Глава 11
«Меня разъедают ненависть и боль, чем ближе я к нему, тем больше страх. Его мощь никуда не делась. ОН все же соврал»
Растолкав сонного Додо, Тилька решил рвануть прочь от приятной компании двух дам и высадиться на остановке «Гноллья нора», чтобы объяснить ситуацию гоблину и собраться с мыслями в таверне под мостом, а заодно дождаться в ней помощи.
Кальвер показал брату несколько вещей: свою смерть в экстазе через удушение рукой-протезом, общие черты нападавшего, человека, закутанного в шкуру животного с кружкой пива, выливающего лишнюю пену на грудь красивой официантке с каштановыми кудрями, и белого волка, что напал на след. А Тилька, в свою очередь, поделился суть видения с Додо.
В детстве братья нередко баловались возможностью передавать друг другу зашифрованные в эротике послания, которые переросли в понятный лишь им двоим тайный язык, и их связь была настолько крепка, что после смерти одного ощущения другого обострились, давая возможность более талантливому развить свою телепатическую способность даже с тем, кто не являлся бы его родственником или просто из рода мунлан.
Тилька заметил изменения в себе лишь по дороге до старого каменного моста, когда идущий рядом начал говорить с ним, не открывая рта:
«...я виноват... а я — это кто? Что я сделал?»
Потерянное выражение лица гоблина и его путаные мысли с оттенком вины чуть смягчили бессознательный враждебный настрой, но надолго гнев подавить не удалось, и когда они уже дошли до, предположительно, «Гнолльей норы», Тилька сорвался:
— Я сейчас очень зол. — констатировал Тилька, давая волю эмоциям. — Я знаю, глупо думать, что если бы Кальвер не был так одержим тобой, он был бы жив, но я не могу унять злость на тебя.
— Я знаю, — тихо ответил гоблин, перебирая руками черную косу и не ведая, куда себя деть.
Сейчас он был больше похож на потерявшегося щенка, чем на потенциальную угрозу, но Тилька подавил в себе желание пожалеть его и проникнуться его чувствами, как обычно это делал с другими, и решил высказать все, пока это не съело его изнутри.
— Ты ничего не помнишь, и это злит меня ещё больше! За тобой пришли, но брат не выдал тебя! Черт возьми, я потерял свою маму, отца, а теперь ещё и брата, — уже более спокойно и тихо продолжил он, заметно успокоившись, поймав тыльной стороной руки первую каплю дождя, Тилька пронаблюдал, как она стекает по пальцу и падает на землю, и продолжил:
— Я ощущаю твои растерянность и чувство вины, но не могу не злиться. Ты ведь мог сделать что-нибудь ужасное в прошлом и, возможно, сделал, раз за тобой охотится кто-то из твоих собратьев. На твоих руках кровь Кальвера, и я не знаю, что с этим делать.
На лицо упало несколько теплых капель.
— Ладно, пошли. Может дождь полить, видишь, как тучи сгущаются?
Тилька окончательно успокоился и протянул руку к небу, потягиваясь затекшим плечом и в воображении ощупывая налитое влагой облако прямо над ними.
Он совершенно не подумал, как информация о ещё одном гоблине повлияет на Додо, а тот, в свою очередь, загорелся мрачным желанием изловить охотника и расспросить о своем прошлом побольше, но пока не решался озвучить идею. Тилька сказал, что они кого-то подождут в таверне, в ней гоблин и поднимет эту тему на сытый желудок.
Вход в «Нору» действительно был спрятан прямо под обвалившимся мостом, а река, протекавшая когда-то в этих местах, пересохла, пути ее вод поросли высокой травой, что было на руку обитающим в этих местах гноллам.
Тилька осторожно ступил под ещё живую арку и прощупал копытами почву. Когда оба услышали не хлюпанье рыхлой и влажной земли, а звонкий стук копыта по дереву, младший, теперь и единственный, попросил гоблина подойти и встать вплотную.
— Кальвер сказал, тут нам будут рады, — тихо проговорил он, быстро вытерев рукой выступающие слезы.
Не прошло и минуты, как деревянная круглая дверь распахнулась внутрь, и путники кубарем полетели в лапы гноллов. Их ждали довольно мягкая, если сравнивать с дубовым полом, подстилка из овечьей шерсти и косматые лапы, поддерживающие гостей под руки, чтобы те поскорее пришли в норму.
Несколько из них воровато полезли в карманы, две другие принесли по кружке пива, а еще парочка закрыла двери и вернула засов на место, предоставляя возможность тем, кто снаружи, скрыть дверь снова.
Гноллы имели сильные задние лапы и не менее мощные передние, потому карабкаться по тоннелям не составляло проблем, что не скажешь об их редких, но все же гостях.
Рядом с ухом гоблина клацнули зубами, привлекая внимание к их владельцу, уже немолодому гноллу с пыльно-серой гривой и шрамом на всю морду, от левого глаза до черного носа. Он оскалился-улыбнулся и жестом приказал собратьям отойти.
«Нора» являлась довольно-таки большим заведением, на первом этаже можно было отведать свежей дичи с пивом или настойками на фруктах и травах, весело провести время на лежанках из шерсти, стульями со столами гостей не баловали, предоставляя возможность посидеть лишь за барной стойкой.
