Глава 5
«Мой глаз небрежно раздавили, даруя новый. Сомнительный подарок»
В кабинет музея тихо вошли, что-то протащили и опёрли о стеллаж, стук копыт ненадолго стих, но снова прошёлся по полу к двери, чтобы все так же тихо прикрыть ее. Ухо гоблина дернулось, как бы говоря: «я тебя заметил», но хозяин его углубился в чтение одной книги и так бы и не повернулся на шорохи и скрипы, если бы вошедший не заговорил.
— Я принес рубашку и наши спальные места. Помоги мне?
Пришлось оторваться и машинально-покладисто разложить матрасы, одеяла и подушки, предварительно надев положенную в ноги рубашку.
— Она затрудняет движения, это обычай?
— Это общепринятая форма одежды. Нечто более современное, чем обычай. Носить нужно на людях. Видимо, мой братец хотел тебя отвести куда-то, но, думаю, работки у него прибавилось. Завтра принесу тебе что посвободнее.
Тилька беззлобно усмехнулся, ему было радостно от того, что старший из близнецов ушел по делам, ведь теперь его никто не остановит от расспросов.
— Что у него за работа?
— Проверяет посылки с артефактами и диковинками, конфискует опасные. Составляет на них потом отчёт, где указывает их свойства, сопоставляя с информацией из Библиотеки на третьем. Наша Почта на таком специализируется. Здорово, да? — сидящий на матрасе и под одеялом кудрявый Тилька, смуглый, как и брат, в тот момент был похож на довольного кота в синем комбинезоне.
Интуитивно Додо понимал значения многих слов, да и мир этот внедрял ему новую информацию, забирая хаотично фрагменты старой. Как, например, его настоящее имя.
— Ты знаешь, откуда у Кальвера эта резинка? — возвращаясь к чтению, спросил гоблин.
— Ой, вот это спроси лучше у него. Брат скрытный и таким не делится. Просто иногда пропадает на неделю, а потом притаскивает сюда что-нибудь эдакое. Слушай, извини, что отвлекаю от чтения, но откуда ты родом? — Тилька уже не мог угомониться, нетерпеливо ёрзая на матрасе.
— Видимо, отсюда, — пробубнил в ответ собеседник, уже с головой уходя в книгу.
— Нет, я спрашивал про твой мир, какие у тебя мама с папой? Что у тебя за родичи вообще? Чем вы там занимаетесь? Как делаете артефакты?
Додо поднял руку в призыве остановиться и немного подождать. Закрыл книгу, зажав свой палец между страницами, как закладку, и внимательно посмотрел на брата Кальвера, заранее примирившись с мыслью, что теперь информация, которую он может предоставить новому знакомому, делится на двоих.
— Моя мама — кузнец. Мой отец — охотник. Мои родичи — мое племя. Мы разводим скот, выращиваем им и себе корм. Живём в норах в земле. Там влажно и тепло. Кто-то живёт в пещерах гор. Мы не очень любим открытую местность. На последний вопрос ответить не могу, поклялся отцу, что не выдам наших тайн, как завещал Огор.
— А Огор этот ваш кто? Как он выглядит?
Додо подумал, что не дочитает сегодня книгу «Быль иль небыль с гномами, гоблинами и гноллами», и положил ее рядом с подушкой, устраиваясь поудобней на импровизированной постели.
— Предводитель гоблинов во времена гонений. Старший рассказывал, что у него глаза цвета фиалки, наполненные золотыми нитями энергии. Только экадха, непринужденный судьбой, имеет особое Видение, и это отражается в его глазах. А ещё у Огора была длинная коса до лопаток, признак накопленной мудрости, и возможность просить ЕГО о помощи. Это все.
Тилька достал карманные часы из комбинезона, щёлкнула крышка, брови нахмурились. Вечерело.
Несмотря на все свое озорство и желание отделаться от вечно контролирующего брата, его наивное сердце затопило волнение. Глубокий вдох вернул того к расспросам, ведь если Кальвер пропадет опять, то оставит весточку. По правде говоря, беседы отвлекали Тильку от разных тревожных мыслей, потому он продолжил:
— А почему мудрости?
Часы убрались под подушку, Тилька запустил пятерню в свои кудри и заинтересованно склонил голову набок, чуть подавшись вперёд.
