frustration

Её лицо предавалось сплошным обещанием любви, ненасытного счастья и мнимых, совершенно невосполнимых в жизнь мечт. Моя любовь, пылая и сжигая её сливочную кожу дотла, текла по прекрасным руками, разливаясь жалящей, почти убийственной агонией. Я всесильно ощутил всю глубину собственных чувств и понял одну важную вещь: за нее я, однозначно, готов отдать жизнь, ни секунды не раздумывая. Сопоставляя картинки из разума, склеивая по кусочкам моменты, отрывки фраз и мнимые причины собственного счастья, я вдруг понял: моя жизнь закончится именно сегодня.

Без нее ничего не имеет смысла.

В тот момент, когда я буквально влетел в наш старый, заброшенный дом, Эйвелин сидела в своем старом, отвратительно бежевом плетеном кресле, читая один из тысячи романов её домашней библиотеки. Забавно, что к этому моменту я уже был готов содрать с себя всю кожу. Мне хотелось зацепиться за каждый позвонок, пересчитать ребра и проверить наличие всех фаланг - я определенно сходил с ума. Все это сказалось на мне её диким, истошным и убийственном отсутствием. Наконец, звонкий хлопок входной двери заставил её поднять уверенный взгляд и удивленно вскинуть брови, словно я - последнее, что она предполагала увидеть здесь. Учитывая даже то, что я являюсь единственным гостем на протяжении нескольких месяцев.

Внутри темно, а воздух пахнет сыростью, черникой и одиночеством. Мебель покрылась легким слоем пыли, свет же, в свою очередь, давно перестал работать. Я прохожу в зал и зажигаю пару свеч с ванильным вкусом, снова оглядываясь - теперь я совершенно не понимаю, зачем проделал такой длинный путь в эту чертову непогоду. Действительно, зачем? Моей целью было приехать сюда и вновь убедиться, что её нет? Что она ушла, умерла, навсегда исчезла из моей жизни? Мысли отключаются, и я словно во сне бегу к лестнице на второй этаж под оглушительные раскаты грома за окном. Погода нагнетает. Сегодня мне не кажется, я уверен: возведённые ранее стены все-таки рухнут.

- Гарри, все уже давно остыло! - голос кричит и я цепенею от ужаса, останавливаясь на полпути около своего кухонного дверного проема. Тело совершенно не слушается. У меня не получается даже пошевелиться, от чего невольно складывается ощущение, что меня вкопали в землю тысячью лопатами по самое горло. Подобная атмосфера мерзкими и мокрыми лапами проходится по моему телу, даря головокружительный холодок вдоль позвоночника, отдаленно напоминая симптомы сонного паралича. Внезапное включение света бросает табун мурашек по коже, ведь починить его у меня так и не дошли руки. У кого-то, видимо, получилось сделать это и без меня.

Медленно, с буквальной и предостерегающей опаской поворачиваю голову набок и, к моему удивлению, замечаю Эйвелин. Чертову Эйвелин Мэйв на моей чертовой кухне. Она прекрасна, как и всегда: стоит в своем безупречном белом летнем платье в горошек, поверх которого надет кухонный фартук с какими-то нарисованными разными фруктами и овощами. Пораженный представленной красотой, я медленно прохожусь взглядом по стану девушки. Приходится несколько раз моргнуть, чтобы сбросить с себя эти темные чары. Тщетно. Её каштановые волосы собраны в какую-то замысловатую прическу на подобии пучка, а вишнёвые губы плавно расплываются в улыбке, когда она все-таки замечает меня в поле своего зрения. - С возвращением, дорогой! Сегодня твой любимый ужин, ты бы знал, сколько времени я убила на это. Оно ведь стоило того! - она смеется и вытирает руки бумажными полотенцами, нетерпеливо направляясь ко мне, словно ничего не случилось. Словно, это все правда.

Я в ступоре. Все еще неподвижно стою в проеме, не проронив и слова.

