frustration

Поздней ночью я не заметил ничего необычного: надо мной потолок, я лежу на жестком одеяле, справа от меня стена, а слева - пустота. Присутствие чужого запаха горько ощущается в воздухе, но я интенсивно трясу головой, чтобы скорее отогнать дурные мысли. Вновь поддаваясь сну, медленно растягиваюсь на кровати, ощущая холодное и весьма острое прикосновение темной простыни на спине. Складывается леденящее ощущение, что меня поцеловал ужас. Я усмехнулся. Сон, да не совсем. В следующую же секунду вскакиваю с кровати, судорожно скидывая с себя ненавистное одеяло, чтобы вдохнуть как можно больше воздуха. Духота стояла, честно говоря, просто невероятная. Белоснежная ткань пододеяльника словно хватала мои плечи, не желая выпускать из своих когтистых, мерзких и мокрых лап. Меня душило. Волосы прилипли ко лбу, а грудь вздымалась в тысячу раз быстрее обычного, я буквально чувствовал, что внутри меня только что пронеслись американские горки. «Снова она» - произношу вслух, зная, что меня никто не услышит. Забавно, что все-таки я здесь совсем один.

Только я и моя тень.

Отрывки прошлого с небывалой скоростью проносятся перед глазами, и я судорожно открываю прикроватный ящик, одна за другой вытаскивая полки в поисках нужной и такой жизненно необходимой мне вещи. Голова идет кругом. Раз за разом ощущая холод темного дерева, оповещающего о пустоте внутри, я хмурюсь, выдвигая ящики до предела - я тебя, куда бы ты не делось, найду. Пальцы нащупывают кусок скомканной бумаги, и я громко выдыхаю, смиренно прислоняя руку ко лбу. Все на месте. Не пропало. Оставляю письмо на тумбочке и нервно провожу рукой по волосам, снова откидывая их назад. Ноги несут меня в ванную, чтобы немного привести себя в чувство. Когда я чувствую, что сердцебиение стабилизировалось, то позволяю себе сделать очередной глубокий вдох, прежде чем дернуть ручку двери. Интересно, сколько я еще буду бороться с этими кошмарами? Должен заметить, что нахожу крайне забавным просыпаться в страхе от жгучего наблюдения пары таких янтарных, точно кошачьих глаз. Я давно её не видел, но никогда не забуду присутствие родной, но в то же время такой чуждой души рядом. На мгновение окидываю взглядом свое отражение и ухмыляюсь мыслям о том, насколько сильно мое тело изматывает наступление ночи. Оно и верно, ведь всему виной неправильно расставленные реалии, ты это знаешь, Гарри. Определенно они. Я, кажется, путаю миры? Нет, определенно, это она путает меня. Собственное отражение смотрит на меня слегка вызывающе, буквально пронизывая тело иголками терзаний и вины за чужое несчастье. Если быть честным, это «чужое» слишком велико, чтобы не быть моим. Несколько раз моргаю и провожу ладонью по стеклу, тщетно пытаясь скрыться от этих осуждающих зелёных глаз. Это тщетно, даже не пытайся. Сотня тысяч раз.

Возвращаюсь в комнату, тут же немного поморщившись от потока холодного воздуха из открытого окна. Безрезультатно тру ладони друг о друга, вспоминая, что буквально пару секунд назад было невыносимо жарко, а сейчас внутреннее пламя полностью покинуло меня. До следующей ночи, Гарри, но не навсегда. В любом случае, стены дома не рухнут. По крайней мере, не сегодня.

Я чувствую, как проваливаюсь в сон.

Главное помни, что страх - внутреннее состояние человека, обусловленное грозящим реальным или предполагаемым бедствием. Понятие реальности в моей голове же наглухо отбито.

В воздухе стоял едва уловимый запах хвои, грецких орехов и крепкой чайной заварки. Я вдыхаю его как можно глубже, позволяя себе полностью прочувствовать единение с природой, буквально ощущая, как темные лепестки сирени тают на моих ладонях. Древесная липа едва склоняет тяжелые ветви, обрамляя своим медовым ароматом, сопровождающимся недалеким жужжанием пчел. Домик, в котором я бывал уже тысячу раз, не выглядит сегодня иначе: все та же деревянная отделка, вставки цвета темного шоколада и фигурная резьба на светлых стенах. Я поднимаюсь по едва скрипящим ступеням, задерживая ладонь на позолоченном, весьма искусно исписанному деревянному поручню. Да уж, рисовать она, однозначно, любила. Правда, это было раньше, совсем давно, в прошлом. Твердо сжимаю лакированную ручку и открываю двери настежь, уверенно шагая внутрь. На этот раз я точно не поддамся ей, она меня не получит. Я так ей восторгаюсь, но сегодня она будет ни с чем. Вы только посмотрите: наши дороги разошлись, но одна из развилок моего жизненного пути все еще неумолимо ведет меня обратно, затаскивая в тягучее болото под названием прошлое, в котором мне, очевидно, никто не подаст руку помощи.

