Глава 24. Запутанные нити
РУСЛАН ЗАКРЫЛ ЗА СОБОЙ дверь и на мгновение остановился в тишине квартиры. Свет в прихожей был приглушён, как и раньше. Тело ломило от усталости, но внутри всё ещё гремело. Он прошёл в комнату, где Саша сидела на полу, прижавшись к стене, с распухшими от слёз глазами.
- Эй, - тихо произнёс он, присев рядом. - Я с тобой. Всё хорошо, слышишь? Я рядом.
Она не ответила, только всхлипнула и сильнее вжалась в его плечо. Руслан молча включил колонку - как в детстве, поставил ту же аудиокнигу, которую они слушали под одеяло, когда отец орал в соседней комнате. Вспомнил, как тогда они оба притворялись, будто всё в порядке, будто это просто страшилка, а не реальность за стеной.
Он обнял её, укрыл пледом, зажёг любимую её ароматную свечу - с запахом ванили и лаванды.
- Я не дам ему больше к тебе приблизиться, - шепнул он. - Никогда.
Она тихо уснула, прижавшись к нему, будто была всё ещё той двадцатилетней девчонкой, которую он не смог тогда защитить.
Руслан закрыл дверь комнаты, оставив внутри спящую Сашу.
Она заснула, сжав его ладонь, с тихим всхлипом на губах. Он долго сидел рядом, гладя её по волосам, пока дыхание не стало ровным. Она была вымотана — телом, душой, сердцем.
Он встал, укутал её в плед, зажёг лампу у изголовья и тихо вышел в коридор.
Тело двигалось автоматически — как будто он был не здесь, не в этом теле, не в этой жизни.
Он вернулся в спальню, открыл шкаф. Рюкзак. Носки, футболки, документы. Бросил туда пачку денег и пистолет без обоймы. Всё было готово. Почти.
Руслан подошёл к тумбе. Телефон Саши лежал на зарядке. Он потянулся к нему, замер на секунду, будто ждал, что она вдруг проснётся и остановит его.
Но за спиной — тишина.
Он взял телефон, разблокировал. Нашёл контакт Крета. Его пальцы дрожали, когда он писал:
«Это Саша. Я вспомнила. Андрей. Он в Новосёлово, дом 18. На заднем дворе подвал — там может быть оружие. Он редко выходит, но вечером приезжает серый минивэн. Всё, что знаю.»
Он перечитал, убедился, что в сообщении нет ни одного намёка на него самого.
Нажал "отправить".
Потом — удалил диалог. Закрыл экран.
Он положил телефон на место.
Наклонился к спящей Саше. Провёл пальцами по её щеке.
— Я не герой... — прошептал он. — Но я хотя бы не предатель.
Он не попрощался. Не оставил записки.
Просто ушёл.
На кухне задержался на секунду, вытащил кольцо из кармана — то, которое когда-то купил ей, ещё в тот наивный год, когда думал, что сможет быть для неё кем-то.
Оставил кольцо на подоконнике. Ушёл в ночь.
Он уже хотел уйти.
Рюкзак собран, телефон возвращён на место, сообщение Крета отправлено — всё было сделано.
Он вернулся к кровати, в последний раз посмотрел на Сашу.
Спящая, бледная, но будто чуть спокойнее.
Он наклонился и аккуратно поцеловал её в лоб.
В этот момент она вдруг дёрнулась, зажмурилась от боли и сжала живот.
— Саша? — голос вырвался срывающимся шёпотом. Он сразу присел рядом, встревоженно посмотрел на неё.
— Что-то... болит... — простонала она, сквозь сон. — Живот...
Он не ушёл.
Всю ночь сидел рядом. Прикладывал холодное полотенце ко лбу, менял воду, держал за руку, тихо сидел, когда ей удавалось уснуть. Он не врач, не знал, что делать — но хотя бы не был рядом, как в детстве, когда она плакала из-за кошмаров. Тогда он просто садился у кровати и гладил её по волосам.
Сейчас делал то же самое. Только взрослее. Тихо. Без слов.
Утром он разогрел кашу и заварил чай. Не потому что любит заботиться. Просто чтобы она не подумала, что осталась одна.
Сидел за столом, ждал, когда она встанет. Листал новости, не глядя, думая о побеге, о том, что за ним придут. Он знал, что сообщение, отправленное ночью, может стать его концом.
Но он всё равно его отправил.
Саша вышла, бледная, в его футболке.
— Ты не ушёл, — прошептала она.
Он молча поставил перед ней чашку с чаем.
— Яичница пересолена, не ешь, — сказал он. — Кашу съешь.
