Моя убийственная Лилия

Неделю спустя.

За окном небо только-только начинало светлеть, окрашиваясь в бледно-розовые и сиреневые тона, словно кто-то осторожно размыл акварель по холсту ночи. Воздух был свежим, прозрачным, наполненным предрассветной тишиной — той, что бывает лишь в те короткие мгновения, когда город еще спит, а солнце только собирается проснуться. 

Я стояла на кухне, осторожно опуская в крутой кипяток щепотку сушеной ромашки. Желто-белые цветки сразу же отдали воде свой золотистый оттенок, а воздух наполнился сладковатым, умиротворяющим ароматом.

"Успокаивает нервы", — вспомнила я слова бабушки, которая всегда лечила нас травяными чаями. 

Папа сидел за столом, ссутулившись, его крупные, привыкшие к работе руки сжимали кружку так крепко, будто он боялся, что она выскользнет. Его лицо, обычно такое уверенное и твердое, сейчас казалось изможденным, а в глазах — тревога, которая резала мне сердце. 

— Пап, пей, пока горячий, — протянула я ему чашку, стараясь, чтобы голос звучал мягче, чем я чувствовала сама. 

Он взял ее, кивнул, но не сделал ни глотка. Его взгляд утонул где-то в столешнице, будто он пытался найти ответ в древесных узорах. 

— Сотрясение — это не конец света, — сказала я, опускаясь рядом на стул. — Через пару недель тот парень будет как новенький. Снова ты будешь орать на него за то, что он неправильно бинты наматывает, снова полезет в драку с кем-нибудь на ринге ради больших денег.

Папа хмыкнул, но уголки его губ дрогнули — не то улыбка, не то гримаса. 

— Пару недель... — пробормотал он. — Была бы проблема только в этом, Лан...

Я хотела ответить, но он вдруг резко поднял голову, и в его глазах вспыхнуло то самое выражение, которое я знала с детства — "У меня есть идея, и она либо гениальна, либо безумна". 

— А давай-ка ты за две недели Власа на ноги поставишь! — его голос прозвучал так громко, что я невольно вздрогнула. 

— Что!? — я даже привстала со стула от удивления и резкости предложения. 

— Через две недели у него спарринг! — папа ударил кулаком по столу, и чашка подпрыгнула, расплескав чай. — Влас Лоренс обязан быть в форме! Любыми способами! 

Я замерла, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Две недели. Это же невозможно. Сотрясение — не насморк, тут нужен покой, время... Но папа смотрел на меня так, словно я была настоящей волшебной феей.

— Пап, ты понимаешь, что это... 

— Ты же медик! — перебил он, и в его голосе прозвучала та самая нота, против которой я никогда не могла устоять. — Ты справишься.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула. Не видела смысла объяснять ему что среднего профессионального образование не хватит "выходить" Власа... Я попытаюсь, конечно, но обещать ничего отцу не буду, чтобы не давать лишних надежд.

— Ладно... — выдохнула я. — Попробуем. Но ничего не гарантирую.

Больничный коридор казался бесконечным — белые стены, резкий запах антисептика, приглушенные голоса из-за дверей. Я шла за папой, чувствуя, как сердце бешено колотится. Как он отреагирует? 

Этого боксера я видела лишь один раз в своей жизни, а уже отчего-то билось сердце в тревоге.

Кареглазый брюнет лежал на койке, прислонившись к подушкам, его обычно буйная грива волос сейчас выглядела растрепанной, а лицо было бледнее обычного. Увидев нас, он нахмурился. 

— Ну что, Леонид Беккер, пришли проведать калеку? — проворчал он, не обращая на меня никакого внимания, словно я даже не находилась в палате.

— Не ной, — отрезал папа, садясь на стул рядом. — Слушай сюда. Через две недели у тебя спарринг. 

Влас замер. 

— В смысле?!

— В прямом, Лоренс. И ты будешь готов. 

— Мне врач сказал, что противопоказано... — Влас попытался приподняться, но тут же схватился за голову и скривился. 

— Это если осложнения появятся, не переживай. Моя доча, Лана, тебя за две недели поставит на ноги, — папа кивнул в мою сторону. 