Внутри все также неизменно: присутствие того же лесного запаха и свист кипящего чайника, наполняющего своим звуком все комнаты маленького дома. Разумеется, это тот самый отвратительный керамический чайник. Я уже говорил, что терпеть его не могу? Оглядываюсь по сторонам в поисках мягкой шерстяной подушки, и, наконец обнаружив её, сажусь на бежевое кресло, вальяжно развалившись, словно я дома. Забавно, что формально это и есть мой дом, потому что его полную стоимость оплачивал я сам, уж не знаю, почему эта дама взяла на себя права истинного владельца после нашего расставания. О, а вот, собственно, и она. Мои глаза сужаются, и я буквально чувствую, как сердце делает несколько сальто подряд. Должен сказать, что по-настоящему удивлен, вновь и вновь отмечая особенности поведения этой девушки. Сначала складывается ощущение, что я вижу и познаю её впервые, словно мы идеальные незнакомцы. Эйвелин все-таки не изменяет своим некоторым привычкам: все та же размеренная, плавно покачивающаяся походка, прямая осанка, грация и твердый взгляд. Кисть руки плавно подносит ко рту кусочек черничного пирога, который она так хорошо умела готовить, пока малиновые губы растягиваются в беззвучной улыбке. Мне почти удается немного посмаковать вкус ягод на языке, как мое внимание снова привлекает расслабленное тело, аккуратно прислонившееся к дверному косяку напротив. Она взмахивает своими темными волосами и дарит мне потрясающую улыбку, словно возвращая меня, прося, буквально умоляя вспомнить все счастливые моменты, проведенные вместе. Я и Эйвелин. Важно помнить, что она уже давно не моя. Чужая.

- Здравствуй, Гарри, - она протягивает своим чрезвычайно мелодичным голосом и я мешкаюсь пару секунд, понимая, что все-таки слишком сильно скучал за ней. Её блестящие карие глаза прожигают в моем сердце дыру, истошно тревожа ту самую рану, нанесенную мне больше полугода назад, одновременно задевая и ту, что Эйвелин оставила своей гибелью. Сердце болит, трепещет и снова падает в пятки, пока воспоминания начинают душить меня куда сильнее, чем обычно. Оно и верно, я не смог бы выкинуть все частицы её души из себя так стремительно хотя бы потому, что она въелась мне в каждый орган, убрав любой из которых я попросту перестану существовать. Я понимаю, осознаю и чувствую, что нельзя выкинуть прошлое из своей головы, ведь оно время от времени будет проецировать всю твою жизнь, все, что ты прожил или что так жаждал забыть. Она - моя болезнь, моя апатия и моя погибель.

- Добрый день, Эйвелин. Должен заметить, как ты хороша сегодня, - я говорю, буквально проглатывая последние слова. Совершенно не знаю, куда себя деть - у меня ступор. Я чувствую отвращение. По крайней мере я знаю, что должен это чувствовать. Буквально обязан. Мой взгляд падает на мягкую обивку кресла, медленно скользя по его спинке и поднимаясь по светлым кремовым обоям, тут же опускаясь на белый пушистый ковер. Возвращаю свое внимание к девушке предо мной. Она же слегка хихикает и заправляет прядь волос за ухо, осматривая стеклянный столик напротив стены. Эйвелин не спеша берет два блюдца с керамическими цветочными чашками и направляется ко мне. Я еле держусь, чтобы не броситься ей навстречу, не выкинуть к чертовой матери эти гребанные чашки, так отчаянно прижав возлюбленную к своей груди. Табу. Она меня предала.

- На самом деле, я и не думала, что все будет именно так. Нам определенно стоит поговорить. Ты хочешь чаю? - она спрашивает и, получив отрицательный ответ, кивает, снова даря мне свою таинственную полуулыбку. -  Странно. Пить один и тот же чай в одной и той же компании немного утомительно, верно?

До меня вдруг дошло: я ненавижу её, потому что желаю, а желаю, потому что люблю.

Я ухмыляюсь, не скрывая легкого раздражения, волной накрывающего меня с ног до головы, - Совсем нет. Если уж компания достойна, то и чай не уступает. Должен поблагодарить тебя за вежливость, но это излишне, а если быть точнее, оставь свои заботы для других, - скриплю зубами, подбирая точную, убивающую наповал фразу, - Тебе ведь есть, о ком позаботиться, дорогая?

