𝑲роличья 𝑯ора°

Мир вернулся к Тони не сразу. Вначале была пустота. Словно его сознание ушло в бездну, откуда не хотелось возвращаться. Никаких мыслей, никаких ощущений — лишь зыбкая, бескрайняя тишина, которая проглатывала все. А вскоре мир вернулся через резкий, химический запах, пронизывающий нос и горло, как если бы кто-то влил в его дыхательные пути чистый спирт.
Его веки были тяжелыми, как свинец, и каждое движение казалось невероятно трудным. Когда Тони попытался вдохнуть, острая боль пробила голову, будто каждый вдох был уколом. Свет, проникающий в глаза, был таким ярким, что казалось, он обжигает не только кожу, но и сам мозг, расплавляя его. Всё вокруг было неестественно. Воздух был слишком сухим, будто искусственно созданным, он пах больницей — стерильной, холодной, безжизненной. А ещё — отчаянием. Невыносимым, бескрайним отчаянием.
Тони с трудом открыл глаза. Он сделал это рывком, но едва успел зажмуриться, когда внутри всё закружилось. Мир перед глазами поплыл, словно он был в центре бури. Комната перед ним начала растворяться, а затем его вырвало — в пластиковый таз, подставленный кем-то из персонала. Желудок был пуст, но спазмы не прекращались. Его тело словно пыталось избавиться не от еды, а от чего-то гораздо более страшного, от чего-то невидимого, что скручивало его душу. От воспоминаний. От страха.
Он попытался заговорить, но из горла вырвался лишь сдавленный, беспомощный стон. В ушах стоял оглушительный гул, как если бы он оказался рядом с ревущим мотором, и этот гул глушил всё, что происходило вокруг. Постепенно, медленно, какие-то звуки пробивались через этот гул. Глухие, тревожные, отчаянные голоса.
— Он в сознании... — Давление скачет, подайте ещё физраствор... — Тони? Мальчик, ты нас слышишь?

Он моргнул, пытаясь сосредоточиться. Перед ним поплыли смазанные, чуждые лица — белые халаты, значки, полицейские куртки. Всё казалось искажённым, размытым, каким-то не настоящим, как в дурном сне. Он попытался пошевелиться, но его тело не слушалось. Бинты туго обвивали голову, и каждый, даже самый малый рывок был мучителен. Это было не больно. Это было что-то гораздо хуже, невыносимо острое, как огненная пружина, скручивающаяся внутри.

— Где... — прошептал он, горло горело, как будто пытался выдавить слова из раскалённого металла. — Где я?..

— Участковая клиника. Ты в безопасности, — ответила мягким, но настороженным голосом женщина. Она говорила так, будто подходила к хрупкому льду, опасаясь его треска.
Безопасность. Это слово, словно удар, врезалось в его сознание. Оно сразу же вызвало новый приступ паники, рвотный спазм страха, который снова сжал его грудь.
И тогда оно пришло. Воспоминание — как волна, накрывшая его с головой. Его сознание вновь поглотили образы: мигающие красные лампы, отчаянный топот шагов по металлическому полу, голос Эллиса в телефонной трубке, молящий о помощи. Затем — кровь. Его голова с оглушительным грохотом ударялась о стену, и всё поглотила тишина. Слишком много тишины.

— Эллис... — прошептал он, как будто  снова пытался молиться. И, не выдержав, закричал, сорвав голос: — Эллис! Где он?! Где Эллис?!

В его теле возник дикий рывок, как будто оно само стремилось выбраться из этого хаоса. Он рванулся встать, срывая с себя одеяло, капельницу, сбивая таз с пола. Холодные руки, чужие, сильные, схватили его за плечи, и он почувствовал их жесткость, как ошейник, сжимающий горло.

— Спокойно, Тони, спокойно, тебе нельзя вставать, — говорил кто-то мягким, но требовательным тоном.

— Он не умер! Он не умер! Я видел, как... он же... Нет, нет, чёрт! — его слова звучали истерично, он извивался, как раненое животное, пытаясь вырваться. — Я должен был его вытащить! Я... я оставил его там!

Лицо Тони перекосилось, как если бы его изломали внутренние боли. Слёзы хлынули без предупреждения, неконтролируемо, словно сама боль вырвалась наружу. Он хрипел, его грудь сжалась в болезненной, удушающей боли. Рыдающие звуки были хриплыми, как если бы что-то разрывалось внутри. Он не мог остановиться, не мог взять дыхание, руки бессильно срывались с простыни, рвались, царапая её.

— Он жив, вы не понимаете! — кричал он, и в его голосе была такая дикая, истерическая уверенность, что в этот момент весь мир мог бы поверить ему. — Это ошибка! Он... он просто застрял там! Я слышал его! Вы же тоже слышали, да?!

Один из офицеров наклонился, чтобы задать вопрос, держась диктофон, но Тони закрыл лицо руками, и начал раскачиваться вперёд-назад, шепча что-то себе под нос, как в трансе. Врач с беспокойством подала ему успокоительное, но он вывернулся от укола, раскидывая всё на столике рядом. Медсестра тихо выругалась. Все вокруг понимали: он не мог рассказать ничего, пока его разум был охвачен паникой, поглощён воспоминаниями, как в ловушке.
И вот в этот момент, резко, с глухим щелчком, дверь открылась.
Вошёл детектив. Высокий, сухощавый мужчина с серыми висками, его глаза — внимательные, будто вычитывающие тайны. Пальто было мокрым, на улице, очевидно, шёл дождь. Он пробежал взглядом по комнате, где офицеры, врачи и санитары суетились вокруг полуживого, задыхающегося подростка.

— Выйдите, — произнёс он хрипло, но без малейшего намёка на угрозу, не повышая голоса. — Немедленно.

Все замерли, как по команде. Один из офицеров попытался возразить, но под взглядом детектива сразу стих. Через несколько секунд в комнате остались только они двое. Тони замер, его тело как будто застыло в моменте, переживая боль и страх, которые не отпускали. Он больше не вырывался, не боролся. Его силы иссякли, и теперь он просто сидел, вжавшись спиной в холодную стену, как если бы хотел сесть в неё, раствориться, скрыться. Вены на его шее пульсировали от частого, бешеного дыхания, и глаза, казавшиеся безжизненными, были полны страха, безумия и безысходности. Он больше не плакал — только губы дрожали, а слёзы, как неведомые реки, тихо стекали по щекам, не пытаясь даже остановиться. Всё внутри него было разорвано, и его разум лишь ища спасения от этой нескончаемой тирании памяти.

— Я не враг тебе, Тони, — сказал Детектив тихо, словно пытаясь мягко прорваться через его туман отчаяния. Он не сделал ни шага вперёд. Никакого давления, никакого принуждения. Он просто ждал, давая Тони пространство. — Я просто хочу знать правду.

Тони не ответил. Он просто сидел, как окаменевшая фигура, склонив голову и закрывая глаза, словно пытаясь отвернуться от всего происходящего, вглядываясь в тени, не доверяя этому мгновению, надеясь, что мир снова станет пустым и он исчезнет в этом мраке. Но кошмар не заканчивался. Он продолжался. Тони медленно оседал по стене, будто тяжесть его собственного тела становилась слишком невыносимой. Он чувствовал, как его ноги постепенно теряли опору, и внутренний страх с каждым моментом разрастался, сжимая его изнутри. Он дрожал — мелкой дрожью, едва заметной, но отчётливо ощущаемой, как ток, который ползет под кожей. Бинты на его голове натягивались, и каждый малейший жест приносил в мозг тупую, пульсирующую боль. Каждый вдох был как удар, отголоски которого отражались эхом в черепе. Это была не просто физическая боль. Это было ощущение, что всё тело, вся душа готовы разорваться, не выдержав того, что они пережили.
Детектив стоял, наблюдая за ним молча. Он не пытался заговорить вновь. Не доставал блокнот, не включал диктофон, не начинал задавать вопросы. Он был здесь, потому что что-то в этом мальчике, в этой истории было важно. Просто человек, который понимал, что порой слова не нужны. Он знал, что в какой-то момент этот разговор случится, но не сейчас. Слишком рано.

— Меня зовут Харрис, — наконец произнёс он, его голос был глубоким, с лёгкой хрипотцой, будто он много говорил и слишком часто переживал моменты, когда не мог не кричать. — Джон Харрис. Я детектив.

Тони не отреагировал. Он не поднял взгляда, не сдвинулся. Его глаза остановились на простыне, брошенной на пол, покрытой желтоватыми следами рвоты, и он смотрел на эти пятна, как на нечто осязаемое, как на символ боли, что была и будет с ним всегда. Он не моргал. Он не шевелился. Только дышал. Поверхностно. Неровно. Каждое дыхание даётся с трудом, как будто с каждым вдохом его сдавливает невидимая сила.

— Я здесь не просто так, — продолжил Харрис, тихо и уверенно, его шаги еле слышны, когда он двинулся к креслу у стены. Он сел в него, со скрипом ткани, опустился в кресло аккуратно, почти уважительно. Его движения были небрежными, но в них была некая усталость, и в то же время — сдержанная напряжённость. Он сидел, как человек, который привык уважать чужие границы, но всё же знает, что должен продолжать. — Я пришёл, потому что услышал, что ты очнулся. Потому что ты важен, Тони. Нам нужно поговорить. Но... не сейчас. Я это понимаю. Просто выслушай.

Он не спешил. Он не требовал немедленных ответов. Он просто был здесь. Тони почувствовал, как его слова заполняют пространство, как тишина вокруг слегка рассеивается, но не исчезает. Он остался молчаливым, продолжая сидеть, сжался в ещё большую комок боли, пытаясь справиться с тем, что переживал. В голове всё вновь плыло, а память разрывалась, как сквозь сломанный экран.

— Я прогнал полицейских, — сказал Харрис, его голос стал чуть тише, как будто он делился чем-то личным, важным. — Потому что узнал о твоём отце.

Тони едва заметно моргнул. Лишь один раз. Это было достаточно. Харрис почувствовал, что внутри мальчика что-то затрепетало. Память? Гнев? Неистребимая боль? Что-то, что возвращалось с этими словами, с этими воспоминаниями.

— Они не имели права его осудить. Он не сделал того, в чём его обвиняли. Я читал дело. Бред. Шито белыми нитками. И я знаю, что после этого ты перестал доверять полиции. Я бы на твоем месте тоже не стал, — его голос стал чуть ниже, тише, наполненный уважением к его переживаниям. — Поэтому я здесь не как часть этой системы. Я здесь потому, что ты единственный, кто может рассказать, что действительно случилось.

Тишина вновь наполнила пространство. Тони чуть сдвинулся, сжался ещё сильнее, как будто его тело не выдерживало этой тяжести. Боль отозвалась где-то в боку. Он едва не застонал, но сдержался. Его губы потрескались от напряжения, и он провёл по ним языком, но ни слова не сказал.

— Я понимаю, тебе больно, — продолжил Харрис, его голос снова стал мягче, как если бы он действительно хотел понять, что происходит с этим мальчиком. — Ты не обязан говорить сейчас. Но ты должен знать — ты не просто "очевидец". Ты герой. И даже если ты в это не веришь, это правда.

Тони вскинул глаза на него, быстро и почти испуганно, как если бы это слово, это определение, пугало его больше, чем все вопросы, что он слышал до этого. Герой? Нет. Это было невозможно. Он не был героем. Он был тем, кто убежал, кто выжил, кто остался один, когда Эллис остался там, за дверью, один, в этом кошмаре.

— Нет, — прошептал он, еле слышно. Его голос был сломленным, как если бы каждая буква давалась через адскую боль. — Я не герой...

— Ты привёл нас к телам, Тони, — сказал Харрис спокойно, но с твёрдостью, которая не оставляла сомнений. — Ты дал нам координаты и сдвинул расследование с мертвой точки. Ты выжил в кошмаре, где взрослые не продержались бы и часа. Если бы не ты — мы бы думали, что они просто пропали.

Тони начал медленно мотать головой, но даже это движение вызывало боль, отдаваясь в груди, как если бы всё тело было искалечено. Он снова закрыл глаза, пытаясь скрыться в темноте, что пришла с этим мракобесием, скрыться от этих жутких образов. Но они всё равно приходили — искажённые, шумные, обрывочные. Красный свет. Скрежет. Голос Эллиса, искажённый через динамик. Собственный крик . Последний, отвратительный крик.
Харрис встал. Медленно, тяжело. Подошёл чуть ближе, но всё равно оставался на расстоянии. Он не вторгался в личное пространство. Он знал, что слишком быстро можно разрушить то, что ещё можно было сохранить.

