Глава 2
"Прошлое тем и хорошо, что оно в прошлом. Пришло время сделать выбор или за меня его сделала сама жизнь?"
«Дырявый Котел» встретил их знакомым гулом — грубоватой симфонией звона кружек, возгласов, запаха жареной картошки, дешевого эля и вечной, въевшейся в дерево влажности. Они заняли угловой столик, утопавший в глубокой тени, словно специально созданный для тайных сделок и неловких признаний. Гулкая какофония паба, столь далекая от давящей, вылизанной тишины Министерства, действовала отрезвляюще, почти милосердно. Здесь, среди этого непритязательного хаоса, дышалось хоть чуточку легче.
Гермиона устало откинулась на спинку грубого деревянного стула, позволив напряжению последних часов хоть ненамного отпустить ее плечи. Впервые за долгое время её острый, всегда стремившийся к порядку ум не видел четкого плана. Разобрать бумаги? Она знала их наизусть. Проверить факты? Они упирались в тупик. Обратиться к знакомым алхимикам? Их знания были поверхностны, как детские каракули на полях великого гримуара. Победа, одержанная в кабинете Шеклболта, даровавшая им секретные полномочия, внезапно показалась не триумфом, а новой, куда более тяжелой ношей — ношей полной и безраздельной ответственности за невидимого монстра, чье искусство было соткано из смерти.
Напротив нее Гарри молча вертел в длинных пальцах бокал с огневиски. Янтарная жидкость медленно струилась по стенкам стекла, оставляя на них золотистые следы, подобные слезам, и вновь собиралась внизу. Казалось, он искал ответы в этих переливах, в самой сути огня, заключенного в напитке, но находил лишь отражение.
— Ну что же, — нарушил молчание Рон, с наслаждением отпивая большой глоток пенистого эля и вытирая рот тыльной стороной ладони. — Победа так победа. У нас есть полномочия и ресурсы. С чего начнём? Снова отправимся в архив? Перекопаем всё заново?
Гермиона молча покачала головой, не отрывая взгляда от темной, исцарапанной столешницы. Кончик ее указательного пальца бессознательно выводил на липкой поверхности тот самый замысловатый, зловещий символ.
— Архив — это тупик. — медленно, почти устало произнесла она, всё еще глядя в дерево, словно пытаясь прочесть в его волокнах разгадку. — Нам нужен… Свежий, незашоренный ум.
— Хм... Есть идеи? — Рон попытался вложить в голос легкость, но получилось неубедительно. — Я слышал о каком-то чудаке из Отдела Тайн. Вроде адекватный, не как все эти жуткие теоретики… — его попытка вернуться к чему-то нормальному, бытовому, повисла в воздухе тяжелой, неестественной бутафорией.
Тишина, наступившая в ответ, была густой и неловкой. Она давила на уши, звенела в висках, смешиваясь с общим гулом паба в какой-то дизгармоничный аккорд. Тишина — самый коварный собеседник. Она может даровать утешение, но может и добить, обнажив все страхи.
Гермиона закрыла глаза. Перед ней стоял образ идеального кандидата — ясный, как алмаз, и столь же неприятный. Обратиться к нему было сродни самоубийству. Гарри, наконец, поставил не тронутый стакан на стол с тихим, но решительным стуком. Звук заставил Гермиону открыть глаза. Поттер смотрел на нее через стол, и в его зеленых, слишком старых для его возраста глазах, прикрытых стеклами очков, читалось не только беспокойство, но и тень сложившегося решения.
— У меня есть идея, — начал он осторожно, поправляя очки. — Его работы по трансмутации сложных органических соединений… они революционны. Он опубликовал трактаты о символах, которые большинство алхимиков сочло бы ересью или безумием. Включая запрещённые адаптации Великого Делания. Если кто и способен прочесть смысл в этих… чернильных тенях на коже, так это он.
Гермиона слушала, нервно постукивая ногтем по дереву. Их мысли шли по одной, тревожной колее. Лучше Малфоя кандидата не существовало. Но эта мысль была горче полыни.
— Он… единственный, кто получил премию Фламеля за последние пятьдесят лет? — тихо, с надеждой, что услышит отрицание, спросила она, всё еще цепляясь за призрачную возможность иного выбора.
Гарри молча кивнул, не отводя от нее взгляда.
— О ком вы, чёрт возьми, говорите? — не выдержал Рон, его терпение лопнуло. — Можно меня, простого смертного, как-то просветить?
— Малфой, — имя прозвучало из уст Гермионы тихо, но чётко, словно приговор. Она повернулась к Рону, и на её усталом лице промелькнула кривая полуулыбка.
Рон издал стон, похожий на предсмертный хрип, и уронил голову на сложенные на столе руки.
— Вы издеваетесь? Скажите честно? С ним же невозможно работать, он…
— Он является, без малейшего преувеличения, ведущим алхимиком и колдомедиком Великобритании, — перебила его Гермиона. Её голос был ровен и холоден, как скальпель.
— Он также виртуоз язвительных замечаний и владелец взгляда, от которого хочется применить «Фурункулус»! — пробурчал Рон, поднимая покрасневшее лицо.
— Но он не глупец, — твёрдо парировал Гарри. — И он не откажется. — он сделал наконец глоток огневиски, и напиток, казалось, добавил уверенности его тихому голосу. — Не сможет. Для него это будет вызов. Сложнейшая шахматная задача, где фигуры — живые люди, а правила пишутся кровью.
Рон откинулся на спинку стула, скептически, почти с вызовом глядя на друга.
—Или он просто рассмеётся нам в лица. Обвинит, что мы страдаем посттравматическим бредом и жаждем сенсаций. После всего, что было между нами… — он махнул рукой, не в силах подобрать слова.