Влас наконец удосужил повернуться ко мне. Изучающий пристальный взгляд прошел с ног до головы.

— Нахрен мне нянька? — он фыркнул, дёрнув бровью. — Я сам справлюсь.

— Моя дочь — медик! — с гордостью рявкнул отец так, что даже я вздрогнула. — Даже такого упрямого осла, как ты вылечит. С твоим мозгом всё в порядке, ничего серьезного. Так что решай: либо идешь на спарринг и получаешь обещанные деньги, либо остаёшься с ничем и отказываешься.

Папа умел убеждать.

Влас закатил глаза, устало откинулся на подушки и не смотря на нас ответил:

— Ладно. — пробормотал он. — Но если будете меня пичкать какими-то таблетками – я всем взбучку устрою. 

Я не сдержала улыбки.

"Ну-ну. Попробуй".

— Не вредничай мне тут, Влас. Съешь всё, что Лана скажет. — уверенно отрезал папа, не давая боксеру даже шанса воспротивиться.

По усталому виду парня стало ясно, что ему и самому не очень хотелось спорить во время головной боли.

***

Голова гудит, будто внутри кто-то методично бьет кувалдой по наковальне. Каждый свет больничной лампы режет глаза, каждый звук — шаги медсестры, скрип двери, даже собственное дыхание — кажется невыносимо громким.

Сотрясение.

"Чёрт бы его побрал. И козла Стаса. Сукин сын пошел против правил. В легальном клубе, фак! Отомстить снова вернулся?! Проблем, что раньше мне понаделал мало? Завистливый ублюдок. Ну, ничего, пусть только попадется мне под руку..."

Я лежу на больничной койке, стиснув зубы, и думаю только об одном: валяться тут — скука смертная. Свалить надо, как можно скорей.

Не потому, что мне больно. Не потому, что врачи велели "покой и никаких нагрузок". А потому, что за стенами этой больницы — долги. Долги, которые не мои, но которые я обязан закрыть.

Тётя Эрианна — сестра матери. Высокая, худая, с вечно усталыми глазами и руками, изборождёнными морщинами. Темные волосы, постоянно собранные в низкий хвост, и карие глаза, вокруг которых собираются морщинки при улыбке. Она могла бы жить нормально, если бы не мы с сестрой. Прицеп. Если бы не они — мои родители.

Алкоголики. Оба. 

Отец спился первым, мать — следом. Они успели заложить квартиру, набрать кредитов, а потом — благополучно сдохнуть в дтп, оставив после себя только долги и две обузы: меня и Николь. 

Тётя забрала нас к себе.

«Не брошу же родную кровь»— вот её главная ошибка. 

А Николь... 

Младшая сестра. Шестнадцать лет, хрупкая, как тростинка. Волосы тёмные, глаза — точно такие же, как у матери — голубые. Иногда смотрю на неё и вижу её — ту, что могла бы быть хорошей матерью, если бы не бутылка. 

Николь не покупает себе новую одежду. Не ходит с подругами в кафе. Она собирает по копейкам, откладывает деньги, подрабатывает официанткой до и после школы. 

А всё потому, что я пока не могу закрыть эти чёртовы долги.

Мысль о Лане врывается в голову резко, как удар под дых. 

Она приходила сегодня. Говорила что-то про "реабилитацию", про то, что "за две недели поставлю тебя на ноги". 

Чёрт, да я бы и сам встал, если бы не этот проклятый гул в черепе. 

А ещё... 

Лилии.

Снова их аромат. Чувствуя их, нос непроизвольно начинает чесаться, а дыхание становится прерывистым и частым. От дочурки тренера так и несёт ими.

Их запах — сладкий, приторный, как дешёвые духи. Он напоминает мне похороны. Материны похороны. Гроб, усыпанный белыми лилиями.

Вчерашний бой должен был принести мне полную сумму. Но на карту упало только половина. Я проверил перевод пять раз. Позвонил организатору.

«Зрители ждали продолжения драки, Влас. Ты и Стас слишком быстро всё закончили. Не дали полноценного зрелища, лишь каплю из всего океана. Так что — только половина. Скажи спасибо и на этом».

