Павлин в клетке
«Воистину ложь и искусство создают жизнь» М.Зощенко
- Поднимите голову, господин. Вот так, - попросила девушка и, взяв прядь длинных синих волос, провела по ним гребнем.
Между тем, другая поправляла белую опушку на его плечах, а третья надевала черные лакированные перчатки, которые поскрипывали от каждого движения пальцев. С горем пополам им таки удалось скрыть небольшие царапины, каким-то совершенно чудесным образом вечно образующиеся всякий раз во время пропажи юного господина.
Сам Кейа Альберих со скучающим взглядом, устремленным в напольный ковер с замысловатым узором, восседал на стуле с мягким сиденьем, сложив одну ногу на другую.
- Мы закончили. Осталось только это, - наконец подытожила одна из них.
Юноша приподнял голову, позволив девушке надеть черную шелковую повязку на его закрытый правый глаз, затягивая концы на затылке.
Наконец одна из горничных ловко взяла большое зеркало с золотой рамой в пол так, что мистер Альберих мог видеть свое отражение с головы до ног. Часть волос его была зачесана в бок, а часть свисала, прикрывая повязку. Белая рубашка, расстегнутая на пару верхних пуговиц, была настолько чистой, что ткань похрустывала. Галстук с золотистыми нашивками неопрятно, но привлекательно обвязывал смуглую шею. Черный жилет в белую полоску подчеркивал изящную талию владельца. Синий плащ с белой опушкой был накинут на плечи и придавал образу роскоши, а синие серьги ромбовидной формы и черные перчатки – элегантности.
Этот образ как нельзя шел юноше, обращая внимания на его лучшие черты и скрывая недостатки. Однако, господин, скривив губы, лишь бросил на отражение беглый, чуть затуманенный взгляд.
- Пойдет
Он отвернулся и уже собрался уйти, как одна из служанок выросла перед ним, чтобы брызнуть духи, как и принято, на шею и за уши, а затем, поклонившись, пропустила вперёд. Спустя целый час приготовлений, Кейа Альберих наконец перешёл порог дома. Чуть поморщившись от собственного запаха, он сел в карету, подперев щеку рукой, и, крикнув кучеру "трогай", поехал на вечер.
Через четверть часа шестёрка черногривых красавцев остановилась у ворот. Дворецкий открыл дверцу, пропуская господина. Скрипнула подножка. Внутренний двор этого здания отличался роскошью, преобладанием светлых оттенков.
"В духе Госпожи Нин Гуан"
Проскочило в голове Альбериха и, миновав двор, одетых с иголочки дворецких у главного входа, кланявшихся перед каждым гостем встречавших своим «добро пожаловать» и желающих хорошего вечера, вошёл в дом, похожий на дворец. Слуги стояли на каждом углу - и у главных ворот, и у входа, и в гардеробе, помогая гостям снять верхнюю одежду. Госпожа Нин Гуан была одним из самых богатых людей во всей стране, с ней мало кто мог сравниться. Говорят, когда-то её положение сильно отличались от нынешнего, но, благодаря усердию и трудолюбию, ей удалось стать не только финансово независимой, но и незаменимым политическим деятелем, способным справиться практически с любой деловой проблемой в стране. По этой причине дома она бывала крайне редко, и только на подобных мероприятиях ее можно было увидеть.
На её вечера пребывают самые известные личности, случаются важнейшие встречи и заключаются выгоднейшие сделки.
Все гости были достаточно богато одеты, многие дамы носили наряды по последней моде, кто-то, больше для вида, обмахивался веером или закрывался им, чтобы незаметно передать какую-нибудь сплетню. Повсюду шуршали платья, звенели бокалы, гремела музыка.
Прежде, чем войти в зал Кейа Альберих расправил плечи, чуть приподнял голову и изогнул губы в своей фирменной улыбке. Теперь он полностью готов к представлению.
Стоило только ему войти, как диктор громко назвал чье-то имя. Кейа умел приковывать к себе внимание. В считанные мгновения вокруг него собрались так называемые друзья и спутницы жизни.
- Как доехали мистер Альберих? – торопливо спросила пухлая женщина в пышном платье с нарисованной мушкой над губой и высоким париком на голове в стиле барокко.
- Вы не поверите, что мне пришлось только что услышать! – воскликнул какой-то франтик в длинном голубом костюме, - Я просто обязан поделиться этой новостью с вами! То касается мистера Фотайл. Такая странная ситуация! Противный, конечно, да похотливый был старикашка, но до чего богатый! Жаль, что наследство достанется все лишь племяннику. Совсем зеленый, разбазарит целое состояние!
