В пламени воды

Вопиющее безумие. Холод ледяными клинками впивался в кожу, пока Калани собиралась с силами, чтобы выдавить из себя хоть слово.
— Значит, — выдохнула она, и голос предательски сорвался, — ты считаешь, что можно просто... выдать меня, как бездушную вещь, чтобы укрепить позиции племени? Я думала, достаточно того, что я проиграла схватку и должна жить вдали, словно мертвая. А теперь...
Тело задрожало. Вокруг застыло все — старейшины, мать, и двигалась только ухмылка Киану, уголки губ которого ползли вверх.
— Теперь ты хочешь отправить меня в чужую землю, к иным законам и духам?
Теура робко дотронулась до руки дочери, пытаясь унять вихрь ее злости. Но Калани уже не могла сдерживаться.
— Разве отец допустил бы такое? Разве мы всегда так решали проблемы — бросали тех, кто еще вчера был частью семьи, в пучину чужого двора?!
Голос Калани глухо отзывался от кокосовых сводов. Она принимала участь изгнанницы, не оспаривая ее, но это решение — выше ее сил. Выше всего, чему учил ее отец. Гнев кипел в груди Калани, будто раскаленный вулкан. Остатки самообладания таяли на глазах.
— Ты посылаешь меня туда, где наше имя значит не больше, чем шелуха морской раковины, — резко бросила Калани, не отрывая глаз от Киану. Калани ясно представляла себе народ Огня: их пылающий взгляд, амбиции, прожигающие всё на своём пути, и ненасытную жажду власти, что не знает предела. Династия, чья гордость восходит до самых небес, всегда смотрела на народ Воды свысока, как на тех, чья магия способна лишь укротить бушующее море, но не покорить его, как это делает пламя, сжигая всё дотла. — Они презирают нас...
— Это я предложила, Калани, — раздался как обухом обдавший затылок голос матери, — иных вариантов сохранить твое положение нет.
Вкус предательства — чуждый, солоноватый и горький одновременно, как скисшая труха пересоленной рыбы. В голове Калани звенело от слов, произнесенных материным голосом.
— Я... — Калани вскинула подбородок, не зная, какой упрёк высказать в первую очередь. — Ты предложила?! Значит, это твоё решение — отдать меня чужакам?
Теура выдержала взгляд дочери, но её лицо, обычно спокойное, сейчас было как выточенный камень — холодное и неподвижное. Её руки, сложенные перед собой, едва заметно дрожали.
— Это все, чтобы спасти тебя, Калани, — твёрдо ответила она пропитанным болью вины голосом, — Ты останешься связана с нами, даже если находишься вдали. Не придашься забвению, и что важнее — опасностям мира за пределами племени в одиночку.
Все внутри нее кричало о несправедливости. Материнская забота, которой она когда-то дорожила, теперь казалась еще одной ловушкой. Калани застыла, недоверчиво всматриваясь в лицо Теуры.
— Спасти меня? — после затянувшейся тишины сорвалась на крик Калани. — Это ли вы называете спасением? Бросить меня Империи Огня, где я стану разменной монетой, безделушкой для торговли?! Отец бы так не поступил!
Последние слова хлестнули присутствующих, как разъяренный шторм, сметая на пути любое сопротивление и оставляя после себя лишь горький привкус соли. Теура, казалось, дрогнула, но лишь на мгновение. Её лицо оставалось непроницаемым, хотя в глазах появилась тень боли. Киану же поднялся, наклонившись к сестре. Лицо его наконец обрело уверенность — до того бегающий взгляд вперился в сестру, руки он убрал за спину, чтобы скрыть подрагивающие пальцы.
— Ты сама отказалась от своего места здесь, Калани, — произнес он, выдерживая ее испепеляющий взгляд. — Ты вызвала меня на схватку, чтобы доказать своё право, и проиграла. Это твое изгнание. Мы просто предложили тебе шанс остаться частью чего-то большего. Ты не оставляешь нам выбора.
— Выбора? — Калани вскочила с колен и шагнула к брату, и стражники у дверей едва заметно напряглись. — Ты хочешь сказать, что отнять у меня всё — это выбор? Скажи, Киану, когда ты принял решение продать сестру, тебе было хотя бы немного стыдно?
Его лицо дернулось, как будто она ударила его по щеке. Но вместо ответа он напрягся, выпрямив спину и подняв подбородок.
— Это не продажа, Калани, — резко вмешался старейшина Малеко. — Это союз. Ты станешь частью сильнейшей династии в мире. Твое имя будет вписано в историю, только вдумайся, как принцессы огня и сестры вождя племени воды. Разве ты этого не хотела?
— Историю? — зал окатил горький смех Калани. Она скривила лицо, по очереди оглянув всех присутствующих, и продолжила: — Какой ценой? Историю пишет тот, кто встаёт на вершину, а не тот, кого бросают к её подножию. Нет, Малеко. Я не стану частью вашего плана.
Слова повисли в душном воздухе, пульсируя щемящей угрозой. Но прежде чем кто-либо успел возразить, Теура поднялась и колен. Мать, не глядя на дочь, вышла вперед и замерла. Она боялась взглянуть на дочь и передумать, потому что решение, принятое ею на холодную голову, было единственно верным. Таков был характер Теуры — хоть магия не была ей доступна, но она ею управляла иначе; была камнем. Скалой, о которую разбивались сомнения, страхи и протесты. Теура была сильной и стойкой по рождению, и именно поэтому когда-то давно молодой Тахоа выбрал ее себе в жены. За холодное спокойствие и рассудительность ее чтили и уважали.