— Русик…
— Потом. Поешь.
Он всё ещё холодный, отстранённый, почти ледяной. Но взгляд — совсем другой. Усталый, но добрый. Не на весь мир. Только на неё.
Саша ела медленно, будто всё ещё просыпалась. Он сидел напротив, но едва прикасался к еде. Слишком часто смотрел в телефон — быстро гасил экран, как только замечал её взгляд. Слишком часто уходил в себя.
— Ты куда-то спешишь? — спросила она тихо, не поднимая глаз.
— Нет, — ответил быстро. Слишком быстро.
Она продолжила есть, но сердце уже било тревогу. Что-то было не так. Не снаружи — в нём. Словно он... прощался.
Когда он вышел на кухню, чтобы долить себе чаю, она заметила, что его рюкзак стоит у двери.
Открытый боковой карман чуть приоткрылся, и Саша увидела маленькую коробочку.
Она встала, подошла, вытащила её осторожно.
Кольцо.
Неброское, простое. Без слов.
Он вернулся, заметил коробочку в её руках. Замер.
— Это... ты... — начала она, но не знала, что сказать.
Он опустил глаза.
— Я не собирался говорить. Ты не должна была его видеть.
— Почему?
— Потому что мне нельзя. И... уже поздно.
Он забрал коробочку и убрал обратно.
— Прости.
Она хотела что-то сказать — но не смогла. Вместо этого вдруг прошептала:
— Ты ведь... до сих пор любишь её, да?
Он резко поднял взгляд.
— Полину.
Слова висели между ними, тёплые и грустные.
— Я не сержусь, Русик. Правда. Я ведь тоже... — она сжала чашку. — Я до сих пор думаю о Диме. Иногда.
Он не ответил сразу. Лишь медленно выдохнул:
— Я не ненавижу её. Даже сейчас. Просто больно... видеть, как она боится меня.
— А ты не боишься, что она правду узнает? — спросила Саша.
Он посмотрел на телефон. Потом на неё.
— Уже всё равно.
Тишина. Слишком громкая для такого утра.
***
Октябрь выдался неожиданно тёплым - не по-осеннему солнечным и тихим. Листья, будто позабывшие о времени, ещё держались на ветках, окрашенных в медь и золото. Воздух пах прогретым асфальтом, сухими листьями и чем-то почти летним. Только лёгкий ветер напоминал, что за плечами уже сентябрь.
Через несколько часов осмотра ей дали позволение уйти.
Полина стояла на ступеньках больницы, прищурившись от солнца. Она была бледной, уставшей, но в глазах - спокойствие. Победа. Рядом стояли двое - Виктор, как всегда в строгом, но аккуратном пальто, и её любимый, чья ладонь крепко держала её за руку. Он молчал, но взгляд его был полон - страха, боли, нежности. Внутри него всё ещё горела тревога, но рядом с ней он учился дышать.
Женщины, которые провожали Полину, уже ушли - кто-то пожелал здоровья, кто-то просто кивнул. Осталась лишь мама. Она стояла чуть поодаль, разговаривая с врачом. Полина скользнула по ней взглядом - в этот момент её лицо было спокойным, даже немного благодарным.
- Всё будет хорошо, - тихо сказал её любимый, будто почувствовав, что в её голове всё ещё шумит. - Ты сильнее, чем сама думаешь.
Полина кивнула, прижавшись к его плечу. Виктор молча наблюдал, сдерживая эмоции. Он не называл её своей дочерью, но в душе уже давно принял. И сейчас просто хотел одного - чтобы она больше никогда не попадала в такие стены, чтобы у неё была жизнь. Простая. Живая.
В это мгновение Полина подняла голову, глянула в небо. Оно было чистым, нежно-голубым, будто обещало ей покой. И впервые за долгое время сердце не рвалось - оно тлело... но уже не от боли. От чего-то другого. От нового начала.
Полина держала руку на животе - почти незаметное, лёгкое движение, как будто хотела убедиться, что всё это не сон. Страх не отпускал. Он прятался в тенях, в воспоминаниях, в ночных дрожащих снах. Картинки... те, что до сих пор жили в её голове, то, как он держал её, как прятала Женю, как звонила маме с разбитым голосом. Всё это казалось уже прошлым - но тело помнило. И внутри, в глубине, ещё теплился страх: а что, если снова?..
Но она не была одна.
Дима стоял рядом - крепкий, тёплый, родной. Он касался её руки, иногда просто смотрел и этого хватало. Он знал, когда не говорить, а просто быть.