Эйвелин подходит практически вплотную и обхватывает мое лицо своими влажными ладонями, мягко целуя меня в губы. Прикосновения рук мягкие, теплые и пахнут яблочным штруделем. Я неосознанно отвечаю на поцелуй, и на пару секунд действительно чувствую свою возлюбленную, что вводит меня еще в больший ступор. В страхе тут же отрываюсь от нее, будучи готовым с головой вернуться в жестокую реальность и понять, что все это мне приснилось, я упал в обморок или же сильно ударился головой. К счастью, к сожалению или к откровенному ужасу она не исчезает и все, что находится у меня перед глазами – её обеспокоенное, безумно красивое выражение лица.

- Гарри, все в порядке? Выглядишь таким испуганным, - Эйвелин прикладывает ладонь к моему лбу и я буквально чувствую, как начинаю обливаться потом. Меня тут же бросает в жар, - ты не заболел?

Повторяю попытку разлепить засохшие губы и выдаю: - Нет, но.. что происходит?

Она мастерски выгибает правую бровь и хихикает, обвивая мою талию своими нежными руками. Её голова ложится на мою грудь, и я тут же томно вдыхаю аромат клубничного шампуня, напрочь забыв, о чем спрашивал ранее. Не сопротивляюсь прикосновениям Эйвелин, заключая её в теплые и такие нужные мне сейчас объятья. Волна спокойствия и умиротворенности накрывает с головой и мне приходится чуть отшатнуться, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям. Закрываю веки, чтобы продлить этот момент на целую вечность. Именно сейчас я понимаю, что все идет так, как надо.

Мое блаженство прерывает настойчивый стук в дверь. Когда я снова открываю глаза, то сам не понимаю почему, но все-таки действительно удивляюсь возвращению Эйвелин в мое сознание. На кухне снова никого нет, свет погас и я совершенно один. Это было слишком реально, чтобы быть вымыслом. Видимо, мне все же мерещатся весьма жуткие вещи, пытающиеся свести меня с ума окончательно. Сглатывая непонятный ком в горле, собираюсь и на ватных ногах иду открывать дверь. В конце концов, кто вообще может заявиться в мой дом в такое время? Кто вообще знает о его местонахождении?

- Ну наконец-то! - Эйвелин предстает на пороге дома в совсем лёгком карамельном пальто, промокшем практически насквозь. Она с измученным вздохом всучивает мне пакеты, кидая на меня довольно осуждающий взгляд, складывая руки на груди. Её правая нога нервно постукивает по паркетному полу, и я недоумеваю еще больше. Откуда она вообще тут взялась?

- Что? - я спрашиваю, не желая продолжать эту глупую борьбу взглядами.

- Ты снова забыл меня встретить, ну сколько можно, Гарри? Почему я должна была идти под дождем одна? - она фыркает и снимает свои туфли, проходя в гостиную, - я действительно утомилась. Дай мне полчаса и я приготовлю тебе ужин.

Я хмурюсь, скинув ненужные пакеты на пол. Оглядываю оставленные у порога черные ботильоны прежде, чем последовать за Эйвелин.

- Ты уверена, что.. - осекаюсь, и пустующая гостиная тут же подрывает мои внутренности. Я чувствую, как начинаю гореть изнутри, - Хватит играть со мной!

Да как же мне это надоело - именно с этой мысли мой внутренний вулкан начинает колоссальное извержение. Я подхожу к столу и кромсаю, рву, буквально терзаю листы, так аккуратно сложенные на стеклянном столике у дивана. Точно, это же наша дорогая Эйвелин их так идеально сложила. Её перфекционизм всегда берет верх. Надоела. Надоела. Надоела. Хватаю первую попавшуюся вазу и неоднократно швыряю в стену, с наслаждением наблюдая, как она снова и снова бьется в дребезги. Дикий смех рвет мою грудь, когда я понимаю, что то же самое со мной делает Эйвелин. Так же она обращалась с моим сердцем, чувствами и любовью.