—  Ты должен понимать, что это не конец, Тони, — сказал он, его голос стал решительным, как сталь. — Что бы ты там ни увидел... Это не "инцидент". Это система, которая пожирает людей. И она всё ещё работает. Кто-то это запустил. Кто-то всё это спланировал.

Он сделал паузу, его взгляд стал твердым, сосредоточенным.
— И если мы не найдём этого человека, — сказал он, — будут новые жертвы. Новые пропавшие дети и взрослые.

Тони закрыл лицо руками, и в этот момент всё в нём сжалось. Слабость будто парализовала его, но душа продолжала кричать, пытаясь найти хоть какое-то убежище. Он не хотел слушать. Он не хотел знать, что всё ещё не закончилось. Но, глубоко внутри, в том месте, которое не обманывает, он знал, что Харрис прав. Всё ещё было живо. Тьма продолжала двигаться, и если он замолчит, если не скажет то, что должен — она найдёт кого-то другого, кого-то более уязвимого, кого-то, кто не сможет сопротивляться. И Тони это знал.

— А... а где... — его голос сорвался, как шёпот, но в этом шёпоте уже начинал рваться воздух. Он сглотнул, как будто с усилием проглотил колючку, и едва ли смог произнести следующие слова. — Где Грегори?

Это имя прорвалось из его груди, как раскат грома, который разрывает тишину. Оно стало точкой фокуса, реальностью, за которую Тони отчаянно хватался, пытаясь не утонуть в этом океане боли и хаоса. Грегори. Он был последней связью с нормальностью, с тем, что было *до* всего этого, когда мир ещё не рушился, когда жизнь казалась такой понятной и простой.
Харрис слегка приподнял брови. Он не удивился, что именно этот вопрос прозвучал первым. Наоборот, он ожидал его. С лёгким вздохом он откинулся назад, скрестив руки на груди, и сказал, как будто тщательно подбирая каждое слово:

— Грегори был с тобой всё это время. С самого момента, как ты потерял сознание. Он не отходил от тебя ни на шаг. Он держал твою руку, когда тебя выносили, он даже кричал на врачей, когда они пытались его оттащить. Сказал, что не уйдёт, пока не убедится, что ты в безопасности.

Тони замер. Слова Харриса пронзили его, как ледяные иглы, заставив каждую клетку его тела напрячься. Его лицо исказилось, а в глазах вспыхнуло что-то хрупкое и трогающее — почти детское. Чувство, которое он так долго прятал, растворяя в страхе и усталости. Он поднялся немного на локтях, как будто его тело само стремилось вперёд, не дождавшись согласия разума.

— Он... один там? — Тони едва произнёс это, почти прошептав. Голос сорвался, и каждое слово было наполнено болью. — С полицейскими?

Харрис кивнул медленно, внимательно следя за ним, словно боялся, что Тони вот-вот снова рухнет.
— Да. Он сейчас в другом кабинете. Мы заняли этот этаж на время, пока ты не можешь покинуть госпиталь.

С ним говорят... как со свидетелем. Я настоял, чтобы это было неформально. Он под нашей защитой, Тони. Я лично проверил. Но... он испуган. Очень хотел быть рядом с тобой. Его удержали только потому, что он сказал: «если Тони очнётся — позовите меня сразу».
Тони опустил голову, его пальцы сжались в кулак вокруг простыни так сильно, что костяшки побелели. Мысли стали мракобесными, как стая чайк, сорвавшихся в шторм. Он видел Грегори — сидящего в белой пустой комнате, окружённого взрослыми мужчинами с блокнотами и холодными глазами. Представлял, как тот, возможно, всё ещё держит в памяти последние моменты: крики, кровь, тот последний отчаянный толчок, с которым он вытащил Тони из той адской вентиляции.

— Он не должен быть там один, — прохрипел Тони. Его дыхание сбивалось, и сердце билось в груди с безумной быстротой. — Он... он не должен...

Он сдернул одеяло, пытаясь сесть, но мир сразу же поплыл перед глазами. Боль во висках вспыхнула, как вспышка молнии, и он инстинктивно схватился за голову, сжимая пальцами виски. Пространство вокруг стало мутным, как в тумане, и Тони едва не потерял равновесие, пытаясь встать. Его ноги задрожали, как у младенца, а простыня соскользнула с кровати, оставив следы кровяных капель от капельницы.

— Тони, стой! — Харрис резко встал, но не схватил его, зная, что сейчас любое прикосновение только усугубит его состояние. — Ты не можешь сейчас встать. Посмотри на себя. Ты ещё не можешь двигаться. Я обещаю тебе: он в безопасности. Но если ты продолжишь, ты просто упадёшь, и тогда ни ты, ни он не получат того, что вам нужно.

— Я... должен... к нему... — Тони с трудом поддерживал себя на локтях, глаза были залиты потом. Боль в голове становилась всё более тяжёлой, как гул, проникающий в каждый уголок мозга. Его лоб был мокрым от пота. Он шатался, падал обратно на подушку, тяжело дыша, словно только что вернувшись с глубокой подводной экспедиции.

Он зажмурился, в груди сжалось что-то  тяжёлое и тянущее. Вина. Стыд. Беспомощность.
— Простите, — его голос сорвался на полуслове, и в нём была такая боль, что казалось, будто она прорвётся через его грудь. — Я должен был... Я должен был держать его за руку... не он меня...

Харрис тихо, почти шёпотом, произнёс:
— Он не винит тебя, Тони. Он гордится тобой. Он просто... ждал, чтобы ты открыл глаза.

Слёзы текли по щекам Тони, но он даже не замечал их. Они просто катились, скатываясь с его лица, как дождь, который не прекращается, даже когда ты не хочешь его. Он был опустошён. Выгоревший. Но в этой тени, в этих слезах, ещё оставалась искорка надежды.
Харрис взглянул на часы, затем на дверь. Он вздохнул, как будто понимая, что время настало.
— Дай мне пять минут. Я поговорю с полицейскими. Мы устроим вам встречу. Но ты должен обещать мне одно — не вставать. Не бегать. Просто подожди. Он заслуживает увидеть тебя живым, а не с разбитой головой. Верно?

Тони с трудом кивнул, его голова опустилась. Еле заметно. Но в этом слабом жесте была сила. Он не мог бы ничего сказать сейчас, но в глубине души он знал: пока Грегори жив, пока они оба живы, всё ещё есть шанс. Всё ещё можно вернуть.

* * *

После ухода Харриса палата  погрузилась в странную, давящую тишину. Когда за детективом захлопнулась дверь, её мягкий щелчок отозвался в голове Тони выстрелом. Он почувствовал, как в воздухе стало невыносимо густо. Весь мир замер, как будто в комнате выключили не только звук, но и саму жизнь. Пространство вокруг становилось вязким, как туманное стекло в морозный день — мутным, глухим, всё в нём было пропитано чем-то неправильно живым, мертвым и невыносимо чуждым.
Палата была маленькой — настолько тесной, что казалось, сама кровать занимала почти всю её площадь. Стены выцветшие, бледно-желтоватые, с облупившейся краской, словно эта комната существовала в каком-то другом времени, в какой-то другой реальности. В углу — старая металлическая раковина с капающим краном, его постоянный стук — немая компания для Тони. Плитка на полу — серая, местами потёртая, с белыми разводами от чьих-то подошв и колес каталки. В каком-то забытом месте стояла тумбочка с перекошенной дверцей. На ней — пластиковый стакан с мутной водой, в котором плескались мелкие пузырьки. Он не был тронут, и Тони понял, что, возможно, стакан даже не предназначался для него.
Окно было покрыто тяжёлыми жалюзи, которые туго закрывались друг с другом, создавая ощущение, что свет — это что-то ненастоящее, что-то искусственное. Между жалюзи прокрадывались редкие полосы света, через которые медленно плавали пылинки, как сгустки тумана. Тони, сжимая пальцы в кулак, вдруг поймал себя на мысли, что эти пылинки двигаются быстрее, чем он сам. Как будто время сжалось, а мир вокруг потерял привычные ритмы. Пахло едко — смесью дешёвого антисептика, латекса, хлорки и старой больничной пыли, которую не до конца успели убрать. Под этим запахом скрывался слабый, но совершенно знакомый аромат крови. Его собственной крови. Он почти мог почувствовать её металлический привкус на губах, ощущать её холодные следы в венах.
Тони попытался двинуться, и каждый сантиметр бинта, обмотанного вокруг его головы, отозвался болезненной пульсацией. Боль была глухой, будто череп вот-вот треснет под этим давлением, а внутри головы нарастает невыносимый шорох. В горле стояла сухость, как будто он всю ночь дышал пылью, губы потрескались. Кожа была липкой, горячей, словно внутрь её проникла сама жара. Его тело было чужим, тяжёлым, абсолютно не поддающимся управлению. Он попытался перевести дыхание, но грудь сжала какая-то невидимая петля. Мысли путались, как оборванные провода, но одна из них продолжала настойчиво всплывать, возвращаясь, как тяжёлое эхо:
«Я жив. А Эллис — нет.»
Тони закрыл глаза, пытаясь уйти в темноту. Но темнота под веками была плотной, как водяная пелена, пульсирующей, заполняющей всё пространство, поглощая его изнутри. Но в этой тьме тут же всплыли картинки — глаза Кесси, пол, залитый кровью, вспышки света, резкие движения, тень за углом. Голоса. Образы. Маска...
Он резко открыл глаза и снова уставился в потолок. Тони сжал пальцы, его рука дрожала, как слабый клочок бумаги на ветру. Он не знал, сколько времени прошло. Минуты? Часы? Он не чувствовал времени, оно стало для него чем-то чуждым, затянутым, словно в плотной пелене. Он снова потерялся в своём теле, которое было ему незнакомо, в пространстве, которое теряло всякую значимость.
С усилием он повернул голову, как будто его шея была каменным шаром, а не суставами и мышцами. Его взгляд упал на дверь. Металлическая. С облупленной краской у ручки. За ней был коридор. Прямой, длинный. Он помнил его. Это был тот же самый коридор, в котором он когда-то ходил, когда ему было всё равно, когда мир казался тем, чем должен был быть. Это место с голыми стенами и бесконечным эхом. Свет из ламп дневного дождливого света, чёрно-белая плитка на полу, как на шахматной доске, что вела в никуда. Стены, покрытые пятнами, следами плакатов, которые когда-то висели с посланиями вроде "Дыши глубже" или "Ты в безопасности". Теперь они были сорваны или заклеены скотчем. Плакаты, с которых со временем слезала краска, как и с тех, кто здесь оставался.
И там, в этом коридоре, всё ещё были они. Полицейские. Люди. Точнее..так ему показалось - на деле там не было никого. Мир, который теперь казался Тони таким чуждым и враждебным, холодным. Мир, в котором он был всего лишь ребёнком с бинтами, в котором не было места для чувств. Мир, в котором он не мог найти слёз, только пустое, отчаянное чувство страха. Тони попытался сесть, но резкая боль в виске едва не вырубила его. Мир поплыл перед глазами. Чёрные круги, темнота и тошнота, которая подступала к горлу. Он рухнул обратно на подушку, захрипев и зажав рот, чувствуя, как внутри его тела всё пылает от паники, от беспомощности.
Из коридора вдруг донёсся чей-то голос. Он был резким, надломленным, как треск разрывающейся ткани. Это был чей-то крик — отчаянный, звучащий так, словно разорвал воздух. Тони сразу почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Затем раздался мужской голос, усталый, глухой, как будто он говорил через стену или сквозь какую-то невидимую пелену боли и усталости:

— Прекрати, Мия!

Тишина в палате, которая до этого была практически осязаемой, вдруг разбилась, словно стекло, и Тони дёрнулся, как если бы его собственная душа почувствовала этот удар. Он сжался, ощущая, как сердце, бешено колотящееся, отдаёт каждый удар в его грудь, как молот, заставляя его дыхание сбиваться. Что-то происходило там, за дверью. Он почувствовал это всем своим телом — там, в коридоре, разгоралось что-то большое, важное, пугающее. Что-то, что пахло болью, гневом, обидой и страданиями. Он знал, что это всё касается его. Это было о нём — о том, что он потерял, о том, что он уже никогда не сможет вернуть.

