Глава 12
«Нектоумелый сбивает со следа. Убью и его»
Второе письмо гласило:
«Последуй за ним, но держись на расстоянии. Защити его. Если вдруг что случится со мной, отдай наследство. Следи за провожатым».
Кинокефал вошёл в хранилище и окинул изучающим взглядом далеко не маленькое помещение, заставленное стеллажами, полными подписанных коробок, так, чтобы образовать лабиринт с тупиками-секциями.
«Направо, прямо, 2-й поворот направо, 1-й поворот налево».
Цис нередко ходил этим путем, чтобы под табличкой «Личные вещи» оставить в именных ячейках ценное, принесенное сотрудниками. Любую, кроме «Ул'агарат» и «Ту'ингор», можно было открыть двумя ключами. Один находился на шее зооморфного охранника, а другой, естественно, у владельца.
Оба ключа добросовестно хранят, как зеницу ока, так что, когда с письмом Циссебре пришел ключ с уникальной буквой «К» с запечатанным в ней запахом Кальвера, песья голова решила последовать указаниям и взять содержимое именной ячейки, а когда птичка в клювике принесла ему новость о смерти старого друга, коробочка с наследством отправилась в наскоро собранный походный рюкзак.
На человеческом транспорте добираться пришлось бы непозволительно долго, так что с маскировочным амулетом решено было использовать еще один артефакт, который не конфликтовал бы с ним, но и не заглушал заложенный потенциал.
Благодаря Кальверу и своей работе Циссебра знал об артефактах, хранящихся у него под носом, побольше многих, что вселяло в него уверенность в своем выборе. Песоглава не страшили дикие рассказы очевидцев про недобросовестное использование адхайне, а так как действовать нужно было быстро, кинокефал сделал выбор, по его мнению, самый практичный из имеющихся.
Разломав пополам Анпаф в виде засушенной лапы вилорога и вылив на ноги белесую с золотыми вкраплениями жидкость из костей, Цис нанес своеобразный гель на стопы и почувствовал небывалую легкость, недостаточно осознавая последствия от использования артефакта.
Предполагаемый эффект не заставил себя ждать - ноги несли Циссебру со скоростью бешеной антилопы, и кинокефал уже подумывал, на какую модель обуви поменяет любимые дерби, чувствуя, что подарок его отца недолго продержится в столь экстремальных условиях.
Ориентируясь по запаху, Циссебра мчался по городу, а затем и по проселочной дороге до последнего яркого следа. Запахи оставались статичными в течение нескольких минут, и Цис решил постучать в обнаруженную дверь сохранившимся, но потрескавшимся левым каблуком.
Он слышал шорохи, и пока снимал обувь с намерением выкинуть ее в траву, створки распахнулись, а вновь лапы, сильные и с жесткой шерстью, подхватили его под руки, небрежно кидая на лежанку.
Тилька лениво обернулся и тут же очнулся от топивших его чертят мыслей. С ужасом округлив глаза, он твердо сказал:
— Несите все холодное, что у вас есть! Есть лед? Источник горной воды рядом? Что-нибудь! — закричал мунлан, вскочив с импровизированной табуретки так резко, что чуть сам не упал, с характерным шумом опрокинув ту на пол.
Растолкав столпившихся гноллов, Тилька осторожно прикоснулся к правой ноге, обе они уже распухли и побагровели, а сам песоглав подхватил настрой мунлана, с паникой в глазах рассматривал окружение в поисках чего-то подходящего, чтобы, как он понял, остудить ноги и снять отек.
— Делайте, что он говорит, — простодушно бросил хозяин таверны, а сам ушел за бочонком ягодного пива, хранившимся, как и остальные, в вырытой яме на «нижнем этаже».
— Горячие, — пробормотал Тилька и, выцепив пухлой ручкой одного из снующих гноллов, спросил, тщательно подбирая слова: — Тут есть холодная река, такая холодная, что шкура инеем покрывается?