- Ты не одна, - шептал он ей в самые трудные моменты. - Мы уже победили. Мы живём.
И ещё одна новость согревала - очень скоро к ним должны были приехать Лёха и Дилара, а ещё Вал с женой и ребенком. Их лучшие друзья. Те, кто помнили их в самые светлые и в самые мрачные дни.
Полина улыбнулась.
- Представляешь, как Дилара будет визжать, когда узнает, что мы... - она кивнула на живот.
- А Лёха, - усмехнулся Дима, - будет кричать, что если это мальчик, то только Лёха-младший. Кстати Вал тоже придет, говорит сын его хулиган.
Они рассмеялись.
Тепло. Чисто. Дом рядом, друзья в пути.
А пока... пока можно просто сесть на диван, включить старую музыку и положить руку на живот, слушая, как всё внутри уже дышит новой жизнью.
Остаток дня Руслан провел с сестрой... Он чувствовал что с ней что-то не так.
Руслан сидел в кресле, лениво покручивая в руках бокал с виски. Саша нервно мерила шагами гостиную, держа в руке сигарету. В воздухе витал запах алкоголя и дорогого табака.
— Ты всё время молчишь, — бросила она, резко затягиваясь. — Почему ты вообще здесь?
Руслан устало улыбнулся.
— Да так, решил задержаться. Заехал к другу, остался у него в родном городе.
Саша скептически прищурилась.
— Друг, значит?
— Ага.
Она фыркнула, но копать глубже не стала. Слишком устала, чтобы выяснять, что он скрывает.
— Я хочу поехать в город, где живёт Полина, — внезапно выпалила она.
Руслан слегка напрягся, но внешне остался равнодушным.
— Зачем?
Саша затушила сигарету и устало села в кресло напротив него.
— Хочу увидеть их с ребёнком. Её беременность… Я же знала о ней одной из первых.
Руслан молчал, ожидая продолжения.
— Я ведь ещё на первом месяце подарила ей вещи, которые сама шила. Я так старалась. А она… — Саша сжала кулаки. — Она вообще их использует?
Руслан сделал вид, что задумался, а потом с легким сожалением покачал головой.
— Нет.
Саша резко выпрямилась.
— В смысле «нет»?
— Она их выкинула.
Тишина, наполненная напряжением.
— Ты врёшь, — процедила Саша.
— Нет.
— Не может быть.
Руслан спокойно посмотрел на неё.
— Саша, ни один в здравом уме человек не будет брать подарки для будущего ребёнка от бывшей своего мужа. Это… странно.
— Но… — в её голосе появилось сомнение.
— Она давно их выбросила, — спокойно повторил Руслан.
Саша резко встала, схватила со стола бутылку, но руки дрожали, и она чуть не уронила её.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Потому что ты должна наконец оставить их в покое.
— Я просто хотела помочь!
— Ты хотела чувствовать свою значимость, Саша.
Она развернулась к нему, глаза сверкали от злости и обиды.
— Ты думаешь, я настолько жалкая?
— Я думаю, ты запуталась.
Она тяжело дышала, пытаясь взять себя в руки.
— Ты меня презираешь?
— Нет, — ответил Руслан честно. — Но ты должна понять, что в жизни Полины больше нет места для тебя.
Саша медленно опустилась в кресло и закрыла лицо руками.
— Знаешь… Иногда мне кажется, что всё было бы проще, если бы меня вообще не было.
Руслан внимательно посмотрел на неё.
— Поэтому у тебя теперь нянька.
Саша нахмурилась.
— Что?
— Тётя Лида. Домохозяйка. Теперь она будет следить за тобой.
Глаза Саши вспыхнули.
— Ты что, с ума сошёл?!
Руслан хмыкнул.
— Я просто не хочу, чтобы ты сломала себе жизнь.
Она зло посмотрела на него, но ничего не ответила. Потому что в глубине души понимала — он прав.
Она не знала почему он не понимает ее, её - мучимая депрессией.
Все решено, она решила вернуться в город, где был Дима, несмотря на протесты Руслана. Она не могла поверить, что её брат способен на такое.
Она не выдержала, вышла из квартиры. Гуляя по городу, она случайно заметила женщину с детской одеждой в руках. Порывшись в своих мыслях, она подошла к ней, не сдерживая эмоций, и начала спрашивать, откуда у неё эта одежда. Женщина грубо отшила её: "Это не твоё дело". В этот момент Саша почувствовала, как воспоминания о мечтах и надеждах, когда она шила такие же вещи, нахлынули на неё. Её мечта родить от Димы, обрести семью — всё это оказалось в прошлом, забытое, утерянное.
