В пламени воды

Когда ноги Калани коснулись мокрого песка, она знала, что этот танец станет её первым шагом к бунту.
Волны медленно поднимались, касаясь края погребального плота, на котором покоился ее отец, Тахоа, великий вождь клана Теплого течения народа Воды. Плот был увит белыми цветами тиааре, а факелы по краям пляжа бросали теплые отблески на лицо Калани. Волны ласкали её стопы, оставляя соленые поцелуи, и откатывались назад, приглашая следовать за ними.
Калани танцевала. Ее тело двигалось так, как учили с детства. Каждый шаг, каждый изгиб рук рассказывали историю отца: о том, как он защищал их земли от штормов, как вел за собой, когда враги наступали, как катал ее на могучей спине. Но теперь его больше не было. Вода забирала его обратно.
Люди смотрели молча. Некоторые прятали лица в ладонях, другие шептали молитвы духам. Они скорбели о Тахоа, но Калани знала: завтра они повернутся к ней спиной. Завтра они примут Киану, её младшего брата, как нового вождя, потому что он мужчина. Завтра они забудут, что она — первенец и самый сильный маг воды в племени.
Ветер ударил ей в лицо, и она обернулась. Киану стоял позади, высокий для своих шестнадцати лет. Его плечи, закутанные в белую ткань обряда, были напряжены. Брат не смотрел на пылающие факелы или на плот с телом их отца — он смотрел только на неё. Это был взгляд человека, который уже решил её судьбу, безжалостно отобрав титул вождя. Потому что Калани — женщина. Женщина не может быть вождем.
Детские игры на берегу, полные беззаботного смеха, когда отец на равных учил их держать копье, были в прошлом. Этот человек больше не был ее братом. Это был чужак.
Калани подняла руки. Грудь наполнилась магией, и она позволила ей вырваться. Вода подчинилась, взметнулась вверх, обвивая плот живым потоком. Это была ее сила, ее голос, которым она говорила с океаном. Волны подхватили деревянное ложе, медленно потянув его прочь.
Плот стремительно удалялся. Люди на берегу молчали. Никто не нарушал ритуал.
Но внутри Калани все кричало.
Она развернулась и ушла с пляжа, не дожидаясь, пока ветер затушит огни. В груди разгоралось что-то новое, не похожее на горе. То была решимость. Она не станет жертвой. Не позволит брату или кому-либо ещё решать её судьбу.
— Если никто не даст мне права быть вождем, — вслух пообещала себе Калани, не заботясь о том, чтобы кто-нибудь не услышал, — я заберу его сама.

Дом встретил ее скорбной тишиной. Половицы под ногами издали короткий, сухой скрип, разорвав вязкое молчание. Внутри пахло солью и прогорклым маслом от ламп, оставленных гореть у входа. Калани остановилась перед дверью в комнату отца. Её ладонь невольно потянулась к двери, но она так и не прикоснулась к дереву. Там больше не было голоса, ни одного движения — лишь пустота, которую она не могла вынести.
Она прошла в свою комнату, опустилась на циновку, даже не пытаясь сменить одежду. Белые ткани, украшенные узорами волн, липли к коже. Одежда, которую для нее готовили как для дочери вождя, теперь казалась тяжёлой, будто пропиталась солью не только моря, но и слёз.
Накидка с вышивкой, повторяющей линии приливов, всё ещё сохраняла тепло её тела. Она прикоснулась к ней, почувствовав пальцами шероховатую нить знака, который носил ее отец. Этот символ был признаком власти, признанием её клана, но теперь он стал для неё клеймом. Киану наденет точно такой же знак, стоя перед старейшинами. Они провозгласят его вождем, отвернувшись от неё, как будто она ничего не значила.
Снаружи светало. Тусклый утренний свет пробился сквозь плетеные ставни, золотистыми линиями ложась на пол. Калани поднялась с места и остановилась перед зеркалом. Черные, волнистые волосы спутались, кончики еще хранили капли океана. Глаза, обведенные усталостью и покрасневшие от недосыпа, горели яркостью, которую не мог приглушить даже траур. Синие, ярко синие радужки, как и у всех магов воды. Её кожа, смуглая и гладкая, отливала мягким золотистым оттенком, казалась живой, несмотря на всё, что она пережила за ночь. Лицо было упрямым, с четкими скулами и легким изгибом пухлых губ.
Калани находила себя красивой. Но это была не та красота, которую восхваляли мужчины их клана, сравнивая девушек с цветами или спокойными водами. Ее красота была другой — резкой, как первый порыв бури, и непреклонной, как быстрая река. Это была красота, которая требовала смотреть в глаза, а не отводить взгляд.
На полке рядом с зеркалом лежали чистые ткани для праздника, которые ее мать, Теура, приготовила заранее. Одежда предназначалась для ритуала, где её брат примет титул вождя. Калани могла переодеться, выглядеть так, как от неё ожидали. Она должна была выглядеть смиренной, тихой.
