Часть I «Тот, кто заперт» | Глава 1. В четырех стенах
Часть I «Тот, кто заперт»
«Отпусти птицу, и она воспарит к небесам.»
Народная поговорка
Глава 1. В четырех стенах
«Живи и учись.»
Флодрéнская пословица
Ирисы, фиалки, тюльпаны...
Лисандр медленно шагал по саду, рассеянно касаясь ладонью тонких стеблей. Каждый цветок был уникален: один – с изящными лепестками, другой – с пряным ароматом, третий – с хрупкими тонкими листьями. В этом разнообразии было что-то завораживающее, но в то же время – тревожное.
Всякий растущий здесь цветок был любим и ценен, но особое место занимали ирисы и фиалки. Немудрено: они испокон веков считались цветами Единой. В сердце цветника, среди разросшихся стеблей, эти цветы источали тонкий, сладкий аромат, влекущий за собой благоговейный трепет. Будто бы сама Линнея одним мановением руки насылала ветерок, доносящий до юнца благословенный шлейф.
Фиалки, символизируя чистоту, верность и постоянство, прочно укоренились в ильфа как знак преданности богине, неизменности ее заветов. Их небесный оттенок сливался с ясным сиянием свода над головой, словно напоминая о вечности догматов. Ирисы же, с их переливами розового и сиреневого, говорили о страстной привязанности к Единой, граничащей со страхом расставания. Говорили, что Она сама вплетала их в венок, срывая на Священном поле.
Когда Лисандр присаживался рядом, он невольно ловил себя на мысли, как гармонично сплетаются эти цвета. Как неизменность и чистота фиалок дополняются пылкостью ирисов. Как вера живёт в этом саду, цепко прорастая между камнями.
Но как бы они ни отличались, всех их сковывали одни и те же границы сада. Как и его самого.
Тюльпаны всегда росли и находились подле этих величественных стеблей. Их лепестки тянулись к небу, показывая всем посетителям цветника свое превосходство, изысканность и статность. Остановившись подле них, юноша опустил голову, разглядывая свое одеяние: на груди, поверх темно-бордовой ткани жилета, алел вышитый бутон тюльпана – древний знак его рода и всей флодренской знати.
Быть дворянином – значит нести не только имя, но и бремя сотен, а то и тысяч чужих обязанностей и надежд.
И, являясь продолжателем рода Ха́нгерфорд, Лисандр делал все, чтобы быть соответствовать такой важной, именитой фамилии. "Иметь достоинство, присущее нашему происхождению, показывать свой статус и созидать добро для нашего королевства", – так всегда наказывал ему отец, Рэ́ймонд Хангерфорд. Но он не знал одного: как вообще выглядит этот мир – тот, что за высокими стенами поместья. И кому он, собственно, должен показывать свой статус? Неужто прислуге в поместье?
Никогда не покидая пределы дома и сада, Лисандр и представить себе не мог, что ждет за их границами: какие дивные пейзажи, нескончаемые дороги могут повстречаться ему... Быть может, за воротами – повозки, одна за другой, запряженные бравыми лошадьми, снующие вереницей по залитым солнцем дорогам? А может, гул толпы, собравшейся на удивительное, до жути завлекающее действо у центральной площади? Или же колокольный перезвон – громкий, но одновременно такой пленительный и мелодичный, что разносится до каждого закоулка города, возвещая каждого флодрéнца о наступлении нового утра после ночной, мертвой тишины?
Именно непонятный запрет отца – не позволять выходить сыну за пределы усадьбы – всегда расстраивал и озадачивал Лисандра. Рэймонд ведь хотел, чтобы его сын стал достойным продолжателем знаменитого рода – одного из Домов Тюльпанов, как называли аристократические семьи Флодрéна. Почему же тогда так рьяно оберегает от внешнего мира? И как бы Лисандр не старался соответствовать ожиданиям и фамилии, для других он все равно оставался безымянным – для всех, кроме тех, кто окружали его каждый дарованный Единой день.