— Мия! Хватит! — мужской голос теперь был встревоженным, но усталым. Он прозвучал так, словно этот человек, что бы ни происходило, уже не верил в возможность остановить её.

— Заткнись! — ответил знакомый, громкий, срывающийся на крик голос девушки. Это был голос, переполненный горем, яростью, безумием. — Ты! Ты! Это ты сделал! Это ты убил его!

Он не мог больше оставаться в палате. Он с трудом поднялся с койки, его тело протестовало, каждое движение отдавалось болью, но он стиснул зубы и побрёл к двери. В голове всё кружилось, но что-то сильнее и важнее вытолкнуло его в коридор — невыносимое предчувствие, как если бы его тянуло туда, в эпицентр этой боли. Коридор встретил его холодом. Тони сразу увидел их. Мия. Та самая — рыжеволосая, с растрёпанными прядями, прилипшими к её заплаканному лицу. Глаза горели отчаянием, а в руках она сжала ворот куртки старшего юноши, вдавив его в стену. Она была не в себе, так сильно переполняла её злоба и отчаяние. Она навалилась на него всем телом, её ярость была столь бешеной, что она, казалось, становилась выше и шире самой себя. Её хрупкость исчезала, она становилась почти неестественно сильной, как буря, готовая всё разрушить.

— Ты украл у меня брата! Ты убил его! — голос её был пронзительным, кричащим, переполненным болью и яростью. Она не видела никого вокруг, кроме Тайлера, не замечала ничего, кроме своей мести.

— Мия, хватит! — Тайлер, тот самый парень с косичкой из Пиццаплекса, с которым она спорила, был старше и крепче, но явно не хотел причинять ей вред. Он не знал, как остановить её. Его пальцы, нервно тянущие её руки, были ловкими, но с каждым движением в них чувствовалась усталость, как у того, кто не может больше сдерживать поток.

— Ты не понимаешь, что говоришь! — его голос был тяжёлым, скрипучим, сдавленным.

— Я всё понимаю! Ты всегда думал, что я глупая! — Мия вскрикнула, её голос срывался. — Ты ведь всегда знал, каким он был! Ты знал, что он привяжется к тебе, как щенок! А ты... ты привел его туда! В это чёртово место!

Она не сдерживала себя, снова ударила его кулаком в грудь, словно в этот момент пыталась разрушить его не только физически, но и эмоционально. Тайлер отшатнулся, его лицо побледнело, но он схватил её за запястья. Его хватка была сильной, но не жестокой — он просто пытался её удержать. Всё вокруг кричало, но он пытался контролировать ситуацию.

— Да, мы встречались там! Но это не значит, что я хотел его смерти! — его голос стал глухим, как сквозь металл. — Он был не ребёнок. Он в любой момент мог отказаться. — он замолчал, стиснув челюсть, а в его взгляде появилась тень боли.

— Ты называл Пиццаплекс «вашим»местом... — голос Мии теперь был тихим, потрескавшимся. — А теперь это место его смерти! Если бы не ты - он бы никогда не пошел туда...!!! Он был не такой!! Это ты его таким сделал!!

— От куда тебе знать, как могло бы быть! — взорвался Тайлер, но в этот момент его голос стал глухим, разрывающим. Он оттолкнул её, не сильно, но достаточно, чтобы она покачнулась. — Ты хочешь всё свалить на меня? Хорошо. Я виноват. Но знаешь что? — его слова стали хриплыми, понижаясь в тоне.
— Я любил его. По-настоящему любил.
Мия замерла. Её дыхание стало быстрее, и она опустила руки, слёзы продолжали текти по её лицу, но теперь на его месте было что-то другое — что-то острое, уязвимое и болезненное.

— Да как ты можешь так говорить.. — прошептала она, как будто в её словах открывалась правда, которую она не могла признать. — Ты и он...

Тайлер тяжело вздохнул, как будто что-то великое и невыносимое, давящее на его грудь, вдруг отпустило. Он опустился на колени, руками касаясь своих, как будто заново открывая для себя его отсутствие.

— Не делай вид, что узнала об этом только сейчас. — его голос был тихим, и в нём была такая боль, что казалось, она могла быть ощутимой, как камень на груди. — Мы были вместе. Почти 5 лет. Скрывались, прятались. Но это были лучшие годы в моей жизни... а теперь всё, что у меня осталось — это ты, орущая на меня в коридоре госпиталя. Думаешь я хотел этого?

Мия стиснула зубы, сдерживая стон. Её рука была прижата к губам, как если бы она пыталась заткнуть тот ураган боли, который переполнял её.  Тони стоял в тени, его горло сжало от чувств. Он чувствовал, как его душу разрывает то, что он не знал, как пережить. Его глаза мутнели, он не знал, как действовать, но был частью этой сцены, частью всего, что происходило здесь. Каждый винтик был связан с чьей-то болью, чьей-то потерей, и каждый шаг в этой цепи был болезненным.
Мия вскинула голову. Её лицо было залито слезами, глаза красные, но в них вдруг вспыхнуло нечто новое. Острое, как нож. Уязвимое, как стекло. Её кулак метнулся вперёд, быстрый, резкий, как молния. Тот удар по Тайлера был жестоким, звуковым, как плоский, отголосочный хлопок. Тайлер дернулся, словно его пощёчили, но в этом был и шок, и поражение.
Мия покачнулась, ударилась о стену, и только это удержало её от падения. Она посмотрела на него с таким выражением, что Тони почувствовал, как её боль — как её ярость — стала почти физической, почти осязаемой.
Тони стоял, словно в замедленном времени, не в силах отвести взгляд от сцены перед собой. В ушах звенела тишина, но в её глубине неистово пульсировала боль. Каждый крик, каждое слово, что вырвалось из уст Мии, врезались в него, словно они были направлены прямо в его душу. Она обвиняла Тайлера в смерти Эллиса, и это казалось слишком личным, слишком болезненным, чтобы просто стоять и смотреть. Мия кричала, её лицо было искажено яростью, слёзы текли по щекам, но в её глазах горел не только гнев. В них была пустота, отчаяние. Она теряла того, кого считала братом, и каждый её укол был болезненной попыткой унять эту невыносимую боль. Тайлер же стоял неподвижно, стиснув кулаки, пытаясь найти в себе силы объяснить, что всё не так, как она думает. Но её слова, её обвинения были слишком тяжёлыми. Он слишком устал, чтобы сдерживать слёзы, слишком измотан, чтобы оправдываться.
Тони чувствовал, как его грудная клетка сжимается от того, что происходит. «Почему я здесь? Почему я снова всё наблюдаю со стороны?» Эта мысль пронзала его, пока он стоял в тени, пытаясь скрыться от всего. Но скрыться было невозможно. Он не мог уйти от этой боли, которая сейчас была так близка. Её боль, её крики... Он был частью этого. Неизбежно и страшно — он был частью этого разрушенного мира. И мысли о том, что его присутствие только усугубляет ситуацию, с каждым моментом становились невыносимыми. Он хотел бы выскочить из этого кошмара, убежать, но понимал, что не может. Всё, что происходит, слишком важно, чтобы просто отстраниться. Каждый взгляд, каждый крик, каждый укол был как нож, вонзающийся в его грудь. Он не мог понять, как это случилось. Как он оказался среди всех этих людей, где каждое слово было пронизано разочарованием, болью и невыносимым чувством утраты. Тони не мог сказать, что чувствует. Он не знал, что сказать. Только одно ощущение было ясным: он был частью этой боли.
Мия не могла воспринимать окружающий мир здраво. Всё, что она слышала, было как жужжание в ушах, как далёкий, глухой звук, который не мог пробиться через шторм эмоций, бушующих внутри. Голова кружилась от накатившей бурей боли и разочарования. Он стоял перед ней — Тони, как затравленная птица, её взгляд был полон растерянности и страха, будто сам воздух, наполненный криками и горечью, отравлял его. Она заметила, как его плечи напряглись, как в глазах мелькнуло что-то, чего она не могла понять, и его дыхание стало тяжёлым и прерывистым.
Мия почувствовала, как её грудь сжалась от отчаяния, от боли, связанной с тем, что она потеряла, и с тем, что она никак не могла найти ответ на мучительный вопрос. Страх за АБС, за смерть Эллиса, заставлял её двигаться как во сне — быстро, рвано, с неистовой решимостью. Она обернулась к Тони, её руки инстинктивно потянулись к его плечам, схватили их с такой силой, что он едва сдерживал хрип. Его лицо — пустое, безжизненное — только ещё больше усиливало её ощущение, что всё, что было, исчезло. Он был единственным, кто мог ответить. Он видел всё. Он был там.

— Ты! Ты всё видел! Ты был там! Ты видел их тела! Скажи! Скажи, кто это сделал! — её голос был искажён отчаянием и болью, рвущими её изнутри. Она чувствовала, как этот вопрос, как крик в пустоту, должен был вырваться, и она была готова выжать из него ответ, независимо от того, какой ценой. Её пальцы сжались вокруг его плеч, её тело прижалось к нему, как будто оно искало поддержки, но находило лишь пустоту.

Тони не мог ничего ответить. В его груди было что-то такое, что держало его в оцепенении, как будто слова, которые он пытался найти, не могли прорваться через темноту, что окутала его душу. Он закрыл глаза, и его голова закружилась, как в водовороте, а от боли, которая разрывала его внутри, его тело немедленно отреагировало, как в панике — в нем было слишком много всего, и всё это его разрывалось. Он видел всё, знал всё, но не знал, как сказать это. Это было слишком жестокое зрелище, слишком реальное, чтобы говорить об этом вслух.

— Мия, успокойся... — Тайлер, не выдержав, шагнул к ним, пытаясь сдержать её. Его голос был сухим, но в нём слышалась усталость. Он попытался отодвинуть Мию от Тони, толкнув её слегка в сторону, но она, не услышав его, вцепилась в Тони ещё крепче.

— Хватит, ты его убить можешь! Он только что пришёл в себя!

Но Мия была не в силах остановиться. Гнев и отчаяние, как огонь, разжигали её, не давая мысли остановиться. Она снова схватила Тони за плечи, сжимая их с такой силой, что его кожа под её руками горела от давления. Его глаза метались по комнате, но он не мог найти способ выйти из этого лабиринта. Она требовала правды, но он не знал, как ей её дать. Он сам был её жертвой.

— Он должен говорить! Он был там! Он знает, что случилось! — её голос был пронзающим, полный боли и отчаяния, и он снова сжался, как будто под ударом, как будто её крик пробивал его насквозь.