Но Калани не стала трогать чистую одежду. Она затянула пояс потуже, поправила мокрую, просоленную ткань и подняла голову. Это была её связь с отцом, с тем, что она теряла, и с тем, что должна была сохранить. Она выйдет к старейшинам в этой же одежде.
Киану возвышался, тем самым погребая сестру. Так пусть это видит и знает каждый.
Ритуал наречения брата должен был начаться на рассвете. Калани стояла на пороге дома и смотрела, как первые лучи солнца ложатся на волны. Её мать сидела во дворе, перебирая крохотные раковины для украшений, которыми обычно венчали тех, кто принимал титул вождя. Теура всегда была женщиной слова и молчания. Она редко говорила о своем, но её взгляд, направленный сейчас на дочь, говорил все и даже больше.
— Ты не переоделась, — заметила мать, не отвлекаясь от работы. Теура знала, что эта беседа ни к чему не приведет — ее дочь слишком похожа на почившего отца.
— Я пойду так, — ответила Калани. Она шагнула ближе, глядя на белую нить, которая струилась через пальцы матери, как вода. — Это правильно.
— Это унизительно для Киану, — коротко заметила Теура, но больше ничего не сказала. Боль утраты отняла у нее силы.
Калани двинулась к пляжу. Одна десятая от каждого поколения в племени рождалась с даром воды. Их учила сама стихия: управлять приливами, дождем, предсказывать шторма, вытягивать влагу из воздуха. Повелевать водой. Но независимо от того, являлся ли человек магом, сила женщины считалась оберегом дома, тогда как мужчина должен был вести за собой племя.
Но Калани всегда было этого мало. Она дошла до берега и остановилась, наблюдая, как волны перекатываются по песку, оставляя после себя тонкие линии из водорослей и мелких ракушек. Вода всегда была ее союзником. Она чувствовала ее движение, ее шепот, когда море накатывало и отступало. Но сегодня, даже стоя на самом краю, Калани не ощущала привычной связи. Её магия казалась молчаливой, как будто даже стихия отвернулась от неё.
Она опустила ладони в прохладную воду, но вместо успокоения ощутила гул гнева, который гремел внутри громче любого шторма. Киану мог забрать титул. Старейшины могли отвернуться от неё. Но магию — её связь с океаном и духами предков — не мог отнять никто.
Калани подняла руки, и волны зашевелились, вторя ее движениям — вода поднималась бурной стеной. Стихия была капризна, требовала уважения, но она была ее. Сила ее отца Тахоа, его кровь текла в жилах дочери. И пусть старейшины не желали видеть ее вождем, она заставит их понять, что ее магия — веский аргумент. Калани — сильнейшая из магов воды племени Теплого течения. И уже только лишь это одно должно было заставить совет задуматься.
Ладони Калани опустились, а она сама медленно выпрямилась и посмотрела на солнце, которое уже поднялось, заливая океан золотым светом. Стена из воды рухнула, пустив по берегу новые волны. Калани знала, что жители деревни уже собрались посмотреть на ритуал наречения. Она знала, что Киану стоял в центре круга на коленях, запрокинув голову, пока старейшина водил пальцами, смоченными в краске из голубой глины и рыбьего жира, по его лицу. Символы преемственности и связи с предками.
Мотнув головой, она прогнала эти мысли, и все-таки двинулась прочь от берега.

Деревня племени Теплого течения раскинулась вдоль побережья. Дома из бамбука и пальмовых листьев стояли на высоких сваях, защищенных от приливов. Узкие тропинки соединяли жилища, спускаясь к пляжу, где находился ритуальный круг — сердце общины. Сейчас там бурлила жизнь. Женщины склонились над кострами, готовя блюда из свежевыловленной рыбы. Их пальцы ловко вплетали цветы и раковины в гирлянды для празднества после церемонии. Мужчины, покрытые узорами татуировок, которые рассказывали их истории и славные победы, занимали места ближе к ритуальному кругу, наблюдая за приготовлениями. Каждый был облачен в праздничные одежды — ярко-синие, тогда как обычно предпочитали светлые, голубые оттенки.
Калани появилась позже всех. Она шла медленно. Наряд с погребения отца сделал свое дело — взгляды людей прожигали её спину. Кто-то смотрел с осуждением, кто-то с недоумением, а в глазах некоторых скользила тень страха — не перед её магией, но перед тем, что она могла нарушить их порядок. Всеобщий устой.
Киану стоял в центре круга, прямой и напряженный. Его лицо было испещрено свежими узорами, как Калани себе и представляла. В руках брата покоился кинжал — ритуальное оружие, выкованное из редкого морского металла. Лезвие переливалось оттенками воды, а рукоять украшали вставки из кораллов и жемчуга.
Когда Калани подошла ближе, она заметила, как пальцы Киану крепче обхватили нож. Старейшина, стоявший рядом, поднялся. Его взгляд на Калани был долгим и испытующим, но он не сказал ни слова, обращаясь к ее брату:
— Киану, сын Тахоа, ты готов взять этот кинжал и с ним титул вождя?
