Фотовспышка

У прадеда Оскара было 13 жён. Число считается несчастливым, но он прожил почти сто двенадцать лет. Оликка полусерьёзно-полушутя говорила, что несчастье крылось как раз в долгой жизни: ему пришлось похоронить пятерых детей и даже двух внуков, умерших от Сибирской язвы. Жеми не видела ни одной его жены, зато была знакома с любовницей – самой ценной, родившей ему троих детей. Она просила всех родственников называть её тётушкой Марго, неприятно щипала детей за щёки, но дарила самые ценные подарки: первую камеру Жеми получила именно от неё, хотя тогда ещё никому не говорила о своём желании заниматься фотографией. Первым снимком стало довольное лицо Марго, с наслаждением отпивающей из своего бокала. В тот же вечер её поразил сердечный приступ: врач долго убеждал разбушевавшегося прадеда Оскара, что всё дело в вине, и ей давно уже прописывали отказ от алкоголя. Прадеда её смерть поразила больше смерти первой жены, любимого сын и внучат: он сложил свои обязанности по бизнесу на наследника, отца Жеми, и уехал в Россию. Через полгода семье объявили о его смерти: поэтично продекламировав стихотворение Есенина, любимого писателя Марго, он уснул и не проснулся. Почему он так и не женился на ней, никто не знал: дела сердечные в семье Д'Авор никогда не выходило за рамки отношений двоих. В память об ушедшем прадеде Оскаре устроили большой банкет, где насмерть подрались ещё двое родственников, не поделивших наследство.

Жеми всю жизнь удивлялась, как матери удавалось помнить каждого человека в семейном древе Д'Авор, несмотря на то, что она сама до свадьбы принадлежала другой семье, другой стране, другой национальности. Родственников со стороны Оликки было всего трое: дядя, его жена и сын. Миколай иногда вёл с ними свой бизнес, с дядей Иноем они обменивались подарками и идеями развития, но сама мама с ними не общалась. Почему-то её мир ограничивался только той семьёй, чью фамилию она носила.

Несмотря на то, что мужчины Д'Авор были плодовитые, в семейный реестр вносились не все дети, а только те, кто был вписан в завещание. Причём после внесения в реестр уменьшить долю завещанного было нельзя, но и отказаться от соблюдения правил семьи было невозможно. Хотя Миколаю удалось: он, в конце концов, отказался от наследства, от семейного бизнеса, стал вести дела самостоятельно, даже сменил фамилию, чтобы при случае отцу нечем было его упрекнуть. Именно в этот момент и пошла трещина по их дому.

- До тех пор, пока ты замужем за Корте, он остаётся частью семьи. Он теперь мой наследник и пока не займёт мой пост, ты не можешь развестись, – так сказал Мишель дочери, когда она невзначай намекнула ему на супружескую неверность Корте. В тот день она отказалась от попыток «любить мужа как полагается».

╔═╗╔═╗╔═╗

Смиряться с утратой было действительно сложно, но Жеми делала всё, что в её силах. Похороны Миколая назначили на тринадцатое октября, и она была единственной, кто действительно заботился о них. Оликка слегла с лихорадкой, и уже три дня не выходила из спальни. Отец уехал на охоту в тот же день, то ли притворяясь, что ему наплевать, то ли пытаясь скрыть, какую сильную боль причинила ему смерть сына. В отличие от своих братьев, у Мишеля было всего два ребёнка, а теперь семейная коса смерти забрала у него одного. Возможно, теперь ему нужно было больше думать о безопасности и здоровье дочери, но так не было заведено. Правило семьи Д'Авор гласило, что нельзя противиться жизни и смерти, поэтому семейное древо расширялось с большой скоростью и с такой же скоростью редело. Сама Жеми столкнулась со смертью настолько близких и дорогих людей впервые.

Девушка сидела на террасе с планшетом, вычёркивая из списка дел к подготовке похорон уже выполненные:

- Венки заказала, гроб тоже, о свечах и месте в семейном склепе договорилась, со священником вопрос решила, - она хмыкнула, - если бы не правила, ни за что не стала бы хоронить так, Миколай бы мне не простил.

Брат Жеми был ярым отрицателем церкви и их обрядов. Конечно, когда кто-то женился или умирал, посещать эту «псевдообитель бога» он был обязан, но чаще он совершенно случайно оказывался в разъездах по стране. Он скорее бы поверил в семейное проклятье, которое одного за другим убивает членов их огромной недружной семьи, чем в то, что какие-то люди, создающие церкви, реально могли говорить с богом. Или в то, что прихожане, помолившись перед статуей распятого Христа, исповедовавшись святому отцу, могли отпустить свои грехи.

- Каких историй только ни наслушался наш священник, - смеялся Миколай. – Если бы мне постоянно каялись в своих грехах, я бы уже давно ушёл отшельником в ближайшие леса.

- Зато людям это помогает. Церковь – инструмент манипулирования гражданами, - тихо ответила ему Жеми, настраивая камеру. – Но в то же время, они получают безусловную поддержку и веру в то, что к моменту смерти они смогут искупить вину за неправильные поступки. Облегчить своё сердце. Можно подумать, ты сам ничего не совершал, за что не хотел бы попросить прощения.

- Никогда...

- А у... Кафи?

- У живых, по крайней мере, - уточнил Миколай, не теряя самообладания. Но Жеми обратила внимание, что после упоминания бывшей девушки он заметно сник.

- Прости. Я заболталась. Зря я вообще вспомнила про неё. Забудем, ладно?

Они не забыли. Тем не менее, смогли вернуться к этому разговору только после того, как крупно поругались, и в пылу ссоры слово за слово Жеми припомнила брату его грешок перед Кафи. Щеку тогда обожгло так, будто её коснулась не мужская ладонь, а по меньшей мере раскалённый металл. Через неделю после она выходила замуж за Корте, не получив от Миколая даже сообщения с поздравлением.

Теперь Жеми самой казалось, что подготовкой похорон она пытается искупить свои ошибки перед ним. Она не была суеверна, не верила в бога в принципе, но вот в то, что Миколай мог злиться на неё до сих пор за те неосторожные слова, верила, даже если сейчас, мёртвому, ему не было по факту дела ни до чего. Но принимать настоящее, с его приносящими боль воспоминаниями было мучительно тяжело. Жеми пыталась справиться, но не могла. Она терзалась чувством вины, а страх того, что мама предвидела смерть каждого в их семье, не отпускал ни разу с того дня, как она увидела картину с Оззи на коленях у фонтана и Корте, лежащим на её ногах с простреленной головой. Ей было всего восемь, и, хотя Оликка уничтожила эту работу, изображение смерти до мельчайших деталей записалось на сетчатке глаз Жеми.

Девушка всё сидела на террасе, кутаясь в плед и смотрела на дорожки, по которым они бегали в детстве с братом, стреляя друг в друга из водяных пистолетов летом и кидаясь снежками зимой. Единственный вопрос, который мучил её с того времени: рисовала ли мама её смерть? Ожидание пугало больше всего остального. Она действительно не хотела умирать. Випассана не спасала, в голове прокручивались всевозможные сценарии. Нужно ли ей было завести 13 мужей и любовника, чтобы дожить хотя бы до восьмидесяти лет?

*Техникамедитации осознавания настоящего момента и того, что происходит внутри него.