Тони пытался дышать, но воздух казался тяжёлым и вязким, как будто каждое дыхание отдавало болью. Сердце колотилось, но слова не могли найти выхода. Он был как запертый внутри себя, и единственное, что он чувствовал, — это безмолвная тяжесть того, что происходило. Но Мия не слышала ни его молчания, ни призывов Тайлера. Она продолжала трясти его, её слёзы лились, она не понимала, что теряет не только брата, но и остатки самоконтроля.
Тони стоял, как бы растворённый в тени коридора. В его сознании всё смешалось — слова, звуки, лица, крики. Мия продолжала настаивать, требуя ответа, но он не мог выдавить ни звука. Он был в этом, но одновременно будто исчез из этого мира. Он пытался разобраться в том, что происходило, но чем больше времени проходило, тем хуже становилось. Всё вокруг начало размываться.
«Она права, чертовски права. Я всё видел. Я был там. Но как мне это сказать? Как объяснить ей.. Как сказать, что я... я не смог их спасти?»
Его разум прокручивал один и тот же вопрос снова и снова, но ни один ответ не мог утешить его. Раньше Эллис был для него всем. Они с ним выросли вместе, пережили много. Он был частью его жизни, и теперь его не было. И это чувство оставалось с ним, разрывающее его душу на части, оставляя после себя только пустоту. Мия, несмотря на свою хрупкость, была полна ярости и боли. Она продолжала трясти Тони, как будто он мог бы сказать что-то, что сделает её боль меньше. Но он не мог. Он не мог ничего ей дать, кроме пустоты. Всё внутри него было заморожено. Всё, что он мог сделать, — это стоять, молчать и чувствовать, как боль разрывает его изнутри.
«Но почему я не могу говорить? Почему слова не могут выйти из моего горла?» — эта мысль не покидала его. Он чувствовал, как всё внутри него крутится, а воздух становится тяжелым, будто с каждым вдохом он заглатывает только тяжёлую, вязкую тьму.
Его дыхание становилось всё более прерывистым. Каждый его вздох был трудным и болезненным. Он пытался вернуть себе контроль, но его тело не слушалось. Он вцепился в стены, пытаясь выстоять, но под ногами у него уже не было твёрдой опоры. В его сознании было нечто сильнее страха — это была пустота. Она заполняла его целиком, как густой дым, затрудняющий дыхание, делающий каждую мысль затуманенной и несвязной.
«Мия... я понимаю твою боль. Но моя боль не меньше. И я не могу тебе помочь. Я не могу вернуть их. Мы оба их потеряли.» Тони знал, что это так, но эти мысли терялись, когда он смотрел в её глаза, полные боли и гнева. Каждый её взгляд был как укол, который проникал прямо в его сердце. Тайлер пытался вмешаться. Он пытался успокоить её, но, как это часто бывает, его слова становились только частью хаоса. Он был силён, и его усилия не были безразличны, но он тоже был сломлен. Он мог только пытаться её удержать, пытаться объяснить, что произошло, но все его попытки казались тщетными. Он был один из них, один из тех, кто не смог уберечь Эллиса и АБС. Один из тех, кто потерял их всех.
«Мия не понимает. Тайлер тоже. Но они все будут двигаться дальше. А я? Как я могу двигаться дальше? Как я смогу забыть? Как я смогу жить, зная, что я не сделал достаточно, чтобы их спасти?»

* * *

В этот момент, как спасение, ворвались полицейские. Один из офицеров сразу рявкнул, его голос был чётким, резким и сильным, как щит от тех эмоций, которые разрывали этот момент.

— Эй, прекратите! Хватит! — Он быстро подошёл к Мие, схватил её за плечи и оттащил от Тони. Другой полицейский, увидев, как Тайлер стоит, опустив плечи, подошёл к нему и увёл его в сторону. — Всё! Достаточно! Сохраняете спокойствие! — его слова были твёрдыми, но усталыми, как человек, который давно привык иметь дело с такими ситуациями.

Мия ещё несколько секунд пыталась вырваться из рук полицейского, её слёзы продолжали падать, но теперь она была вынуждена замолчать. Её дыхание прерывалось, но не из-за слабости, а от того, что она уже не могла продолжать бороться. Её лицо было искривлено от боли, но эта боль была неизбежна.
Тайлер стоял рядом с ней, молчал, как потерявший себя человек. Его глаза были тусклыми, потухшими, и он чувствовал, как мир вокруг него рушится, и нет способа его остановить. Он был бессилен.
Тони стоял в стороне, отстранённый от всего происходящего, но в нём тоже что-то сломалось. Он не знал, как поступить. Слова застревали в горле, не давая ему внятно выразить то, что он чувствовал. Но мысль, которая не покидала его, была однообразной и ясной, как тихий, но всё равно грохочущий звон в ушах:
«Я действительно всё видел... Но как сказать это вслух и не потерять себя?»
Мия резко дернулась, её тело в одно мгновение сжалось, как натянутая струна, и она вырвалась из рук полицейского. Она была на грани срыва, каждый нерв в её теле был в состоянии взрыва, и с каждой секундой боль и гнев только возрастали. Слёзы катились по её лицу, оставляя на щеках влажные следы, но в её глазах горела не только боль. Там было что-то яркое, дикое, ослепительное — смесь ярости и безнадежности, от чего мир вокруг начинал распадаться. В тот момент, когда она поняла, что всё это бесполезно — что все эти слова, споры и крики не могут вернуть Эллиса — она не смогла больше сдерживаться.

— Я не могу так больше! Я вас всех ненавижу! Ненавижу всех! — выкрикнула она, и её голос был таким сильным, что Тони почувствовал, как каждое слово пронзают его. Без обдумывания, без оглядки на то, что происходит вокруг, она повернулась и побежала. Её шаги были быстрыми, дробными, почти безумными. Она бежала, как будто стремилась убежать от чего-то невидимого и невыносимого, чего она не могла победить, что не давало ей покоя. Боль захлёстывала её, и она не знала, куда идти, но бег была единственным способом избавиться от неё — хотя бы на мгновение.

Тайлер, стоявший в полной растерянности, долго не мог осознать происходящее. Он замер на месте, как будто что-то внутри него замкнулось. Но через мгновение что-то в его взгляде изменилось. Он понял, что не может её оставить. Не может оставить её одну в этом состоянии, несмотря на весь этот хаос, на все боли и разрушения, которые они пережили. Это его долг перед АБС, перед тем, кто не смог поступить также в нужное время.

— Мия! Подожди! — крикнул он, но её шаги уже стали удаляться. Без раздумий он бросился за ней. Его ноги двигались решительно, как будто каждая клетка его тела ощущала её боль и стремилась помочь. Он знал, что это не просто гнев. Это был её способ пережить свою утрату. Она была на грани, и он чувствовал, как её буря поглощала её изнутри. Шаги Тайлера становились тяжёлыми, но его сердце билось так, как будто оно пыталось вырваться из груди. Он бежал за ней, не задумываясь, не чувствуя усталости, не думая о том, что он сам чувствует.

* * *

Тони остался один. Тишина, которая царила в коридоре, звучала гораздо громче, чем любой крик. Всё вокруг стало чуждым, нереальным, как будто воздух стал вязким, а пространство начало сжиматься. Он ещё слышал удаляющиеся шаги Тайлера и Мии, но они быстро исчезли за поворотом, и всё вернулось в пустоту.
Тони стоял, беспокойно теребя край одеяла, его мысли были разорваны. Он наконец не выдержал и, направив взгляд на полицейского, тихо спросил:
— Что Мия и Тайлер здесь делают? Почему они здесь?

Полицейский взглянул на него с каким-то мягким извиняющимся выражением. Взгляд его был усталым, но всё же проникнут сочувствием. Он сделал шаг в сторону, и, казалось, размышлял, как лучше ответить.

— Она надеялась, что ее брат жив — начал он, и его голос прозвучал тяжело, словно каждое слово было увязано в боли. — Когда тела доставили сюда вместе с вами, она была уверена, что всё это — ошибка, что его спасут, что он выживет. Она думала, что он просто потерял сознание, что с ним будет всё в порядке.

Полицейский замолчал на секунду, и Тони почувствовал, как его грудь сжалась. Он знал, что это была ложная надежда. Он знал, что по-настоящему она уже давно могла понять, что его друг мёртв, но, видимо, не могла признать это, не могла поверить в реальность.

— Она узнала о том, что он мёртв полчаса назад. — продолжил полицейский, его голос стал ещё тише, почти сдерживаемым. — И всё это время она не могла прийти в себя. Стояла, смотрела в пустоту. Она звонила родителям, чтобы они приехали. Но они так и не появились.

Тони почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он знал, что Мия была так привязана к АБС, так сильно любила его, что потерять его означало потерять саму себя. Боль, которую она переживала, была почти осязаемой.
Полицейский немного приподнял брови, пытаясь собраться с мыслями, прежде чем продолжить.

— Она позвонила и этому парню — его голос стал ещё более тихим. — Когда он приехал... между ними началась ссора. Даже не знаю, для чего тогда она его позвала.

Тони почувствовал, как что-то внутри него ломается. Он мог представить, как Мия, в своём горе и отчаянии, набрасывается на Тайлера, не понимая, как найти выход из этого хаоса. Она, скорее всего, не могла понять, как тот мог оставаться спокойным, как тот мог чувствовать себя виноватым, как и она сама. Он понял, что не было оправданий. Нельзя было сказать, что кто-то был более прав, чем другой, потому что все они переживали свою боль. Он взглянул на дверь, через которую они ушли, и мысленно проследил их шаги. Он пытался представить, как Мия ссорится с Тайлером, как они кричат друг на друга, пытаясь разобраться в том, что случилось, но, на самом деле, не видя в этом смысла. Он знал, что их не было и не будет ответов на эти вопросы, на эти обвинения.
Тони потёр лицо, чувствуя, как его руки снова начинают дрожать. Он чувствовал пустоту внутри себя. Всё вокруг него казалось чуждым, невыносимо холодным. Всё, что было до этого, казалось таким далеким и невозможным. Он снова оказался здесь, и в этот момент ему стало настолько невыносимо одиноко, что ему захотелось просто исчезнуть. Всё, что он пережил, казалось каким-то кошмаром, который нельзя было остановить. Это была бесконечная боль, которую нельзя забыть, и он не знал, как с этим справляться.
Полицейский снова взглянул на него, не в силах предложить утешение. Он знал, что все они стояли на краю пропасти, и никто не мог спасти их друг друга.
Тони тихо выдохнул, ощущая, как боль внутри его снова находит выход. Полиция отошла. Всё это было как сон, слишком странный и беспокойный, чтобы воспринимать его как реальность. Тони почувствовал, как его голова снова раскалывается. Он был в больнице, но всё, что произошло до этого, казалось каким-то кошмаром. Как будто он на самом деле не пережил всего этого. Всё внутри него было пусто, как в странном лабиринте, где не было выхода. Тони медленно опустился на холодный металлический стул, стоящий у стены, как будто не имел сил держаться. Он подтянул колени к груди, стараясь хоть немного найти опору. Его тело казалось чужим, и ему было трудно понять, что происходит с ним. Как будто каждое переживание, каждая эмоция отодвигалась в сторону, оставляя только пустоту.
Его мысли бурлили, но они не складывались. Всё, что он пережил, было слишком тяжёлым. Боль, потеря, разочарование... Как-то всё это было слишком для одного человека, и он не знал, как вернуться в реальность. Всё было размыто. Он пытался держаться, но его руки начали дрожать, а в груди сжималась пустота. Он почувствовал, как холод из коридора проникает в него, и он снова стал ощущать себя отделённым от всего. Его взгляд зацепился за двери палаты, за тем местом, где только что были Мия и Тайлер. Но теперь здесь ничего не было. Только пустое пространство и молчание, как если бы все звуки растворились в этой тишине. Тони вновь почувствовал тяжесть в груди, как будто что-то огромное и невыносимое давит на его сердце. Он пытался сдержать слёзы, но это было невозможно. Всё, что он пережил, все эти воспоминания, все его внутренние терзания не могли быть стерты. Он был здесь, и, несмотря на то что оставался в живых, внутри он чувствовал себя мёртвым.

* * *

Дверь приоткрылась с еле слышным щелчком, и коридорная тишина будто на миг застыла, прислушиваясь. В проёме показался детектив — высокий, вымотанный, с потемневшими под глазами кругами. Его лицо было как маска: напряжённое, сосредоточенное, но в уголках губ и в лёгком кивке головы читалась внутренняя мягкость, которую он не стал скрывать.

— Как и обещал, Тони. — тихо сказал детектив, и отступил в сторону, освобождая проход.

Грегори шагнул вперёд. Он будто не верил до конца, что это происходит на самом деле. Сначала просто стоял в дверях, вцепившись пальцами в край куртки, будто ищет в себе опору. Его глаза встретились с глазами Тони — и в этот момент все сомнения, весь страх, вся усталость, всё, что держало его на месте, исчезло. Грегори сорвался с места и бросился к нему, но не как к чему-то, что можно просто схватить и сжать, а как к тому, что может исчезнуть в любой миг, если слишком сильно надавить.
Он подбежал быстро, почти спотыкаясь, но, добравшись до кровати, остановился как вкопанный. Его грудь тяжело вздымалась от сдерживаемых эмоций. Он медленно наклонился и обнял Тони — аккуратно, нежно, будто тот был сделан из стекла. Он не сомкнул руки резко — нет. Пальцы дрожали, но в этом касании было столько любви, такой трепет, словно Грегори боялся, что стоит ему обнять крепче — и Тони исчезнет, как сон.