— Волосы мешают воину сражаться. За них легко взяться противнику. Мы редко сражаемся, только с чужаками. Наши волосы любят продавать или носят как трофей. Умение договариваться можно оценить по длине косы. Понимаешь?
— Вроде. Знаешь, нас осталось очень мало, а те, кто все еще живы, либо прячутся вот по таким местам, как эта Почта, либо ходят калеками с отрезанными копытами и рогами, — тиканье спрятанных часов и тяжелое молчание прервал нервный смешок. — Я немного знаю древний язык, так что наше «племя» называется — мунлан, мы ночные жители. Ну, были ими когда-то.
— Я не вижу рогов, они спрятаны? — Додо озадаченно скользнул взглядом по макушке собеседника и недоуменно фыркнул, когда услышал в ответ смешок. Неужели его Видение столь плохое?
— Рога только у женщин. Не знаю, слышал ты или нет, люди называют наших леди суккубами, чудищами, что утаскивают молодых мужчин к себе под землю, человеческие женщины много всяких глупостей и страшилок напридумывали, чтобы отвадить своих мужей от желания пойти на брачный зов, ты представляешь?
Тилька хохотнул, полностью утопая в одеяле. Подперев рукой голову, он продолжил:
— Ну, кто ж знал, что феромоны так сильно действуют на людей! Спасибо, хоть длится балагурство, пока партнера себе не найдешь, а это обычно быстро, — его лицо внезапно приобрело мрачное выражение, что старило его лет на десять. — Их, кстати, тоже отрезали. Вешали у себя над камином, как декоративную побрякушку, или высушивали и делали из них настои, слепо веря, что это поможет в... мужских проблемах. А наши женщины больше никогда не могли найти себе партнера.
В попытках вернуть лицу благодушное миролюбие грустная ободряющая улыбка тронула его губы, как бы говоря гоблину, что все не так плохо, ведь лицо у слушателя было скорбное и сочувствующее. Додо внимательно ловил каждое слово и очень хотел утешить мунлан, но понимал: все в этом мире проходят через свои горести сами, в одиночку.
— Это не так страшно, — продолжил антропоморф под угрюмым внимательным взглядом. — Кому я вру, страшно. Очень страшно. Когда тебя держат в каком-нибудь подвале и медленно пилят рога. Так случилось с нашей мамой, — закончил Тилька.
Нужно было срочно оборвать всплывающие в сознании картины того, как ее тащат в амбар, как она вырывается и умоляет отпустить, как держат его и отца, чтобы те, сидя напротив, просто смотрели, дабы полностью ублажить жажду насилия собравшихся внутри.
И этот звук.
Он никогда не забудет, как пила начинает скользить по рогу, дробить кость, а когда доходит и до мягких тканей, мама, в начале пытки похожая на загнанное охотниками животное, вместо тяжёлого сбитого дыхания перешла на сдавленный, почти задушенный в недрах гортани крик, чтобы не провоцировать её мучителей, но и этого не понадобилось, когда послышалось чавканье зазубрин о плоть, громкое, оно душило его страданием от собственной беспомощности.
Тилька тогда подумал, а вдруг и правда, это его поймали, расковыряли через уши проход к мозгу и насыпали туда мелкого стекла, налили расплавленное железо, а что с мамой — то просто фантазия, защита разума от осознания пытки над его хозяином, да?
Увы.
В реальность его вернул резкий короткий хруст и мамин вскрик. Дальше он помнил смутно. Рог отломали, их отпустили, мамино лицо тогда заливала кровь, ибо место спила даже не прижгли, она была опустошена и бледна, не могла больше сказать ни слова. Никогда.
Кальвер тогда уехал к дядюшке на обучение, да он и не помог бы, так уверял себя его брат, что в тайне хранил горечь обиды. Она изъедала его разум, глупая обида, беспочвенная. Но от нее некуда было спрятаться. Ни один вопрос, ни один разговор не заполнили бы все его естество, чтобы пришло облегчение, но по-другому тот был не научен. Молчать да раздумывать — привычное занятие для скромного затворника.
И Тилька провалился в сон, чтобы уж там защититься от картин прошлого.
Додо почитал ещё немного и тоже уснул под размеренное сопение, упустив из виду пару слезинок, что скопились в уголке глаза и неспешно стекли по щекам к подушке, которая хранила в себе океан.