- Ах, прекратите про чужие интриги! С самого порога и уже грязью поливать! Слушать тошно! Что правда стоит обсудить, так это вино! Такое замечательное! Говорят, работа самого мистера Крепуса! Попробуйте! – протянула бокал бойкая девчушка в костюмчике с рюшечками и со звонким голоском.
Каждого юноша одаривал приветственным жестом и изящной улыбкой. Некоторые девушки нарочно делали неловкие движения, чтобы коснуться его или ощутить приятный аромат, на что он улыбался, будто это было чем-то естественным.
Танцевал он немного, но получалось восхитительно - юноша походил на птицу, что с лёгкостью отрывается от земли и с изяществом выполняет даже самые сложные движения. Некоторым счастливицам он делал милые комплименты, отчего они начинали смущаться, но оставались довольными. Всякая танцевавшая с ним по окончании музыки не хотела быть отпущенной и мечтала, чтобы этот господин пригласил её ещё. В некоторых кругах этот гордый, но обожаемый гость, за спиной которого всегда проходят восторженные или завистливые шепотки, за свое изящество и возвышенность получил прозвище «Райская птица», а недоброжелатели нарекали его просто «павлином», за глаза, конечно.
С молодыми людьми Альберих отпускал острые, но не пошлые шутки, никогда не участвовал в сплетнях, что соответствовало его идеалам и доброму имени, был в меру разговорчив и эмоционален, всегда сохраняя рассудок и меру приличия.
Его внешность идеально шла статусу - он был до безобразия очарователен, но недосягаем, чем сводил с ума первых красавиц страны. Отец уже множество раз говорил ему о женитьбе, но всякий раз юноша уходил от темы. Все таки, у него ещё было время.
Теперь юноша стоял у стола в тени, покручивая бокальчик красного и о чем-то задумавшись.
Рассеянным взглядом он смотрел сквозь двигающиеся расплывчатые силуэты куда-то вдаль. Прошло более десяти лет, с тех пор как Кейа впервые посетил званый вечер, хотя, признаться, казалось, что вот уже как пол века стучит по паркету ногами и слышит нестареющую классику, сменяющуюся новомодными аккордами.
Может то проявляется действие алкоголя, но он также четко теперь видит картину как тогда, десять лет назад, когда отец впервые его привел к какой-то, как помнится, вдове. Тогда он впервые нацепил рубашку с жабо, черный обтягивающий жилетик, который явно стеснял действия, и его вечно хотелось снять, прямые шорты по колено и раздражающий, давящий, как удавка, галстук.
Оглушающая музыка в доме хозяйки пугала мальчика и тогда он вечно жался к отцу, прятался в шубу, видимо, надеясь найти в защиту и этим несчастным куском ткани отгородиться от всего мира. Признаться, это весьма раздражало старшего Альбериха.
- Ну же, перестань маяться дурью! Встань и, как положено, поприветствуй хозяйку дома – не позорь меня, - строго сказал он и поднял меховую накидку.
Мальчик вздрогнул, но вовремя опомнился и, сложив руки по швам, поклонился женщине.
- Пр-рошу прощения! Доброго вечера, госпожа!
- Доброго вечера, молодой человек! Рада приветствовать Вас! Прошу не стесняйтесь, составьте компанию какой-нибудь очаровательной фрейлин и наслаждайтесь вечером! – ласково сказала женщина.
- Мадам … верно говорит, найди себе пару и покажи себя, как следует. Надеюсь, уроки не прошли даром, - посоветовал Пьеро. Мальчик активно закивал и тут же бросился на исполнение поручения, оставив отца и хозяйку дома.
- Не успел скрыться из виду, а уже бегает как угорелый, - вздохнул глава семейства и обратился к мадам … - если между нами, то мальчик совершенно ни на что не годится. Отстает в учебе, безбожно плох в искусстве, да и его нрав. Дрянную суку еще можно выучить трюкам, но негодный характер исправит только могила. Даже не знаю, что из него вырастет.
- Может, вы оказываете слишком сильное давление? – предположила женщина, - не боитесь, что в таком случае, проблема, о которой вы говорите, лишь усугубится?
- Ничто не подстегивает слабого человека лучше, чем сильный кнут, - возразил Пьеро, сложив руки на груди. В голосе его была серьезность, а во взгляде, присущее ему равнодушие, - с недугом на видном месте, было бы неплохо обладать хоть каким-нибудь достоинством.
- Недугом? – переспросила женщина и, воссоздав образ ребенка в голове, спросила, - вы о его глазе? По правде, жаль мальчика – лишился органа в столь раннем возрасте. Не позавидуешь.
