Фотовспышка

Оликка была совершенно здоровой женщиной. Она родила двух таких же полных сил и здоровья детей-погодок, а её гены были настолько сильны, что внешне она с детьми выглядела как разновозрастные и гендерно-противоположные версии одного человека. Чем старше становились Миколай и Жеми, тем больше черты обоих были схожи с её: арктически белые волосы, узкая челюсть, выдающиеся скулы, изящные тонкие линии тела. Мишель с годами старел и всё больше негодовал о генетике, несправедливо выбравшей ДНК Оликки и её северную красоту. Дети пренебрегали всем, что им доставалось от отца: деньгами, властью, правилами, любовью.

- Они не отказываются от того, что мы им даём, Мишель, – Оликка сидела на балконе с мини-вентилятором, едва спасающим её от июльского зноя. Маленькие Жеми и Миколай бегали под окнами, стреляя друг в друга из водяных пистолетов.

- Им всего девять, в таком возрасте будешь интересоваться только тем, что происходит под самым носом.

- Знаешь, что мне вчера принесла наша дочь? – устало потерев глаза, спросил Мишель. Он сел на соседнее кресло и вытащил из кармана смятый полароидный снимок. На обратной стороне ровными буквами было выведено вторые похороны. рыбка Анастейша.

- Разве у нас были рыбки? – изнемогая от лучей палящего солнца, женщина недовольно простонала. – Может, пока завести что-нибудь, что сможет переключить погоду наконец-то? Вторую неделю без изменений.

- Пойдём в дом, пускай балуются дальше.

На столике перед плетеными дачными креслами стоял запотевший стакан. Прозрачные капли стекали по стенкам, отсчитывая секунды до столкновения кубиков таящего льда. Мишель знал, что при всём своём здоровье его жена страдала провалами в памяти. Недостаточно частыми, чтобы это стало поводом для беспокойства.

Отец давал своим детям самое главное, чем они никогда не пренебрегали, потому что не получали этого напрямую, – защиту. Поэтому все снимки Жеми он прятал подальше, а места захоронений переносил куда-нибудь в другое место: дети вряд ли запоминали, а если бы Оликка нашла хоть одно, то её хватил бы удар. Ему даже пришлось сделать в её мастерской небольшую перестановку, чтобы она не обнаружила пропажу своей новой картины: русалка Наташа, героиня русской драмы Пушкина. Сама женщина нередко уничтожала неудавшиеся свои работы, считая, что они мешают ей своей негативной энергией создавать шедевры. Уничтожение Жеми (с помощью Миколая, или нет) картин, которые попадали под категорию «гениально», могло навредить тонкой натуре Оликки. Её здоровья бы не хватило на действительно сильные потери.

╔═╗╔═╗╔═╗

Мать Жеми зачахла в ту же секунду, когда в дом вернулся отец.

Сама девушка не хотела шутить по этому поводу, но в голове всё равно проносились мысли, что Миколай таки успел прикинуть особняк до того, как отец зашёл на порог. Успел... вот только она сама не успела.

Жеми сидела рядом с матерью, обняв её за плечи. Оликка уткнулась в колени и нервно покачивалась, проговаривая что-то на своём родном языке. По дрожанию её обычно твёрдого голоса Жеми поняла, что мама плачет сухими слезами, тихо и монотонно что-то бормоча и бесконечно повторяя имя Миколая. Жеми боялась посмотреть на брата, повернуться или просто кинуть взгляд. Осознание его смерти наступило далеко не сразу, а если быть точной, вообще не наступило, даже спустя три часа.

- Когда застрелили Корте, я уже была готова к его смерти, когда бы она ни пришла, - смотря строго перед собой, Жеми вполголоса продолжила исповедь. – Но я так и не осознала этого спустя ещё несколько месяцев после похорон. А когда я в последний раз поцеловала его, лежащего в гробу, мне казалось, что это какая-то фикция, игра, которая закончится быстрее, чем началась. Но уже октябрь, скоро полгода с его смерти, а нам теперь нужно нести траур по брату. Мама, - она отняла её лицо от коленей, мягко обхватила ладонями лицо и прямо спросила, - ты никогда не рисовала нашу смерть?

Глаза Оликки расширились настолько, что были готовы вылететь из глазниц. На смену мертвенной бледности пришла краснота. Кожа у обеих была чуть смуглая, и любые изменения от страха до возбуждения цветными пятнами выступали на лице. Жеми думала, что мама может этого и не помнить, ведь от большинства картин, на которых она изобразила смерть, Миколай избавился ещё в самом начале своей карьеры. Но Жеми хотелось знать, почему Оликка рисовала такие сюжеты, и, если она помнила их до сих пор, в каком порядке в воображении матери их семья умерла?

Мишель подошёл так внезапно, что Жеми чуть не вскрикнула от ужаса, за стуком колотившегося сердца ей показалось, что Миколай позади неё что-то прохрипел. Разумеется, ей просто показалось. В этом не было никакого смысла.

Сегодня она собиралась всю ночь провести в их с братом месте. Они не пускали туда никого и никогда, за исключением одного случая.

╔═╗╔═╗╔═╗

Родители вошли в дом, чтобы скрыться от жаркого солнца.

Жеми и Миколай в ту же секунду побросали свои водяные пистолеты и убежали в глубину сада. Когда-то давно почти на самой верхушке дерева они обнаружили небольшой летний домик. Они хранили в нём свои самые-самые большие секреты, которые никто и никогда не должен был найти. С ним были связаны их самые большие тайны: здесь они хранили самые любимые мамины картины, вырезанные из рамок, здесь жила семья птиц, которую они кормили каждый день, здесь они вместе впервые напились уже через несколько лет после вторых похорон, отмечая собранную коллекцию из двенадцати полотен.

- Когда-нибудь я стану дилером и продам эти работы за несколько миллионов евро.

- Отлично, тогда купишь мне новую камеру, снимки на этой получаются всё хуже, – Жеми увлеченно просматривала получившиеся фотографии, каждую секунду разочарованно вздыхая.

- Ну что не так? – устав от постоянного недовольства Жеми своей работой (эту черту она точно переняла у матери), Миколай выхватил её камеру. На большинстве кадров в камеру улыбались разные люди, пожимали друг другу руки, отец приобнимал маму за талию, Миколай влюблённо смотрел на Кафи – дочку соседей, приезжавшую в Буживаль каждое лето. – Хей, ты не могла бы не снимать на меня компромат?

Довольная собой, сестра забрала из его рук камеру и наклонилась ближе, почти касаясь своим носом его.

- Это кадр единственный, который мне нравится, – она шкодливо чмокнула Миколая в губы и рассмеялась. – Тебе определённо нужно перестать стесняться своих чувств.

Кафи и Корте, судя по частому дыханию только поднявшиеся в этот домик, сидели на пороге, беззвучно открывая и закрывая рты.

Следом за вторыми похоронами следовали двойные. Сегодня в землю закопали два разбитых сердца.