— Ты здесь... ты жив...! — прошептал он, и голос его сломался. Он прижался щекой к груди Тони, как будто пытался уловить звук его сердца, доказательство того, что всё ещё есть что-то настоящее в этом мире. Тони сидел, затаив дыхание, позволяя этим объятиям пройти сквозь него, как тепло. Он чувствовал, как Грегори дрожит всем телом — не от холода, а от того, сколько боли и надежды сплелось в его движениях. Он медленно поднял руку и обнял его в ответ — чуть сильнее, чем сам ожидал. Потому что это был он. Его Грегори. Его опора. И он тоже боялся, что всё исчезнет, если не удержать.

— Я боялся, что больше тебя не увижу.. — выдохнул Грегори. — Когда я услышал, что ты... Я не знал, что делать. Ты меня чертовски напугал!

Он говорил не прерывая объятий, словно каждое слово вытекало из него вместе со слезами, которые он уже не мог сдерживать. Его слёзы падали на простыню, оставляя тёплые, крошечные пятна. Он не плакал громко — это было тихое, сдержанное горе, которое, тем не менее, било в самое сердце. Тони прижал его крепче, как только мог. И вдруг понял: этот момент — несмотря на всё пережитое — был живой. Он был реальностью.
Тони смотрел на него, затаив дыхание. Мир на мгновение перестал существовать — остались только они вдвоём в этой выжженной, мёртвой тишине. Слова Грегори будто ударили в грудь: он видел... он действительно видел тела.

— Ты... — Тони не сразу смог закончить фразу. — Ты видел их? Эллиса... АБС?..

Грегори медленно кивнул, как будто сам боялся признать это вслух. Его губы чуть дрогнули, голос был хриплым и неуверенным:
— Я... да. Я... Я был там. Почти сразу. С полицией. — Он на мгновение зажмурился, будто в голове снова всплыла та сцена. — После того как ты начал говорить про маску и нулевой этаж, они всё поняли. Поняли, куда идти. Ты уже был без сознания... а я... я просто пошёл за ними. Не знаю зачем. Просто... нужно было.

Он замолк, руки сжал в кулаки. Глаза затуманились. Тони видел, как он борется с воспоминаниями — не хочет говорить, но не может молчать.
— Мы открыли ту дверь... — продолжил Грегори, его голос стал глуше, срывался на шёпот. — Она была тяжёлая. Пахло... как в гниющем подвале. И потом — я увидел их. Они лежали... рядом. Неподвижные. Страшно тихо. А вокруг... кровь. Столько крови. На полу. На стенах.

Он на мгновение закрыл лицо ладонями, голос стал дрожащим:
— Я думал, что тоже потеряю сознание. Я... Тони, я никогда не видел ничего страшнее. Я ведь ужасно боюсь крови, я не говорил раньше? А Эллис... — его голос задрожал. — Он выглядел так... будто всё ещё хотел встать. Как будто... не смирился. Мне было так плохо..я по прежнему не верю..

Тони опустил взгляд. Его собственная грудь сжалась, как в тисках. Он не знал, что Грегори видел всё это. Думал, что тот остался снаружи, защищённый хоть как-то от этой реальности. Но оказалось — Грегори был с ним во всём. И сейчас это причиняло боль ещё сильнее.
— Прости, — выдохнул Тони, почти не слышно. — Я не хотел... Я не знал, что ты пойдёшь туда.

— Я должен был, — тихо ответил Грегори. — Я должен был убедиться. Понять, что всё это правда. Чтобы... не оставалось иллюзий.

Он посмотрел Тони прямо в глаза — в этом взгляде было всё: ужас, боль, и невероятная преданность.
— Когда я увидел тебя, без сознания, рядом с врачами... — он стиснул зубы, — я подумал, что тоже тебя теряю. Я больше не вынесу этого. Понимаешь? Ни одной потери больше.
Тони не ответил. Просто обнял его. Сил у него было немного, но всё, что он чувствовал, он вложил в этот жест. Обнял крепко, так, как будто и сам боялся, что вот-вот снова всё исчезнет.

Детектив, который всё это время стоял немного поодаль, наблюдая за тем, как Тони и Грегори обмениваются этими искренними, болезненными словами, наконец сделал шаг вперёд. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах появилась серьёзность, уже не та служебная, формальная — скорее, человеческая, заинтересованная.
Он мог заметить, что парень явно что-то знает, что-то важное. Возможно, что-то, что он сам не успел понять. Он выждал паузу, прежде чем спросить:

— У тебя есть наводки, кто убийца? — его голос был спокойным, но с ясным оттенком настороженности. Он не торопился, давая Тони возможность заговорить. — Ты ведь сам много времени посвятил расследованию. Наверное, есть какие-то мысли?

Тони несколько секунд молчал. Его сердце колотилось в груди, и ощущение, что он стоит на грани, не отпускало его. Он посмотрел в глаза детективу и почувствовал, как с каждым мгновением ему становилось легче. Он был уверен в своём выводе. Он знал, что это был единственный правильный ответ.

— Ванесса, — сказал Тони тихо, но уверенно. — Она работает в пиццаплексе. Ей принадлежит маска. Маска в виде кролика, которую я нашел. Я видел запись сеанса у психолога, где она говорила, что некая сущность кролика контролирует её, заставляет её убивать. Она даже набросилась на психолога, когда пыталась бороться с этим.
Детектив не сразу ответил, но его лицо слегка изменилось. Он откинулся назад, переводя взгляд на окно, будто пытаясь переварить услышанное. Это было странно, но в то же время убедительно.

— Маска кролика... — сказал он, морщась, словно пытаясь осмыслить, что Тони только что сказал. — И ты говоришь, что она носила её? Ты уверен в этом? Ты видишь связь?
Тони кивнул, не отрывая глаз от детектива.

— Да, — сказал он. — Маска в виде кролика, и в какой-то момент она призналась, что эта сущность её контролирует. Она верит, что кролик заставляет её убивать. И... у неё были пропуска для служебных зон пиццаплекса. Там, где хранились тела и где я их нашел.

Детектив задумался, его глаза расширились от удивления. Он знал, что Тони мог быть целеустремлённым, но не ожидал, что он раскопает настолько важные детали, которые могли бы полностью изменить ход расследования. Он не сказал ничего, просто продолжал слушать, с каждым словом всё больше осознавая важность того, что парень рассказал.

— Это... — начал детектив, но слова не приходили. Он был заинтригован, но не знал, как выразить свой удивлённый интерес. — Это впечатляюще, Тони. Ты действительно проделал большую работу, чтобы дойти до этого. Мне бы хотелось увидеть твой план, твои записи. Я должен понять, как ты дошёл до таких выводов и в целом узнать историю твоего расследования. Ты прямо как маленький Шерлок. Это действительно впечатляет.

Но в этот момент что-то в Тони изменилось. Он почувствовал, как его лицо побледнело, а внутри всё сжалось. Он не хотел быть похожим на кого-то ещё. Он не хотел быть «маленьким Шерлоком». Слова детектива казались ему сейчас слишком неуместными.

— Пожалуйста, больше не называйте меня так, — сказал Тони, его голос был твёрдым, но не грубым. Он даже немного стиснул челюсти, ощущая, как напряжение увеличивалось.

Детектив застыл на секунду. Он был готов продолжить разговор, но, видя реакцию Тони, понял, что это действительно важно для него. Он несколько раз взглянул на парня, а затем, сдержав лёгкую усмешку, ответил:

— Извини, Тони. Я не хотел тебя обидеть. Ты прав — не самое лучшее позывное.

Тони молча кивнул, но его взгляд остался серьёзным. Он знал, что сделал правильное дело, но то, что было впереди, не переставало тревожить его. Он снова почувствовал тяжесть ситуации, осознавая, что всё только начинается.

* * *

Детектив, завершив все формальности в отделении, привёз Тони и Грегори к дому Тони. Машина тихо покатила по ночному городу, за окнами мелькали огни, но в салоне царила тишина. Тони сидел в углу, прижав руки к коленям, и пытался сосредоточиться на чём-то, чтобы не думать о том, что его ждёт дома. Грегори рядом был молчалив, но как-то неестественно насторожен — он чувствовал напряжение Тони и сам испытывал схожее беспокойство. Все знали, что возвращение домой — это не просто физический акт, а настоящий вызов, с которым Тони приходилось сталкиваться каждый день.
Когда машина наконец остановилась у дома, Тони почувствовал, как в груди сжалось. Он не был готов возвращаться в это место, не был готов снова оказаться в этом аду, где его ждали всегда одни и те же обвинения. Дом, который всегда казался ему чужим, где стены шептали о разочарованиях и о том, как его не понимают. Но выбора не было. Детектив молча наблюдал за ним в зеркале заднего вида, зная, что это будет нелегкий момент. Он знал, что для Тони всё только начиналось.
Тони вздохнул, его рука дрожала, когда он открыл дверь машины и вылез наружу. Его шаги, казалось, становились тяжелее с каждым мгновением, как будто сама земля сопротивлялась его возвращению. Грегори следовал за ним, но молчал, его лицо было неподвижным, однако в его глазах читалось беспокойство и некая поддержка. Он понимал, что этот момент был важен для Тони.
Подходя к дому, Тони замедлил шаг, чувствуя, как всё внутри его сжимается. Страх, тревога, раздражение — всё смешивалось в его душе. Всё, что он хотел — это убежать, просто уйти отсюда навсегда, но он не мог. Он не мог оставить это место позади, потому что оно было его домом. Он зажал в кулаке дверную ручку, словно пытаясь выиграть немного времени, и, в конце концов, сделал шаг вперёд.
Открыв дверь, его сразу охватил знакомый запах — запах этого места, запах напряжения и прошлого. Лестничная клетка встретила его холодным, почти враждебным воздухом, в котором всё было так, как и раньше. Тони чувствовал, как его сердце начинает биться быстрее, его дыхание становится коротким, а внутри начинает разгораться ощущение неизбежности. Всё будет по старому сценарию.
И, конечно же, он не ошибся. Мать уже стояла в прихожей, её лицо было покрасневшее от ярости, а руки сжаты в кулаки, как будто она собиралась в любую секунду что-то уничтожить. Она заметила их почти сразу и, не говоря ни слова, начала сыпать на Тони обвинениями, как горячими камнями.
Когда Тони и Грегори подошли к двери, воздух вокруг стал казаться тяжёлым, почти вязким. Тони чувствовал, как его руки начинают немного дрожать, а сердце учащенно бьётся в груди. Он не был готов возвращаться сюда — домой, где каждый угол был наполнен воспоминаниями о том, что всегда было не так. Его мысли снова вернулись к воспоминаниям о её криках, о том, как мать всегда считала его виноватым. Но когда дверь открылась, он и Грегори молча вошли внутрь.
Как только Тони шагнул в прихожую, он почувствовал, как напряжение сразу усилилось. Всё было как прежде — тот же запах, тот же холодный свет, который всегда создавал ощущение зажатости и клаустрофобии. В его груди сжалось, и он пытался сосредоточиться только на своих шагах, но тут услышал её голос. Мать, как всегда, была готова к буре, её слова сжигали воздух.

— Тони, ты опять за свое! Ты обещал мне, что больше не будешь этой чертовщиной! — её голос был как молот, ударяющий по его нервам, и Тони почувствовал, как его тело напряглось, как под кожей начало пульсировать раздражение и тревога.

Он посмотрел на Грегори — тот, не говоря ни слова, прижался к стене, и Тони видел, как его лицо было напряжено, будто он сам чувствовал всю тяжесть момента. Тони понимал, что это будет не просто. И прежде чем успеть ответить, он почувствовал, как тот самый голос детектива раздаётся в комнате, прерывая мать.

— Не думаю, что таким образом можно говорить с сыном, — сказал детектив, спокойно вставая между Тони и матерью.
Тони замер, сдерживая дыхание, и, не осознавая этого, поспешно шагнул в тень лестницы. Быстро прошмыгнув мимо двери, он оказался в тёмной части дома, и, облокотившись на перила, спрятался. Грегори сделал тоже самое. Он не хотел быть частью этого разговора. Не хотел слушать, как его мать снова будет кричать, как её слова снова отравят всё вокруг. Он слышал, как детектив продолжает говорить, его слова были тихими, но твёрдыми, они словно намеренно прокладывали мостик между ним и матерью. Всю эту сцену Тони наблюдал издалека, стоя на второй лестничной клетке, и в его груди сжималась не только тревога, но и какое-то чувство беспомощности. Он не мог понять, зачем снова ввязываться в это. Он бы хотел просто исчезнуть, чтобы не слушать, как она будет вновь и вновь обвинять его. Снова разочарование. Но каждое её слово было словно ударом в его душу. Она снова пыталась доказать, что он всегда виноват, что все его действия ведут к проблемам, что всё было бы хорошо, если бы он просто "вел себя нормально".
Он почувствовал, как его плечи опускаются, когда мать снова начала выкрикивать обвинения, критикуя его за разбитое окно и всё, что случилось в Пиццаплексе. Это были те же слова, что он уже слышал много раз, и они по-прежнему больно били его по живому.