Киану кивнул. Он сделал вперед неуверенный, резкий шаг. Брату надлежало сделать надрез на ладони, обмакнуть пальцы в собственной крови и завершить узоры на лице. Киану поднял кинжал, и солнце на мгновение отразилось в его лезвии. Он протянул левую руку, а правой провел острием по центру ладони. Алые струйки побежали вниз по дрожащей руке.
Кончиками пальцев Киану провел кровавые линии по щекам — две длинные полосы, спускающиеся от скул до подбородка, затем круг на лбу. Это были символы их народа: вода, кровь и полная луна.
Его рука дрогнула, когда Киану рисовал последнюю линию, но никто этого не заметил, кроме сестры. Старейшина сделал шаг вперед, положив ладонь на плечо новоиспеченного предводителя племени.
— Ты окрасил свое лицо кровью, как вождь. Так веди же впредь наш народ к процветанию!
Толпа взревела. Киану крепче сжал кинжал, оставляя красный отпечаток на рукояти, и утер окровавленное лезвие о рукав ритуальной одежды. Он поднял руки, жестом успокаивая шум, было открыл рот, чтобы произнести речь по случаю своего наречения, как его перебил женский голос:
— Нет.
Собравшиеся разом обернулись к Калани, которой принадлежало прокатившееся по рядам раскатами грома слово. Киану тоже обратился к сестре. Его глаза вспыхнули злостью, но в глубине взгляда Калани заметила растерянность, которую он яростно пытался скрыть, выкатив грудь колесом.
— Ты осмеливаешься оспорить мое право? — резко спросил Киану, вздернув подбородок. Брат был высоким и крепким, с телом, обожженным солнцем и закаленным в морской воде. Он храбрился, но за кровяными линиями на лице чужака Калани все равно видела маленького мальчишку, который рано решился стать мужчиной.
— Пусть океан решит, — с вызовом произнесла Калани.
Толпа разразилась гулом. Старейшины нахмурились, переглянулись, но вмешиваться не стали — они уже завершили ритуал наречения вождя. Теперь слово было за Киану, который вскинул голову и искал вокруг поддержки, бегая глазами по лицам присутствующих.
— Ты просто завидуешь, — проговорил он наконец звенящим от напряжения голосом. — Ты не можешь смириться с тем, что я — вождь. Думаешь, я не знаю, чего ты хочешь?
Киану шагнул навстречу сестре, но остановился на расстоянии вытянутой руки. Калани молчала. Она не отступила, но ее взгляд не отрывался от рук брата, которые до побелевших костяшек сжимали кинжал.
— Ты хочешь, чтобы я сломался, — продолжал Киану. — Но это не я сегодня стою в мокрой тряпке, цепляясь за то, что давно утрачено.
— А ты цепляешься за чужую тень, — непоколебимо ответила Калани, и сердце пропустило удар при упоминании почившего вождя Тахоа. — Наш отец бы тебя не выбрал.
Слова ударили Киану, как кулак в грудь. Его челюсть напряглась, взгляд потемнел, но он молчал. На мгновение показалось, что он сейчас бросит оружие ей под ноги. Шагнув вперед, молодой вождь оказался настолько близко, что между ними не осталось ничего, кроме дыхания.
— Хочешь, чтобы я отступил? Заставь меня, — выдохнул он.
Калани смотрела ему в глаза, и вместо злости чувствовала тяжесть. Она не хотела, чтобы все зашло так далеко, но иначе быть и не могло — Киану ни за что не отдал бы титул без схватки, опозорив себя перед племенем.
— Пусть океан решит, — наконец сказала Калани.
Киану кивнул, отступая назад. Он не отводил взгляда — пытался понять, как далеко готова зайти сестра.
— Знай, Калани, — произнес он негромко, но так, чтобы каждый присутствующий слышал, — если я выиграю, ты больше не будешь частью этого народа. Ты уйдешь и никогда не вернешься. Для всех ты умрешь, как будто тебя никогда не было.
— А если я выиграю?
— Тогда ты станешь вождем, — ответил Киану. В его глазах уже не было сомнений — только тяжелое, твердое решение, от которого ему было не по себе. — Но только через мою смерть. Иначе мне не будет чести.
Калани не двинулась, даже дыхание ее, казалось, замерло. Она знала, что он скажет это. Знала, но всё равно почувствовала, как внутри всё оборвалось, как рушится берег под ударом волны. Ей казалось, что позади она услышала всхлип матери, но проверять не стала.
— Ты хочешь этого? — наконец спросила Калани.
— Хочу, — отрезал он. — Если это цена за титул.
Толпа замерла. Взгляды людей блуждали от Калани к Киану, но никто не решался вмешаться. Даже старейшины молча наблюдали за происходящим.
Калани смотрела на брата, пытаясь найти в его лице хоть намек на прежнего Киану. Но его глаза, обрамленные кровавыми символами, смотрели холодно и твердо. Она не могла позволить себе дрогнуть:
— Да будет так.