Пьеро вопросительно нахмурился
- Лишился… - задумчиво повторил он и затем ответил громче, - и правда, очень жаль.
Тогда маленький Кейа хотел вернуться к отцу, чтобы все же оставить жилетку, которая стягивала ему талию настолько сильно, что он с трудом мог поклониться спутнице на танец. Мальчик и не подозревал, что станет невольным слушателем данного разговора. Возвращаться больше не хотелось – детская ладонь сжала ткань и мальчик, опустив голову и вновь застегнув пуговицы, вернулся в зону танцев.
- О, надо же! Вы здесь, - звякнув украшениями, выдохнула девушка и пригубила бокал шампанского, оставляя на кромке след от помады, - не пристало столь яркому персонажу прятаться в тени. В прочем, раз вы все рано стоите без дела, хочу сообщить, что намерена украсть вас, дабы развлечься следующим танцем. Надеюсь, вы не будете возражать.
Воспоминание смыло, как и не бывало вовсе. Мир вновь приобрел оттенок современной роскоши и Кейа мельком оглянул подошедшую даму.
- Боже правый, вовсе нет! Было бы глупо с моей стороны возразить такой очаровательной особе, - артистично улыбнувшись, возразил аристократ и, поставив бокал, направился к героине очередного танца, - Прошу, окажите честь.
Уже шло за полночь, когда молодого человека, наконец, отпустили и он покинул празднество. Только в закрытой повозке улыбка наконец сползла с лица, которое вдруг стало уставшим и безразличным. Кейа сложил руки на груди и пустым взглядом смотрел в окно на пробегающие мимо здания. Через четверть часа в свете городских фонарей он доехал до дома.
Там его вновь окружили служанки. Снова началась эпопея с переодеванием, мытьем и расчесыванием, затянувшаяся до глубокой ночи. Чтобы не дать скучать, они все время щебетали, да задавали ему вопросы о том, как прошёл вечер, понравилось ли господину празднество, на что он всякий раз отвечал сухое "пойдёт".
Только оказавшись в постели, он наконец устало вздохнул, но ещё долго смотрел в потолок, проматывая события сегодняшнего дня и все думал - повезёт ли ему когда-нибудь ещё встретить того красноволосого юношу или все это был просто мимолетный, но греющий душу сон.
***
Маленькая птичка, долго расхаживая туда-сюда и ворча что-то себе под клюв, вдруг застучала по стеклу, чем разбудила юношу, кутавшегося в одеяло. Тот разлепил глаза, потянувшись, зевнул и бросил взгляд на окно. Шалунья, почувствовав чужое внимание, махнула хвостом и улетела.
Юноша, проводил её взглядом и снова бухнулся на постель, однако пролежал недолго. В комнату вошли две девушки и с порога громко позвали
- Господин, уже восемь, пора вставать.
Кейа вздохнул и принял сидячее положение. Одна из служанок подошла к нему и принялась расстегивать пуговицы ночной мятой рубашке, пока другая зачитывала расписание сегодняшнего дня - завтрак, математика, литература, этикет, современная политика, фехтование и многое другое... Как скучно.
Юноша закинул голову и смотрел в потолок, пока его, наконец, не одели.
Часы шли сутками. Голоса учителей просто эхом отдавались в ушах, совершенно не донося суть до слушателя. Кейа уже предвкушал бессонную ночь, проведенную в свете свечи за конспектами. Смертная скука одолевала его и только жажда вновь оказаться за пределами забора оградившего дом подобно тюрьме толкала его двигаться от кабинета к кабинету, следуя ненавистному расписанию.
Нота за нотой, звук звуком вылетали из под длинных смуглых пальцев и складывались в плавную, но до боли скучную мелодию. Зрелая женщина сидела в кресле-качалке и, закрыв глаза, слушала заданное подопечному.
Когда, наконец, звучание стихло, она лениво открыла тусклые глаза
- Хорошо! Ваша техника просто великолепна, мистер Альберих! Ваша игра стала бы украшением любого вечера. Не хватает только одного компонента, но важного, - читала она нотации деревянным голосом, глядя куда-то в потолок, где сотни осколков хрустальной люстры рассеивали свет, превращая поверхность в мозаику, - Душа, мистер Альберих, в вашей игре совершенно нет души. Пальцы ваши движутся так, как должны двигаться, но глаза ваши не поют, отчего образ кажется фальшивым и оттого - отвратительным. Уж извините за прямоту.
Кейа слушал женщину, потупив взгляд, а когда она дала оценку, изящно улыбнулся одними только уголками губ.
- Нет, что вы! Ваши слова как нельзя уместны. Благодарю за урок, наставница.