— Да что вы понимаете! — снова её голос, полный негодования, эхом прокатился по дому. — Тони, ты снова влез в чужие дела, и теперь Пиццаплекс требует деньги за ремонт окна! Ты пообещал мне, что больше этого не будет! Ты повторяешь те же ошибки, те же...
Тони сжал зубы и посмотрел на Грегори, который стоял рядом, не двигаясь, с выражением лица, как будто он тоже чувствовал, как тяжело всё это даётся Тони. Он знал, что не может вмешаться. Всё, что он хотел — это просто быть где-то в стороне, не слышать, не быть частью этой сцены. С каждым словом матери он ощущал, как растёт стена отчуждения между ними, и не знал, что делать с этим ощущением, что делать с её взглядом, полным разочарования.

Когда детектив сделал свой шаг вперёд и спокойно обратился к матери Тони, в комнате словно всё замерло. Он понимал, что разговор с ней будет не из лёгких, и его задача — не только защитить Тони, но и постараться убедить женщину, что её сын не просто создаёт проблемы, а действительно помогает раскрывать преступления.

— Миссис, — начал он спокойно, его голос звучал твёрдо, но с элементами сочувствия. — Я понимаю, что вам сейчас тяжело. Но вы должны понять, что ваш сын стал героем, хотя, возможно, этого не ощущает. Он помог раскрыть несколько убийств, предотвратил возможные трагедии. И вся полиция в городе об этом знает. Мы все благодарны ему за это. Тони — не просто подросток, который занимается глупостями. Он сражается за правду. И я буду с ним. Я возьму на себя ответственность и буду контролировать его действия, чтобы он не повторял своих ошибок. Но прошу вас, не кричите на него. Он не заслуживает этого.

Глаза матери Тони метались по комнате. Она явно не ожидала, что детектив встанет на сторону её сына. Строгое лицо, на котором всегда было столько недовольства, теперь было немного растеряно. Мать Тони несколько секунд стояла в молчании, её кулаки сжались, но она уже не кричала. В её глазах читалась не столько ярость, сколько усталость и растерянность.

— Ладно, я согласна, — её голос стал мягче, но всё ещё в нём ощущалась подавленная злость. — Но только потому, что вы настаиваете. Однако, если что-то снова пойдет не так, я буду разбираться. Я не позволю, чтобы это всё продолжалось без конца.

Детектив кивнул, не поддаваясь на её вызов. Он знал, что будет продолжать работать с Тони, и не собирался отпускать его из-под своего контроля.

— Я понимаю, миссис. Мы с вами на одной стороне в этом вопросе. И я буду контролировать ситуацию, чтобы всё прошло как можно лучше для вашего сына.

Затем он повернулся к Тони, который стоял сзади, спрятавшись за детективом, словно ожидая развязки. Их взгляды встретились, и Тони, хоть и был благодарен, не мог скрыть своего удивления. Он не ожидал, что кто-то встанет на его сторону. Особенно, когда речь шла о его матери, которая всегда воспринимала его попытки расследований как очередные проблемы. Детектив снял свою шляпу в жесте уважения, подмигнув Тони. Это был момент, который сам по себе говорил больше, чем слова. Тони почувствовал, как на душе становится легче, несмотря на весь накал ситуации.
Когда детектив подошёл к выходу, мать Тони не сказала ничего. Она не смотрела ему в глаза, её взгляд был пустым, как будто весь её гнев теперь выдохся. Тони чувствовал, как её эмоции смягчаются, и наконец, она не разразилась новыми словами. Просто с грохотом закрыла дверь. Этот звук был таким громким, что Тони почувствовал, как вибрируют стены.
Он хотел обнять ее, хотел извиняться на коленях столько раз, сколько ей самой вздумается. Он хотел ее обнять, как в детстве: прижаться и никогда не отпускать. Тони всегда так делал, потому что раньше боялся грозы. И она никогда не отказывала, называя свои объятия «домиком». И это действительно помогало. Сейчас же, Тони даже не мог к ней подойти - невидимый барьер от которого хотелось провалится под землю, вырыть себе могилу и закопать себя полностью.
В комнате сразу стало тише, и Тони, хоть и чувствовал облегчение, всё ещё ощущал тяжесть в груди. Грегори, за всё это время не проронив ни слова, подошёл к Тони и тихо сказал:

— Пойдём наверх. Хватит с нас этого.

Тони кивнул и, не оглядываясь, направился по лестнице. Он чувствовал, как его нервы немного расслабляются, но в его сердце оставалась пустота от слов матери, которая, как всегда, не смогла понять его. Всё это было слишком сложно, и пока он не знал, как с этим справиться. Но хотя бы сегодня у него было ощущение, что он не один. Тони с Грегори поднялись в его комнату, закрыли дверь. Тони сел на кровать, поглощённый собственными мыслями. Стены его комнаты казались такими тесными, как никогда, и воздух был настолько тяжёлым, что его буквально выдавливало изнутри. Он чувствовал, как его нервы напряжены до предела, особенно после того, как мать снова начала свои обвинения. Слишком много всего накопилось за последние несколько дней, и он был готов взорваться. Но сейчас было не до этого.
Затем, как будто в ответ на его внутренний дискомфорт, он услышал шаги. Это были шаги матери. Она поднималась по лестнице. Тони сжался в себе, будто пытаясь стать невидимым. Он знал, что она не оставит его в покое. Он был уверен, что сейчас начнётся новый приступ её ярости. Он закрыл глаза, надеясь, что её действия будут не более чем пустым угрозами, но в душе уже было ясно — она не уйдёт, пока не получит то, что хочет.
Через несколько секунд он услышал звук, который наверняка уже был знаком — её пальцы сжались вокруг дверной ручки и начали дергать её, пытаясь открыть дверь. Тони оставил всё как есть и не двигался. Он молчал, пытаясь как можно сильнее заглушить свои мысли. Он понимал, что если откроет эту дверь, то столкнётся с её криками, обвинениями и, возможно, даже нечтом большим. Он не был готов к этому. Сегодня, возможно, даже больше, чем раньше, ему нужно было скрыться. Словно, откровенно закрывая дверь своей жизни, он запер её на ключ. Пусть она останется снаружи.
Но мать не оставила его в покое. В её голосе была не просто злость, а настоящая ярость. Она рвала и метала, и Тони услышал, как её гнев накатывает на его дверь.

— На этот раз тебе повезло, что ты нашёл себе «защитника», который тебя лелеет. Сразу забыл о матери? Мама теперь плохая, да?  — её слова звучали сквозь дверь, полные отчаянной силы, готовой разрушить всё вокруг.

«Нет! Совершенно нет!» Тони почувствовал, как всё внутри его сжимается. Он сидел в тишине, словно пытаясь закрыть себе уши. Он знал, что ей не удастся сломать его таким образом, но её слова, как всегда, больно поразили его. Он был уверен, что эта ситуация не кончится так, как ему бы хотелось.
Минуты тянулись, но мать, казалось, не могла уйти. Она продолжала дергать за ручку, и её шаги то стихали, то вновь становились громче. В какой-то момент Тони почувствовал, что, несмотря на всю свою решимость, не может продолжать сидеть и молчать.
Он понимал, что рано или поздно она уйдёт. Он просто не знал, когда это произойдёт. Так было всегда. Однажды она сняла замок с его двери и запретила закрывать дверь принципе, подозревая Тони в том, что тот в силу своего возраста не мог понять. Эллис нашел ненужную затворку в гараже дедушки и отдал ее Тони. От непривычки он так ей никогда не пользовался. До этого момента. 
Грегори всё это время сидел молча, не пытаясь вмешиваться. Он был рядом, и этого было достаточно. Тони чувствовал благодарность за то, что его друг не стал его спасать от матери, а просто оставался в тени, готовый поддержать, когда это будет нужно. Но всё же он не мог не извиниться. В конце концов, его мать была его матерью, и как бы он её не ненавидел, ему не хотелось, чтобы Грегори её ненавидел. Хотя тот точно этого не делал. Грегори, похоже, был просто готов простить всё и всех. По крайней мере сейчас.

— Извини за мою мать, — сказал Тони, не зная, что ещё добавить. Его голос звучал неуверенно, словно он всё ещё искал свои слова.

Грегори, тем не менее, не стал отвечать с какими-то философскими рассуждениями или утешениями. Он просто посмотрел на него, и в его глазах отразилась простая, честная доброта.

— Не извиняйся, Тони. Это не твоя вина. Ты не можешь контролировать поведение других людей. И твоя мать... Ну, она твоя мать. Это не твой выбор, и ты не обязан решать всё за неё. Я давно хотел тебе это сказать. — Он сделал паузу и добавил с лёгкой улыбкой: — Ты сам знаешь, что лучше сделать для себя. Я уверен в этом.

Тони кивнул, чувствуя, как его плечи немного расслабляются. Слова Грегори сделали всё немного легче. Это было просто, но иногда простые слова становились самыми нужными. На этот момент это было всё, что ему нужно было услышать. Тони снова сел на кровать и закрыл глаза. Всё, что было с ним в последние дни, казалось каким-то кошмаром, но в глубине души он знал, что он будет справляться с этим. С поддержкой Грегори и собственной решимостью. Он услышал, как с улицы доносится глухой звук закрывающейся двери — это была его мать. Но для Тони это было не конец, а просто пауза.
Тони и Грегори лежали на кровати, поглощённые безмолвием, которое царило в комнате, как тяжёлая, почти осязаемая тьма. Каждое слово, которое могло бы прорваться из их уст, оставалось невыраженным, потому что в этот момент не было ничего важнее, чем этот момент молчания. Они смотрели в потолок — деревянный, слегка желтоватый, под которым тускло мерцал свет от лампы, отражавший на поверхности маленькие тени, что то и дело поднимались и исчезали, как мысли, которые то приходят, то уносятся в темноту. За окном непрерывно лился дождь. Его ритмичные удары по стеклу казались почти болезненными, такими настойчивыми и яростными, что они заполняли пространство вокруг, вытесняя всё остальное. Шум дождя стал нарастать, словно мир вне комнаты с каждой секундой становился всё более далёким и несущественным. Его звук стал таким же невыносимым и тяжёлым, как молчание, которое обвивало Тони и Грегори. Весь мир за этими четырьмя стенами был как экран, размытый и искажённый, не дающий ни начала, ни конца.
Тони ощущал, как тяжесть этого молчания проникает в его кожу, в каждый уголок его сознания. Он не знал, что сказать, потому что не было слов. Его мысли вихрем крутились вокруг одной лишь идеи: всё, что происходило, казалось слишком большим и слишком тяжёлым, чтобы просто оставить это позади. Всё, что он пережил, всё, что они пережили, будто нависало над ним, не давая спокойно дышать. Мать, её крики, её обиды, её обвинения — они звучали как эхо в его голове. Он не мог выкинуть их, и это мучило его. И в этом было что-то невыносимо одинокое. С каждой секундой становилось всё сложнее найти в себе силы для того, чтобы бороться. Казалось, весь мир наваливался на него, и каждое событие, каждое решение, которое он принимал, становилось частью этого бесконечного кошмара.
Грегори лежал рядом. Его тишина была такой же тяжёлой, как и молчание Тони. Он не говорил ничего, зная, что сейчас, в этот момент, каждое слово, которое могло бы выйти, стало бы лишним. Но Тони знал: Грегори переживал, как и он. Он не знал, что переживает, но чувствовал это. Всё, что их связывало, казалось теперь особенно важным. В его молчании была поддержка, и это единственное, что могло немного облегчить Тони. Тони медленно повернул голову в сторону Грегори. Он видел, как тот лежит, почти не двигаясь, взгляд которого был сосредоточен в одну точку, в темноту. Тони снова ощутил тяжесть в груди. Все его чувства, всё его восприятие мира стали такими размытыми. Всё казалось таким далёким. И тут, наконец, он решился, не зная даже почему, на то, чтобы произнести те слова, которые давили на него уже так долго:

— Я не хочу больше быть детективом... — его голос был тихим, почти шёпотом. Он будто боялся, что эти слова нарушат хрупкую тишину. — Я просто... хочу жить. Просто... жить.