— После всего, что было, он — единственный, кто способен распутать этот гордиев узел, — парировала Гермиона. Её взгляд устремился в заоконную мглу, где огни фонарей расплывались в лужах, словно акварельные кляксы на грязном холсте. Усталость внезапно отступила, смытая внезапной волной лихорадочной, почти болезненной сосредоточенности. — Он мыслит иначе, — резко повернулась она к друзьям, и в её глазах горел странный огонь. — Не прямолинейно. Он мыслит… лабиринтами. По крайней мере, раньше мыслил.
Последнюю фразу она произнесла гораздо тише, словно сомневаясь в собственных словах. Гарри, не сводивший с неё пристального взгляда, накрыл её холодную, сжатую в кулак руку своей. Теплота его ладони была неожиданной и на мгновение отрезвляющей.
— Я поговорю с ним, — сказал он просто, и в его тоне не было места возражениям. Гермиона быстро,почти судорожно кивнула.
— Ну, допустим, — не сдавался Рон, отхлебывая эль. — И что он нам даст? Расшифровку? Источник?
—Мотивы, — отрезал Гарри, убирая руку. — Что это? Месть? Ритуал? Или просто... извращённое эстетство.
— Блестяще, — с сарказмом фыркнул Рон. — Он, наверное, сам такие символы в свой дневник зарисовывает для развлечения.
Гарри не удостоил это ответом. Гермиона грустно усмехнулась и посмотрела на часы.
—Ладно, — она поднялась, отряхивая платье от несуществующих крошек. — Давайте расходиться. Уже поздно. Гарри, тогда завтра ты встретишь с Др… — она запнулась, словно имя застряло у нее в горле, — с Малфоем?
— Да, — Гарри допил огневиски одним глотком и встал. — Я договорюсь.
—Я всё ещё считаю, что это худшая идея, — мрачно провозгласил Рон, поднимаясь следом.
—Твое право на мнение мы не оспариваем, — слабо улыбнулась Гермиона, надевая плащ. — Встретимся в Министерстве. Надеюсь с хорошими новостями.
Они вышли на улочку, омытую ночным дождем. Холодный воздух обжег легкие. Рон, ворча что-то себе под нос, первым исчез с характерным хлопком. Гарри задержался на секунду, кивнув Гермионе на прощание, и тоже растворился в темноте.
Она осталась стоять одна под ржавым козырьком «Дырявого Котла», вдыхая сырой, пропитанный угольным дымом и тайной воздух Лондона. Тяжесть разговора, образы мертвых девушек, неприятная необходимость визита к Малфою — всё это сплелось внутри в тугой, болезненный клубок. Город вокруг жил своей ночной жизнью: где-то звенели трамваи, разговаривали прохожие, в окнах зажигались и гасли огни. Но для Гермионы всё это внезапно стало фоном, смутным и неясным.
Она переместилась домой. Трансгрессия не принесла облегчения, лишь сменила декорации. Её квартитра встретила её гробовой, почти осязаемой тишиной, нарушаемой лишь мерным тиканьем часов на каминной полке. Включенный свет не поборол мрак, а лишь подчеркнул его, отбросив длинные, искаженные тени от строгой, почти аскетичной мебели. Взгляду не за что было зацепиться — ни безделушек, ни картин, ни следов личной жизни. Это было пространство для существования, а не для жизни.
Сбросив плащ в прихожей и скинув каблуки, Гермиона босиком, ощущая холод полированного паркета, прошла прямиком в спальню. Её движения были резкими, почти порывистыми, лишенными обычной плавности. Она остановилась у высокого стеллажа, доверху забитого книгами, и её взгляд, выхвативший нужный том, стал остекленевшим. Небольшая, уже почти разваливающаяся книга будто сама прыгнула в её протянутую руку.
С тяжелым сердцем она перенесла её в гостиную, расчистила на столе пространство среди аккуратных стопок бумаг, словно готовя алтарь для некоего таинства. Глубокий, прерывистый вздох вырвался из её груди. Пальцы, обычно такие уверенные, теперь дрожали, когда она коснулась шершавой, потрепанной кожи переплета, провела по гладким, потускневшим от времени инициалам, вытесненным на обложке.
Воспоминания. Они коварны. Они подстерегают в тишине, набрасываются по ночам, терзая душу когтями «что если» и «почему». Они заставляют страдать, переживая всё снова и снова.
Гермиона, преодолевая внутреннее сопротивление, принялась медленно, с почти болезненной осторожностью перебирать пожелтевшие, пахнущие пылью и стариной страницы. Перед ней проплывали заметки с последних курсов, черновики заклинаний, сложные схемы, юношеские рассуждения о жизни, о магии, о долге. Среди чужого, но до боли знакомого, отточенного подчерка она узнавала и свои собственные пометки на полях — след давнего, невероятного интеллектуального диалога. На глазах, предательски затуманивая зрение, навернулись слезы. И тогда из глубины переплета, как опавший осенний лист, выпорхнул тот самый листок. Хрупкий, с пожелтевшими краями. Простая, ясная надпись: «Любое великое дело начинается с малого. Не забывай об этом». И под ней — уверенные, изящные инициалы: D.M.
Сердце её учащенно забилось, громко стуча в абсолютной тишине комнаты. Она почти физически ощутила, как две нити — прошлая, тонкая и почти порванная, уходящая в туман восьмого года, и настоящая, липкая и кровавая — начали медленно, неумолимо скручиваться, сплетаясь в один жуткий, удушающий жгут. Ей вдруг стало ясно, визит Гарри к Малфою — не начало. Это возвращение. Возвращение к чему-то, что началось давным-давно.