- Нравится? Я снесу все, что здесь есть. Все, что тебе было дорого! - с этими словами я скидываю всевозможные вещи с полок, переворачиваю её любимое кресло и цепляюсь за дверцы шкафчиков, дабы вырвать их к чертовой матери. Ничего не оставлю. Все сожгу, выпотрошу, уничтожу.

Кровь бурлит в моих венах с невероятной, совсем новой силой. С каждым отлетевшим от стены осколком я словно перерождаюсь, хватаю губами воздух и снова умираю. Она кричит - я это слышу. Очередная дребедень рикошетит о поверхность нашего телевизора, пока я не замираю, замечая, что это была рамка с нашей фотографией из Чикаго. Это останавливает меня лишь на считанную секунду, пока едва заметные слёзы не начинают захлестывать глаза. Кулаки беспомощно разжимаются и на смену сжигающей жестокости приходит сковывающая, пронизывающая до самого сердца, такая ноющая грусть. Меня осаживает на пол, и я беспомощно выставляю руки вперед для какой-либо опоры - не помогает. Мои локти проседают, увлекая меня на увенчанный осколками пол, да и меня это уже не особо волнует. Я неподвижно лежу, отчаянно хватая воздух губами. Ощущение, что вот-вот задохнусь.

Понимаю, что сам все придумал. Понимаю, что сам же все рассеял. Встаю, спотыкаюсь, сплевываю остатки непонятно откуда взявшейся крови на губах и бреду по коридору, ухмыляясь, когда не нахожу эти чертовы черные ботильоны. Ну разумеется, их нет.

- Да и к черту тебя, - я шепчу в пустоту, направляясь на второй этаж. Ровным, почти не дрожащим шагом дохожу до былой спальни и все же вздрагиваю, отдаваясь воспоминаниям о проведённых ночах здесь. Сразу думаю о невероятном сексе, утренних поцелуях и нежных, родных и теплых объятьях. О том, что уже, собственно, прошло и никогда не повторится. Цокаю и продолжаю путь к стеллажу, куда пару дней назад, словно зная себя, припрятал пару бутылок виски. Хватаю сразу две, затем беру граненный, довольно бочкообразный стакан и размеренным шагом направляюсь к креслу в углу комнаты - оттуда лучше видно. Перед этим открываю окна, позволяя ветру гулять по комнате, пока большие дождевые капли стремительно заливают подоконник. Складываю ноги на стол и откидываюсь на спинку кресла, отпивая большой глоток спиртного напитка. Горло жжёт и я ухмыляюсь, повторяя проделанный трюк. Довольно сладенько.

Бросаю взгляд на постель, проецируя в голове те самые сцены, от которых буквально начинает кружиться голова. Самое интересное, что с того момента я часто приходил сюда спать и каждый раз одно и то же - она на мне и мы здесь вместе. Отпивая, исследую туалетный столик с кучей женских принадлежностей, в которых так и не начну разбираться. Зачем покупать столько всего, когда природа сама снизошла к ней, одарив необычайной естественной красотой. Черт с два, моей девушке могла позавидовать сама Афродита. Если Эйвелин не являлась богиней красоты сама.

Оглядываю кучу картин, которые мы купили на всяких дурацких барахольных ярмарках и на глаза попадается одна единственная, которая выделялась среди кучи этого хлама. Я всматриваюсь в отрывистые линии кисти, набросанные легкой рукой. Грациозные листья, прекрасные неувядающие ветви дерева, больше похожее на кустарник. Закрываю глаза, отображая в голове её критику на данную картину.

« - Что ты нарисовала в этот раз? - я спрашиваю, заглядывая за плечо Эйвелин, чтобы поближе рассмотреть её очередное произведение искусства.

Она слегка толкается и заливисто смеется, закрывая от меня полотно своими перепачканными ладонями. Её глаза горят и я сразу понимаю, что сейчас начнётся очередной монолог о вечности искусства. Ну или же о том, что никогда не стоит прерывать художника на незавершенном этапе его творения, иначе можно прогнать ценную музу.