Тони не знал, что он ожидал от Грегори, но, наверное, хотел какого-то понимания. Хотел хоть какого-то отклика на его чувства, которые были столь глубокими и болезненными. Но Грегори ничего не сказал сразу. Он просто повернул голову, и их взгляды встретились. В его глазах Тони увидел то, что невозможно было объяснить словами. Грегори знал. Он знал всё, что Тони не мог выразить. И этого было достаточно.
Грегори просто прошептал: — Я знаю.
Эти два слова, простые и короткие, но такие искренние, были для Тони как орудие разрушения всех тех стен, что он так долго строил вокруг себя. В них не было утешений, не было попыток облегчить его боль, не было ничего лишнего. Это были просто слова, полные понимания, которые были именно тем, что Тони так долго искал. Тони почувствовал, как его сердце замерло, а внутри всё как будто немного утихло. Эти слова принесли ему облегчение, но не потому, что Грегори пытался что-то изменить. Нет. Он просто дал Тони понять, что его чувства и переживания не остались незамеченными. Что он не один.
Тони снова повернулся к потолку, его взгляд затуманился. В его душе было много боли, но что-то внутри тоже начинало менять его восприятие. Он знал, что не может просто забыть, что пережил, не может оставить этот кошмар позади. Но он также понимал, что ему не нужно быть одному в этом. Тишина, которая наполнила комнату, была не просто тишиной. Это была тишина, наполненная взаимным пониманием, поддержкой и каким-то невыразимым согласием между ними. И этого было достаточно.
В ушах Тони звенел однообразный стук дождевых капель, бьющихся о стекло. Этот звук был почти успокаивающим, как монотонная мелодия, что обволакивает, погружает в какой-то другой мир, где нет боли, страха и тревог. Его мысли, как всегда, вились между прошлым и настоящим, а чувства переливались от боли к странному облегчению, которое он не мог полностью понять. Всё, что произошло в последние дни, словно было не частью его жизни, а какой-то далёкой, чуждой реальности: смерть Эллиса, расследования, убийства, тайны Пиццаплекса... Всё это было как туман, который исчезает, как только ты пытаешься к нему приблизиться. Но вот он — здесь, в своей комнате, в окружении привычных вещей, где нет следов того хаоса, который он пережил. Нет ни шума, ни страха, есть только тишина. И Грегори.
Грегори. Тот, кто был рядом. Кто лежал с ним, не судил, не спрашивал. Просто был. Тони повернул голову в его сторону, и в темноте увидел, как тот лежит неподвижно, взгляд устремлён в потолок. В этих глазах было нечто, что, как магнит, притягивало Тони. Это была не просто дружба, не просто понимание — это было что-то большее, что заставляло Тони чувствовать, что, возможно, не всё потеряно. Не было слов, не было объяснений. Но было тепло. Это тепло, которое не могло быть случайным, которое Тони чувствовал как нечто родное и нужное. Он сдвинулся чуть ближе, ощущая, как его сердце начинает биться быстрее. Желание было сильным и неотвратимым — он хотел сказать то, что давно сидело в его груди, что в нём томилось. Он не знал, как правильно выразить это, не знал, что будет после этих слов, но он не мог больше молчать.

— Я бы хотел просто остановиться... — его голос был тихим, почти еле слышным, как если бы он боялся нарушить эту хрупкую тишину, которая казалась единственным спасением. — Просто быть с тобой. Ты и я и..Эллис.., без всего этого... без всех этих ужасов. Просто... просто быть.

Он знал, как странно это звучит. Как если бы всё, что было раньше, не имело значения. Но в этот момент для Тони всё было простым: просто быть с тем, кто рядом, кто его понимает, кто не будет спрашивать лишнего. Это была не просьба. Это была нужда, которая жгла его изнутри уже долгое время, но которое он так долго не мог объяснить и признать. Он хотел этого. Хотел больше, чем когда-либо. Взгляд Грегори продолжал оставаться на потолке, и Тони почувствовал, как его собственное сердце начинает сжиматься. Он боялся, что сказал слишком много, что мог бы напугать, оттолкнуть. Но в глазах Грегори не было сомнений, не было страха. Там было тепло, поддержка и что-то более глубокое — привязанность, которая тянула их друг к другу.
И прежде чем Тони успел произнести хоть одно слово, Грегори наклонился к нему и прижал его к себе. Это было мягко, но уверенно, как будто всё было неизбежно, как если бы этот момент давно ждала сама вселенная. Грегори не торопился, не стремился что-то доказать. Он просто был рядом, его дыхание было ровным, а его руки обвили Тони с такой нежностью, что весь мир вокруг исчез. Тони почувствовал его тепло, почувствовал его заботу и вдруг осознал, что этот момент был тем, что он так долго искал. Тони, не в силах сопротивляться, обнял Грегори в ответ. Он прижался, как если бы боялся, что это может исчезнуть, что всё это — просто очередной мираж и он вот-вот проснется или снимет Маску. И в этот момент вся тревога, весь страх, вся боль, которую он чувствовал, исчезли, как в небесах, когда ночной шторм уступает место первому свету. Это было нечто простое и настоящее — два человека рядом, без лишних слов, без лишних обещаний. Грегори молчал, но его прикосновения говорили всё. Его рука нежно легла на спину Тони, создавая ощущение безопасности, защищённости. Тони почувствовал, как его тело расслабляется, как его разум, наконец, успокаивается. Он закрыл глаза и позволил себе забыться в этом мгновении. В этот момент он не нуждался ни в словах, ни в объяснениях.
  Грегори, который молча лежал рядом, заметил, как Тони начинает успокаиваться. Он почувствовал, что момент близок, и его сердце слегка ёкнуло. Словно это был сигнал — они наконец нашли друг друга в этой тишине, в этой комнате, где никто и ничего не могло потревожить их. Грегори едва слышно прошептал, почти неразличимо для Тони:

— Я тоже бы хотел этого.

Тони не сразу понял, что эти слова — это не просто пустые слова, сказанные от руки. Он не был готов к такому откровению, не ждал, что Грегори, который всегда был сдержанным и не говорил о себе, может так открыться. Но когда эти слова прозвучали, что-то внутри него смолкло, и он почувствовал, как его грудь наполняется лёгкостью, словно груз, который он носил с собой так долго, растворился. Его сердце сделало плавный, почти незаметный толчок. Это было неожиданно, но в то же время так естественно, как будто в этих словах скрывалась вся суть того, что он и сам чувствовал, но не мог выразить.
Они продолжали лежать рядом, их тела чуть соприкасались, создавая ощущение единства, простого и естественного. Вокруг них царила абсолютная тишина, нарушаемая только дождём, который продолжал барабанить по стеклу. Каждый удар капли, кажется, отзывался где-то в груди Тони, как лёгкий аккорд, гармонирующий с его мыслями. Его тело, наконец, отпустило всё напряжение. Но в его груди всё равно оставалась та лёгкая тревога, как шорох дождя за окном, которая не исчезала. Это было не завершение, а лишь начало — начало того, что он наконец начал искать, не зная точно, куда это приведет. И когда его сознание полностью поглотил сон, ему, кажется, показалось, что где-то рядом был тот ответ, который он искал.
Они оба, не зная ответа, засыпали под звуки дождя, каждый со своими мыслями, но оба в одном и том же пространстве. И в этом пространстве они были не одиноки.

* * *

Пока Тони и Грегори мирно спали, охваченные туманом покоя, история, которую они только что пережили, уже стремительно распространялась по всему Харрикейну. Сенсация о том, как двенадцатилетний мальчик, ещё не достигший возраста подростка, раскрыл сложную тайну исчезновений нескольких человек, стала темой номер один. Новости быстро охватили каждый уголок города, от шумных рынков до тихих улочек, от дорогих ресторанов до дешевых кафе. Студии местных телеканалов и радиостанций стали буквально заваливать эфир этими необычными новостями.
Утром, когда первые лучи солнца пробивались сквозь облака, телевидение уже транслировало репортажи с фотографиями Тони. Люди в разных частях города собирались у экранов, не веря своим глазам. Это было невероятно. В мире, полном взрослых и опытных людей, ребёнок, казавшийся таким хрупким и невидимым, смог сделать то, что было невозможно для многих: раскрыть тайну исчезновений, что мучила город.
"Мальчик, которому доверяли только школьные задачи, стал тем, кто разгадал одно из самых страшных и запутанных дел в истории Харрикейна," — шептали друг другу знакомые и незнакомые люди. Экраны телевизоров освещали его лицо, все больше людей узнавали его имя. Шум этого события был слышен на каждой улице, в каждом кафе. Каждая газета, каждый канал, все говорили о Тони, о его невероятной проницательности, о его уникальном расследовании.
Однако среди волн восхищения были и те, кто настороженно относился к этому событию. В то время как большинство горожан выражало восхищение от гениальности ребёнка, возникли вопросы, касающиеся его безопасности и будущего. Некоторые даже начинали сомневаться, что Тони был всего лишь беззаботным мальчиком, случайно оказавшимся в центре всей этой истории. Местные детективы и специалисты выражали беспокойство по поводу того, что ребёнок мог бы попасть в слишком опасную игру, когда взрослые люди всё ещё не могли разобраться в деле.
"Как можно позволить ребёнку заниматься расследованиями? Это безумие! Что будет, если за этим последует ещё более опасная ситуация? И где правоохранительные органы? Это их работа! Мы точно доверяем местной полиции наши жизни и жизни наших детей?" — говорили скептики, размышляя о том, насколько важен был этот случай для будущего Тони. Некоторые начали даже строить теории о том, что расследование могло быть результатом чьей-то манипуляции. В любом случае, эти новости вызывали живые дискуссии, и мнения о происходящем были разделены.
Тем временем на улицах Харрикейна люди начали переживать смешанные чувства. Одни выражали благодарность и восхищение, другие — беспокойство. Люди начинали обсуждать Тони в самых разных местах — в магазинах, в очередях за кофе, на автобусных остановках. Для кого-то он стал героем, чьё имя заслуженно появилось в газетах, а для других — мальчиком, который оказался в опасности, вмешавшись в дела, которые должны были решать только взрослые.
"Он как герой из фильмов, но настоящий," — говорили в одном из кафе, обсуждая снимки Тони на страницах местных газет.
"Невозможно поверить, что маленький мальчик с такой умной головой мог раскрыть тайну, которую не могли решить взрослые," — вздыхали люди на уголке улицы.
Но наибольшее внимание, как и всегда, привлекла сама личность Тони. Новости быстро расползлись по всему городу, люди стали обсуждать его храбрость и удивительные способности. В местах, где обычно обсуждали только последние события в спортивных играх или политику, теперь были обсуждения: "Тони Бейкер, как он смог?" Различные слухи начинали витать, и его имя звучало повсюду. Даже те, кто никогда не интересовался детективными расследованиями, не могли не заметить эту сенсацию.
"Всё это невероятно. Как он вообще разобрался в этих запутанных делах?" — говорили уличные торговцы, заворажённо слушая репортажи по радио.
И вот в это время, когда город буквально потрясало это известие, в доме Грегори и Тони всё было иначе. В тот момент, когда журналисты и местные власти бурно обсуждали недавние события, они оба, поглощённые сном, не знали о происходящей сенсации. Тони и Грегори лежали в темноте комнаты, окутанные тишиной и теплотой, вдали от всего шума, от всех беспокойств и разговоров. Но, тем не менее, этот момент покоя был временным. Всё изменится, когда они проснутся, и их мир снова будет наполнен теми событиями, которые, казалось бы, были уже вне их контроля.
Тони проснётся, и ему будет тяжело понять, что всё, что произошло, изменило не только его жизнь, но и жизни людей вокруг. Но для этого момента, для этих нескольких часов тишины, он был просто ребёнком, который спал рядом с тем, кто понимал его. И пока мир вокруг стремительно изменялся, они оба наслаждались тем, что оставалось непотревоженным — временем для них двоих, временем без ответа на вопросы.

