Перо удачи

Аудитория 207 оказалась ровно такой, какой Лу и представляла: огромный зал-амфитеатр с полукруглыми рядами длинных парт и плотно прижатыми друг к другу стульями. Народ наполнял пространство, сгущая воздух, маги занимали места, смотрели на прямоугольник кафедры перед зеленой доской, ждали.

Мэй садится в первом ряду поближе к проходу, и ей приходится пропускать Рэя, которому приспичило сидеть рядом. Лу же поднимается чуть выше и тоже предпочитает крайний стул. 

– Нервничаешь? – спрашивает Рэй, глядя перед собой.

Мэй отвечает, что немного, и он хмыкает, поворачивая лицо так, что Лу становится виден орлиный профиль. 

– А я не у тебя спрашивал. 

Мэй вздыхает, Лу вскидывает брови.

– С чего бы? – недоуменно хлопает ресницами. 

Она не председатель – роль отведена старику с седой бородкой и в круглых очках, благодаря которому они сидят в Юридической Академии, а не у черта на рогах, – и не инициатор конклава – о подвиге Мэй еще никто не забыл. Лу не о чем переживать, незачем волноваться. 

Есть зачем.

Лу прикрывает глаза, опускает голову на ладони, выдыхает под язвительное фырканье Рэя. Она и в спор вступала, и предложение имеет, и ей, как ученице Мэй, стоило бы сказать хоть слово. В огромной аудитории, где желающих ее порвать больше, чем добрых друзей.

Председатель садится за кафедру, достает деревянную коробочку трибуны, и, шевеля губами, окидывает долгим взглядом аудиторию.  Считает. 

– Ровно семьдесят, – поставленным голосом говорит он, – все в сборе, можем начинать.

Его речь льется плавно и уверенно, без камней-запинок и протяжных междометий. Приветствие перетекает в повестку дня, повестка дня заканчивается передачей слова. Встает Мэй, чей рыжий затылок на несколько мгновений закрывает Лу обзор. Мэй заходит за трибуну, приветствует кивком и улыбкой председателя – он взаимно приветствует ее – коротко здоровается с присутствующими.

– Есть истории, которые слишком тянут с развязкой, – говорит она, – и происходящее с магами – одна из таких историй. Промедление в первые недели повлекло за собой панику, ошибки первых месяцев унесли несколько жизней. Но это не сравнится с последствиями нашей лени: пятьсот пятьдесят четыре самоубийства магов за последние полгода. Не менее четырех человек в день. И только потому, что мы почти ничего не делаем.

Молчание Мэй вынужденное, вызванное шквалом эмоций и всеобщей истерикой. Господа маги крайне недовольны, что им говорят колющую глаз правду. С задних рядов кричат матом, ряды поближе молчат, опустив головы и закрыв рты ладонями. 

Лу водит глазами по куску аудитории, который может охватить взглядом, и понимает, как мало у них союзников. 

Председатель дает волне гомона утихнуть, дважды стучит кулаком по столу, подает голос:

– Прошу внимания!

И все внимание приковывается к нему, седому ректору, чей голос явно имеет больший вес, чем письмо. Он жестом позволяет Мэй продолжить, она благодарно кивает ему в ответ.

– Я инициировала конклав, – говорит она, – чтобы мы вместе нашли оптимальный путь достижения общей цели. В свою очередь предлагаю стратегию: каждому ежедневно писать по десять текстов…

Мэй не успевает закрыть рот, не успевает сказать что-то еще: ее прерывают гвалтом и возмущениями, свистками, криком. Маты смешиваются с приличным “да что ж такое?!”, тонут в грохоте голосов, собирающихся в какофонию недовольства. Лу знает: десять текстов в день – это очень много, но сама она пишет по пятнадцать и вполне себе жива. 

Она – живая, здоровая и способная работать, а есть такие, как Эд, по ком уже даже не плачут, о ком не говорят ничего, кроме хорошего и правды.

Когда председатель просит Мэй занять свое место, Лу встает. И одного этого оказывается достаточно, чтобы все замолчали. Председатель внимательно смотрит на нее, застывшую с отстраненным взглядом, на аудиторию, тихую, будто сумеречное море, улыбается уголками губ и протягивает руку.

– Если хотите что-то сказать, прошу, не молчите. 

Он указывает на трибуну и медленно, вдумчиво кивает.

И Лу идет, чудом не путаясь в ногах.