Эмоции на её лице меняются одна за другой, и я отмечаю галочку в списке своих достижений, когда замечаю гримасу боли на лице Эйвелин. Так тебе. Где-то я слышал, что противоположности притягиваются, чтобы разбиться вдребезги. Кажется, ей пора подметать мои осколки.

- Ты позволил себе появиться здесь снова, да еще и выставляешь меня виноватой. Неужели ты имеешь такие права, Гарри?

Она злится. Конечно же, ведь мне неприятно быть обманутым, сопливым и весьма романтизированным мальчиком. Я не буду даже улыбаться ей. Она мне изменила, я помню. Истрачено, испорчено и выварено дотла. Аксиома любви себя не оправдала.

Раздумываю, разжевывая слова и позволяя им полностью раствориться мельчайшими капельками льда на кончике языка. Смакую собственные мысли и поднимаю взгляд, встречаясь с яркими, в то же время такими туманными, но пустыми глазами, в уголках которых я замечаю влагу, что не заставляет меня заткнуться, дабы не усугубить ситуацию. Однако, я забыл, что главное мое умение - все усложнять и рушить в считанные секунды.

- Ты галлюцинация - не более, так и оставайся ею. Не хочу ничего больше знать о тебе.

Брови Эйвелин вздымаются и за секунды отчаяние в её глазах исчезает, на смену которому приходит черная пелена, в которой едва заметно самое настоящее пламя.

- Ты? - она буквально кричит, указывая на меня своим тоненьким пальцем, - какого черта, Гарри? Как ты смеешь так себя вести? - она всплескивает руками и мнется на месте, явно не зная куда выплеснуть всю накопившуюся энергию. Интересно было бы наполнить этими эмоциями наш семейный кубок.

Я искренне не понимаю этой агрессии, ведь потенциальным агрессором должен быть я, потому что обманули, предали, разбили и раздавили не её, а меня. Что вообще она себе выдумала? Встаю с кресла, значительно сокращая расстояние между нами, чуть ли не вдавливая её в эту самую отвратительную стену. Мне все омерзительно. Как только на моем языке скапливается достаточно колких и ядовитых фраз, я совершаю непростительную ошибку и поднимаю взгляд, спотыкаясь, сталкиваясь и разбиваясь о свои же чувства. Злость, закипавшая во мне с самого начала, стала медленно и верно находить путь к усмирению, забирая с собой тот противный осадок, что должен был болтаться в моем сердце вечно. В истоме неосознанно сажусь обратно в кресло, не понимая, что конкретно произошло сейчас.

Неужели я смирился?

Эйвелин ничего не остается делать, как истошно вздохнуть, и я буквально слышу, как кричит её рвущаяся на части душа. В моих ушах отдается глухой стук чаш на хрупкой поверхности стеклянного столика, который, на удивление, даже не треснул от эмоций девушки. Или же это все-таки её спящие чувства? Нет, я больше не поведусь на эти игры. Не в этот раз, Мисс Мэйв. Она проводит рукой по своим каштановым волосам и бросает мне испепеляющий взгляд, якобы говоря, что я её тоже порядком раздражаю. Да неужели, миледи, но эта роль занята.

Кажется, на сегодня она откладывает войну в далекий ящик нашего затхлого комода, который мы никогда не станем разбирать.

Она смирилась.

- Гарри, просто послушай меня, – она начинает, и я, зная данную тираду от и до, решаю избавить себя и свое довольно искалеченное сердце от новых мучений. Хватит с меня, хватит с нее и хватит с нас.

- Это ты послушай меня, Эйвелин. Я устал. Мое сердце истерзано и я не хочу предпринимать ни малейшей попытки довериться тебе снова - это табу. Это ты. Оставь меня, наконец-то, в покое. Твои обманы мне надоели, как надоела и ты сама, - я парирую, представляя, как шпага в моих руках, провернув несколько ослепительных трюков в воздухе, в завершении утыкается ей в живот.

Её глаза ловят мой взгляд и я задираю голову, не желая показывать излишнего превосходства от победы над собственными чувствами. Она - абстракция, Гарри, выдумка твоего слабого, совершенно полоумного воображения. Я никогда не любил так сильно. К сожалению, могу заметить, что совсем никого не любил.

Она все также стоит, не меняя позы: её плечи быстро вздымаются, взгляд пылает, а руки совершенно напряжены. Разумно полагать, что она негодует – её раздражает моя своенравность, мой дух и моя сила. Да, я изменился, и теперь могу закрыться от нее на тысячу затворов, чтобы, наконец-то, освободиться от самого себя.