frustration

В один из дней грядущей недели - именно в самый дождливый четверг, когда тучи сгущались над нашим маленьким городком с небывалой скоростью, затмевая все вокруг, я вдруг понял: она меня выдумала. Я понял, осознал и принял тот факт, что её любовь, никак иначе, спроецировалась исключительно на фоне долгого и такого больного одиночества. Теперь её нет. Это был один из тех крайних случаев, когда уже ничего не вернуть. Как бы мне не хотелось. А мне вообще хочется? Дилемма.

Хандра долго топчется у моего порога и все же стучит в дверь, зная, что я вхолостую закрылся на тысячу замков - не поможет.

Легкий стук в моей груди дает мне новый, весьма ноющий сигнал о боли, поднимая по аквамариновым венам воспоминания о том, в какой именно момент все пошло не так. Кажется, я помню - пятое сентября две тысячи восемнадцатого года. Эйвелин ушла из моей жизни так же стремительно, как и появилась в ней. Движение руки, борьба взглядов и пустой коридор - решающий щелчок. Мой томный взгляд падает на листок бумаги, завершая круговорот мутной, почти прозрачной ностальгии в голове. Под пальцами ощущается то самое письмо моей любимой, за которое я был готов убить буквально любого. Тот самый клочок бумаги, который значил для нее так много и который практически стал причиной моего одиночества сейчас. Я со скрипом сжимаю зубы, позволяя кулакам сжаться до истошной белизны костяшек. Надоело. За несколько секунд из апатии я выхожу на совершенно новый уровень, чувствуя, как злость постепенно накрывает меня, словно кипящая вода в том отвратительном керамическом чайнике, что она так любила. Она любила. Она. Эйвелин. Её образ, к счастью или сожалению, никогда не сотрется из моей памяти, словно она никогда не уходила, словно не была ничем больше, чем простое видение. Кто она: рваная ностальгия души или любимый, въевшийся персонаж из книги? Кем была эта девушка, укравшая мое сердце? Оставляя эти мысли в самой глубине своего сознания, я с осознанием замираю. Мои глаза наливаются свинцом, тело мгновенно обмякло и упало на ковер, который изрядно смягчил падение, но утяжелил щемящий груз металла в моей груди. Все внутри меня опало на маленькие острейшие кусочки.

Когда я успел допустить собственную гибель?

Звук её смеха отдается в моих висках таким заливистым и живым, словно она не уходила; она здесь, сидит на кухне и готовит мне самый вкусный в мире ужин. Готовила она, ей Богу, в целом так себе, но не помню, чтобы это когда-либо волновало меня. Я съедал все, что было мне приготовлено, потому что эти старания были только для меня. Мне, мое и для меня. Вспоминаю, как завороженно смотрел на эти карие глаза в свету солнца и, определенно, они никогда не смешивались с другими - я помню это на зубок. Как всматривался, разгадывал и раскрывал каждую золотую крупинку в шоколадной радужке янтарного обрамления - данная привилегия была доступна исключительно мне, потому что и она была исключительно моей. Была. Эти длинные ресницы и маленькие морщинки в уголках глаз, которые ничуть не ухудшали вещий образ в моем едва потухшем сознании. Определенно, это были лучшие глаза в моей жизни. Определенно, это есть лучшие глаза в моей жизни. И будут. Я никогда не буду любить кого-либо еще.

Реминисценция чувств ударяет молотом по голове, заставляя меня схватиться за ковер, дабы не рухнуть внутрь себя так же, как и в специально вырытую пропасть собственного горя. Я поднимаю руку и начинаю всматриваться в ладонь, тщательно изучая прерывистые линии жизни на внутренней стороне, и на секунду мне кажется, что здесь есть линия под названием «Эйвелин», но это, разумеется, несусветная чушь – её имя выбито на моем сердце. Проецирую её ладонь на своей, ощущая тепло любимых, таких нежных и совершенно родных рук. Пальцы немеют и я судорожно хватаюсь за её руки, чтобы хоть что-то почувствовать - тщетно, я все выдумал. Так оно и должно быть. Я, мой грязный ковер и пустая, совершенно одинокая квартира.

Мое падение.

Рано или поздно, но чувства побеждают. Чтобы то ни было, я знаю: именно любовь была, остается и будет тем самым восьмым чудом света, которому все придают такое неестественно восторженное значение. Оно и верно, ведь все в нашем мире неизменно: истина лежит у нас под носом, а мы, в свою очередь, не делаем правильный выбор, только упорнее его игнорируем, продолжая тянуться к черным, совершенно мутным и темным пропастям, из которых, очевидно, нет никакого пути обратно. Я более чем уверен, родись мы на пару сотен лет раньше, о красоте Эйвелин слагали бы легенды, сочиняли стихи и писали трогательные баллады. Она бы, безусловно, была в самом центре внимания, потому что природа не могла допустить иного исхода для ее жизни. Или же могла? Могла и дважды.