Полина стояла у окна, держа руку на заметно округлившемся животе. Уже восемь месяцев… Ещё совсем немного, и она наконец увидит свою малышку.
Воспоминания нахлынули неожиданно. Она вспомнила, как ещё на первом месяце беременности, когда только узнала о своём положении, выбросила ту самую коробку с детской одеждой. Те вещи, что когда-то шила Саша, мечтая о будущем с Димой. Тогда Полина даже не задумывалась – просто схватила коробку и вынесла её к мусорным бакам. Это прошлое её тяготило.
В этот момент телефон завибрировал. Саша.
Она немного удивилась, но ответила:
— Привет, Полина… Как ты? Как малышка? — в её голосе было что-то тёплое, даже заботливое.
— Всё хорошо. Уже семь месяцев, почти финишная прямая.
— Я рада… Честно.
Полина молчала, ожидая, что же та скажет дальше.
— Знаешь, я тут подумала… А может, вы назовёте малышку Сашей?
Полина резко нахмурилась.
— Что?
— Ну… просто… это было бы мило, правда?
— Саша… ты серьёзно?
— А что такого? — в её голосе вдруг появились нотки раздражения.
— Моя дочь — не часть твоих детских фантазий о семье с Димой.
— Полина… — голос Саши дрогнул, но в следующую секунду в нём прорезалась злость. — Ты ведь выкинула те вещи? Которые я шила... ты ведь выкинула их, да? — голос Саши был тихим, почти неслышным.
— Давно уже.
Саша замолчала, потом глухо сказала:
— Полина… — голос Саши дрогнул, но в следующую секунду в нём прорезалась злость. — Ты уничтожила всё, что было между нами! Я шила для него, думала, что…
— Что он всю жизнь будет с тобой? — Полина тяжело вздохнула. — Саша, ты сама понимаешь, насколько это было глупо?
— Глупо?! — Саша уже почти кричала. — Ты выкинула мои вещи! Ты забрала у меня даже память! За что? За что Полина? Сначала ты лишила меня Димы, а потом твоя мать мою маму мужа? Что вы за люди?
— Саша — внезапно повысила голос Полина.
— Что правда больнее? Ты обязана её так назвать, я имею отношение к малышке, я лучше тебя.
— Прекрати! Я никого у тебя не уводила, моя мама тоже, твой отец бегал за ней ещё со студенческих времён.... И... — глаза Полины налились слезами.
— Зачем? — не до слушав спросила Саша. — Зачем ты разрушила мои с ним мечты, которые я столько лет шила?
— Ты серьёзно, Саша? — голос её был холоден. — Ты говоришь о тех вещах, которые шила и вязала, представляя, что родишь ребёнка от Димы? Твоей мечты о семье с моим мужем. О тех, что ты отдала мне вместе с отравленными витаминами?
— Это неправда! — Саша вскрикнула. — Я хотела так лучше! А ты просто взяла и выкинула их, как мусор!
Полина прищурилась.
— А что я должна была сделать? Одеть свою дочь в одежду, в которую ты вкладывала свои больные фантазии?
В этот момент в комнату вошёл Дима. Он быстро оценил ситуацию и, подойдя к Полине, мягко забрал у неё телефон.
— Саша, успокойся.
— Дима! Скажи ей!
— Что сказать? Что она должна назвать нашу дочь в твою честь? — он усмехнулся. — Нет, Саша. Это уже слишком.
— Это была забота! — Саша почти кричала. — Я шила их с любовью.
— Любовью? — тихо, но жёстко произнёс Дима. — Или одержимостью?
В трубке снова повисла тишина, тяжёлая и давящая.
— Саша, — продолжил он, — мы не обязаны терпеть твоё присутствие в нашей жизни. Ты пересекла черту, когда пыталась отравить Полину.
— Я просто хотела… Это не я...— её голос стал тише.
— Я знаю. Но мы не собираемся подстраиваться под твои мечты и фантазии. У нас своя жизнь.
В трубке повисла напряжённая тишина. Полина провела рукой по животу, ощущая лёгкие шевеления малышки. Дима сел рядом, его ладонь мягко накрыла её руку.
— Саша, — он вздохнул, — тебе стоит оставить всё это в прошлом.
— В прошлом? — горько усмехнулась она. — А если я не могу?
— Тогда тебе будет только тяжелее, — твёрдо ответил он. — Мы не собираемся называть нашу дочь в твою честь.
— Конечно… — её голос стал ровным, но неестественно пустым. — Я просто… Я ведь даже подарила вам вещи для неё…
Полина почувствовала, как её внутри снова сжимается злость.
