждения. Удачи в новом учебном году, не изнуряйте себя учебой! Ну, а я отчаливаю ;)