Но сейчас он спал и видел сон: Тони сидел на месте, как зритель в театре, и наблюдал за тем, как Мия, шла по туманной и мрачной тропе. Всё вокруг казалось искажённым, где каждый шаг, каждое движение могло быть подвластно фантазии. Тропа, по которой она шла, была узкой и каменистой, местами покрытой сухими листьями, и каждый её шаг нарушал мёртвую тишину, сопровождаясь эхом, которое отозвалось в пустоте.
С самого начала, когда Мия сделала первый шаг, стало очевидно, что она не была здесь случайно. Это место не было предназначено для простых людей, а для тех, кто заблудился, для тех, кто попал в этот мир случайно, или, может, для тех, кто не сможет выбраться. Лес вокруг неё был не просто тёмным, он сам по себе казался живым, как будто деревья и кустарники пытались её захватить, а их ветви словно руки, тянущиеся за ней, шуршали и сгибались, влекущие её в сторону.
Но Мия не обращала внимания на эти странные символы. Она не пугалась и продолжала идти, её лицо оставалось спокойным и решительным. Она знала, куда направляется, и не сбивалась с пути, несмотря на явные признаки того, что этот лес жил своей жизнью, со своими правилами. Лишь изредка её взгляд падал на странные силуэты вдалеке — тени, которых не должно было быть, и которые не двигались, но наблюдали за каждым ее шагом. Эти тени не могли приблизиться к ней, их присутствие ощущалось, но они не нападали.
Дорога, по которой она шла, начала меняться. Камни под ногами становились всё более острыми, плитки на пути начинали разрушаться, создавая пропасти, которые Мия умело перескакивала, как будто её движения были рассчитаны заранее, и всё происходящее вокруг неё — это было частью её предназначения. Через несколько шагов она оказалась на мосту, который в какой-то момент начал исчезать. Казалось, как будто её шаги растворяли его в воздухе, но она успела перебраться на другую сторону, и мост исчез, как если бы его и вовсе не было. В её руках появился меч — обыкновенный, но ярко сверкающий, как будто излучающий собственный свет. Мия продолжала двигаться вперёд, несмотря на то, что дорога становилась всё более зловещей. Внезапно перед ней возникли враждебные создания, которых она не видела раньше. Они напоминали неясные, туманные силуэты, как тени из ночных кошмаров. На вид они были безликими, но их присутствие пронизывало воздух. Сначала они не двигались, а просто стояли на её пути, как каменные статуи, которые могли в любой момент ожить. Мия не теряла хладнокровия. Она вытаскивала свой меч, и в тот же миг создавалось ощущение, что тьма начинала отступать. С каждым её ударом враги исчезали, но не полностью, а как если бы их силу уравновешивали её действия. Когда она поражала одного, на его месте появлялся новый, но её движения были быстрыми и точными, её меч свистел в воздухе, и с каждым разом она становилась всё более уверенной в себе.
Но каждый бой отнимал силы. Она замечала, что её меч тускнел, а тело начинало уставать, как если бы сама реальность вокруг неё пыталась её остановить. Казалось, она могла идти вечно, но физическое состояние даёт о себе знать. Однако она не останавливалась. Каждое её движение было точно рассчитано, её взгляд устремлён вперёд, и она продолжала двигаться по тропе, преодолевая все преграды. На пути начали появляться странные двери, которые вели в совершенно другие миры, другие участки тропы. Одна дверь открывала перед ней пустое, бескрайнее поле, где вместо травы росли серебристые цветы, как звезды на земле. Другая вела в лабиринт, в котором туман был настолько густым, что даже свет её меча едва пробивался через него. Она открывала дверь за дверью, и с каждым новым переходом тропа становилась всё более странной и запутанной. Но Мия не теряла терпения, каждый выбор давался ей с лёгкостью, как если бы она уже была знакома с этим миром. Она понимала, что её путь должен закончиться здесь, перед этим существом, которое будто бы ждало её. Она сделала последний шаг, её меч снова вспыхнул светом, готовая к финальной битве. Тени, которые следовали за ней по всему пути, теперь становились её союзниками, сама тьма наконец признала её силу. Она двигалась к существу, её шаги были уверенными и полными решимости.
И вот, в этот момент, существо наконец двинулось. Оно превратилось в нечто совершенно иное — огромное чудовище, похожее на гигантского зайца, но с дикими, зловещими чертами. Его тело было покрыто чёрной шерстью, а его глаза горели красным огнём. Мия сделала шаг вперёд, подняв свой меч. Её движения стали ещё более быстрыми и точными. Существо прыгнуло, и её меч встретил его, отскакивая от твердого тела, но она снова и снова наносила удары. Тень вокруг неё густела, а в её руках меч становился всё тяжелее, но Мия не отступала. От его гигантского тела исходила такая сила, что земля под ногами Мии начинала дрожать, а воздух становился плотным, тяжёлым. Быстро восстановив позу, она подняла меч, готовая к следующему удару. Меч был огромным, тяжелым, его лезвие было таким длинным, что оно казалось слишком громоздким для её рук.
Монстр прыгнул снова, на этот раз прямо на неё, и его лапы с кошачьими когтями, острыми как ножи, вонзились в землю рядом с ней, когда она успела отклониться. Она не теряла времени и в момент, когда чудовище снова готовилось к прыжку, провела длинным и мощным ударом прямо в его бок. Меч прорезал плоть, оставив длинную глубокую рану на животе чудовища. Однако, как ни странно, оно не отошло от удара. Вместо этого оно взревело и, казалось, стало ещё более агрессивным.
От боли и ярости его глаза сверкали ярким огнём, а его лапы теперь начали действовать с невероятной быстротой. Оно снова попыталось схватить её, но Мия в последний момент успела увернуться, почувствовав, как воздух сотрясается от тяжёлых шагов чудовища. Его лапы с треском сбивали камни и землю, словно гигантская буря.
Мия почувствовала, как усталость начинает одолевать её. Она не могла позволить себе остановиться, ведь каждое её замедление означало смерть. Она взяла меч обеими руками и, собрав все силы, встретила очередной прыжок монстра, перехватив оружие. В этот момент её меч оказался прямо под его грудной клеткой, и она с силой вонзила его в существо. Оно вскрикнуло, но продолжало бороться. Мия почувствовала, как её меч, сталкиваясь с жёсткой кожей и плотными мышцами монстра, отдает колебания по её рукам. Весь её корпус напрягся, каждый мускул её тела был затянут до предела, но она не сдавалась. Она знала, что нужно продолжать. Монстр начал дергать свою огромную голову, пытаясь освободиться от удара, и, внезапно, его огромная лапа с когтями со всей силы ударила её в грудь. Мия отлетела в сторону, её тело скользнуло по каменистой земле, но она не упала. Вновь поднявшись на ноги, она почувствовала, как по её телу разливается боль, но не позволила себе дрогнуть.
В момент, когда чудовище вновь прыгнуло, она с невероятной силой подняла свой меч вверх и, как молния, опустила его вниз, прямо в голову монстра. Меч, пронзив его череп, с грохотом ударил по земле. Гигантский заяц вздрогнул, его тело дернулось, и из его рта вырвался последний, истошный крик. Его глаза потускнели, и монстр начал разрушаться, как тень, растворяясь в воздухе, оставляя после себя только туман и пепел. Мия тяжело дышала, её мышцы болели от усталости, а в её руках меч всё ещё был тяжёлым и тёплым, как если бы он был источником всей её силы. Она стояла на месте, её взгляд был устремлён в пустоту, её тело было покрыто грязью и кровью, но в её глазах горел огонь.
Мия сделала несколько шагов вперёд, её взгляд оставался твёрдым. Но, несмотря на боль и усталость, её сила, её решимость не угасали. Тропа продолжала вести её вперёд, и величественный город раскинулся перед ней, словно из древнего мифа, ожившего на её глазах. Узкие улочки, мощёные камнем, храмы с витражами, сияющими мягким светом изнутри, дома, покрытые мхом, и башни, теряющиеся в густом, серебристом тумане. Всё здесь дышало стариной, памятью и ожиданием. Когда Мия сделала шаг за ворота, время будто замедлилось. Люди, одетые в одежды странных покроев — смесь средневековой простоты и чего-то почти ритуального — остановились, как статуи. Их лица были напряжёнными, но не напуганными. Старики с морщинистыми лицами, дети, держащие матерей за руки, ремесленники с окованными кожей фартуками, все смотрели на неё так, будто в ней узнали кого-то, кто давно должен был вернуться. Кто-то начал шептать, кто-то кланяться, а кто-то — просто плакал молча, как будто с её приходом вернулась давно утерянная надежда.
Появился старший жрец. Его глаза были глубокими, как беззвёздное небо. Он подошёл к ней с неуклонной уверенностью, и, поклонившись, произнёс:

— Сестра ушедшего Короля. Мы ждали тебя. Твоя кровь несёт право и свет. Он не смог... но ты пришла.

Эти слова прозвучали, как удар колокола, пробуждающий спящих. За ними — тишина, но тишина благоговейная. Мия не сразу поняла, о чём он говорит. Она чувствовала, что её ведут куда-то, и не сопротивлялась. Внутри неё будто пробуждалось нечто древнее, забытое. Чувство предназначения, которое не нуждалось в объяснении. Они шли по центральной улице, усыпанной пепельными лепестками, падавшими с деревьев, как снег. Люди расступались, встав на колени. Мия не чувствовала страха. Она будто знала этот город. Воспоминания не всплывали, но интуиция подсказывала: здесь её место. Здесь она должна быть.
Центральная площадь города была окружена кольцом древних арок, украшенных выцветшими гобеленами с символами солнца и луны, и в центре — величественный трон из белого камня, покрытого резьбой. Он казался вырезанным из одной глыбы и вросшим в землю, словно стоял тут тысячу лет.
На пьедестале перед троном уже стояли жрецы и старейшины. Они молча расступились. С высоты этого места город казался морем лиц, бесконечным и живым. Люди молча смотрели на неё, и с каждым шагом Мии их дыхание становилось всё более сдержанным перед чудом. Жрец, тот самый, что встретил её первым, держал в руках корону. Она была странной формы — не кольцо, а будто венец, разветвляющийся на две стороны, как ветви дерева, инкрустированные рубинами и обсидианом. Он встал перед ней и сказал:

— Ты — кровь его, продолжение королевской воли. И если ты примешь это — то станешь Светом среди Теней. Тьма помнит тебя. Но теперь ты — та, кто её возглавит во имя света.

Он возложил корону ей на голову. В этот момент всё вокруг затихло. Даже ветер стих. Корона была холодной, и на мгновение Мия почувствовала, как в её сознание вторгся шепот — сама земля прошептала ей имена древних королей, их судьбы, их битвы, их выбор. Она сделала шаг вперёд. Подняла голову. Меч она воткнула в землю перед собой, как символ мира.
И начала говорить:

— Я не помню этого города, но он помнит меня. Я не знала, что во мне есть королевская кровь, но кровь — это не всё. Важно не то, кем я была. А кем я решила стать. Мой брат, тот, кто должен был править, погиб, не успев исполнить своё предназначение. Но я — здесь. Я прошла сквозь лес, где сама тьма была моим врагом. Я сражалась с монстрами, что питались страхом. И теперь я стою перед вами — не как спасительница, а как одна из вас. Я не ищу трона. Я принимаю его — потому что вы зовёте. И я клянусь: Больше этот город не будет жить в страхе. Тени не будут править в нашем мире. Я стану щитом между вами и бездной. Пусть каждый, кто слышит мой голос, знает: Королева вернулась. И её имя — Мия.

Площадь взорвалась возгласами. Люди поднялись с колен, бросали вверх шляпы и платки, кто-то плакал от облегчения. Из окон начали сыпаться лепестки. В небе разошлись облака, и впервые за долгое время над городом показалось солнце. Мия стояла, всё ещё держась за меч, и впервые с начала своего пути позволила себе улыбнуться. 
Она знала, что впереди ещё будут битвы. 
Но теперь она не была одна. И она знала, кем она стала. И разве не бывает так, что именно там, где ты меньше всего себя ищешь, — находишь своё настоящее имя?