Я чуть не разбил телефон. 

Мяса — вот что им нужно. Крови. Нокаутов. Везде одно и тоже.

"А я не могу себе этого позволить, уж извините. Потому что если я сдохну — кто поможет моей семье?"

Вроде легальный клуб, не подпольный. Что за требования тогда такие животные?

Если бы родители не напились тогда за рулём... Если бы они просто остались живы... Но "если бы" — не считается.

"Подпольный клуб" — скривил лицо Лоренс об одной только мысли.

"Забудь".

Долги — мои.

И я их закрою. 

Любой ценой.

***

За окном весна дышит робко, как дитя, ещё не осмелившееся разбежаться в полную силу. Воздух звенит от предвкушения тепла, а в лужах, оставшихся от вчерашнего дождя, отражается бледно-голубое небо. Я иду по улице, и под ногами хрустит прошлогодняя листва, смешанная с первыми зелёными ростками — упрямыми, настырными, пробивающимися сквозь холодную землю. Весна.

Мой магазин — «Флора» — встречает меня тишиной и ароматом. Я открываю дверь, и сразу же меня обволакивает тёплое, густое благоухание цветов. Здесь пахнет жизнью.

Я включаю свет, и витрины оживают: розы томно склоняют головки, пионы, ещё плотно сжатые в бутоны, кажутся маленькими свёртками с секретом, а эвкалипт рассыпает вокруг себя свежий, чуть горьковатый запах. 

Первое, что я делаю — проверяю воду в вазах. Цветы — как люди: без заботы вянут.

Потом — подрезка стеблей. Острый нож скользит по зелёным побегам, и я представляю, как по ним бегут невидимые соки, наполняя каждый лепесток силой. 

Сегодня заказ — опять белые лилии. Они в последнее время, как ни странно, всеми обожаемые цветы, которые запрашивают регулярно.

Мои пальцы сами тянутся к ним.

Я обожаю лилии. 

Не те вонючие, тяжелые, что стоят в похоронных залах. А эти — хрупкие, с лепестками, как шёлк, с лёгким, едва уловимым ароматом. Они пахнут не смертью, а чистотой.

Я беру одну, осторожно касаюсь тычинок. Жёлтая пыльца осыпается на пальцы, как золотая пудра. 

— Красавица, — шепчу я. 

Лилии капризны. Они не любят сквозняков, слишком холодной воды, соседства с нарциссами. Но если найти к ним подход — они цветут так, что дух захватывает. 

Я составляю букет, добавляя к лилиям веточки эвкалипта и несколько жемчужных бусин. Должно быть идеально.

К полудню магазин наполняется клиентами. 

— Мне что-нибудь для мамы! — просит девушка с синими волосами. 

Я подбираю ей розовые тюльпаны — они говорят о нежности без слов. 

— Хочу, чтобы она улыбнулась, — заказывает мужчина в строгом костюме. 

Я даю ему подсолнухи. Солнце в руках.

Каждый букет — история. Я люблю угадывать, кому и зачем они нужны.

Мы пьём чай на маленьком диванчике в углу магазина. За окном светит вечернее солнце, и его лучи играют в вазах, рассыпая по стенам блики. 

— Опять лилии? — Камилла кивает на мой текущий заказ. 

— А как же, — улыбаюсь я. 

— Какой же боксер будет счастливый. Скоро и его дом пропахнет этими красотками.

Я морщу нос. 

— Он их ненавидит. 

Камилла смеётся. 

— Ну значит, будет терпеть. Ради здоровья. Ты и лилии идут в комплекте.

Я смотрю на букет и думаю о брюнете. О его хмуром взгляде, о том, как он ворчал, но всё же согласился быть под моим внимательным присмотром.

День заканчивается. Я протираю стойки, переставляю вазы, выбрасываю увядшие стебли. 

За окном уже темнеет, но весенний воздух всё ещё свеж. 

Я закрываю магазин, но запах цветов остаётся со мной. Он въелся в одежду, в волосы, в кожу. 

Я иду домой, и мне кажется, что даже асфальт под ногами пахнет жизнью.

А завтра — новый день. 

Новые цветы. 

Новые истории.