— Это не имеет значения, — холодно отрезала Полина взяв обратно телефон. — Нам с Димой всё равно. Мы счастливы. А ты… Ты должна оставить нас в покое.
Гудки.
Полина положила телефон на диван и глубоко вздохнула.
— Думаешь, она отстанет? — тихо спросила она.
Дима покачал головой.
— Нет. Но это уже не наша проблема. Давай подумаем о хорошем.
Полина провела рукой по животу.
— О нашей дочке?
Дима улыбнулся:
— Главное — не Саша.
Они рассмеялись, но где-то в другом конце города Саша сидела на кровати, сжимая телефон. Её пальцы дрожали, а в груди поднималась новая волна ярости.
— Ты всё уничтожила, Полина… — прошептала она. — Но это ещё не конец.
Полина сидела на кровати, ласково поглаживая свой живот. Дима стоял у окна, задумчиво глядя в темноту.
— Не бойся, малышка, я не позволю никому тебе навредить…
Саша пыталась не обращать внимания, но всё в ней сжималось от этого холодного молчания. Она пошла в комнату, но, проходя мимо кухни, услышала его голос. Тихий, но чёткий. Он говорил по телефону.
— Да, Костя, я сказал — больше не надо. Следить за ней, сливать фотки — всё, конец. Она теперь под охраной.
Пауза.
— Нет, Крет ничего не заподозрил. Пока. Но долго тянуть не смогу... — Крету пока всё нормально, не дергается. Но надолго этого не хватит.
Снова пауза. Руслан смотрит в окно, будто скучая-спрашивала про тебя — ты ей не интересен. И его голос вдруг стал глуже, тяжелее.
— Не забывай, зачем ты мне нужен. Ты с ней был ради денег — а теперь ты работаешь на меня. Всё честно.
Тон стал ледяным.
— Не лезь лишнего. Просто делай, что говорят.
Пауза.
— Полина — не твоя тема. Забудь о ней. Я сам решу, когда всё закончить.
Щелчок — звонок завершён.
Саша стояла в дверном проёме, сжимающая в руках чашку, которую так и не донесла до стола. Горло сжало от услышанного. Слова Руслана эхом отдавались в голове: "Ты с ней был ради денег... Не лезь лишнего... Полина — не твоя тема..."
Но ведь... ведь он говорил это так, будто ей, Саше, вообще не существовало. Будто вся её боль, все годы — ничто. А Полина... всё ещё была где-то рядом — в сердце, в мыслях, в разговорах. Она снова была "темой".
Чашка с грохотом разбилась о пол.
— Вот ты какой... — прошипела она, дрожащим от ярости голосом. — Используешь людей, командуешь, врёшь. Даже меня. Даже сейчас.
Он обернулся, но не успел ничего сказать — она шагнула к нему.
— Ты говорил, что отец разрушил тебе жизнь... А сам? Ты просто его копия. Только хитрее. Холоднее.
Руслан молчал. Впервые за долгое время — не пытался оправдаться. Просто смотрел на неё.
А Саша уже не могла остановиться:
— А я что? Я была просто домом на время? Живым пледом, когда тебе нужно было спрятаться от кошмаров? — голос надломился. — Полину ты "решишь забыть", да? А меня что, "переждёшь", как бурю?
Слёзы злости и боли текли по щекам. Она не позволяла себе плакать раньше — но сейчас не могла иначе.
Саша смотрела на Руслана, будто видела его впервые. Тот, кого она считала братом, стоял перед ней — жалкий, испуганный, дрожащий. Но уже чужой.
— Как ты мог?.. — голос её сорвался, но она продолжила, будто каждое слово вырывалось с кровью. — Как ты мог так подло подставить Крета?.. Он ведь вернул нам всё, что у нас отнял наш “папаша”! Он рисковал всем ради нас!
Руслан отвёл взгляд.
— А Полина? — ярость в её голосе росла. — Ты помнишь, как она спасала меня, хотя я… хотя я ей врала, гадости делала? Она спасала и тебя, Руслан! Она защищала тебя, когда ты падал!
Он шагнул назад, будто от ударов.
— Ты предал не только нас. Ты предал тех, кто тебя вытаскивал из грязи, кто протягивал тебе руку, даже когда ты всех топил.
Слёзы текли по её лицу, но голос оставался холодным, как лёд:
— А теперь ты ещё и Женю... Ты осознаешь, что ты сделал?
Руслан опустил голову.