— Калани, — начала она, и в сдержанной мольбе слышался стальной каркас. Посмотреть на дочь она так и не решилась. — Ты можешь отвернуться от нас, но не отвергай единственный путь спасти себя. Народ Огня жесток в своей алчности, но ты отправишься туда не пленницей. Невестой. Магия, живущая в твоих жилах, и ум, взращенный Тахоа, позволят выжить там, где любой другой был бы сломлен. Для народа ты станешь примером — дочь вождя Тахоа и сестра вождя Киану, принцесса Империи Огня и, если так решат духи, будущая Императрица. И что важнее, для совета и вождя ты станешь незаменимо важной...
— ...доносчицей, — завершила Калани за мать.
Стремительная ярость и бездонное отчаяние боролись в жадной схватке внутри Калани. Больно ранило и то, что Теура рассчитывала на ее жертвенность, и то, что в материнских словах теплилась вера в ее силу. От этого Калани не понимала, что чувствовать, — жало предательства матери или понимание к ней, кто любыми средствами пытается спасти дитя. Даже ему во вред.
— А если я не пойду по вашему пути? Если я уйду туда, куда сама решу, а не куда вы меня толкаете? — спросила Калани. Ответ она знала наперед.
— В таком случае ты окончательно покинешь наш народ, Калани. Всё, что связывало тебя с нами, оборвется. Наши двери закроются, а вместе с ними — любое покровительство. Судьба будет целиком в твоих руках. Это предложение — твой шанс защитить племя от возможной опасности и, вместе с тем, себя от изгнания.
Сердце Калани болезненно сжалось. Ощущала она себя, как пойманная в сети рыба, если не хуже — той хотя бы известна ее участь, не дарующая муки выбора. Калани же сейчас ненавидела чувство беспомощности. Всю жизнь она воспитывалась, окруженная любовью, отцовским вниманием и традициями племени. Каждый обряд, каждая легенда, каждая буря на горизонте становились нитями её души, плотно вплетенными в ткань клана. Магия, что бурлила в ее жилах, и гордость за принадлежность к древнему племени Теплого течения были ее сутью. Лишиться этого значило бы стать деревом, вырванным с корнем, — живым лишь наполовину, обреченным увядать на чужой почве. Калани разрывалась между двумя пропастями: одна — это вечное изгнание и одиночество, другая — цепи, пусть и золотые, но всё же цепи, что накинут ей на плечи.
— Ты всегда говорила, мама, — произнесла она, не сводя глаз с Теуры, которая так и не решилась взглянуть на дочь, — что океан — наш защитник, что вода ведёт нас, если мы чтим её законы. Почему же океан безмолвен, когда его дочь предает огню собственное племя?
Ее упрек остался без ответа. Киану, нахмурившись, сделал шаг назад, глаза его сверкнули упрямством. Старейшины сидели неподвижно, пряча лица за безразличными выражениями. Лишь Теура сделала шаг вперёд, наконец подняв глаза на Калани. Её рука неуверенно потянулась к дочери, но та, охваченная вспышкой гнева, отстранила ладонь матери прежде, чем касание смогло согреть её кожу.
Внезапным порывом Калани выскользнула из зала, оставив за собой тишину. На улице ночь встретила ее слабым ветром, шептавшим о свободе и боли одновременно. Калани дошла до края деревни, откуда открывался безмолвный вид на океан. Темная гладь воды, столь близкая её сердцу, казалась отчужденной, холодной. Океан не стремился ее утешить, и Калани понимала, почему.
Стихия не желала ее прогонять. Напротив, таила обиду за то, что Калани пытается покинуть род и племя, отвергая единственно верный существующий вариант.
Её дыхание выровнялось, но сердце всё ещё билось в глухом ритме гнева. Волосы растрепал ветер, и она подняла голову, глядя в ночное небо. Там, среди звёзд, Калани искала утешение, но нашла только пустоту. Сейчас она одна, и выбор только за ней.
— Отец, — прошептала Калани, пока одинокая слеза, щекоча, спустилась по щеке, — что я должна сделать?
В попытке найти покой Калани сделала шаг ближе к волнам, позволяя ледяной воде окутать ступни, но внезапно резкая, обжигающая боль пронзила её правую ногу. Ступня вспыхнула, будто к ней прижали раскаленный уголь. Она резко отшатнулась, но было уже поздно. Кожа горела от неожиданного прикосновения — кожа горела острой болью.
Её взгляд метнулся к воде, где у самого берега полупрозрачное существо мерцало в лунном свете. Медуза. Щупальца, едва заметные на поверхности воды, плавно колыхались. Калани замерла, ощущая, как жгучая боль разливается по щиколотке, но не смогла отвести ступню от прибоя.
Она тяжело опустилась на песок, сжимая пальцы на коленке, пытаясь унять дрожь в ноге. Соленая вода обжигала рану, усиливая жжение. Вместе с болью в голове зазвучало что-то неотвратимо ясное. Океан дал ей ответ, жёсткий, как удар.
— Даже ты против меня?! — горьким и усталым криком сорвалось с губ Калани. Медуза, огонь в стихии воды, оставила ожог.
Хотелось заплакать, но Калани не могла позволить себе слабость помимо той, что уже проявила в схватке с братом.
"Если ты мне что-то говоришь, я слышу, — подумала она, поднимаясь на ноги, несмотря на пульсацию боли. — Я пойду. Ни племя, ни даже Империя Огня меня не остановят. Я верну себе честь, я докажу, что сила и мудрость не зависят от пола."
Если они хотят видеть в ней оружие, она им станет. Вот только ни старейшины, ни новоиспеченный вождь Киану, ни даже Теура, мать Калани, не знала, что уходящая решительным шагом с пляжа дева способна обернуться копьем против них же самих