Первый удар случился, когда юная Мисс Мэйв была поймана мной на одной из студенческих вечеринок нашего колледжа на кухне в полном одиночестве. Она сидела за светлым кремовым столом и смотрела сквозь свой стакан, наполовину наполненный какой-то мерзкой жидкостью. К слову, я так и не разобрался: стакан был наполовину полон или же наполовину пуст? Я знатно обрадовался, когда поиски любимой закончились так быстро, но доля оптимизма в моей душе мгновенно потухла, когда какое-то тянущее предчувствие подтолкнуло меня к краю пропасти, где я все-таки понял: держаться мне, оказывается, было не за что. Помнится, на мои вопросы Эйвелин отмахнулась и сказала, что ей давно пора домой, потому что она устала и хочет побыть одна. Её глаза были полностью стеклянными, отчего я невольно ринулся к ней, когда она почти слетела с барного стула, едва не рухнув на мраморный пол. Эйвелин убеждала меня, что все в порядке, но на любые конкретные вопросы ответ был один: мы поговорим об этом завтра. Забавно, но именно этой ночью я узнал, что она мне изменила.

Что я чувствовал на тот момент? Пустоту. Было ощущение, что меня подвесили к потолку за запястья и медленно, упиваясь мнимым наслаждением, резали вдоль и поперек, вытряхивая из меня все внутренности, словно я обычный мешок. Мешок с костями. Даже сердца не оставила - все забрала.

Я понял, что теперь остался один.

Все следующие дни я мог часами слушать её тщательно подобранные оправдания касательно превышающей дозы алкоголя в крови на тот момент, но не стал, точнее, я делал иначе - просто молчал. Поступал именно так, чтобы она понимала всю тщетность собственного положения, мою хладнокровность и абсолютное, пусть и лживое, безразличие. Эйвелин должна была понять, какого это - быть сплошной ошибкой. Какого это, быть ненужным, использованным и никчемным. Какого быть мной.

Второй удар последовал весьма быстро, буквально по истечению полугода, когда поступил звонок с неизвестного номера, в котором я узнал голос одного парня из колледжа, сообщивший, что моя, на тот момент бывшая девушка, не справилась с управлением машины и, как он выразился, к сожалению, разбилась. Я, честно говоря, смутно помню свои эмоции на тот момент, потому что это было больше, чем случайная смерть - это была самая настоящая агония для меня. Что я должен был чувствовать? Да кого я обманываю? Липкий, мерзкий и скользкий ужас тотчас поглотил все мои мысли, украдкой указывая мне на истинные ошибки прошлого. Я буквально находился в самом жерле вулкана, мгновенно сгорая и искусно превращаясь в точный пепел. Помню лишь, как я, сломя голову, бежал на продиктованный мне адрес; как увидел её мертвой, как понял, что теперь это не больше, чем очередное бездыханное тело, ушедшее в иной мир. Я оторопел. Тело словно прибили к дьявольской дороге, руки парализовало, а глаза так отчаянно пытались увидеть любой намек на жизнь. Она умерла. Я с львиным ревом рвался в горящую машину и не понимал, почему все же её никто не вытаскивает? Мне было плевать, что я могу пострадать - меня это не волновало, потому что мне достаточно было увидеть её слегка приоткрытые, почти синие губы, которые больше никогда не скажут мне слова о любви или глубоких чувствах. Я больше никогда не почувствую мягкость её поцелуя и не сделаю эту девушку своей женой.

Разумеется, я оплатил похороны. На церемонии были родители Эйвелин и я точно помню, как долго успокаивал её маму – милую миссис Мэйв, которая всегда была невероятно доброй и понимающей женщиной. Она свято верила, что мы с её дочерью обязательно помиримся и еще с давних пор пророчила это дело на начало июня, и вскоре, по её словам, мы должны были пожениться. К сожалению, Эйвелин умерла в апреле. Так происходит всегда: мы откладываем те или иные вещи, думая, что в запасе есть еще целая жизнь. Мы тщетно полагаем, что всему свое время, что в нашей жизни обязательно будет черный день, на который стоит отложить все свои банковские сбережения. Я откладывал дни, считал, что лучшая жизнь наступает лишь после упорных трудов и не иначе. Как вы правильно заметили, у судьбы на нас совершенно другие планы. Эйвелин умерла двадцать седьмого апреля две тысячи восемнадцатого года. В эту убийственную секунду я понял, что совершенно и полностью простил её.

Словно очнувшись, я вскакиваю с пола и начинаю суетиться по комнате, мгновенно переодеваясь в черную футболку, в очередной раз завалившуюся за мой древний деревянный стул. Сам того не понимая и полностью не осознавая своих действий, я хватаю письмо из ящика, попутно закрывая окна и двери как можно плотнее. Параллельно осознаю, что мне необходимо увидеть её, нужно прочувствовать и я сделаю для этого буквально все. Мне нужно было полгода - полгода мучений, сердечных терзаний, ненасытной ненависти и страданий, чтобы понять, что мир, так или иначе, остановился вместе с её сердцебиением. Я понял, что моя грешная жизнь не стоит ни гроша, если в ней нет места для любви. Да, я все же продолжаю неистово любить её.