— Я… Я знаю. Я всё знаю. Я не хотел… Всё вышло из-под контроля. Я… Я же сливал инфу, я же…
— Да пошёл ты со своей "инфой", — прошипела она. — Ты не герой. Ты — трус. И если ты думаешь, что можешь всё прикрыть словами “я рядом, я брат” — ты не брат. Брат так не делает.
Он дрожал. Губы его шевелились, но слов больше не было.
— Уходи, Руслан. Пока я не передумала и не сдала тебя первой же службе, — процедила она, застыв, как камень.
Он не попытался больше спорить.
Просто развернулся… и ушёл.
Слёзы злости и боли текли по щекам. Она не позволяла себе плакать раньше — но сейчас не могла иначе.
И в этот момент экран её телефона загорелся.
"Сообщения от Крета"
Саша не сразу обратила внимание — руки дрожали. Но когда она открыла экран и увидела первые строчки... всё внутри похолодело.
Её дыхание сбилось. Грудь сдавило. Мир треснул — уже не от слов Руслана... а от осознания.
***
Владимир сидел в кресле, уставший и измотанный, и чувствовал, как в его теле оживают старые боли. Порой он пытался успокоиться, говоря себе, что время лечит, но это была ложь. Время не возвращает утраченное, оно лишь тянет к себе, забирая части души с каждым годом. Сегодня он чувствовал себя особенно уязвимым.
Эмма... Младшая дочь. Он не мог забыть ту фотографию с её изображением. Те слова, написанные на снимке — «Следующая» — не могли выйти у него из головы. Это было не просто угрозой. Это было намерение уничтожить всё, что он любил.
— Оксана… — его голос звучал тускло, как если бы каждое слово стоило ему усилий. — Ты знаешь, я всегда думал, что смогу уберечь свою семью. Но теперь… — Голос Владимира был подавленным, едва слышным. — Я потерял её, потерял свою первую семью. Я не могу потерять Эмму. Она... Она ещё ребёнок. Я не могу быть таким слабым, не могу...
Оксана сидела рядом, её рука была его единственной опорой в этом моменте. Она знала, как ему тяжело. Он был человеком, который всегда стремился быть сильным, но его сила теперь разрушалась под тяжестью боли, горечи и страха за своих детей и внуков.
— Ты не потеряешь её, Владимир, — ответила она мягко, но её слова звучали как уверенность, а не утешение. — Ты ведь сделал всё, чтобы она росла в безопасности, несмотря на все твои ошибки. Ты сделал всё, чтобы она была рядом. Ты был её отцом.
Но слова не могли успокоить его. Он вновь увидел в воображении те фотографии — её лицо, его любимую девочку, на фоне угроз. И в то же время, это не было только угрозой Эмме. Было невыносимо мучительно думать о Полине. Она была беременна, как когда-то была беременна Снежана. Его внук ещё не родился, а он уже чувствовал, что его семья снова на грани разрушения. Угрозы не касались только Эммы, но и той маленькой жизни, которая ещё не увидела свет, его будущей внучки.
— Она… она не родится в этом мире, если он доберется до нас. Я не могу позволить, чтобы эта жизнь исчезла до того, как она начнёт свою. — Владимир прошептал, его грудь сжалась от ужаса. — И, как бы я ни старался, не могу забыть, что когда-то оставил Снежану. Она была беременна, и я оставил её. Я не был рядом. Я не хочу, чтобы это повторилось с Полиной. Я не хочу, чтобы моя внучка… чтобы она не родилась. Я не хочу, чтобы она испытала то, что пережила она.
Оксана снова обняла его, понимая, как сильно его терзает прошлое. Он был готов сделать всё, чтобы спасти свою семью. Но что делать, если угроза была не просто чем-то внешним? Что если ему не хватало сил защитить их?
— Володя, ты не тот человек, что был раньше. Ты сильнее. Ты не сбежишь от своих обязанностей. Ты их не оставишь, я в этом уверена. Дима любит Полину. Он не поступит так, как ты. И Полина… она будет защищена.
Но Владимир не мог отделаться от чувства, что не мог уберечь свою семью тогда, и, возможно, не сможет уберечь её и сейчас.
— Я боюсь, что если я не буду действовать, это повторится. Что случится с Полиной, с Эммой, с моей внучкой? Что, если я опять окажусь слабым? Что, если я снова окажусь тем самым человеком, который не смог сохранить свою семью?
Оксана молчала. Она понимала, что он говорил не только о потерях, но и о своей внутренней борьбе с самой собой. О его чувствах вины и страхах, которые не давали ему покоя.