Подул ветер. И душистый аромат всех цветов, растущих здесь, вновь ударил в нос Лисандру. Тот вздернул голову ввысь: небо снова затянуло тучами. Только он обрадовался, что октябрьский день, быть может, впервые за долгое время будет солнечным, – как тучи воротились, становясь все темнее и тяжелее. Ветер крепчал. Ещё мгновение назад его дуновение ласково, почти бережно гладило дворянина по лицу, будто здороваясь, то теперь оно стало грубым и хлестким, норовя ударить его пощечиной. Впрочем, октябрь во Флодрене был именно таким – непредсказуемым. Ясное, радостное утро легко оборачивалось тусклым и дождливым днем. И сегодня, похоже, был как раз такой день.
Хангерфорд поспешил обратно в дом, не потому, что боялся промокнуть – напротив, он любил дождь. Любил, когда его вода игриво касалась его кожи, как капли шептали по плитам сада. Но на сей раз в руках была книга – одна из самых любимых. И мысль о том, что хоть одна капля повредит страницу, претила и заставила его отступить. С легким сожалением и досадой бросив последний взгляд на небо – мрачное, угрюмое, но столь родное и любимое, – он воротился к крыльцу. Поднявшись по ступенькам, Лисандр отворил массивные двери фамильного поместья. Перешагнув порог, окончательно оставил стучащий о землю дождь снаружи, встречая тишину, аромат свечей и старого дерева – внутри. Прямо в прихожей, его тут же поприветствовал дворецкий.
– С возвращением, лорд Хангерфорд! – учтиво проговорил он, поклонившись Лисандру. – Погода не дала вдоволь насладиться прогулкой?
Вопрос прозвучал скорее из вежливости, а не из интереса.
– Увы... – пробубнил Лисандр, поправив ворот рубашки и пригладив жилет. – Погода сегодня не на моей стороне, Уильям.
– Мне поручить гувернанткам принести какие-то книги из библиотеки?
– Не стоит, сегодня посвящу время тем книгам, которые уже есть у меня.
– Хорошо... Нужно ли что-то попросить у герцога Хангерфорда для вас? – судя по всему, дворецкий не терял надежды лишний раз услужить лорду.
Почему-то Уильям постоянно называл отца Лисандра по титулу и фамилии, даже при разговоре с его сыном. Лисандр не понимал – то дань уважения к их происхождению, или же просто привычка, выработанная за столь долгую службу подле герцога?
– Ничего не нужно, не беспокойтесь. Благодарю, – ответил он Уильяму, отправившись по лестнице на второй этаж, лишь бы поскорее скрыться за дверью и вернуться туда, где все понятно: на страницы книг, к строкам, что не задают лишних вопросов.
Книги с самого детства для Лисандра стали его верными друзьями. Они всегда охотно делились всем, о чем знали, без упрямств и возражений, не скрывая никаких тайн. Их знания были для него очень даже полезными: в библиотеке Хангерфордов Лисандр находил тома по религии, географии, истории и флоре королевства – и с удовольствием проглатывал страницу за страницей. Казалось, он перечитал все, что было в доме. В сущности, так и было – по крайней мере, всё, что считал по-настоящему своим.
Наконец, добравшись до своих покоев – которые он все же называл просто комнатой, – лорд сразу же потянулся к полке. Его рука без колебаний легла на старый фолиант. Лисандр бережно провел пальцами по тисненой обложке, кажется, уже в сотый раз.
– «Легеркрáты Флоратóрии»... – благоговейно проговорил он и, потянув за кончик ляссе, открыл издание на первых страницах, принявшись его перечитывать.
Переплет был потерт, края страниц – подраны и измяты временем. Некоторые листы и вовсе казались порванными. Книга была старой – и любимой. Она описывала значение всей флоры Флодрена – и с точки зрения религии, и с позиции народных поверий. Настоящее сокровище. Лисандр перечитывал его столько раз, что знал почти что наизусть. Учителя да гувернантки не могли дать того, что он искал. Он учился сам. Как однажды Лисандр сказал отцу: «Хочешь, чтобы было сделано хорошо – сделай сам.»
