Глава 4
«Моя рука повреждена. Кажется, понадобится протез»
Кальвер, в отличие от Тильки, любил находить рациональное и прагматичное в романтичных историях древних народов, их культуре. Энергия и все, что с ней связано, тоже являлось чем-то более приземлённым, навроде крови в венах, которая течет в артефакты, как обычно наполняет собой органы. И никакого мифотворчества. Многое можно объяснить.
С более же глобальными вопросами Кальвер смирился, как если бы все то невероятное и необъяснимое изначально было само собой разумеющимся всегда. Но гоблин немного подпортил его вылизанную картинку.
Главная теория всегда была одна: в этом мире существует не-рукотворный артефакт, так просто случилось, с природой такое бывает, который притянул к себе все открытые на тот момент окна и зафиксировал их состояние. На этом месте предприимчивые и идейные построили Почту. Вот и вся история.
Кальвер просто не любил сказки про богов. Ведь богов объяснить нельзя, или можно, но тогда это уже обычные, вполне осязаемые и лишь наиболее выделившиеся представители народов. А с этим уже можно работать.
Хотя, возможно, то и был лишь такой же гоблин, из плоти и крови, или любой другой экземпляр фауны, который создал, а может, и просто нашел невероятной мощности артефакт и сумел с помощью него открывать окна, которыми в Почте пользуются до сих пор.
На самом деле Кальвер не был далёк от истины. Это действительно было существо могущественное и вполне себе с плотью, кровью и всеми остальными атрибутами живого. Просто оно было очень старое. Но не немощное и горбатое, а просто старое, любящее сладко поспать, может, ещё капельку рассеянное, и Кальверу необязательно знать такие подробности.
Сейчас ему просто хотелось принести гоблину чай, не ворча хотя бы минуту, а то уже от себя тошно, и оставить его сидеть изучать документы, книги. Брат как раз принес рубашку и устроился около гостя, украдкой на него посматривая и пытаясь вывести того на разговор.
У Кальвера же были свои дела. Его ждали на пятом этаже для сортировки запрещенных артефактов или еще какого непотребства, что не проходит проверку и изымается с докладом в соответствующие органы. Неизвестно, как, но начальник Почты выбил им возможность хранить такие диковинки у себя, возможно, подкупив тем, что Почта по сути своей — место не для опасностей. Она для писем и посылок. Кто догадается-то? Иногда, конечно, приходится работать со странными вещами, например, с саркофагом из глубин вод, склизким и покрытым коралловыми наростами.
Его доставили сегодня утром. Вообще-то, именно к этой находке и направлялся Кальвер, когда его размышления внезапно прервал любопытный индивид с оголённым торсом. Сначала он подумал, что это новый кандидат на вакансию почтальона-курьера или оператора сортировочного центра, но его уши... Такие, даже если захочешь, не спутаешь.
С одной стороны, детский восторг переполнял Кальвера, когда тот вспоминал сказки, что читал ему покойный дядюшка о древнем и мудром народе ремесленников, что укротили кровь, плоть этого мира, с зелёной кожей и горящими желтыми, а в пылу битвы и алыми глазами.
А когда его кожа начала темнеть и зеленеть, сомнений не осталось, и скепсис сменился чистым ликованием.
Но предание смотрителю музея не понравилось. Гоблин что-то недоговаривал, и это сводило с ума. Кальвер постукивал копытом, пока заваривал чай, нервно покачивался на стуле, сидя за очередными отчётами об открытиях в мире забытых народов, и в целом находился в раздосадованном состоянии, но понимал, что торопить с расспросами не стоит.
У них ещё будет время поговорить, а пока нужно разобраться с работой и найти кое-что в хранилище на втором этаже.
В документах для Додо было множество фольклора и наблюдений других искателей приключений, никак не связанных с гоблинами, сам же владелец музея толком не мог отличить действительность от вымысла и решил позже расспросить того для пояснений к сомнительным моментам и выявления неточностей.
А сейчас лучше обратить внимание на второй этаж. Загадочный, с лабиринтами коридоров и дверей без замков, он был обустроен под хранилище рабочих артефактов и личных вещей, за которыми никто так и не явился. И, как все таинственное и в какой-то мере опасное, хранилище было под защитой кинокефала по имени Циссебра, или просто Цисс. Благо проблем на посту у него было всего две: мелкие воришки да вечная путаница с его происхождением.
Те, кому «посчастливилось» получить поручение забрать что-то из хранилища, сталкивались с необычной внешностью смотрителя за порядком и были абсолютно уверены, что это гнолл, или, в простонародье, гиена.
Разница налицо, а точнее, на осмысленном лице: звериная сторона заканчивалась мордой шакала, все остальное являлось человеческим, по крайней мере внешне, тогда как гноллы, покрытые лоснящейся шерстью с выеденными или протертыми местами на поджаром теле, открывающими бурую плотную кожу, жили охотой, разбоем, и их осталось куда больше, чем кинокефалов.
Было время, когда сородичи Циса тихо жили среди людей, почитаемые ими, и, как любит изменчивая дева-история, все перевернулось с ног на голову в Кровебратский день. Невежды натравили своих последователей на мирных зооморфов по всему земному шару. За несколько ночей была изничтожена большая часть его собратьев. Циссебра бежал на юг со своей семьей, укрываясь у циркачей и трупп, что тогда сыграли на этой резне и ставили сценки, как люди охотятся на нелюдей, с жестоким, но правдивым исходом.