И в этот момент, когда Владимир сидел в тени своих воспоминаний и страхов, его сердце сжалось ещё сильнее от мысли о том, что, возможно, не всё можно исправить.
Оксана увидела это, обняла его нежно. Целовала за макушку, гладила, говорила что-то хорошее. А после выбежала в панике с комнаты.
Оксана тихо закрыла за собой дверь кухни, сжимая в руке стакан лимонной воды и упаковку таблеток. Пока она шла по коридору к спальне, её сердце сжималось от тяжести воспоминаний.
Грешна перед тобой, Снежка... — подумала она горько. — Грешна тем, что осталась. Что любила его, когда тебя уже не было. Что не узнала тогда, не поняла... Что забрала его себе, не зная, чью боль он носил в себе.
Оксана остановилась на секунду, прижав стакан к груди, словно пытаясь унять собственную дрожь.
Когда она узнала, кто была Снежана... когда поняла, что её подруга когда-то была первой любовью Владимира... это стало как ударом. Хотела всё бросить, уйти. Она чувствовала себя предательницей — ведь даже если не знала, теперь знала. И всё равно осталась. Для детей, для семьи. Для него.
А потом появился Дима. Мальчишка с тяжёлым взглядом и сердцем, которое билось слишком быстро. Мальчишка, которого его отец гнал от себя, словно в нём была вина за чужую смерть.
Я обещала себе... — думала Оксана, подходя к двери спальни. — Быть для него доброй. За Снежку. За то, что она больше никогда не сможет обнять своего сына. За то, что ты, Володя, тогда не спас ни её, ни себя, ни его. А он... Он вырос сильным. Он стал для всех нас опорой. Даже когда ты сам в него не верил.
Оксана вытерла слезу тыльной стороной ладони, выровняла дыхание и вошла в комнату.
Владимир Сперанский сидел на краю кровати, сгорбившись, словно тяжесть всех ошибок мира давила ему на плечи. Его пальцы дрожали.
Она подошла тихо, поставила воду на тумбочку.
— Володя, — прошептала она, опускаясь на колени перед ним. — Ты выпьешь таблетки, хорошо? Потом я сделаю тебе массаж лица. Поможет.
Он поднял глаза — потухшие, измученные. И в этом взгляде была такая бездонная боль, что Оксана сжала его руку, согревая своим теплом.
— Мне так стыдно... — хрипло выдавил он. — За неё... за Диму... за всё...
— Я знаю, — прошептала Оксана. — Я тоже.
Он нерешительно наклонился к ней, и их губы встретились в коротком, трепетном поцелуе. Столь лёгком и хрупком, что казалось — дыхание могло разрушить его.
Оксана обняла его, провела ладонями по его лицу.
— Я с тобой, Володя. И всегда буду рядом. Даже когда тебе будет больно.
Она налила крем в ладони, начала аккуратно массировать его лицо, помогая снять спазмы.
И пока её руки ласково касались его кожи, он закрывал глаза, вспоминая. Её смех. Снежку. Её мечты о венчании. О детях, которых они никогда не увидят вместе.
А Оксана молча молилась про себя — за Диму, за Эмму, за нерождённую внучку. За всех тех, кого им ещё предстояло спасти.
И пока её пальцы касались его кожи, она вспоминала ту, кто навсегда изменила их судьбы. Снежану.
Когда-то они были знакомы. Даже дружили в университете — две такие разные, но тянущиеся друг к другу девушки. Снежана всегда казалась немного загадочной, почти отстранённой. Она редко говорила о себе, уходила от прямых вопросов, будто что-то скрывала.
Оксана никогда не знала — не подозревала даже, что та Снежана, с которой они вместе пили кофе и делились мечтами, была возлюбленной её будущего мужа. Она узнала об этом много лет спустя, случайно — уже будучи женой Владимира, уже родив дочерей. Тогда ей казалось, что земля ушла из-под ног. Было больно, мерзко, обидно. Она даже собирала документы на развод... Но потом — дети, маленькие ручки, любящий взгляд мужа, который клялся в верности. И она осталась. Осталась ради семьи. Ради них всех.
Но воспоминания не отпускали.
И сейчас, когда Владимир, её Володя, так остро страдал по Снежане, Оксана тоже чувствовала, как что-то сжимается внутри. Да, он любил её. Возможно, больше, чем кого бы то ни было. И боль от потери никогда не ушла.
Она склонилась к нему, продолжая массировать его лицо, стараясь облегчить его страдания.
— Всё будет хорошо, Володя, — прошептала она, зная, что, возможно, сама не верит в это до конца. — Ты не один.