После нескольких бегло прочитанных страниц, Хангерфорд остановился на подзаголовке «Аконит, ведьмин цветок». Каждый раз, перечитывая «Легеркраты», он задерживался именно здесь. На этом названии. На рисунке под ним – синие лепестки, заостренные, будто когти. Почему аконит стал символом Иных? Почему не мак, не наперстянка, не болиголов? Кто они такие – эти, кого книги упорно называют Иными, но никогда – людьми? Почему именно они стали опасными, бесчестными, изгнанными? Лисандр не знал. Но если их и правда так боятся... быть может, за этим страхом скрывается что-то большее.
Мысли наплывали одна за другой – будто строки, собирающиеся в главы. И всякий раз, когда он возвращался к акониту, в нём что-то замирало.
Когда Лисандр пытался расспросить отца о ведьмах, тот каждый раз отмахивался – словно даже намек на эту тему претил ему. Что уж говорить о гувернантках: те лишь молчали, иногда делали вид, что не расслышали, а порой говорили, что «некоторые вопросы лучше оставить взрослым».
Тогда Лисандр понял: если хочешь что-то узнать – разбирайся сам.
В учебниках по истории Флодрена почти не упоминались Иные. Разве что мельком – в разделе о правлении Ирнéста Первого Справедливого. В нем говорилось о зарождении новой династии Крофóрдов, пришедших к власти незадолго после краха прошлой. Также, внимание уделялось созданию Святой Инквизиции – якобы для защиты народа от еретиков и опасных личностей. Но Иных среди них выделяли не особо, словно даже их упоминание было сродни истинному имени Падшей.
Ни имен, ни дат, ни объяснений.
Ни одного источника, где он мог бы найти что-то большее.
Мысли об Иных возвращались к нему волнами – то угасая, то вспыхивая вновь. Но не только они. В жизни Лисандра было кое-что еще, не дающее покоя еще с раннего детства: он не знал ничего о своей матери.
Ни упоминания, ни памяти, ни портрета. Он даже не знал, как ее зовут.
Отец всякий раз уходил от разговора о ней - куда более яростно, чем от любых вопросов об Иных. Это молчание пугало, злило, сбивало с толку. Заставляло волны души Лисандра бушевать. Юноша знал: что бы там ни случилось – его это касалось.
И все же однажды, без всякой задней мысли, случайно, он узнал о ней... хотя бы что-то.
***
Около пяти лет назад, когда Лисандру едва исполнилось десять, он впервые держал в руках "Легеркраты Флоратории". Его внимание сразу привлекло множество сносок – отсылки к другому труду: "Между истиной и ересью во флоре Флодрена". Он решил найти эту книгу. Но дома – ни дворецкого, ни гувернанток, ни прислуги. Будто все разом испарились, оставив мальчика одного. Делать было нечего – отправился искать сам. Перерыл библиотеку вдоль и поперек, заглядывал в самые нелепые места. Но нужного фолианта так и не нашел.
Тогда он решился на шаг, на которые прежде не осмеливался: вошел в отцовский кабинет. Без спросу. Герцога не оказалось на месте. Лисандр воспользовался его отсутствием – начал поиски там. Стеллаж за стеллажом, полка за полкой, ящик за ящиком... На рабочем столе, под бумагами, под пресс-папье, даже – о, Единая – под вазой с цветами и между перьями. Но и там ничего.
Зато он увидел кое-что другое.
Фотография. Деревянная рамка, совсем немного наклоненная, стояла у края стола. Лисандр подошел поближе.
На снимке – молодая женщина. Длинные волосы уложены набок, мягкой волной ложась на плечо. Цвет не разобрать – изображение было черно-белым, но волосы явно не были темными. Она словно улыбалась не в кадр, а ему. В глазах ее блистали маленькие белые огоньки – будто звезды. Он осторожно достал фотокарточку из рамы, повертев ее в руках, держа за края, чтобы ненароком не испачкать наверняка ценное изображение. Перевернув, он увидел надпись: "Мáриэли. 1797 год. Сент-Эйли́тское фотоателье."
Кто такая Мариэли? Почему ее снимок стоит находится здесь, на рабочем столе – под его постоянным взором? Кто она? Родственница? Нет. Он ведь говорил, что у него нет ни сестер, ни кузин. Значит... супруга?
И вновь, тысячи различных вопросов появились в голове у Лисандра по мановению одной-единственной мысли. Все они пришли к одному огромному.