Тихо охая, не без помощи ученика, женщина поднялась с кресла и, чуть похлопав юношу по плечу, произнесла напоследок
- Душа очень важна молодой человек. Без нее на сцене вы фальшивка.
Сказав это, она вышла из кабинета. Занятие музицирования закончилось. Кейа проводил женщину взглядом, а, когда дверь за ней закрылась, со всей силы ударил по клавишам. Пианино взвыло, словно тысяча грешных душ в преисподней, обреченных на вечные муки и пустые скитания.
Юноша горько усмехнулся.
- Душа… - с ненавистью бросил он, - Откуда ей взяться в музыке, покуда в этом доме ее нет и во мне... Откуда ей взяться в том, кто сам фальшивка…
Кейа откинулся на стуле и уставился в потолок. Перед глазами сверкнула алая молния. Смуглые пальцы легли на клавиши и сыграли несколько нот.
Альберих поморщился и опустил голову в ладони. «Инструмент – не человек, его не обманешь. За это я и не люблю искусство», - подумалось ему.
За свою короткую жизнь ему, как настоящему аристократу, пришлось заниматься разного вида искусствами. Но вот что интересно - ни одно ему не удавалось.
Всякий художественный образ был настолько уродлив, что заставлял морщиться не только преподавательницу, но и их автора, попытки в поэзию вытекали в сухой текст, в котором совершенно отсутствовала какая-либо эмоциональность, про пение лучше вообще не упоминать – Кейе казалось, у наставницы уши в трубочку заворачивались, стоило ему только рот открыть.
Единственными его достоинствами были танцы и владение шпагой, но ни то ни другое он и за достижение не считал, объясняя тем, что и ума то здесь много не надо, все дело в технике. Скопировать движение у Альбериха не составляло никакого труда, поэтому тренер по фехтованию никак не мог нарадоваться на ученика, который, уже не только сравнялся, но и превзошел собственного учителя. Сам же ученик, для которого раньше уроки фехтования были отдушиной в тесном расписании, теперь ходил на них со скукой и неохотой и то лишь из-за того, что этот преподаватель отчего-то любил отчитываться старшему господину о достижениях младшего. В прочем, лучше бы он этого не делал.
Ей Богу, лучше бы и наставники, и сам Пьеро забыли, что есть на свете такой человек как Кейа Альберих. Может тогда бы, не зная, в чем брак и в чем требуется доработка, младшему господину и дышалось бы легче.
Дверь со скрипом открылась. В проеме показалась одна из горничных, чтобы известить о том, что сегодняшний обед подан, и пригласить младшего Альбериха к столу. Кейа неохотно поднял голову на девушку и кивнул. Черная юбочка скрылась в коридоре.
Только спустя целую минуту юноша поднялся, еще раз взглянул на инструмент, сморщился и поплелся в гостиную, откуда уже пахло блюдом со странным названием «Радость жизни». После провального занятия, увидев жареное тофу в рассоле с приправами, он горько усмехнулся. В тему так в тему!
В прочем, в детстве он любил его. Ему нравилось ощущение, когда столь ясная пряность обволакивала ароматом и после появлялась на языке, оставляя долгое послевкусие. В добавке ему всегда было отказано, чтобы сохранять рацион, но мальчик, будто по забывчивости, с заискиванием, но надеждой смотрел на тетю-горничную – вдруг в этот раз повезет. Однако годы шли и теперь еда, будь она поданная хоть на самом дорогом сервизе в мире, в этом доме стала ничем иным как естественным источником энергии в организме – ни больше, ни меньше. Кажется даже, что и тофу то стало каким-то… безвкусным. Альберих поковырялся в тарелке, поклевал да, отодвинув блюдо, покинул гостиную. Радость жизни вкушать не хотелось. Ей Богу, овсяные оладушки миссис Бейк были и то вкуснее.
- Господин, вы куда? – спросила его горничная на выходе, но Кейа лишь бросил на нее скучающий взгляд.
- Литература, - нехотя ответил он и поплелся прочь, - Мисс Лаут, небось, уже заскучала.
Несмотря на нескрываемый сарказм, голос его не был язвительным, скорее утомленным, будто идти к этой мисс ему было все равно как на какую-то каторгу. Смотря под ноги, он прошел по выученному маршруту, по пути раздумывая – сбежать или нет, но все же посчитал, что хотя бы раз из трех в неделю появиться стоит, и нехотя постучался, в глубине души надеясь, что мисс в отместку решила не являться на занятие, однако ошибся.
- Войдите, - незамедлительно ответили ему.
Деваться было некуда.