Владимир чуть приподнял руку, словно хотел коснуться её, но остановился на полпути. Его глаза снова наполнились слезами.
— Я не спас её, — еле слышно выдавил он. — Не спас Снежану... Не спас сына… А теперь... боюсь не спасти Эмму, Полину... внучку... — его голос сорвался на шёпот. — Я боюсь снова потерять семью. Полечка, она мне как дочь, она же нас спасла... — Старик не выдержал и заплакал. — Боже Поля... Она же беременная, что будет с ней или с ребенком...
Оксана села рядом, крепко обняв его за плечи.
— Мы всё исправим, Володя. Мы спасём их всех. Вместе. Полина... — Оксана сделала паузу. — обещаю, я послежу за ней. Буду рядом, если не как мать, то как лучшая свекровь. Обещаю я постараюсь быть для неё хорошей мамой, для Димы тоже... Я буду рядом с ней.
И в этой комнате, полной призраков прошлого, любви и вины, они сидели вдвоём — двое сломанных, но всё ещё верящих, что смогут склеить осколки того, что когда-то потеряли.
Владимир остался один в комнате, Оксана после массажа вышла, мягко поцеловав на прощание оставила мужа с его мыслями и невысказанными словами. Он сидел в темноте, его взгляд был пустым, но полным тяжёлых воспоминаний. Мысли снова и снова возвращались к Снежане. Её смех, её глаза, её мягкий голос, с которым она говорила о будущем. О том, как они мечтали, что когда-нибудь будут счастливы, как создадут семью, как построят дом. А теперь всё это ушло. Снежана ушла, и Владимир не успел понять, что потерял, пока не стало слишком поздно.
Он пытался вспомнить их последние дни вместе. Она была такой яркой, полной жизни, полной надежд. Она верила в него, как никто другой. А он, в свою очередь, обрушивал на неё всю свою злость, всё недовольство. Он бил её словами, унижал. Он был жестоким и несправедливым. И когда она ушла, когда не выдержала, когда... когда умерла, он не был рядом. Он позволил ей уйти, оставил её одну в этом жестоком мире. Он потерял свою любовь и свою семью, и не мог себе этого простить.
Звук её смеха всё ещё звучал в его ушах, как тянущийся эхом момент счастья, который он так отчаянно не мог вернуть. Как они мечтали. Как она верила, что всё будет хорошо. Но он разорвал эту мечту своим собственным отношением.
А Дима... Его сын. Как же он не понимал его тогда. Как он презирал его за всё, что тот представлял собой, за его слабости и неумение быть как он, за его склонность к слабости, как ему казалось, за нежелание брать на себя ответственность. Дима пытался быть как он, но в его глазах не было того огня, той жёсткости, которая была у него. Владимир видел в нём своё отступление, свою слабость. Он был готов оставить его в своей тени, разочарованный в сыне, которого считал неудачным продолжением себя.
Но теперь всё было иначе. Дима стал не просто сыном. Он стал настоящим мужчиной, тем, кем Владимир сам не мог стать. Он взял на себя ответственность за свою семью, за Полину, за младших сестер, за всё. Он был защитником. Он стал тем, кем Владимир должен был быть. И это мучило Владимира. Он знал, что Дима был лучше, что он взял на себя груз, который его отец не смог бы унести.
"Как я мог так ошибиться?" — мысли Владимира бурлили в голове. Он никогда не мог простить себе того, что сделал с сыном. Он не был рядом, когда Дима был молод, когда ему нужно было руководство, когда ему нужна была поддержка. Он был так занят собой, своей гордостью, что не видел, как его сын страдает, как он нуждается в нём.
Сейчас Дима был хорошим человеком, несмотря на всю свою жесткость и порой необъяснимую решимость. Он был тем, кто не оставил Полину, кто взял ответственность за её семью, кто заботился о своих младших сёстрах, кто стал главным. Он был тем, о чём Владимир мог только мечтать. Но… в глубине души он не мог забыть, как безжалостно он относился к своему сыну в прошлом. Как он унижал его. Как не верил в него.
И сейчас он снова думал о Снежане. О том, как он потерял её, как его сердце сжигала совесть. Как он не мог вернуть её. И как он теперь боялся потерять своих близких, как не мог допустить, чтобы это повторилось снова. Чтобы Эмма и Полина стали жертвами тех же тёмных сил, что когда-то разорвали его собственную жизнь.
Слёзы непроизвольно покатились по его лицу. Он закрыл глаза, но её лицо, её смех, её любовь всё равно не уходили. И, несмотря на всё, он не мог избавиться от чувства вины.