"Может ли быть эта Мариэли моей... мамой?"
Долго рассматривать фотографию Лисандр не успел. Внизу раздался звук отворяющейся входной двери. Подступающий страх оказаться пойманным волной поднялся до горла. Руки мальчика судорожно залетали в воздухе. Он готов был сделать все, только бы поскорее убежать с места преступления. В панике пытался вставить карточку обратно в рамку, стараясь не задеть стекло, не сдвинуть ни на миллиметр – лишь бы его родитель ничего не заподозрил. В последний момент, Лисандр успел разглядеть стол с другого ракурса – лишь затем, чтобы быть уверенным: всё как было. И только тогда пустился в бега. Дворянин выскользнул из кабинета и помчался к себе, даже не осмелившись оглянуться.
***
Рэймонд, к удивлению Лисандра, о том случае ничего не говорил. А может, и знал, но предпочел не говорить об этом сыну. В любом случае, Лисандр не хотел бы, чтобы отец когда-либо узнал.
Внезапно, он поймал себя на том, что уже добрую дюжину минут смотрит в одну точку – на разворот "Легеркратов", но не читает: мысли увели его прочь.
Порыв ветра ударил в лицо хлыстом. Лисандр повернулся в сторону окна – оно было распахнуто настежь. Тот поспешил сразу же его закрыть. Странно. Оно было заперто... кажется. Хангерфорд подошел, захлопнул ставни и оперся на подоконник. Прислонил щеку к стеклу – оно на мгновение обожгло своим холодом. Наблюдая за зрелищем снаружи, он принялся внимать стучащим о карниз каплям дождя.
С этого ракурса Лисандр мог разглядывать то, что находилось за высоким забором поместья. Обычная проселочная дорога, ведущая прямиком с ворот в разные стороны. Кажется, когда-то отец говорил ему о том, что если нужно будет отправиться в столицу, то тогда нужно направиться прямо от поместья на северо-восток. А куда вели две остальные дороги он и позабыл. Тротуар, ведущий к воротам, уже весь промок под сильным потоком ливня, а ветви деревьев то и дело склонялись над землей, поддаваясь могущественной силе ветра и воды. Лисандр вновь загляделся на завораживающее зрелище, происходящее перед глазами. Он пожелал ощутить тот самый чудный запах дождя, такой свежий и манящий... С детства дождь притягивал его – влажный, туманный, непонятно отчего родной.
Желание отворить окно и вдохнуть свежий, морозный воздух взяло вверх над юношей. Только-только он приподнялся с подоконника и отпрянул от холодной оконной рамы...
– Что это?
Его глаза встретились с конвертом.
– Почему он здесь лежит? Может, кто-то из слуг оставил? Как я его мог не заметить?... – неожиданно для себя Лисандр начал размышлять вслух. Ему при огромном желании никто бы не смог написать письмо, так еще и оставить на подоконнике его комнаты.
Сургучная печать и рисунок на ней были ему совершенно неизвестны. Подойдя к столу и аккуратно поддев сургуч в уголке, он открыл конверт и достал иссиня-белую бумагу, которая на свету еще больше отдавала синим оттенком. Все еще стоя у стола, дворянин бережно развернул сложенное в несколько слоев письмо и... не увидел ничего.
Совершенно ничего. Пустой лист. Ни следа от чернил.
– Ничего не понимаю... – пробурчал он, вглядываясь в бумагу.
Он переворачивал письмо и вверх-вниз, и из стороны в сторону, и смотрел на него под разными углами, но ничего выявить не мог. Лисандр даже успел разозлиться и побраниться с бумагой, пусть та и не отвечала на его ругательства и обвинения.
Тогда, подойдя к подоконнику, на который падали хоть какие-то видные яркие лучи света, проглядывающие сквозь пелену серых туч, Лисандр положил лист бумаги на него, нависнув и прищурившись. Под светом что-то отдавало еле видимым блеском.
Невидимые чернила? Кажется, о чем-то таком говорил отец, когда разговаривал с Лисандром о различных хитростях. Он говорил, что обычно их делают из лимонного сока, и после высыхания на бумаге не остается и следа от написанного им. Но чтобы их проявить и увидеть написанное ранее, нужно нагреть листок пламенем...