А на юге им обещали убежище старые друзья отца. Из этого «убежища» вышел живым только маленький Цис, навсегда уяснив цену доверия и муки от капканов, в которые порой добровольно лезут все, люди и нелюди. С малых лет обстоятельства научили Циса скрытности, изворотливости и ненависти, греху, что затопил его сердце, но поутих к зрелому возрасту, так и не перейдя в мстительные порывы.
За его умения и нюх персистента поставили сюда охранять вовсе не безделушки, как подумает тот, кто захочет что-то украсть с непримечательной Почты.
Кальвер как раз хотел одну вещицу из разряда необычных — амулет, оберегающий от посторонних глаз, Гхаин. По его принципу были сделаны все амулеты, что носили работники Почты, но лишь этот артефакт достаточно вместителен для энергии, золотой рекой текущей через гоблина. Благо шакал висел в списке должников у носителя копыт за найденные реликвии его народа.
Кальвер многим оказывал услуги, не то чтобы он любил помогать, просто его страсть к поискам и нахождению предметов, таящих в себе увлекательную историю, а то и не одну, скрашивала длительное пребывание в четырех стенах Почты.
А приключений-то хотелось.
Раньше Кальвер работал медиком на поле боя, бывал во многих местах планеты, и пусть его вес не обманывает тебя, до сих пор крепкие копыта быстро несли своего хозяина от палатки к палатке, от раненого к раненому.
И не то чтобы войны кончились, просто в одном полевом госпитале старший из близнецов ощутил сильное жжение в кончиках пальцев рядом с песочными часами, покрытыми пылью, прошлый владелец был неряха, каких поискать. В первую их встречу те покоились на тумбочке у кровати одного из пациентов, солдат заметил, как смотрит на неестественно яркий желтый песок Кальвер, и решил подарить вещицу со словами:
— Эти часы приносят мне удачу. Я был в таких страшных ситуациях, и в каждой из них мог умереть. Но вот он я, завтра улетаю домой, к любимой жене. Пусть они теперь служат вам.
Кальвер бы и рад не принимать подарок в надежде, что тот поможет раненому, исхудавшему солдату добраться в сохранности и какой-никакой целости, но не смог отказать. Его манило к часам, и когда хирург осознал это, впервые увидел хрупкие, будто истончившаяся от старости пряжа, поеденная молью, нити энергии. Они подрагивали, но не от собственной слабости, а от слабости Видения того, кто за ними наблюдает.
Ранним утром следующего дня пациента увез вертолет, который подбили на границе между конфликтующими государствами. Ни пилот, ни пассажир не выжили.
Через неделю, а может, чуть позже по госпиталю прошла массированная атака, в ходе которой погибло пятеро: два хирурга и три пациента. Было бы шесть, если бы не часы.
Память с годами притупилась, но самое яркое воспоминание с того летнего душного вечера останется с ним на всю жизнь. В подтверждение разум окунул Кальвера в темные воды мрачного прошлого, и тот смиренно отдался потоку.
Река вынесла его к собственному телу под завалами, и он увидел, как открывает глаза, спешно протирает их тыльной стороной руки, на ней остаётся кровь вперемешку с пылью и грязью. Как осматривает местность в поисках кого живого и находит совсем рядом тело ещё одного хирурга, тот ненадолго открывает глаза, облизывает языком пересохшие губы и выдавливает из себя:
— Так и знал, что ты выживешь, — а на лице гримаса боли перемешалась с саркастичностью.
— Тише, друг. Вот вылезу, осмотрю тебя, и поболтаем, — Кальвер сглотнул, попытался сдвинуть с себя деревянные обломки почти неповрежденной конечностью, но не смог и от бессилия махнул рукой и вернул ее на грудь.
— Послушай. В тумбочке есть потайной отсек, ключ вот, — захрипел, откашлялся. — Моя ручка у меня в кармане. Там пакет с деньгами. Передай их моим детям.
Кальвер, конечно же, кивает, буквально роняя голову на грудь и с усилием поднимая ее в исходное положение. Он тогда думал, что не поедет ни к каким детям, не отдаст им деньги, он вообще больше никогда не встанет. Пьянящее ощущение от потери крови перерастает в мандраж. Свободная от обломков рука тянется к часам, чтобы по наитию перевернуть их. Да, через минуту или две сознание окунется в прохладную тьму, сладкую дрёму навечно.
Если бы не часы.
Песок пересыпается ровно пять минут. Кровь собирается в раны, нога пришивается венами, сухожилиями, кость встаёт в паз, сознание возвращается.
На самом деле часы забрали крохи будущей жизни хранителя, чтобы отдать их реальному владельцу, но откуда Кальверу было знать? Это потом, через полгода после того, как деньги были отданы семье погибшего хирурга, и после вступления в должностные обязанности на Почте он отыскал информацию о часах.
После новых ощущений и открытия какого-никакого Видения Кальвер заинтересовался артефактами и развил в себе способность чувствовать их в непримечательных, на первый взгляд, предметах, потом его приметил один из владельцев компании, когда тот на выдаче посылок сработал лучше новеньких детекторов, и вот так он и оказался тут, закопанный в документы, книги о новых находках со всего света.
Когда Кальвер вернулся поздно вечером с сэндвичами, набитыми зажаренным до хруста беконом, запеченными томатами и рваной свининой в соусе барбекю, для троих, предварительно забежав на кухню к заботливой мадам Розмари, его встретили тихий кабинет, остывший чай в кружке и полностью голая кровать. Недоумевая, кто мог снять белье в стирку или неудачно подшутить в столь неподходящий час, но войдя в музей, расплылся в улыбке.
Кажется, сегодня он будет спать в компании.