- Это туя. В древности люди называли её древом жизни, ведь это вечнозелёное хвойное растение, которое поражает не только своей красотой, - она парирует, размахивая кисточкой, словно дирижерской палочкой, - но также имеет фитонцидное влияние на окружающую среду. Это так увлекательно и полезно, я безумно вдохновилась.

- Я заметил, - подмечаю, когда она с ехидной улыбкой поворачивается ко мне, заключая меня в липкие от краски объятья, - эй! Ты сейчас меня всего измажешь, - я отмахиваюсь, с улыбкой пытаясь скинуть её руки со своей шеи.

- Повесим её прямо над кроватью! - она визжит и смеется, покрывая мое лицо поцелуями, пока я несу барахтающееся тело Эйвелин в ванну.»

Мое внимание привлекает птица, которая садится на мокрый подоконник, приглушенно хлюпая своими коготками по воде, в то время звонко капающей на пол. Она делает пару шагов и улетает, когда я замечаю, что погода утихла и на смену ливню пришел обычный грибной дождь.

- Эйвелин, - я шепчу, пробуя сладкий вкус её имени, - Я так тебя любил.. так тебя люблю. А ты меня любила? – спрашиваю, хотя сам знаю ответ на свой вопрос, - Любила, но изменила с каким-то слащавым студентом. Забавно, правда? Любила, но опрокинула меня, как последнего школьника. Нечестно.. совсем. Я помню все наши моменты, прикосновения и эмоции. Я помню, как провожал тебя до дома в те дни, когда мы еще не жили вместе. Я помню, как первое время мы стеснялись друг друга, и с какой страстью мы жили чуть позднее. Я помню наше доверие, но я не знал, что оно сломается. Я помню наши ночные разговоры о вечном, я помню твою заботу и наши общие мечты. Я помню, - я осекаюсь, рассекая воздух ладонью, - ... я все помню. И ты меня помни. Не забывай.

К концу исповеди моя бутылка виски опустела, и я тут же расслабленно начинаю открывать вторую, когда вдруг передумываю и решаю принять освежающий душ.

Упираюсь ладонями в холодную раковину и поднимаю глаза, равнодушно рассматривая собственное отражение в зеркале. Взъерошенные волосы, довольно уставший взгляд и измученные дни позади. Все, что я вижу, определенно вгоняет меня в еще большую апатию, поэтому я стремительно переодеваюсь, чтобы поскорее смыть с себя всю боль, отчуждение и смертоносную тоску. Иначе я не смогу. Когда одежда летит на пол и наконец я встаю в душевую кабину, мои пальцы цепляются за ручку крана, включая обжигающую воду. Мне требуется пару секунд, чтобы привыкнуть к такой температуре, и выдохнуть. Я сделал великую ошибку, когда пришел сюда, ведь это место не принесет мне ничего, кроме смерти.

Я чувствую дорожку влажных поцелуев на плече, истомно прикрывая глаза. Не хочу, чтобы этот момент когда-либо заканчивался. Наши пальцы переплетаются, и в следующее мгновение я начинаю чувствовать теплую блуждающую ладонь на своей груди, так близко прижимающее мое тело к своему. Прикосновения жарче, чем температура воды и мои глаза, будучи все еще закрытыми, снова начинают слезиться. Боль просачивается сквозь каждый орган, цепляясь за вены, за каждую артерию, попадая в самое сердце. Я открываю глаза и касаюсь её каштановых волос, которые под напором воды стали практически черными. Она нежно касается моей ладони щекой, медленно ластясь, словно кошка. Грустный взгляд тщательно осматривает мое лицо перед тем, как заключить меня в объятья самой настоящей любви.

- Останься со мной, Гарри, - она просит, пока из её чудесно ярких янтарных глаз так же начинают литься слезы. Я ничего не отвечаю, потому что не могу связать что-то подходящее, целуя её словно в последний раз. Эмоции вперемешку с давлением вспыхивают во мне подобно огниву и я тороплюсь выйти из кабины, чтобы не задохнуться.