Юноша тут же окинул комнату взглядом и увидел на столе зажженный канделябр. Схватив письмо, он тут же аккуратно поднес его к огню, пляшущему вокруг фитиля и стал нагревать бумагу, в надежде уповая на рабочесть метода. Вскоре, начали проявляться буквы.
"Получается, получается!" – обрадовался Лисандр, заулыбавшись. Продолжая стоять с поднятыми руками возле свечи, он добрался до последних строк.
– Ну же... ну же! – поторопил он то ли себя, то ли пламя, которое было в нескольких дюймах от бумаги. И, видимо, оно приняло его слова на свой счет.
Огонь всколыхнулся, руки Лисандра – вслед за ним, а письмо соприкоснулось с языками пламени, которые тут же схватили свою добычу, начав пожирать. Пламень разразился по всему письму и юноша запаниковал.
– Ой-ой-ой! Нет, так не должно было быть! Ох-х-х, Падшая подери! – начал он ругаться, между делом всеми силами стараясь потушить воспламеняющуюся бумагу.
Чудом спасшаяся от огненных нападок, она все же получила увечья: зияющая дыра на ней возле последних строк и места подписи отправителя будто бы кричала о случившейся неловкой ошибке Лисандра.
– Единая, что ж я натворил... – запричитал Лисандр, присев на стул.
Несмотря на разрастающееся чувство вины на себя, он принялся читать послание, написанное размашистым, но каллиграфическим почерком.
"Дорогой Лисандр Хангерфорд, скорее всего, ты не ведаешь об обстановке во Флодрене. Вновь наступают темные времена. Ситуация вынуждает обратиться за помощью. Ты – последняя надежда. Здесь будет неразумно писать о конкретных знамениях, но, будь уверен – ты поможешь нам, а мы поможем тебе в..."
И, как назло, именно на этой строчке текст оборвался – Лисандр вновь встретился с прожженным насквозь листом бумаги. Но, опустив голову ниже, он обнаружил другой текст. Нет, четверостишие:
"Если хочешь тайну ты узнать,То уже пора бежать:Иди на северо-восток –Даст подсказки сей листок."
– Они что, собираются еще в загадки со мной играть? – недоуменно воскликнул Лисандр, перечитывая из раза в раз четверостишие.
Какие еще подсказки? Для чего? Северо-восток?.. Это... в Сент-Эйли́тс?
Откуда отправитель знает его имя? Да и в принципе, кто может ведать о его существовании? Лисандр не был ни с кем знаком, да и в свет никогда не выходил... Кто же этот неизвестный отправитель, который знает о нем? Быть может, это действительно нечто предвещающее что-то глобальное, раз уж о нем кто-то знает и обратился лично?
"Что вообще меня может ждать? Тем более – в столице?" – подумал он, осматривая письмо тщательнее прежнего.
Возле основного письма и стихотворения были еще какие-то послания, которые, судя по всему, Лисандр пропустил, когда нагревал бумагу. В этот раз он был предельно осторожен: подняв послание на пару дюймов выше – чтобы наверняка, – он стал прогревать его повторно. Пару минут спустя он увидел непонятные знаки: первый был похож на круг, в котором были запечатлены соединенные между собой три линии, смотрящие влево, вверх и вправо; второй был похож на вертикальную линию, в которую вписан треугольник посередине; третий же выглядел как стрела, устремленная ввысь.
– Ничего не понятно... как-то странно это все. Но не зря именно мне адресовано это письмо, верно? – разговаривал сам с собой лорд, обдумывая произошедшее. – Мне никто раньше не посылал писем, так еще так... безлико. Если бы это был кто-то из окружения отца, то он бы сам передал письмо в руки. Ох, Единая, что же мне делать...
За окном стихло. Лисандр поднял голову и поглядел на улицу через стекло: ливень перестал идти, а тучи начали расходиться. Как будто бы сама природа говорила ему "беги, беги скорее!". Или же... сама Единая?
Времени для раздумий нет. Осталось только выйти из имения незаметно, чтобы никто не проследил за юнцом, не увидел того, что он вздумал убежать невесть куда.