Кушали здесь прямо на полу из деревянной посуды, часто просто пропадая мордами в мисках с похлёбками или чем жареным, вяленым, а то и сырым. Спали гноллы на нижнем этаже. Прыгая в яму за бочками с выпивкой, забредший гость мог отдохнуть на импровизированных кроватях: поспать на мешках, набитых соломой или гречневой лузгой, укрываясь одеялом из водорослей, а если принесет что-то экзотическое, желательно, вкусное да сочное или просто очень полезное в быту, получит ключ от комнаты за барной стойкой.
Хозяин редко спал в своих покоях, ночью он выбирался на охоту сбратьями, а днём отсыпался в любимом с детства мешке из-под картошки — это единственное,что осталось от подожженного людьми сарая, где они прятались с семьёй.
Но путникам повезло, братья готовили ужин, убирались в таверне, а хозяин, тот, что со шрамом на пол-лица, решил поприветствовать их лично, получив письмо от старого друга, перевязанное белой лентой, артефактом Уствер'ун Саиста, или просто «Уста»
Во времена кровопролитных войн артефакт давал гарантию, что хрупкий мир не будет нарушен, а если и будет, то стороны тут же узнают об этом. Отправитель, окропив ленту своей кровью, оставлял ее в артефакте на хранение. Лента поддерживала связь между той кровью, что течет в теле, и оставленной, на любом расстоянии, и проявлялась при прикосновении того, кому было отправлено письмо.
«Кулла, мой брат может зайти к тебе. Он направляется к Удунуи с другом. Доведи их до леса. Если со мной что-то случится, ты знаешь, может подойти ещё кое-кто. Дождитесь и ступайте».
Когда гнолл прикоснулся к перевязанному свёртку, свернувшаяся кровь хладного тела проявилась на артефакте, давая сигнал к ожиданию третьего гостя.
— Я слышал о твоей утрате, юный Ти, — сказал хозяин, усаживая путников за стойку, его голос тягучим и глубоким баритоном с непривычки опьянял, за ним хотелось непреклонно следовать.
Гноллы действительно славились своим зовом. Особенность их голосовых связок позволяла созвать ближайших зверей на свою сторону, любители охоты и драк, малыми группами они учиняли разбой в деревнях, совершали набеги на одинокие хижины, но то было давно. А зов использовали редко, ибо раз обманутые животные не придут снова.
Так и Додо с Тилькой, быстро привыкнув, воспринимали голос Куллы как просто располагающий к себе.
— Твой брат отправил мне письмо. Дал задание, если случится что, ждать его друга и проводить вас до Леса Удунуи, — продолжил он, пододвигая пресные лепешки с вяленым мясом, замотанные в маринованные листья щавеля.
— Он знал, что так будет? Откуда? — немного оживился Тилька, вяло жуя предложенное угощение.
Додо с опаской, но уважением к чужой кухне не отказался и тоже откусил, с удивлением отмечая, что вяленое пряное мясо неплохо сочетается с кисло-сладким листом щавеля.
Он медленно ел, украдкой смотря, как монотонно двигаются челюсти Тильки и как в глазах невольного друга его естество шатается в опасной близости с обрывом прямо в пучину отчаяния и мыслей, что переносят его обратно на Почту, где нет брата, но есть множество голосов, знавших его, просивших его когда-то о помощи.
Тилька вдруг с горечью подумал, что даже с родным младшим братом он не проводил столько времени, сколько тратил на окружающих. А если бы подошёл с претензией, тот выслушал бы? Взял бы в приключение с собой?
Глупые мысли, ненужные сейчас. Но если не будет обиды на брата и досады от собственной беспомощности, которую Тилька выбрал, они сменятся уже ослабевшей, но пока явной неприязнью к гоблину. Сейчас здравый смысл отступил, уводя под руку логические обоснования, не нужные сейчас мунлану, знаменуя пору проживания чувств и ухода в себя.
«Что я чувствую сейчас? Кажется, ничего. Кажется... Мне только кажется. Я совсем один, и я... в отчаянии. Поплачь, прошу тебя, поплачь. Рыдай, Тилька, умоляю тебя. Выйди прямо сейчас, сядь в тени моста и поплачь. Дай себе...»
Недолго продлилась та пора, Тилька не смог ослабить свои острую боль и тоску, и вернулся к гаданиям, что будет, когда он узнает правду про своего компаньона, как ему отнестись, продолжить ли путешествие.
А Додо в это время пригубил фруктовое пиво из тыквенной бутыли. Слишком приторный напиток был отставлен в сторону и выбор пал на хоть и мутноватую, но все же воду.
— Мне то неведомо, — чуть сжав плечо мунлана и тут же отстранившись, ответил гнолл. — В этих краях давно не было гоблинов, — обратился он к Додо. — Зачем ты здесь? Не для мести же?
— Раньше я хотел вернуться домой, — после минутной паузы осторожно ответил гоблин, осознавая новые ощущения, наметки целей и глобальную проблему с возвращением домой.
— Что изменилось? — полюбопытствовал собеседник, перебирая в лапах собственный хвост и давая гоблину сосредоточиться.
— Я не помню тех, к кому должен был вернуться. Мне нужно во всем разобраться. Тот...
Глухой стук каблука прервал его. Присутствующие гноллы напряглись и переглянулись.
— А вот и он, — не отрываясь от рассматривания своего хвоста, сказал Кулла.