Лу
Записи с камер крутятся на повторе уже пятый, или сотый раз. Я уже не помню, который раз их пересматриваю. Одно и то же фойе, стойка регистрации, лестница, одни и те же люди. Я что-то упускаю. Что-то с этими записями не так. Или с людьми на кадрах. Не знаю.
Щелкаю по кнопке «Пауза» и впиваюсь глазами в застывший кадр. Что я упускаю? На записи: мужчина в темной кепке расплачивается с девушкой за стойкой. Ничего необычного. Если бы не... Мысль крутится на краешке сознания, но ухватить ее никак не получается.
— Ты выдохни, — Дани ставит передо мной дымящуюся кружку кофе и слабо улыбается. — Можешь пропустить что-нибудь важное, если глаза замылятся.
— Замылятся? — не понимаю я.
— Ага, так говорят у нас в кругах. Если долго строчишь код, глаза замыливаются, и можешь не найти ошибку.
— М-м-м... — неразборчиво тяну я, снова пялясь в экран. — Записи точно не подделка?
— Точно, — вздыхает секретарь Приора. — Я все проверила: ни склейки, ни монтажа. И время на камере совпадает со временем списания оплаты с карт пропавших.
Я снова прокручиваю запись до момента, где парень в черной кепке расплачивается у стойки. Алекс Моро. Криокинетик. Пропал три месяца назад. Три месяца, черт! Одно заявление о пропаже, и то с работы. Ни родители, ни социальная группа. Хотя, может, это и не должно меня так удивлять. Если пропаду я, кто будет меня искать? Мама, возможно, но не сразу. Йонас? Тина? Я сама их оттолкнула. Остается только Кей и Иво. Работа. Вот как все сложилось.
Йонас. Я опятьвпутала его в свою работу. Опять он в долгах из-за меня. Ему пришлось вернуться в Дом после того, как мы обнаружили третью запись. Чтобы выяснить, кто на ней. Потому что из-за этой чертовой кепки было непонятно, кто это. Гребанная мадам Готье. Вот же сука продуманная. Специально не сказала про третьего. Чтобы мы вернулись. Нет. Чтобы Йонас вернулся. Классно держать в должниках отличного хилера, да? Стерва.
Черт. Я же обещала себе... отпустить его. А теперь он опять здесь, рядом, как всегда молча помогает. Влип. Из-за меня. Опять. Черт. Черт. Черт. Желудок сжимается так, что аж тошнит. В голове всплывают обрывки прошлого: как он смеется... и как бледнеет, когда я говорю: «Нам надо расстаться».
Год назад.
— Церковница, ты че, ходишь сюда как к себе домой? Ты специально ищешь места, где тебя не ждут, или это врождённый талант? Я вроде к тебе в мальчики на побегушках не устраивался. — Шаза откидывается на спинку дивана и закуривает, смотря на меня прищурившись. — Давай сыграем в игру: ты угадываешь, где дверь, а я делаю вид, что не знаю тебя.
— Я здесь не ради себя, а ради Йонаса. — Делаю глубокий вдох, потому что сердце в груди сдавливает железными цепами. Я только что разорвала самое важное в моей жизни — и теперь чувствую себя выжженной дотла пустыней.
Насмешливость Шазы как ветром сдуло. Он напрягается и подается вперед. То ли Йонас ему действительно так важен, то ли он замечает мои глаза загнанного зверя, и это его настораживает.
Я выкладываю на стол три фотографии. Три фотографии Йонаса. Сделанные в разные дни. В разных местах. Со мной. На работе. В клубе. С какими-то ребятами — может, коллегами, может, знакомыми. И рассказываю. Все. Без утайки. Слова льются рекой, и я вдруг понимаю, что по щекам стекают слезы. Ну вот. Работаю в Корпусе Содействия. Была в такой жопе, что многим и не снилось. И реву. Да, еще и перед кем? Перед Шазой, мать вашу! Зло смахиваю непрошеные слезы.
— Вспышка, говоришь? — Он хмурится, рассматривая фотографии. — Интересно...
Мы замолкаем. Шаза задумчиво выпускает дым и наблюдает, как он поднимается вверх. Поза расслабленная, и со стороны может показаться, что он забавляется. Но я вижу, что глаза его заволокло темной дымкой. Он что-то обдумывает. Нарушить этот процесс я не решаюсь.
— Ты проблемная, — наконец зло выдыхает он — Как только ты появилась, у Йонаса начались проблемы. То патроны ищешь, заставляешь его в долги влезать, то лекарства, а потом вообще стрельба в клубе. Тебе не стыдно так друга подставлять? А теперь из-за тебя ему угрожает опасность. И что делаешь ты? Приходишь ко мне просить помощи? Ты головой своей церковной думаешь хоть немного?
— Думаю, — я тоже злюсь, не потому что он наезжает на меня, а скорее потому что он прав. — Мы расстались. С этим покончено. Я больше не устрою ему проблем. Буду держаться подальше. Но пришла попросить, чтобы твои ребята приглядели за ним. Буду должна тебе. И спрос тоже с меня.
Два дня спустя в моей квартире раздался дверной звонок. На площадке, чуть в тени, стоял Кени — подручный Шазы. Смерил меня взглядом и сказал:
— Через полчаса. Клуб «Утконос». Внутрь не заходи, жди на углу.
Настоящее время.
— Его нашли за городом, в овраге. Проезжающие мимо жители деревушки недалеко от Нью-Пари, — Кей поправляет манжет рукава и смотрит на меня. — Проверили кровь — это Алекс Моро, наш криокинетик. Позвонили мне сразу, как узнали, что я делал запрос на его досье.