Единственная верхняя одежда, которая могла быть в теории для него комфортной в столь промозглую и холодную погоду – было меховое пальто, иного у дворянина не было: да и зачем, все равно дальше сада да двора не уйдет.
"Н-да, как же... – горько усмехнулся Лисандр. – Видимо, уйду. Прости, папа, у меня вряд ли есть выбор."
Чувство вины и страха осело у лорда свинцом в груди, потянув его вниз. Он осел на пол, тяжело вздыхая и взявшись за голову. Что же делать? Отец же точно узнает: пусть не сейчас, но позже... Что он подумает о Лисандре? Что с ним станет, когда все раскроется?
Страх сбегать на произвол судьбы, тем более так подло и скрытно, вновь показал себя в этот час. Но иначе никак представить нельзя – если бы он предупредил Уильяма, то того бы и след простыл, прежде чем он побежал все рассказывать отцу. Никому доверить сей "секрет" не представлялось возможным и чем-то вразумительным.
Слишком долго он решался наконец-то взяться за дело. Обычно это давалось легче, ибо прошлые задачи не подразумевали под собой "сбежать втайне ото всех куда подальше и пойти туда, куда неведомо". Да и взбалмошным авантюристом из дешевых романов Лисандр не умел притворяться. Но в этот раз пришлось.
Даже сейчас, когда он всего-то распахнул дверь своей комнаты, сердце провалилось в пятки: ему показалось, что кто-то проходил внизу, что кто-то наверняка увидел его – все, надежды и возможности сбежать нет. Перешагнув порог своего обиталища, Лисандр подошел к коридорным перилам. Схватившись обеими руками за них, он поглядел вниз.
Никого. Ни души. Но так ли это на самом деле?
Голова закружилась. Дворянин поспешил отойти от ограждения. Бесшумно побежал вниз. Он изо всех сил старался уйти тихо.
Ни одна душа не должна была знать о побеге.
Лисандр аккуратно приоткрыл одну из массивных входных арочных дверей. Та предательски заскрипела, только Лисандр сделал шаг вперед, чтобы прошмыгнуть через узкий проход. Он застыл на месте. Не мог даже обернуться и посмотреть, не идет ли кто на звук.
Ни одна душа не должна была знать о побеге.
Но в голове прозвучало: "беги!". И он повиновался. Быстрыми, но короткими шагами лорд юркнул через дверь, оказавшись прямиком на улице.
Ни одна душа не должна была знать о побеге.
Влажно. Душно. Вновь закружилась голова. Но ноги несли его вперед, не позволяя ни секунды отдыха. Добежав до калитки усадьбы, он потянул ручку вниз. Та тихо взвизгнула, подчиняясь напору и отпирая заветный выход.
На секунду застыв за воротами имения, Лисандр засуетился: в голове никак не возникало в памяти то, что он вспоминал совсем недавно. "Сент-Эйлитс, мне нужно туда! – не унимался он, распутывая клубок воспоминаний. – Куда надо идти? Какая из троп следует к нему?". Лорд схватил письмо, спрятанное во внутренний карман пальто, вновь прочитав четверостишие: "Иди на северо-восток – даст подсказки сей листок".
Северо-восток...
Взгляд переметнулся с дороги на письмо, после – вновь на дорогу. Знак в виде стрелы, устремленной вверх, был направлен вровень на тропу, направленную посередине от усадьбы.
Ноги в очередной раз понесли Лисандра, и он еле как поспевал за ними. Он впервые так бежал, даже не оглядываясь назад. Но чувство вины и подступающий страх неизведанности дали о себе знать.
Они жаждали замедлить его. Придержать. Остановить. Однако старания оказались тщетными.
Меховая накидка развевалась от бега. Ветер лез под одежду. Проникал в глубины существа. Но Лисандр бежал.
Сердце бешено колотилось. Глаза слезились от встречного ветра, который усиливался с каждым мгновением. Дыхание норовило сбиться.
Он не ведал, сколько придется бежать по тропе, куда следует сворачивать, но он чувствовал, что ему поможет это письмо. Неопределенность превратилось в фарфоровую уверенность, и, прогоняя в голове строки из письма, оно обратилось крепкой сталью.
Это ли свобода?
Или только ее начало?
Или же... начало конца?