Время назад, будто бы в прошлой жизни, она споткнулась на пороге кафе, когда ей открыли дверь, а сейчас застывает с прямой спиной, с пальцами, охватывающими края коробки-трибуны, и забывает, что может бояться. Там, за спиной Мэй, где несколько секунд назад сидела Лу, она видит золотистую тень Эда, вдыхает полной грудью и, без приветствий, берет переданное слово:

– Ежедневно писать десять текстов – это много, соглашусь с вами. – Аудитория довольно гудит. – Однако это и щадяще. – Не давая подняться новому валу оскорбленной гордости, продолжает: – Магия оказалась не бесконечной и не надежной. Она исчезает. Медленно, быстро, равномерно, скачками – вариативность для единственного итога. И это не так страшно, как последствия: депрессия, истерия, обострение психических заболеваний и расстройств, ухудшение физического состояния и совершенно необратимое – летальный исход.

– Они сами виноваты! – подает голос парень с четвертого ряда. – Пропала магия – и сразу вены резать. Естественный отбор в действии, не находите?

Лу отрезает:

– Не нахожу. 

– Так поищите получше.

Аудитория взрывается смехом, Рэй злится, Мэй роняет голову на сложенные руки. Лу тоже не отказалась бы от укромного местечка, где ее никто не будет трогать и видеть, но она за трибуной, по левую руку от председателя, перед амфитеатром рядов и голов, и ей некуда отступать.

– Смешная шутка, – говорит Лу,  когда унимается грохот голосов. – Но прежде, чем я поищу схожесть происходящего и естественного отбора, попробую найти логику в ваших словах. Вы предпочитаете оставить все как есть и ждать, когда, выражаясь вашим языком, слабаки умрут, те, кто посильнее, закроются в психушках, а самые сильные вольются в единственную доступную им систему не наделенных магией людей? Я нигде не ошиблась? Если так, то в какой из трех категорий будете вы? А ваша семья? А друзья? А старые знакомые, с которыми вы делили парты и перья? Скажу прямо, – Лу сильнее опирается на кафедру, чтобы скрыть дрожь в руках, – похороны будут в любом случае. Вопрос в том, будете вы участником или виновником торжества.

Парень немо открывает и закрывает рот, пока аудитория молчит, а Рэй и Мэй тянут сытые улыбки. Наконец, просыпается его голос:

– Ты мне угрожаешь?

– Я открываю вам глаза. 

– По-твоему, я слепой или тупой?

– Думаю, вы весьма многозадачны.

Снова хохот. Пока он звучит, Лу понимает, что большинство сидящих здесь смеются так же истерически, как днями ранее смеялась она сама, сидя в пыльном классе и слушая перебранку Рэя и Мэй. Они – маги – паникуют и злятся, душат бессилие хилыми – и то, как посмотреть – аргументами. И Лу давит на больное. Главное – самой от боли не сойти с ума.

– Недавно я потеряла близкого человека. Он был без преуменьшения гениальным скульптором, но магия исчезла, и он не нашел смысла двигаться дальше.

– И за них мы должны бороться? – срывается парень. – За них, вы смеетесь? За кучу дебилов, которые нас ни в хрен не ставили, а теперь стоят в очереди на тот свет? 

– При всем уважении… – начинает Лу, но парень ее перебивает:

– У меня есть имя.

Самообладание вытолкали взашей, оно покидает аудиторию.

– Да мне все равно. У меня достаточно имен, которые я должна помнить. – Она втягивает тяжелый воздух, сжимает челюсти, выдыхает. – Не сравнивайте. Они жили тем, чем мы никогда не жили, они  колдовали так, как нам и не снилось. И их творчество – искусство, не меньше – было нужно людям больше, чем наша каллиграфия. 

Тишина – лучшее завершение речи. Все молчат – понурив головы, глядя на доску, перед собой, на Лу. Слова  закончились, осталась правда, и будущее тянет туманные нити к ногам.

– Десять текстов в день, – громко чеканит председатель. – Голосуем.

Мэй, Рэй, Лу, задние ряды, первые ряды – обязательно с оглядкой на задние, – парень с четвертого. По ее скромным прикидкам, не менее шестидесяти поднятых рук, и этого достаточно для короткого “единогласно”.

Потом ее возвращают на место, обсуждают план, в котором сбором, сведением и анализом данных занимается один человек, назначенный на неделю и освобожденный от написания текстов.  Выбираются добровольцы на первый месяц, утверждается весьма условный график. Решаются мелкие проблемы, поднятые лишь бы. 

Конклав заканчивается к четырем часам,  когда все переругавшись и перемирившись,  высыпаются в аккуратный дворик НЮА и расходятся по отелям и домам. Некоторых ждет перрон и грохочущие змеи поездов, ползущих по бесконечным рельсам. А Лу… Лу каким-то чудом добредает до гостиницы и снова заваливается спать, оставляя Карлу допытываться новостей у Рэя и Мэй.