Морда активно закивала, высовывая язык и облизывая черный нос.
— Погоди, — чуть громче обычного бросил Кулла, откупоривая бочонок и толкая его серой лапой к ногам Тильки. — Омой его ноги этим, а потом отправляйтесь с моими братьями. Думается, дело серьезное?
Разливая по полу содержимое, бочонок подняли над сидящим в немом недоумении Циссеброй и полностью вылили на ноги, от ступни до колена. Молчание того сменилось невольным пронзительным криком, переходящим в хрипящий скулеж.
— Он начал чувствовать боль, отличный знак. Не знаю, можно ли их еще спасти, но нужно минимизировать потери. Я уже такое видел. Додо, это по твоей части, можешь посмотреть? — обратился мунлан к гоблину, рванувшему смачивать водой найденные в углу тряпки. — Скажи, что ты использовал? Что это было? — повернувшись всем торсом и садясь на корточки, начал выяснять Тилька.
Гоблин спешно отозвался на просьбу и сел напротив оробевшего от мучительной боли Циса.
— Анпаф, — выдавил пострадавший и часто задышал.
Тилька нахмурился, вспоминая, что можно сделать, но пришел к выводу, что ноги не спасти, и, успокоившись, даже отчаявшись, замотал обе конечности под шипение и скулеж в принесенные гоблином тряпки.
Додо поднял глазную повязку и посмотрел на ноги, пары мгновений хватило, чтобы глаз, все это время закрытый еще и веком гоблина, смог сфокусироваться: проступили очертания голых ног, Энергия расплавленным золотом стекала с пяток и утекала в землю через щели в деревянном полу. По наитию гоблин прикоснулся к полу, собирая золото в руках, пока мышцы в ногах кинокефала трескались и лопались, рвались сухожилия и трещали кости.
Мощь, заложенная в артефакте, была в несколько раз сильнее мощи, которую могли показать пострадавшие ноги обычного, по сути, человека, пусть даже с собачьей головой. Не предназначенные для других, кроме гоблинов, артефакты имели в себе нераскрытый другими народами потенциал, разрушительный для остальных, но ласкающий естество и абсолютно безопасный для их создателей в пользовании.
Были, конечно, и более предрасположенные к адхайне, коих не разрывало вообще или хотя бы в первые несколько часов, но, увы, Циссебра исключением не был. С ног все могло только начаться, постепенно остатки золотого яда впитались бы в кровь и, разносимые ею по всему организму, нанесли бы непоправимые повреждения, несовместимые с жизнью. Проще говоря, кинокефала разорвет и сломает изнутри.
Циссебра уже отключился от травматического шока, пока гоблин, собравший в ладони немного Энергии, осторожно омыл ею ступни, а остатки размазал по всей длине, немного заходя на колени. Додо попросил ее помочь, как тогда, с порезами от стекла и ранками от укуса, и она, будто нехотя и ворчливо, все же поддалась на уговоры и восстановила ноги до сносного состояния под наблюдением Тильки, восхищенного уникальным зрелищем.
Да, все срослось, поврежденное восстановилось в прежней структуре, но правильно ли? Увы, уж это песоглаву предстоит узнать, когда он очнется от обморока.
Мунлан, значительно воодушевленный увиденным, принялся старательно ухаживать за пострадавшим. Вместе с ранее отвлекшимся гноллом перетащил его к подобию кровати и, командуя остальными, организовал себе маленькую медицинскую станцию при поддержке Куллы и его лекарственных мазей.
А гоблин, когда все немного улеглось, спрятал глаз за повязкой и решил посмотреть, что же делает венок, так долго изнывающий от желания быть надетым на голову хозяина.
Опасаясь за безопасность присутствующих, гоблин вылез наружу, не без помощи гноллов, и аккуратно примерил артефакт. Голова заболела с новой силой, из-за чего Додо не заметил, как сзади к нему подошла фигура, укутанная в плащ.