— Кто ведет дело о его пропаже? — спрашиваю я, проходя за напарником в холодное и белое помещение морга при КС.
— Не поверишь, — хмыкает эмпатик. — Марк Жонсьер.
— Что? — я растерянно смотрю на напарника. Что тут вообще происходит?
Кей пожимает плечами и открывает дверь.
Белые кафельные стены отражают свет люминесцентных ламп. Воздух пропитан резким запахом дезинфектанта. Металлические столы, похожие на операционные, выстроены в ряд. На одном — тело, прикрытое простыней. Неестественно прямое, словно смерть выровняла все изгибы жизни.
Эхо наших шагов слишком громкое, будто это место подчеркивает: «Вы здесь лишние. Вы — нарушители.» Я вздрагиваю от холода, который пробирает до костей.
В углу — холодильные камеры. На их матовых дверях висят таблички с цифрами и фамилиями. На стене — доска с документами. Фотографии. Протоколы вскрытий. Пол скользкий, будто только что вымыт, но я не могу отделаться от мысли, что это не вода, а что-то другое.
Тишина. И я даже не знаю, что хуже: гул и крики толпы на площади после бойни и мятежа или эта давящая тишина, словно само пространство ждет, когда ты станешь его пациентом.
— Ребятки! Вам сердце показать? Свежее, только достала. — Веселый голос, резко разрезающий мертвенную тишину помещения, заставляет меня подпрыгнуть на месте.
Анжи. Маленького роста и хрупкая, как веточка. С яркими, выкрашенными в разные цвета волосами (правда, завязанными в тугой пучок) и в просто кошмарных больших очках вырвиглазного оранжевого цвета. Иногда мне кажется, что Анжи здесь держат не из-за того, что она профессионал, а, чтобы она составляла контраст мрачному, холодному, белому моргу. Хотя меня ее показная безбашенность и вызывающее поведение пугают еще сильнее на контрасте с этим местом.
— Анжи, — приветливо улыбается Кей, — как дела?
— Ну, как тебе сказать... Блекловато, мрачновато, в час пик — горы трупов, как всегда. — Она весело хихикает и машет нам рукой, указывая на стол, к которому нам следует пройти.
Кей выдает дежурный смешок, а мне становится неловко и неуютно. Это что, фраза из какого-то доштормового фильма?
— Так... Так... Так... Вам нужен клиент №5. — Анжи бегло просматривает лист, лежащий рядом с телом. — Он у нас немного не в духе. У него украли печень, сердце и один глаз.
— Как украли? — Янастолько удивлена ее заявлением, что пропускаю мимо ушей пренебрежительное отношение Анжи к мертвым.
Она пожимает плечами и откидывает белую ткань с тела. Я отворачиваюсь, потому что меня сейчас вырвет от вида мертвого человека, пролежавшего черт, знает где черт знает сколько времени. Это не первый мой труп, но к этому невозможно привыкнуть. И не хочется, на самом деле, привыкать.
Анжи весело хмыкает, видя мою реакцию. Вот же сука. Кей подходит к телу, и они начинают о чем-то говорить. Я сглатываю противный ком в горле, пытаясь подавить отвращение, и поворачиваюсь.
Первое, что бросается в глаза: разрез от горла до живота. Края рваные, будто резали тупым инструментом. Кожа темно-коричневая, местами растрескавшаяся, как пергамент. Губы оттянуты, обнажая желтые зубы. Десны усохли, делая парня похожим на зловещего ухмыляющегося мертвеца. Один глаз мутный, высохший, на месте второго — пустая впадина с оборванными нервами и следами грубого извлечения.
— Не бойся, он не кусается. Наверное, — Анжи кривит губы в улыбке. Может, у нее защитная реакция такая? Когда каждый день работаешь с трупами, наверное, сложно не сойти с ума.
Мой взгляд снова цепляется за пустую глазницу. Желудок сводит спазмом, слюна становится густой. Отрываю взгляд и смотрю на инструменты вокруг: скальпели, пилы — все стерильное и чистое. Представляю, как резали паренька, и ярость затмевает ужас. Они резали его, пока он...Не даю себе закончить мысль — страшно додумать.
В голове всплывает образ Йонаса — и кожа покрывается мурашками. Чувствую, что слишком часто дышу: резко и поверхностно. Давлю ладонью на свою грудь, проверяя, на месте ли собственное сердце.
— Черный рынок органов? — полуспрашивает, полуутверждает Кей, и меня передергивает.
— Кто согласится на органы псионика? И как вообще такое возможно провернуть? — фыркаю я.
— Ну, провернуть, допустим, несложно, — кивает Анжи. — А насчет органов псиоников... — Она пожимает плечами. — Психам, фанатикам, отчаявшимся. Был у меня клиент, у него был пересажен орган псионика — не задокументированная пересадка. И шрам... Хм...
Телефонный звонок разрезает пространство громкой музыкой. Все вздрагивают. На экране — номер Йонаса, и я спешу отойти, чтобы ответить.
— Хей, как ты? —Мой голос заметно дрожит, но я стараюсь говорить уверенно.
— Лу... — Йонас хрипит, и от этого мое сердце начинает нестись галопом. Мне не нравится его голос. Что-то произошло. Что-то нехорошее.
— Йонас? Йонас? Что случилось?
— Лу... это все... это...
В висках застучало так, будто кто-то колотит кувалдой по моей голове.
— Где ты?
— Это... все... из-за органов...